Улита Уварова
Анна
Соль
За потерю чудесного солнечного утра, проведенного в обществе поверенного, господин Александер вознаградил себя прогулкой по набережной в сторону порта. Редкое при его теперешней размеренной жизни удовольствие.
Шел неспешно, смакуя запахи и звуки, калейдоскоп сменяющихся сцен.
Давненько не бывал он на этой особой территории – портовой земле. Там, где в узел спутываются сотни разбегающихся путей. Зыбкая реальность, где нет ничего постоянного, где все вырваны из надежной почвы привычного уклада и где судьбы вершатся нечувствительно и необратимо. Здесь можно поменять колею своего жизненного или своего временнóго пути, перескочить с одной дорожки на другую – или продолжить начатый путь, так и не пожалев об упущенных возможностях. Никому не под силу словом передать атмосферу подобных мест и волнение, которое она порождает во всяком вольно или невольно соприкоснувшемся с ней.
Дойдя почти до конца набережной, гуляющий почувствовал, что устал и даже проголодался. Тут кстати попалась ему на глаза маленькая харчевня. Разумеется, не такая чистая и нарядная, как ее коллеги напротив пассажирских причалов, но и не вызывающая опасливой брезгливости, как ее товарки в грузовом порту.
Расположившись на веранде и спросив завтрак, господин Александер откинулся на спинку стула и отдался любимому делу – созерцанию.
Раньше, когда он был моложе и беспокойнее, все виденное служило ему пищей для размышления о скрытых смыслах и тайных связях всего сущего. Но в последние годы все чаще казалось ему, что рассуждения эти тщетны, теории все стоят одна другой – и не стоят почти ничего. Никакое умственное усилие и никакая теория не могут утишить смутную тревогу души. Души, тоскующей о смертности и конечности своей. Стало казаться ему, что сама жизнь и есть лучшая музыка, способная заглушить голос приближающейся и неотвратимой смерти. Теперь чувственное наслаждение моментом заменило ему удовольствие интеллектуальной игры. Ранее страстный книгочей и библиофил, он утратил вкус к чтению. Слишком много ему было лет и слишком мало оставалось времени. И жаль было терять хоть миг этой ускользающей прелести ради бескровных и неизменных книжных страниц. Тем более что он находил все больше оснований для того, чтобы согласиться с мнением тех, кто утверждает, что, читая любой текст, каждый читает одну и ту же бесконечную книгу, пусть свою собственную для каждого читателя, но единую в пределах одного бытия. Это убеждение подтверждало ощущение бессмысленности дальнейшего чтения и обращало глаза и сердце к подлинному.
Вот и сейчас, глядя на лучи и тени, вдыхая запахи еды, цветов, сырости и гнили, он думал, что даже такие вещи – драгоценны, потому что в них тоже жизнь. Движущийся узор света – и грязноватая скатерть, плеск волны – и запах затхлой воды, смешение аппетитного запаха жареной рыбы и пригорелого масла. Сплетение привлекательного и отталкивающего, двойственность любой вещи и любого впечатления. Подлинность бытия, в котором есть не только прекрасный лик, но и грязноватая изнанка. Где созидание и разложение, жизнь и смерть всегда рядом и оказываются двумя сторонами бытия, невозможного в отсутствие любой из них.
Потом внимание его привлекли двое детей – даже скорее не детей, а подростков. Девочка не представляла собой ничего особенного – вертлявый чернявый воробушек, разве что подвижность ее могла обещать некоторую живость чувств. А мальчик был хорош. Высокий, белокурый, с задумчивым взглядом исподлобья. Он обладал изящной и экономной точностью движений, свойственной только людям, которые, оставаясь открытыми голосам жизни, не теряют внутренней уравновешенности. Тем, кто обладает задатками мудреца.
Дети возились возле воды, а потом их внимание привлекло какое-то судно, и они, бросив свое занятие, уставились на приближающийся корабль, причем девочка казалась очень взволнованной, а мальчик ее успокаивал.
Наблюдающий за ними мужчина задумался было о возможных пружинах этой сцены, как его окликнули.
Окликнувшим оказался некто Герц, давний знакомец еще по тем временам, когда господин Александер увлеченно и со знанием дела пополнял свою библиотеку. Герц был коллекционер и безумец. Внешностью он напоминал состарившегося и оголодавшего Бетховена, а характером – того самого овода, что преследовал бедняжку Ио. Господин Александер всегда немного сторонился его. К несчастью, достать некоторые раритеты было под силу только жуку Герцу с его знанием всех ходов и выходов и огромными, порой весьма и весьма сомнительными связями. И страсть коллекционера в душе Александера брала верх над сословной брезгливостью.
Усевшись за столик безо всякого приглашения, Герц с места в карьер заговорил о том, что сейчас занимало его мысли. Впрочем, ни о чем другом Герц говорить не умел, а интерес к собеседнику, пусть даже из вежливости, проявить был просто не в состоянии. Из его страстной, немного сбивчивой речи выходило, что охотится сейчас господин Герц за редчайшей, редчайшей вещью. Произведение самого Эрта Эртруса "Кладовая крысиного короля". Первому и чуть ли не единственному немецкому изданию этого труда уже почти пять сотен лет. Единственный известный господину Герцу экземпляр находится на борту плавучей библиотеки, которая должна вот-вот появиться в порту.
Собственно, потому Герц и здесь – узнать, не пришла ли еще плавучая библиотека. Возможно, господину Герцу удастся договориться с их администрацией и либо выкупить, либо обменять раритет. Поскольку интерес он представляет только для избранных – очень уж специфический предмет все эти грызуны, крысы, – вполне вероятно, что ему пойдут навстречу. В крайнем случае, на борту плавучей библиотеки есть возможность снять копию любой книги из их фонда, это тоже неплохо. Хотя лучше бы все же заполучить саму книгу. Герц не может себе простить, что, когда была возможность, он не сделал попытки выкупить эту редкость у Сузи Иенсен, дочки старого крысолова Иенсена. Она под конец окончательно свихнулась, опустилась и спилась, но остатки семейной библиотеки – несколько книг, которые отдал ей отец, – всюду таскала за собой. И наверное, отдала бы "Кладовую" за бутылку.
– Неправда! – услышали вдруг собеседники возмущенный голосок. – Она вовсе не пьяница! И ничего бы вы у нее не купили!
Мужчины обернулись с удивлением. Оказывается, давешние дети подошли к веранде и, стоя по ту сторону перил, слушали их разговор. Вмешалась девочка – щеки у нее раскраснелись, карие глаза пылали возмущением. Мальчик выглядел скорее смущенным, чем рассерженным или заинтересованным.
– Это что за растение? – добродушно поинтересовался Герц.
– Я ее друг! И знаю ее получше вашего! Она никогда ничего не продавала, ей люди сами все давали. Потому что она была хорошая. Она истории рассказывала, а люди ей давали за это кто еды, а кто монетку.
– Ну, книги свои она плавучей библиотеке все-таки продала, – скептически заметил старик.
Девчушка смутилась, но потом возразила:
– Может, и продала, но только она с ними не рассталась, она сама на этом корабле уплыла. – Она вдруг запнулась и совсем другим, тревожным тоном спросила: – А корабль этот должен приплыть?
– Должен, должен. Не сегодня, так завтра. В крайнем случае, послезавтра, – подтвердил Герц.
– Да кто ты такая, девочка? – спросил господин Александер, заметив, что от слов Герца у девчушки перехватило дыхание и вся она напряглась как пружинка. Мальчик тоже выглядел взволнованным. Редко увидишь такое эмоциональное отношение к библиотеке, пусть даже и плавучей. Особенно у представителей простого сословия. Да, эти дети выглядели весьма интригующе.
– Меня Анна зовут. А его Петер. Мне очень нужно Красавицу увидеть. Сузи то есть, – поправилась она. – Я ее давно жду, так давно уже.
– А зачем тебе Сузи? – продолжил расспросы Герц.
– Я хочу, чтобы она взяла меня с собой. Туда, где она сейчас.
– Чтобы Сузи взяла тебя с собой? – переспросил коллекционер. – Это, насколько я помню, совсем не ее амплуа – брать кого-то с собой. Она мастерица только истории рассказывать. Была, по крайней мере, мастерица до тех событий.
– Что за события? – лениво поинтересовался господин Александер. Не то чтобы его интересовала история неизвестной ему Сузи Иенсен, но ноги еще гудели, а созерцательное настроение сбили своим щебетом Герц и Анна. К тому же мальчик занимал господина Александера все больше.
– Подробности мне неизвестны. Они в восемнадцатом году еще оставались в России, в Петрограде, а я уже был здесь. Но история была какая-то темная. Старый Карл и Сузи жили вдвоем, жена его умерла, а вторая дочь тогда путешествовала. Год был очень успешным для старика. Именно в тот год ему повезло уничтожить того, кто именовал себя Освободителем. Ему каким-то образом помог в этом деле некий молодой человек, случайно встреченный где-то Сузи, чуть ли не бродяжка, больной и измученный бессонницей. Сузи случайно встретила его где-то, пожалела и помогла ему заснуть и выспаться. Но его романтические чувства к ней чуть не погубили все дело. Бедняга чуть не вломился в дом в самый критический момент. И как он нашел Сузи – бог весть, – недоуменно закончил свое сбивчивое повествование старый Герц. После небольшой паузы он раздумчиво, словно разговаривая с самим собой, продолжил: – Хотя кто-то говорил мне, что она застегнула на нем булавку. Это весьма вероятно, мне кажется. По крайней мере, булавка объяснила бы его появление в этой истории. Конечно, плохо, что она втянула в их с отцом дела постороннего, к тому же простого человека. Но еще хуже было то, что Сузи тайком от Крысолова продавала его книги. Продавала против их воли.
– Простите, любезный Герц, но я как-то упустил нить. Кто такой старый Карл, против чьей воли продавали книги, и при чем здесь булавки?
Герц словно споткнулся, смутился, но тут же, опомнившись, торопливо затараторил:
– Ах, господи, ну это просто сплетни, досужая болтовня, кто знает, что здесь правда, а что вымысел?
Он всей пятерней взъерошил волосы, как-то незаметно свернул набок галстук и шмыгнул носом.
И господин Александер внезапно увидел, что перед ним сидит сумасшедший. Безумец с навязчивой идеей коллекционирования, словам которого доверять ни в коем случае нельзя. Но деваться уже было некуда.
– Ежели желаете узнать подробности, – продолжил несчастный Герц, – то извольте. Старый Карл Иенсен – Крысолов. Тот самый.
Господин Александер решил не уточнять, какой это "тот самый" Крысолов, иначе они рисковали никогда не выбраться из этого все более бессмысленного разговора.
– Вы, возможно, знаете о существовании связи между книгами и Крысоловами? Ведь мыши и крысы – исторически главные враги и книг, и Крысоловов. Карл был очень близок со своей библиотекой, вокруг него за многие годы собрались сонмища книг. И с каждой он был знаком, с каждой у него были особые отношения. Книги приходили к нему отдохнуть и подлечиться, да так и оставались на многие годы. Очень уж им нравилось жить рядом с Карлом: безопасно, и общество было прекрасное. Вы, конечно, знаете, – беспечно, как о самой обыденной вещи, заметил Герц, – что основное занятие историй – это путешествия. Истории чаще всего путешествуют, надежно укрывшись под книжной обложкой. Иногда сами, иногда с помощью людей. Людей истории часто используют. Не только для путешествий, но и для встреч. Ведь им это очень удобно – встречаться друг с другом в человеческих головах. Они там могут подружиться или поссориться, они назначают друг другу свидания и выясняют отношения именно в головах у людей. Иногда от встреч историй рождаются новые истории, и уж для этого люди историям совершенно необходимы. Если не их сознание, то, по крайней мере, их поступки. Истории правят миром, а люди – их средство передвижения и место свиданий, даже в какой-то мере средство родовспоможения, если хотите.
Господин Александер окончательно убедился, что Герц повредился рассудком. Оставалось только надеяться, что идеи этого безумца не подтолкнут его к каким-нибудь опасным или непристойным поступкам. Хотя вроде бы ничто не предвещало подобного развития событий. Герц выглядел вполне умиротворенным. Дети же, как заметил господин Александер, не выказывали ни малейшего напряжения и слушали слова старика, затаив дыхание, как самую прекрасную сказку. А Герц самозабвенно повествовал:
– Карл и его библиотека – о, это была необыкновенная, редкая близость! И вот Сузи, одна из дочерей Карла, – тут он перебил себя, – вообще-то дочерей у Карла две. Сузи – сама живость, яркая личность, кокетка и фантазерка, общительна невероятно, к тому же наделенная редким даром рассказчицы. Она всегда и у всех пользовалась огромным успехом. Люди были готовы на что угодно, лишь бы заполучить Сузи к себе и послушать ее рассказы. А сестра – ее полная противоположность. Степенная, серьезная, всегда в черном. И, честно говоря, немного занудна. Спуску она никогда никому ни в чем не давала. Но была очень справедлива, этого у нее не отнять. За все это ее многие не любили, даже боялись оставаться с ней в комнате. Но уж те, кто испытывал к ней симпатию, постепенно становились ее самыми верными вассалами. И подумать только, у одних и тех же родителей такие разные дети! Сузи – настоящий фейерверк, по любому поводу у нее была наготове дюжина историй, не зря она провела детство, ползая по полкам отцовской библиотеки. А ее сестра, по слухам, могла рассказать всего две истории – и рассказывала всегда именно их.
И знаете, что еще странно? – продолжал он. – В бытность мою в Петербурге я был знаком и со стариком, и с его женой, был принят у них в доме. Сузи знал прекрасно, старшую видел несколько раз. Жили они довольно замкнуто – ну, кроме Сузи, та была знакома со всем городом. Но слухи об их семье ходили совершенно фантастические. Например, некоторые утверждали – уверенно утверждали! – что у четы Иенсенов не две дочери, а двое сыновей. И не кто-нибудь, а люди, которые тоже были приняты в доме. Бывали гостями на семейных праздниках и видели всех членов семьи. Невероятно! Просто морок какой-то! Для меня это так и остается загадкой – как могут взрослые здравомыслящие люди утверждать такие нелепицы.
– Ничего особенного, – вдруг снова вмешалась в разговор девчушка. – Так часто бывает. Вот с ангелами, например. Некоторые видят их мальчиками, некоторые – девочками. А на самом деле они просто ангелы. И с очень маленькими детками тоже так. Кто хочет – видит мальчика. А кто хочет – девочку. А кто это на самом деле, будет видно, только если его без пеленок оставить. И со стариками очень старыми тоже. Особенно когда они в гробу.
– Ты хочешь сказать, что твоя любимая Сузи была ангелом, младенцем или мертвой старухой?
– Никем таким она не была. Просто говорю, что так бывает. И часто, – насупилась Анна.
– Ну ладно. Кем бы они кому ни казались, я-то точно знаю, что у Крысолова родились две дочери. Я привык доверять своим глазам. Так вот, в момент нужды Сузи начала тайком продавать книги из отцовской библиотеки. А книги вовсе не хотели путешествовать: в тот год и в том месте это было крайне небезопасно, книга запросто могла погибнуть или просто попасть не в те руки. Так что они сопротивлялись как могли. Свидетели говорили, что иногда книгам удавалось-таки устроить, что Сузи возвращалась домой с толкучки, так и не продав ни одной из них. Так книги получали передышку и надежду на спасение. Хотя все равно они оставались в невероятном напряжении: никто не ведал, кого в следующий раз заберет рассеянная рука Сузи. Что-то вроде русской рулетки. А Карл ничего не знал и не мог вмешаться, чтобы спасти своих друзей – нет, больше чем друзей! – его книги уже стали частью его самого.
Говорят, что однажды на толкучке Сузи встретила какого-то юношу. Человека. Она увидела, что бедолага изможден бессонницей, и пожалела его. Тот необъяснимый прилив сострадания, который знаком каждому из нас. Ей же достаточно было положить ему ладонь на лоб, чтобы он заснул. Но не на улице же это было делать! Да и зонтика у нее с собой не было, а она уж хотела, чтобы все было как следует. – Тут речь несчастного безумца стала, с точки зрения господина Александера, совсем невнятной.
– И тогда, чтобы он пришел к ней, Сузи застегнула на нем булавку под тем предлогом, что у него распахнуто пальто и мерзнет горло, а шарфа нет. Но что-то пошло не совсем так, как она хотела. Может быть, потому, что при этом присутствовали книги. А принадлежали книги не ей, а Крысолову. Так или иначе, прежде чем пойти к Сузи, юноша оказался в крысином гнезде, и не где-нибудь, а как раз там, где чествовали Освободителя. Да, конечно, это влияние книг Крысолова, сейчас это очевидно. Юноша знал адрес Сузи – и, значит, адрес самого Крысолова. А это чуть не погубило затею старого Карла. Он ведь как раз приготовил ловушку этому, кто претендовал на трон Крысиного короля, – тот прибыл из Южной Америки и назвался Освободителем. Если бы он осуществил свое намерение и завладел троном – о! – даже подумать страшно о последствиях для книг и для Карла, да и для всех нас. Победа же над Освободителем означала бы относительное спокойствие и безопасность – если не для людей, то хотя бы для книг в Петрограде и окрестностях на несколько десятилетий. По крайней мере, давала им шанс на спасение. В конце концов, отчасти благодаря несчастному знакомцу Сузи, все обошлось. Но девочке пришлось объяснять появление этого юноши в доме Иенсенов. И таким образом Карл узнал, что она продавала книги. Он рассердился так, как не сердился никогда в жизни. Говорят, узнав, что книги вовсе не хотели начинать путешествовать, досконально просмотрев полки и обнаружив масштабы потерь, он до того осерчал, что отрекся от дочери. Это произвело на бедняжку ужасное впечатление. Она даже утратила свой дар рассказчицы – не полностью, но в значительной степени. И уже не могла за один вечер увлечь столько народу своими историями. И зонтик ее поблек, почти совсем выцвел. Она стала сама гоняться за дешевыми грезами. И покатилась вниз по наклонной. Как она попала сюда в порт, я не знаю. Порт, конечно, место для нее неплохое: здесь все само постоянно меняется. Ее усилий не требовалось. А может, она и не могла ничего менять. Наверное, уже ни на что не годилась, кроме как развлекать рассказками местных пьянчужек и малых детей. Долго она тут мыкалась. Пока не пришел в порт корабль, плавучая библиотека. И, как говорила Сузи, она словно бы услышала голос отца. Почувствовала, что у нее есть возможность искупить вину перед ним и его друзьями. И уплыла.
Сначала отдала туда все свои книги, которые ушли с ней из библиотеки Карла, – нашлись среди них такие, кто понял и пожалел ее, несмотря ни на что. А потом решила, что не может с ними расстаться. Кроме того, она почувствовала, как ей хорошо в этой библиотеке, она хотела и почитать, и побыть с теми, кто близок ей в чем-то, отдохнуть душой, – и уехала отсюда, полная надежд. Сузи сама все это мне рассказала, когда я прослышал, что она продает книги, и пришел к ней в надежде прикупить кое-что. Но она меня сразу отшила, сказав, что отдала книги плавучей библиотеке, потому что корабль говорит голосом ее отца, или что-то в этом роде. И рассказала свою историю. Так и ушел я несолоно хлебавши. Ничего из ее книг мне не досталось.
Тут сумасшедший умолк.
Господин Александер, несколько сбитый с толку бессвязностью рассказа и напуганный внезапно обнаружившимся безумием своего знакомца, начал уже прикидывать, как бы половчее уйти, как был остановлен вопросом мальчика.
– Вы считаете, что дело в зонтике? Или в булавке? – спросил тот у коллекционера.