* * *
Чаю новый гость не пил, а только молока полную чашку попросила отнести ему хранительница.
– Роза, он мне что-то такое сказал: "Эй… хррр…"
– "Эухаристо", это он тебя поблагодарил.
– А на каком это языке?
– Это древнегреческий.
– Так он что же… древний грек?!
– Тише, Магдала! Я не знаю. – Роза серьезно поглядела на помощницу. – Его зовут Анастасиос, он всегда приходит в последний день, когда тут самые древние свитки, и говорит только по-древнегречески.
У Магдалы в глазах, видимо, отражался священный ужас. Миссис О’Ши поправила очки и сказала:
– Не думаю, чтобы он и в самом деле был такой уж древний.
Но девушку это не успокоило:
– Но тогда зачем это он? А вы? Это же обман!
– Дорогая моя, – понизив голос, отвечала Роза, – а что я, по-твоему, должна делать? Спросить у него документы? Выяснять, знает ли он английский? Взять у кого-нибудь из экипажа рубашку и брюки и потребовать, чтобы он переоделся? Мы бываем здесь каждый год, иногда даже дважды, после зимнего солнцестояния в Александрии тихо и хорошо… И он каждый раз нас навещает. Сюда приходят не только за книгами. Ученые учеными, но детям и этим… странным типам – им нужно чудо. А мы ведь тоже как бы не совсем та библиотека, как ты думаешь, это все тоже обман?!
Магдала помотала головой.
– То-то же. Обман – это когда тобой вертят как хотят, ради дел, о которых ты и не подозреваешь. А это – совсем другое.
– А что же тогда?
– Кому что. Может быть, это игра. Или притворство. Или чудо. Но не обман.
Роза поднялась с кресла и выглянула в читальный зал. Следом за ней – и Магдала. Притворщик Анастасиос читал запоем, лицо светилось радостью.
– Что это у него? – шепотом спросила Магдала.
– Элевтерий Анемподист, совсем забытый автор. Из него даже корабль нашел всего пять страниц. Но это дивные страницы о любви.
– Ишь как смотрит! Может быть, он и есть этот… Элефантий?
– Элевтерий, – поправила Роза. – Нет, дитя, не думаю. Это очень уж грустная была бы судьба… Да и потом, видела я, как читают свои книги авторы: у них совсем другие при этом лица.
– Все-таки не понимаю, зачем ему тогда это все? Ну пришел бы, как люди, читал бы своего… Элевтерия. А так мне кажется, что это все-таки обман.
– Как решишь, так и будет, – ровным голосом сказала миссис О’Ши. – Для тебя – так и будет.
– Да что же это получается, – взмолилась Магдала, – что же это такое, куда ни повернись, все от меня зависит, всегда решать приходится, прямо белый свет без меня не постоит, отвернусь – утечет, что ли?
– Не утечет, – отвечала хранительница. – Но многое все-таки придется решать самой: что черное, что белое, что обман, что не обман. И вот тут как решишь, так и будет. И уж твой-то мир целиком зависит от тебя. Ничего, привыкнешь, научишься. Ну, пойдем, уже скоро полдень, напомним гостям, что мы отплываем.
Наконец гости ушли, Анастасиос – изысканно простившись с Розой. Магдала и хранительница сложили свитки в ящики, закрыли тяжеленные крышки. Вот любопытно, подумала Магдала, а если бы свиточек забрать…
– И думать не моги, – сказала Роза, – во-первых, толку не будет, во-вторых, зачем беспокоить старика понапрасну?
– Ой, – Магдала заполыхала вся, – а что, так видно было?
– Да уж видно, – отозвалась Роза. – Прямо вот тут написано, – и легонько тюкнула девушку по лбу между бровей.
– А я вот вроде как познакомиться с ним буду должна, что ли. Синьор старший помощник сказал… Не пошутил?
Роза покачала головой:
– Нисколечко.
– Значит, мне на самом деле можно пойти и найти его, и…
– Это, дитя мое, – задумчиво сказала Роза, усаживаясь на сундук и болтая в воздухе звонкими александрийскими босоножками, – не просто можно. Это очень, очень полезный опыт.
3
Так все и устроилось. Но прежде чем закончился этот день, Магдала еще и расписалась в десятке толстых корабельных журналов, и получила от боцмана Микаллефа брезентовые штаны, куртку и башмаки на размер больше ("А как же моряку на вахте без морской одежды? Промокнет моряк-то", – сказал боцман, прикидывая, на сколько придется укоротить штанины), и нашла все-таки старпома. А тот объяснил, что корабль, как все старые люди и вещи, дремлет днем, а по ночам бодрствует, и бодрее всего он с полуночи до четырех утра, в самую трудную вахту, когда отчаянно клонит в сон и мерещится всякое на темном невидимом горизонте.
– Вот ты и будешь делать очень важное дело, – сказал он серьезно. – Мы поставим тебя отбивать склянки. Будешь звонить в колокол каждые полчаса, вот так, – и обозначил рукой короткое сдвоенное "бамм-бамм". – Это и несложно, и очень важно, чтобы моряки на вахте знали, где они и который час. Идет?
– Идет, – сказала Магдала и вздохнула. Ночного корабля она, по правде сказать, боялась.
Но корабль и около полуночи оказался просто кораблем – стальным и обшитым пластиком, мерцающим во тьме рубки огоньками приборов. Магдалино место возле колокола было и не в рубке, и не снаружи – в такой нише, где тускло светилась маленькая лампочка над хронометром.
Магдала, очень серьезная, заступила на вахту и ударила в колокол. Тонкий звук полетел неведомо куда. Наверху были светила, внизу черная, рябая от светил вода, посередине – корабль. Но он не заговаривал с таращившей во тьму глаза Магдалой. Он шел себе и шел на запад, и девушке, притулившейся между хронометром и колоколом, казалось, что она сквозь палубы ощущает тепло от дизеля. Потом наступило время опять отбивать склянки (Магдала сверилась с бумажкой, которую дал ей старпом, – в котором часу сколько раз ударить), а потом ей пришло в голову, что корабль очень похож на остров. И от этого как-то улеглось и утихло то, что с непривычки томило ее все время, с тех пор, как пришлось решать самой. Почти остров – почти дом. И небо такое же, как дома, только там звезды застревали в гранатовом дереве, а тут – в решетчатом парусе антенны. К шуму движения Магдала уже привыкла, но теперь ей стало казаться, что она слышит не только попискивание приборов и тайное тихое жужжание хронометра, но еще и тот самый деревянный скрип и шорох, который не давал ей спать поначалу.
Ба-бам, ба-бамм, и еще раз… Интересно, что он делает в библиотеке? Как превращает пергаменты и папирусы обратно в книги? Сразу, одним махом, или постепенно?
Умеет ли он читать?
Какой он, корабль?
Четыре удара в колокол.
Пустая такая ночь. Густая и пустая. Звезды показывались и исчезали над головой, и вдруг совсем рядом, рукой можно достать, – проплыла, обдав щеку холодом, призрачная белая лента.
Привидение!!!
Корабль!
Ой!
Но это был, конечно, туман – подводное течение остудило воздух, так он и стлался вслед воде, текущей сквозь воду. Магдала опасливо прижалась к стенке ниши, туман важно и влажно проструился, растаял.
А тут и корабль подошел.
Пять ударов.
И пока они медленно затихали над морем (последний зацепился за край тумана, повис там и поволокся за убегающей "Морской птицей" дольше, чем прочие "бамм"), Магдала разглядела, как сгустились на звездном небосводе тени – светлые, светлее Млечного Пути, и темные – темнее самого глухого нынешнего предрассветного часа.
И воздух теперь уже точно наполнился скрипеньем, и шорохом, и шарканьем, и звяканьем.
И все это было очень знакомо. Очень понятно. И очень просто.
Шесть ударов.
Так ты парусник, сказала Магдала.
Был, отвечал корабль. И парусником я был. Носил паруса. Палил из пушек.
А почему теперь на тебе железо?
А на тебе почему штаны, сердито спросил корабль. И почему у тебя распущены волосы?
Теперь так одеваются, сказала Магдала, заливаясь незаметной в ночи краской. Ну и удобно же вахту стоять.
Теперь парусов нет, продолжал ворчать корабль. Антенны! Я старый. В меня стреляли, знаешь?
Тебе больно?
Было. Теперь уж нет, теперь у меня стальные ребра и этот… Дизель! Слыхала, как они его называют? Пламенный мотор! Нет, теперь уже не больно, но я очень старый корабль. И они все это знают. И ты скоро узнаешь.
Если б ты был человек, я бы…
Что ты бы?
Я бы сходила с тобой к морю… Магдала осеклась, а корабль хрипло, железно и скрипуче рассмеялся.
Ох, к морю, вздыхал он и хрипел. Ох! Я и сам уже море, девочка. Что оно – море?
Шумит, выдавила совершенно смущенная Магдала. Оно шумит и успокаивает.
Море глубоко, вдруг почти человеческим голосом сказал корабль. Море высоко, далеко и глубоко. Пойдешь налево – там то, что было, пойдешь направо – там то, чего уже не будет никогда, а что прямо и сзади, то знает капитан. Ка-пи-тан. Ка-пи-танннн!
– Спишь, Магдала?
Это был Атилла. Он нарочно хмурил брови:
– Вахтенному спать нельзя.
– Я не сплю, – отвечала Магдала. – Это ведь колокол?
– Да, склянки. А я думал, ты с открытыми глазами уснула.
– Со мной говорил корабль… Но я не спала, я же не спала, да? Это же я в колокол ударила, все как надо?
– Все как надо. Но вахта твоя кончилась, так что можешь идти отдыхать. Вольно.
– Ага, – сказала девушка невпопад.
Корабль не снился ей. Он был здесь. Он стоял за плечом Атиллы, сопел своим пламенным дизелем, сторожко следил, куда пойдет маленькая сухопутная рыбка Магдала – направо или налево?
Магдала пошла налево. Ей хотелось спать и не хотелось, утро только занялось. Она спустилась и поднялась, сонно брела по коридору, повернула куда-то, наконец толкнула какую-то тяжелую дверь и опять оказалась на палубе. И увидела Силему.
Далеко – чуть ли не на горизонте, и в то ж время так близко и ясно, что сомнений не было никаких. В городе, понятное дело, было раннее утро, фонари на причале еще не потушили, над лужами поднимался парок.
Силема качалась и приближалась, качалась и удалялась.
Магдала на совсем уже подгибающихся ногах добрела до перил.
Внизу весело пенилась бирюзовая волна.
"Морская птица" шла к Гибралтару, что угодно могло быть по левому борту (Магдала пощупала руки – да, по левому), что угодно, но только не Силема.
Силемы быть не могло.
Но Магдала видела то место, тот причал, на котором она стояла неделю или две назад, видела временами так отчетливо, что даже могла разобрать, плакаты какого фильма были наклеены на тумбе. И дом, в котором живут тетя Элспет и дядя Сержио. Да вон же их окно светится…
У Магдалы перехватило дыхание. Ее почти потянуло туда, за борт, – не к тетке, понятно, но домой, и в шуме и плеске воды, в звуке корабельного хода ей послышался ехидный смешок.
Что-то тяжелое хлопнулось на палубу, что-то холодное тронуло щеку.
Птица?
Магдала шарахнулась назад от ограждения: это кок-доброволец, одной рукой он прижимал к груди толстенную книгу в кожаном переплете, другой осторожно похлопывал обалдевшую Магдалу по щеке.
– Эй! Не спи!
– А я не сплю. Там… Силема. Мой город, Себас, откуда я поплыла с вами, ты видишь?
Он косо взглянул на горизонт, покачал головой:
– Не-а. Это Каштел-душ-Сантуш, – и улыбнулся во весь рот. – И так всегда.
– Где?
Он осторожно повернул ее голову.
Быстро светало, сквозь Силему отчетливо проступали очертания другого пирса, другое было побережье, но и Силема тоже была, наплывала, голова кружилась, и чайка хихикала.
– Пойдем, я тебя вниз провожу, – сказал Перейра. – А то мне как раз на камбуз пора, а тебя, кажется, корабль совсем укатал.
– Я вахту стояла, – сказала Магдала. – Ну, знаешь, чтобы посмотреть, как это бывает.
– С полуночи? – кивнул Себас, утаскивая ее за руку в теплое корабельное нутро, ссыпаясь вместе с нею по ступенькам. – Она самая тяжелая, и сны после нее всякие… Но эту Силему свою, между прочим, ты отсюда всегда увидеть сможешь.
– Что?!
– А что. – Юный повар пожал плечом, перехватил книгу половчее. – Люди подолгу в рейсе, мне сам капитан Бек объяснил, а на ходу по левому борту посмотришь – и видно родные края, прям вот как сейчас.
– Ты это… серьезно?
Перейра скорчил рожу. Магдала поняла, что уснет сейчас же, прямо сейчас же вот, тут, в коридоре, и уснет. Не было сил поверить, и не поверить нельзя было. Поэтому лучше всего – поспать, и немедленно!
И откуда-то – из стены она, что ли, вышла? – появилась Роза в кедах и в длинной футболке с надписью "Университет Боулинг-Грин, Чикаго". Она молча протянула руку и повлекла уснувшую наяву Магдалу сквозь палубы и переборки, сквозь дверь ее каюты. Роза, сказала Магдала, утопая в подушке и покрывале, Роза, по левому дом… а по правому что?
Роза нахмурилась, но ответила или нет – Магдала уже не могла вспомнить, уснула, и солнце взошло.
* * *
Посреди библиотечного хозяйства миссис О’Ши, взобравшись на стремянку, шуровала на верхней полке. Оттуда сыпались какие-то лепестки, засохшие стебли и пыль. Пыль, похоже, была вековая – плотная, не мохнатая.
– Добрый день, Магдала, – зычно крикнула хранительница. – Там на полу… осторожно!
Магдала запнулась, посмотрела под ноги.
– Тут книги.
– А я о чем! – Голос Розы раскатывался по небольшой каюте, словно из-под купола.
Магдала задрала голову – мало ли, тут ведь и не такое бывает, – но увидела, что потолок на месте и портреты ученых мужей – тоже. Белобрысая голова хранительницы не доставала даже до нижнего края рам.
– Ты не видишь там такую толстую книгу?
– Несколько их тут, – отвечала Магдала, невольно приложив руки ко рту рупором.
– Не кричи, пожалуйста, – строго сказала миссис О’Ши и чихнула так, что гул пошел. – Здесь просто акустика такая, в этом месте. Не кричи. Что это за книги, скажи, будь любезна.
Магдала присела и стала ворочать самые толстые из лежавших томов.
– "Курс общей и неорганической химии"…
– Нет, не то, отложи его направо, я потом поставлю.
– Сага… "Сага о Форсайтах". Не то?
– Не то. Вон та, самая толстая, это которая? Там, левее?
Левее лежал действительно очень толстый том. "Ад либитум", – прочла Магдала, буквы знакомые, а что это значит?
– Адлибитум какой-то!
– Эт кванутм сатис, – отвечала Роза сердито. – Он же "Книга вольных текстов". Вечно путается под рукой. Отодвинь его, пожалуйста, там больше ничего нет?
– Тут есть еще книга.
Эта была много тоньше других, с цветной обложкой. Белый парус с нарисованной на ней красным бородатой физиономией.
Не дождавшись ответа, Роза спустилась с лестницы.
Магдала читала. Хранительница прочистила горло.
– Так этого же не может быть, – пробормотала Магдала, ошалело взглядывая на Розу. – Тут написано, что он переплыл океан в лодке из камыша!
– Может, – сказала Роза, – еще как может. Возьми почитай, очень, очень хорошая книга… Но где же старый повар?
– Какой повар?
– Да был тут один. Средоточие чудес… А теперь не досчитываюсь. Раньше корабль его всегда на эту полку ставил, а теперь нету. Стар уже становится совсем, – понизив голос, заметила она, – мог и не вернуть. Ну ладно бы какие-нибудь детективы, их еще понапишут, а такие книги – штучный товар.
– Что, очень ценная?
– Всякая книга, которой в мире один-единственный экземпляр, ценна, – вздохнула Роза. Магдала округлила глаза. – Ладно, подавай-ка мне этих лежальцев, будем их на место ставить. – И она, заткнув за пояс джинсов тряпку, снова полезла на стремянку, и по библиотеке эхом разнеслось: "Давай!"
* * *
После ужина Магдала вызвалась помочь повару с мытьем посуды. Очень уж хотелось разузнать про книгу.
– Себас, – сказала Магдала, – а ты что делал по левому борту?
– На дом родной ходил посмотреть, а что же еще. Там и крышу нашу видно, и окно.
– А что у тебя за книга была?
– Ну… книга. Такая. С рецептами. Я же кок.
– Ты чего мнешься?
– А ты чего спрашиваешь? Любопытная очень!
Магдала поставила на сушилку сразу три чашки.
– Роза искала какую-то книгу сегодня. Кулинарную.
Перейра вскинул на Магдалу черные глазищи.
– Кто-то ее спрашивал?
– Никто не спрашивал. – Магдала нарочно говорила медленно, нарочно поджидала, пока с тарелки упадет последняя капля, прежде чем неторопливо протянуть руку и аккуратно вставить белый сияющий диск между алюминиевых проволочек сушилки. – Просто мы после Александрийской библиотеки наводили порядок, и одной книги не хватило.
Перейра покраснел и полез в кухонный шкафчик. Достал действительно огромную – и как только умудрился вытащить ее из-под носа у Розы да еще и ходить с нею по кораблю – книжищу и бухнул ее на стол, который только что сам вымыл и протер насухо.
– Руки вытри.
Магдала осушила ладони полотенцем и подошла к столу. На обложке была вытиснена золотая виноградная гроздь и три пальмовых листа.
– "Средоточие чудес", – изрек повар. – Или же книга рецептов со всего света господина Антония Бонинчи. Единственный экземпляр.
– Надо же, – сказала Магдала, бережно переворачивая выцветший титульный лист, – а у нас в Гарбе тоже синьор Бонинчи живет. Только не Антоний.
– Так Антоний же помер бог знает когда. – Себастьян перекрестился и оглянулся через плечо. – Этой книге лет… я даже не знаю сколько.
– Тысяча? – Магдала съехидничала, Перейра засопел от злости. Вечно она со своим: "А у нас в Гарбе тоже…" – прямо как будто с пупа Земли родом.
Книга раскрылась. Она оказалась рукописной. От нее пахло корицей и сушеными апельсиновыми корками.
– Этот Бонинчи, – сказал юный повар, – был пират. И знаменитый обжора. Он, говорят, мог пленного отпустить за какой-нибудь новый рецепт просто так, без выкупа. А если ему рецептом не угодить – мог и того… с борта долой.
Магдала завороженно листала фолиант. Рецепты были разноязыкие: она узнавала испанский, итальянский, английский… а это, наверное, французский, а это вообще не пойми какой язык, и буквы угловатые. "Цесарки фараонские", "Бедро газели в соусе из кураги", "Тройной пирог с дарами моря", "Печенье "Звезда пустыни""…
– И вот это ты читаешь?
– Я же повар.
Магдала хотела сказать, что едва ли он сможет на корабле приготовить "Звезду пустыни", для которой только перечень продуктов занимал полстраницы убористого письма, но тут она еще кое-что заметила.
– А это что такое?
Из книги высунулась странная штука: лист тонкого картона, а в нем кое-где прорезаны небольшие окошки.
– Дай сюда! – Перейра изменился в лице. – Дай сюда!!!
– Глупый ты, Себас, – сказала Магдала. – Думаешь, я совсем дурочка деревенская? Такие пластинки у нас в школе показывают, ими контрабандисты пользовались, чтобы записки шифровать. Прикладываешь вот так к бумаге, раз, раз, буковки написал, потом перевернуть и опять писать, получается с виду какая-то абракадабра, а на самом деле, чтобы прочитать, надо такую же решетку иметь. У нас про это каждый ребенок знает. Ты что, контрабанду везешь в картошке?
– Ученая какая, – прошипел Перейра. – Отдай.
– Нет. Не отдам, пока не расскажешь, что и как. Ты у Розы книгу украл. Воришка!
– А ты дурища! – Себас хотел вырвать у нее карточку, но Магдала увернулась и заняла удобную позицию за буфетом.