* * *
Утро было деловое. Никто на Магдалу не косился, никто ни о чем не спрашивал, даже доктор Омар о здоровье не осведомился, хотя палец к запястью все-таки приложил. Розы за завтраком не было, и Магдала решила, что в библиотеку не пойдет. Тем более что капитан синьор Бек, встретив ее на пути в кают-компанию, посоветовал сегодня же купить себе туфли, потому что завтра во второй половине дня их миссия в Александрии заканчивается и не позже трех часов пополудни "Морская птица" снимется с якоря, а тогда туфли будут поджидать Магдалу уже бог знает в каком другом порту.
Магдала не очень понимала, что за дело капитану Беку до ее туфель, да она и не собиралась их покупать – вот еще, чужие деньги тратить, – но зато ведь можно выйти в город.
Город, по крайней мере, ничем не оборачивается.
Магдала слишком мало видела городов. Она ошиблась.
Александрия оборачивалась всем и сразу. Цветным веером она раскрылась, едва закончилась припортовая зона: автобусы, мотоциклы, автомобили, вывески, дома, суета. Магдала плыла в потоке, как бумажный кораблик, как папирусный листок, забыв о туфлях, о корабле и вообще о многом. Она не боялась. И чужой город не звал ее. Он ничего не обещал и не рассказывал, но показывал многое – пестрое, красивое, даже захватывающе прекрасное, как огромное здание под стеклянной крышей неподалеку от порта. Магдала спросила, что это, ей объяснили: "Новая библиотека", "Александрина", и девушка озадаченно нахмурилась – и тут библиотека, да что ж такое, никуда не денешься! Здание сверкало под солнцем, вокруг него зеленели пальмы, сквозь косую крышу видны были залы и коридоры, полные людей. Магдала, впрочем, туда не собиралась, ей хватало и той библиотеки, что на "Морской птице". Она двинулась себе дальше, не думая о том, что будет. Не книги и не корабли сейчас жили в ней, а город.
И город это понял. Он вовремя подал ей автобус, проводил ее в кофейню (уж на кофе-то у меня найдется, сурово подумала Магдала, откладывая в кошельке корабельные наличные в сторону от своих сбережений и того, что дал Пай-Пай на дорогу). Вспомнив о Пай-Пае, Магдала и тут быстро договорилась с городом, он показал ей сразу пять почтовых киосков на одной шумной площади. Магдала с важным видом купила карточку – заплатить за телефон. Правда, Пай-Паева машинка осталась на "Птице", значит, разговор придется отложить…
Ей не хотелось возвращаться на корабль. Но, с другой стороны, она не знала, как можно остаться, что делать в этом городе, он не показывал ей ничего из того, что она умела: работать в саду, в огороде, ходить за козой или свинкой, – все это если и было, то не прямо здесь, а где-то за чертой, далеко. А прямо здесь были кофейня, прохладный автобус, телефонная карточка.
И туфли.
Мастерская это была, не большой магазин и даже не маленький, а просто лавка, переносной шатер прямо на углу. Прохожие шли, а Магдала остановилась.
Туфли были такого же цвета, что и ее платье. Совершенно такого же. Светло-голубые, легкие, на невысоком каблучке. Сапожник протянул смуглую жилистую руку, снял их с распялки – Магдала и слова сказать не успела. "Меряй, девочка", – велел сапожник. Не старый и не очень молодой, желто-зеленые глаза улыбаются, усы под носом торчком: "Меряй, девочка".
Она примерила.
Как будто в них и ходила всю жизнь. Мягко обняли ступню, ни одного пальчика не стеснили, не уперлись краем в пятку.
– Сколько?
Мастер ответил. Магдала поняла, что денег капитана хватит – и еще останется, а глаз уже сам выхватил из цветной полутьмы другое. И хитрый сапожник, проследив ее взгляд, опять взмахнул рукою и поставил на узкий прилавок босоножки без задника.
Алой кожи, и коричневой, и золотистой. На тонком каблучке. И – что самое дивное – с бубенчиками на ранте. Мастер покачал обувку – бубенчики нежно зазвенели.
И тут Магдала поняла, чьи это босоножки. Вот только размер…
– Хорошие, девочка, – сказал египтянин. – Но маловаты тебе. Другие дам.
– Нет, нет, не надо. Это я… в подарок.
Отдала деньги – как раз хватило, тютелька в тютельку, взяла товар и прямо в голубых туфельках волшебника пошла вниз по торговой улице, будто королева. С королевским же подарком в руках.
И город провел ее, невредимую и даже не уставшую ничуть, до самого порта, до пирса, на котором сердито хмурилась "Морская птица" и у трапа наверху скучал черный Данила. Магдале он обрадовался так, будто сестру родную увидел.
– Нефертити! – закричал он. – "Прекрасная пришла"! Ура! Магдала вернулась!
А я что, могла не вернуться? – подумала Магдала. Нет, в самом деле? Можно было остаться в разноцветной Александрии?
А как же библиотека?
А книги?
Капитан, Роза, синьор Микаллеф, доктор?
А путешествие?
А чудеса?
Ну и что, что чудеса, сказала сама себе, проходя коридорами к старинной двери. Ну что я, чудес не видала, в самом деле? Не маленькая, выдержу.
И задержала дыхание, готовясь увидеть что-нибудь совсем уже сногсшибательное, но библиотека со вчерашнего дня мало изменилась. Только курильницы у входа исчезли и добавилось пюпитров; почти все места были заняты серьезными мужчинами в деловых костюмах. Они рассматривали свитки, делали выписки, один что-то наговаривал в машинку, спрятанную в кулаке. В общем, это были ученые, они работали, не смущаясь тем, что библиотеки две тысячи лет как нет в помине. Роза тоже была на месте, и не в черном костюме, как вчера, а в ситцевом платье в клеточку. Нельзя было сказать, что это платье ей не идет. Магдала остановилась перед столом и, тихо торжествуя, поставила на него босоножки.
– Миссис О’Ши. Туфли я себе купила. А это – вам.
– Дитя мое, – сказала хранительница негромко. – Бог тебя послал. То, в чем я вчера была, – это же просто испанские сапоги. А эти джентльмены, понимаешь, они такие приличные, что неловко ходить вокруг них в платье и в кроссовках.
* * *
Третье, последнее, утро в Александрии выдалось какое-то мутное. В каюте было душно. Магдала приоткрыла иллюминатор – потянуло отнюдь не свежим ветерком. Пелена висела над портом, пеленой накрыло и душу Магдалы после вчерашнего вечера.
А все потому, что слонялась по "Морской птице" без дела. Книгу-то не припасла почитать: кто же знал, что корабль все в папирусы переделает? Бродила, бродила, ну и забрела на нижнюю палубу. Там горел апельсиновый жаркий фонарь, и один из механиков, Григор, сидел у самой двери в машинное отделение и черными от смазки пальцами плел какие-то жирно блестящие черные же косицы. За работой он напевал, вот на песню-то Магдала и попалась, как на крючок. Все стояла и слушала, напев раскачивал ее, словно волна, и незнакомые слова вспыхивали в конце строк, будто сигнальные огни, красные и синие. Заметив, что девушка не уходит, Григор спросил, не ищет ли она кого. Нет, сказала Магдала, я никого не ищу, а вот вы поете – про что?
Она побаивалась черного сухого механика, плохо говорившего по-английски, но песня… песня его казалась знакомой. Магдала хотела знать наверняка.
– Про что пою?
– Да. Пожалуйста. – Она даже руки к груди прижала, сложила лодочкой: пожалуйста!
Григор пожевал губами, потеребил недоплетенную косицу. Брови у него сошлись от напряжения.
– Это… про птицу, – сказал он. – Куку, птица такая.
– Кукушка?
– Да. Да. Прилетает весной в родной дом. Но меня там нет. Надо просить ее рассказать, кто там теперь живет. Если матушка, то чтобы там росла земляника. Если сестры – то чтобы им росли цветы. Если родные братья – то могучие… деревья, леса. – Григор вздохнул от долгой речи, помолчал, но Магдала чуяла, что это еще не все. И угадала: механик вздохнул и закончил почти сердито, глядя на настырную пассажирку: – А чужие дом получат – пусть растет бурьян колючий! Вот так. Да.
И снова взялся за работу. Серые пеньковые прядки быстро почернели.
А чужие дом получат -
Пусть растет бурьян колючий…
Тут-то Магдала и поняла: это же ее дом родной вот-вот зарастет колючими травами, если уже не зарос. Только каблучки простучали – со всех ног бросилась в каюту, вывернула и перетряхнула нехитрые пожитки и нашла "машинку" Пай-Пая. На сложенной втрое бумажке было написано, что и как делать, чтобы ее включить… и на карточке тоже все объяснялось довольно ясно, и четверти часа не прошло, как Магдала, прикусив от волнения губу, уже набрала братов номер.
Сигнал долго тянулся ниточкой от Магдалиной ладони куда-то в черные небеса, отразился там от чего-то невидимого и неведомого – вниз, дробясь снова и снова, разыскивая Пай-Пая.
– Алло…
– Слушаю. Кто это?
– Пай-Пай, это я, Магдала.
– Сёстрочка! Малышка! Где ты?
– Я далеко… А ты, Пай-Пай, ты-то где?
Он засмеялся.
– В пустыне! Помнишь, я тебе говорил, что и сюда связь дотянется. В палатке сижу вот…
– Значит, ты не дома?
– Нет, маленькая, мне же нужно было уехать, ты помнишь? Что с тобой? Ты плачешь?
– Нет, не то чтобы… Просто я тоже, Пай-Пай, очень далеко. Знаешь, где это – Александрия?
Брат на том конце ниточки молчал. Очень долго. Сердце успело стукнуть раз пять.
– Знаю, конечно, – напряженным голосом отозвался он наконец. – Как ты туда попала и что там делаешь?
Тогда Магдала, сбиваясь с пятого на десятое, взялась рассказывать: "Морская птица", хранительница библиотеки с сигарой в зубах, новые туфли и механик с песней о кукушке смешались, и весь рассказ сделался каким-то одноцветным, невнятным и мутным. Замолчав, Магдала по дыханию брата поняла, что тот очень сердит.
– Ты с ума сошла, Магдала. – Он не назвал ее ни сёстрочкой, ни Мигдалией. – Я сказал, что тебе хорошо было бы повидать корабли из других стран, но это вовсе не означало, что нужно подниматься на первый попавшийся борт и оказываться бог знает где!
– А я не бог знает где, – сердито отвечала Магдала. – И я тебе сразу позвонила, как смогла. И люди здесь очень хорошие, библиотека, я много читаю, только сейчас все книги древние. Я просто беспокоюсь, как там мама, как дом… чтобы бурьяном не заросло.
– Каким еще бурьяном?! Боже мой, тетя Лина с ума сойдет, если я ей скажу. Когда ты возвращаешься?
– Я не знаю, – проговорила Магдала и поняла, что брат прав: она очень-очень далеко от дома, и это, конечно, неразумно, и… – И я не знаю. Но я же вернусь обязательно.
– Немедле… – начал было брат, но Магдала нажала на красную кнопочку, оборвала связь.
Она потом еще поплакала в подушку: горько было осознавать, что брат прав, далеко она от дома, и безрассудство это ужасное, но сам-то хорош, сам ведь сказал – поезжай, мол, а матушке, если подумать, какая разница, в Силему ее дитя укатило или в Александрию?
И утром, заплетая косы, думала о том же. И еще думала: можно ведь попросить капитана, чего уж тут такого, синьор Бек, пожалуй, с кем-то там договорится, чтобы читательницу отвезли домой – повидала мир в трех днях ходу, и хватит… Плеская водой в лицо (ууу, глаза-то какие, просто оладьи, а не глаза), представила, как "Морская птица" возвращается в Силему, но только… Только это ведь уже навсегда. Дважды чудеса не случаются. Прощай тогда библиотека. Всего одну книгу успела оттуда прочитать. Зато матушка плакать не будет.
Сама ты не знаешь, чего хочешь, сердито фыркнула Магдала в корабельное полотенце. То чтобы весь мир повидать и чтобы чудеса, то чтобы матушка не плакала. И где правда? И как бы узнать?
А ты просто реши. И решения своего держись.
Магдала так и замерла с полотенцем в руках.
Не ее это был внутренний голос.
Не так она разговаривала сама с собой.
Не таким густым гулким звуком, в котором еще и поскрипывало что-то, словно деревянные ступеньки под ногой.
– Кто здесь?
Голос не отозвался.
"А вдруг я неправильно решу, – сказала Магдала про себя, звонко, почти выкрикнула, но вслух ни звука. – Откуда мне знать, что лучше?"
Кроме тебя никто не знает, отозвался этот голос, такой скрипучий, канатный, переборочный, что Магдала запылала по самые уши, догадавшись: это же корабль… Вот так дела!
Никто не знает, что лучше для тебя, сказал корабль. От любого решения твоя жизнь переменится, твоя жизнь, ничья другая. Тебе и решать. Полный вперед!
Наверху сдвоенно звякнул колокол.
Магдала перевела дух. Взгляд ее задержался на полочке с телефоном – машинка, оставшись невыключенной, все подмигивала. Вот Пай-Пай тоже учил-рассказывал, а теперь злится, что так все обернулось. Хотя вроде бы по его слову сделала. Значит, верно корабль говорит – надо самой все перерешить. Знать бы еще, с чего начать, с какой стороны подступиться.
Корабль молчал. Да что тут рассуждать, просто спросить у капитана, не идут ли они опять на Мальту… так, на всякий случай. Язык-то не отвалится.
Магдала надеялась застать капитана в столовой, но встретился ей там только первый помощник, доедавший завтрак.
– Доброе утро, синьор Атилла.
– Доброе утро, Магдала. Как живется на корабле?
– Хорошо, синьор, спасибо. Только, знаете, – она понизила голос, – корабль, что ли… разговаривает со мной. И в библиотеке тоже, знаете, да, что делается?
Атилла кивнул:
– Знаю, конечно.
– Так это… не показалось мне? Не послышалось? Он ведь меня… уму-разуму учил, синьор Атилла!
– С него станется, – совершенно серьезно отвечал первый помощник. – Старое судно, много повидал. Если поплывешь с нами дальше, нужно будет тебя представить ему.
– Это как же?
– Напомни после, – сказал старпом, намазывая вареньем булочку. – Я все устрою.
"Если дальше поплывешь!" И этот туда же. А вот и поплыву, только…
– Синьор первый помощник, а капитана можно мне сейчас увидеть?
– Отчего же нельзя, капитан в рубке, зайди, если нужно.
Капитан ради Магдалы оторвался от толстой книги, исчерканной пометками на полях. И ответил, что маршрут "Птице" определяют в трех комитетах "наверху" (пальцем ткнул в голубой флаг на стене), но весьма вероятно, что корабль возьмет курс на запад.
– Впрочем, кое-что будет зависеть от тебя.
– Это если я попрошу отвезти меня домой?
– Ну, короткое путешествие – тоже путешествие. Это уж как ты хочешь.
Магдала помолчала. Вот, значит, сейчас скажу слово, и будет то, что корабль говорил: вся жизнь переменится. Она посмотрела на носки новых туфель, поглядела в иллюминатор…
– Ну… вы ведь еще потом туда вернетесь? На Мальту? Чтобы мне не прямо сейчас туда? Чтобы пока остаться на "Морской птице"?
– Хочешь остаться?
– Да, – сказала Магдала и покраснела, как яблоко. – Хочу.
– Значит, зачислим тебя в экипаж. Временно. И мы вернемся на Мальту обязательно. "Морская птица" всегда возвращается, особенно если есть куда и к кому.
И капитан одним голубым глазом поглядел на Магдалу, а вторым – в книгу.
– Ну, – выдохнула Магдала, – я тогда в библиотеку пойду. А то там миссис О’Ши одна… Доброго дня вам, синьор Бек.
– И тебе, Магдала, – отвечал капитан, – доброго дня и счастливого плавания.
* * *
А в библиотеке уже сидел на табурете (пюпитров с утра не стало и в помине) позавчерашний школьник – тот, которому нужен был Птолемей, но не Клавдий, и ловко переписывал что-то из свитка, придерживая его в нужном месте мраморным бруском. С очень важным видом перекладывал листы с изображениями каких-то уродливых созданий почтенный джентльмен в таком старомодном костюме (манишка, нелепый галстук, брюки в клеточку, кургузый пиджак), что Магдала изо всех сил втянула губу, чтобы не прыснуть. Даже раньше "доброго утра" она радостно сообщила Розе, что сама все решила и что отправляется с "Морской птицей" дальше, а куда – пока неизвестно.
– Вот и замечательно, дитя мое, – сказала хранительница, – мы все будем очень рады иметь тебя товарищем в плавании. Пожалуйста, посмотри тут за порядком четверть часа, а я схожу покурю.
Пока Роза курила, в библиотеке ничего особенного не произошло. Читающие читали, Магдала, посидев немного, чинно прошлась между ними, осведомившись, не надо ли чего. Слава богу, ничего не понадобилось, все были довольны. А если кто-нибудь зайдет, решила Магдала, тоже не страшно, скажу ему, чтобы дождался миссис О’Ши. На худой конец, чаю налью.
Тут как раз дверь отворилась, пропуская посетителя.
Магдала слегка попятилась.
Вошедший был невысок ростом, кудряв и курчавобород. Носил длинную рубаху в складку, но без рукавов, а поверх рубахи обернул себя каким-то полотнищем. "Босой", – подумала Магдала, потому что деревянные подметки с ремешками – не обувь.
Незнакомец ласково ей улыбнулся и что-то произнес.
– Здравствуйте, – наобум сказала Магдала, и тут вошла наконец Роза.
– Анастасиос, Магдала эйми, – сказала она, и Магдала кивнула, уловив свое имя. – Магдала, это Анастасиос, он ученый. Я ему выдам книги, а ты сходи к Себасу, принеси молока, у нас закончилось.
* * *
– У нас там гость, – Магдала руками изобразила курчавую бороду, – такой… И они с Розой разговаривают.
– Ну и что? – Повар явно не был впечатлен. – Мы с тобой тоже вон разговариваем.
– Так на непонятном языке… и в сандалии обут.
– Слушай, а когда ты в своих деревяшках и с боцманом трещишь на каком-то тарабарском наречии, это как?
– А еще на нем рубаха и какие-то… облачения. А с боцманом я не трещу вовсе, это наш язык, мальтийский, земляки мы.
– Ну, может, и этот тоже Розин земляк. Может, он ирландец. Ты, главное, не таращись на человека так, – и повар показал, как Магдала таращится, – глаза выпадут. Вот твое молоко, распишись тут.
Магдала расписалась и добавила:
– А знаешь, я с вами дальше поплыву, неведомо куда.
– Да уж прямо-таки неведомо, – усмехнулся повар. – Либо на запад пойдем, в Атлантику, либо на восток, но там вроде бы "Птице" делать нечего, при мне туда не ходили. Ну а на север если, то дальше Черного моря не заплывем. Ну вот и ладно, буду на тебя готовить тоже. А ты вроде как не обжора?
– Нет, не обжора, сухим листиком питаюсь, водицей дождевой запиваю, – рассердилась Магдала и ушла в библиотеку.