* * *
Магдала надела длинную брезентовую куртку – самую длинную, какая была, натянула от холода паутинные колготки – была у нее одна пара, влезла в морские башмаки и чуть не разревелась, поглядев в зеркало. Чучело!
Но не сойти на берег, просидеть всю неделю – или сколько там времени будут чинить моторы и проверять здоровье боцмана – на корабле… Никому не нужной тенью маяться… Ну уж нет. Магдала стиснула челюсти, выпятила подбородок и наморщила нос. Капитан снова выдал ей, как он выразился, "денежное содержание", и Магдала точно знала, на что его истратит, как только все дела будут закончены, – купит себе синие штаны-джинсы. А может быть, и куртку. Если денег хватит. А то и мягкие спортивные башмаки.
И в таком решительном настроении она выбралась на палубу. Роза уже стояла у перил. Магдале приближающийся порт показался знакомым, и она вовремя прикусила язык, потому что как раз эти здания на длинном пирсе и эти невысокие, затянутые туманом холмы она видела однажды летом, с левого борта "Морской птицы".
Рослар-Харбор.
Санитарная машина с синим цветком уже ждала на причале. Роза, стоявшая до этого истуканом, повернула к Магдале бледное, как печеное яблоко, лицо и сказала, задрав белесые брови:
– Вовремя, надо же. Куда подевалось наше национальное раздолбайство?
И сошла с трапа, держа наготове синее международное удостоверение личности. На ходу пристально поглядывала по сторонам, как будто где-то надеялась увидеть это самое национальное раздолбайство во плоти.
Следом за Розой Данила и второй матрос Петро снесли в специальном кресле укутанного в три одеяла, одетого по всей форме боцмана Микаллефа и закатили его в машину. Суперкарго провел к капитану каких-то официальных лиц (одно лицо, как заметила Магдала, было не больно-то хорошо выбрито). Подошел Атилла, доктор вручил ему папку с выписками, помахал на прощание смуглой рукой, и существенная часть экипажа "Морской птицы" отправилась в окружной госпиталь.
Там все тоже прошло довольно гладко. Во всяком случае, боцмана ловко и без задержки выгрузили и увезли в приемный покой, а Роза и Атилла пошли куда-то общаться с начальством. Магдала сделала свое дело: проследила, чтобы синьора Микаллефа устроили хорошо (на все вопросы, кто она такая больному, отвечала строго: "Землячка", – это производило впечатление), и положила ему на постель апельсин – от Перейры. Потом спустилась в главный холл и там по уговору дожидалась своих, стараясь не смотреть на отражение в зеркале: очень уж оно походило на огородное пугало.
Хотя, по правде сказать, входившие и выходившие люди тоже не блистали нарядами. На многих были нелепые пластиковые дождевики поверх самых обыкновенных пальто или курток, пару раз попадались сломанные зонтики. Маленькие ирландцы в соплях и бронхитах хныкали и ревели. Потом эта волна как-то схлынула, окошко регистратуры закрылось, и медсестра там, в глубине, вдруг запела. Голос у нее оказался сильный, мелодия широкая и незнакомая, а слов было совершенно не разобрать. Но даже и так у Магдалы по спине поползли мурашки. Она сидела как мышка, с подоконника капала дождевая вода, а невидимая женщина за матовым стеклом пела и пела, и раскачивала невидимую ладью, и подымала невидимый, но несомненно белый парус, и уплывала прочь от изумрудных холмов, в далекую страну…
– Что?
– Пойдем, дитя мое, – устало сказала миссис О’Ши. Черный огромный зонт в ее руках раскрылся с треском. – Ты спала?
– Медсестра тут пела, – как бы извиняясь, сказала Магдала. – Я заслушалась.
– Уж это да, – брюзгливо заметила Роза, открывая дверь и пропуская Магдалу вперед. – Уж вот что-что, а петь они умеют…
– Они? Будто и не родные вам, – не утерпела Магдала.
Она думала, что Роза остановится, испепелит ее взором и отбреет острым языком, но не та теперь была миссис О’Ши, совсем не та. Она продолжала медленно шагать по дорожке, неся в одной руке зонт, а другую засунув глубоко в карман балахона. Магдала запрыгала через лужи следом.
– Какие уж родные… Никого тут моих родных давно нет. Кто уехал – отсюда валом ведь уезжали, кто так – умер, больше не живет. – Помолчала и добавила прежним старушечьим тоном: – Только и умеют… что петь да от судьбы бегать.
Они не спеша дошли до калитки. Магдала клацала зубами и шмыгала носом.
– Вот что, девушка, – сказала Роза. – Пойдем-ка, я тебя отведу в нужное место. И там ты купишь себе, ради бога и всех святых, нормальные штаны.
* * *
Место для покупки нормальных штанов оказалось совсем не то, куда бы Магдала зашла, будь на то ее воля. Ворча насчет "проклятой страны", "чертовых луж" и "самой идиотской погоды в мире", миссис О’Ши усадила Магдалу в городской автобус, и они поехали обратно в сторону порта, вышли в какой-то полупромышленной зоне, свернули в переулочки.
– Эти чертовы ирландцы, – бубнила Роза, – понимаешь, если стронутся с места, то бегут куда глаза глядят, но если уж решат откуда не сходить, то будто их там гвоздем приколотили.
Магдала слушала и тихо изумлялась – и старушечьему ворчанию, и даже тому, что манера говорить у Розы сделалась какая-то не та. Жутковато было идти в уже наступавших сумерках по незнакомому городу, когда тебя за руку крепко держит полузнакомая ирландская ведьма…
– Э! Здесь они. Даже вывеску, кажется, чертовы идиоты, не меняли полсотни лет. Разглядеть ничего нельзя… Входи.
На вывеске и вправду разглядеть было ничего нельзя. Но за двойной дверью брякнул колокольчик, и Магдала увидела помещение, не очень светлое, но теплое, с занавесками по углам, со шкафами вдоль стен – полки, полки, а на них аккуратными стопками одежда, полотенца, что-то еще, и напротив входа – неширокий прилавочек, а над ним доска с вырезанной надписью: "Эд Ханрахан". Из-за прилавка на них смотрела средних лет продавщица в голубом рабочем халатике поверх шерстяного темного платья. Магдала поначалу от тепла немного оцепенела, и ее не очень удивляло, что женщина молча смотрит на Розу, а та – на продавщицу.
– Мойра! – "корабельным" голосом сказала наконец миссис О’Ши. – Анна, бабка твоя, что – жива?
– П-померла два года назад, – жалобно отозвалась продавщица Мойра. Она, наверное, ничего толком не понимала.
– А я вот все по морям рассекаю, землю даже топчу, – на два тона ниже проворчала Роза и снова превратилась в старую каргу: – У тебя присесть-то можно? Чаю попить?
– Ой. Ой.
Мойра выбросила на прилавок что-то белое – какие-то полотнища, протянула оттуда табуретку, смутилась и снова ойкнула, но Магдала, опомнившись, быстро табуретку перехватила.
– Туда, туда, в уголочек поставь, деточка, – опять почти жалобно сказала продавщица. – Туда, к столику давай, пожалуйста. А вы… проходите. Чаю? Конечно… Молока?
– Виски. – Роза, кажется, совершенно потеряла терпение с этой глупой Мойрой, которая таких простых вещей не понимает: на дворе глубокая осень, перед нею старуха и плохо одетая девочка, какое уж тут молоко? – И девочке тоже. Прямо в чай. Но сначала помоги ей выбрать штаны.
– Штаны, – эхом отозвалась Мойра. – Чайник. Минуточку. Сейчас.
Она усадила Розу к столику у наружного окна, побежала в задернутый серой шторой угол, и оттуда раздались мирные кухонные звуки: вода полилась в чайник, потом он зашипел на плитке.
Мойра вышла с подносом: заварник, сахарница, пачка печенья. Бутылка торчала из кармана халата. Роза, устало опустив веки, прислонилась к подоконнику, но на Мойру даже в таком виде действовала как змея на кролика.
– Штаны девочке, – скрипуче напомнила старуха.
– Ага. Ага. Пойдем, деточка. Тебя как зовут?
– Магдала.
– Магдала, значит… а это, – Мойра оглянулась через плечо, – бабушка твоя?
– Это Роза, – тихо сказала Магдала, как будто это само собой разумелось. – Это миссис Роза О’Ши, хранительница библиотеки.
Мойра уже довела Магдалу до полок с одеждой. Остановилась и покачала головой:
– Что-то я О’Ши никаких не помню. Откуда ж она, – снова вполоборота взгляд назад, – она-то и меня знает, и бабку Анну, спаси нас Господь, царство ей небесное… – Продавщица перекрестилась. – А ты, девочка…
– Магдала.
– Магдала, ох, боже мой, боже мой. Так ты сама откуда будешь? Смотри, вот такие – а?
Магдала посмотрела на джинсы.
– Нет… а можно вон те посмотреть?
– Да эти гораздо красивее!
– А…
– Девочка лучше знает, – внятно подала голос Роза.
Мойра сокрушенно вздохнула. Тут и чайник засвистел – очень вовремя. Пока Мойра заваривала чай, доставала чашки, наливала-раскладывала, Магдала быстро примерила одну за другой три пары ослепительно синих джинсов, нашла такую, которая по всем статьям понравилась, и прямо в них подошла к столу.
Молча попили чаю. Мойра чаевничать не стала, убежала за прилавок и там что-то тихонько бормотала под нос. Может быть, даже молилась. "Я бы на ее месте, пожалуй, тоже того… молилась бы", – подумала Магдала, глотая едкий от торфяного питья чай.
– Это тебе на пользу будет, – сказала Роза. – Ну, иди, заплати хозяйке за штаны, и пойдем уже. Атилла небось свои дела закончил, да и устала я совсем. Давай.
Магдала пошла расплачиваться, цена была действительно умеренная – даже по ее небольшим деньгам. Мойра суетливо потянула с прилавка те белые полотнища, что разложила вначале, и тут Магдала увидела, что они почти сплошь вышиты. Белым по белому. Теперь уже она сказала: "Ой".
– Вот деньги, возьмите, а это… Это у вас что?
– Не продаю, – сказала Мойра и хотела было спрятать шитье.
– А я только посмотреть. Можно?
Продавщица пристально поглядела на Магдалу, потом в дальний темный угол (уж не плюнула ли через плечо?), вздохнула и оставила одно полотнище на прилавке.
Белый луг. Белые цветы, белый-пребелый виноград. Белый "счастливый" ирландский клевер. Белые веселые длинноклювые птицы между цветущих ветвей.
– Что это? – Магдала подняла голову – совсем другая Мойра стояла за прилавком. Она светилась вся.
– Нравится?
– Очень.
– Дочке платье вышиваю. Замуж отдаем.
– Какая красота.
– То-то же, – с гордостью сказала Мойра. – Это наше такое белое шитье. Ну, ступай, девонька, ступай, Магдала, Бог да Мария с тобой, а то старуха заругает.
– Ничего она не заругает. Это же Роза. Это она так… устала просто. А нам еще в порт, на корабль.
– Уплываете?
– Нет, неделю простоим, ремонт у нас, и боцман приболел… А скажите, Мойра, можно, я к вам завтра днем приду? Я бы посмотрела, как вы это… вышиваете. Если можно. Такая красота.
Мойра зыркнула на миссис О’Ши.
– Если одна, – сказала она шепотом, – то приходи. А то я этой твоей старухи почему-то ужасно боюсь. Еще и фамилия у нее какая-то…
– Фамилия как фамилия, – сказала Магдала. – Да я думаю, она и сама не придет. Она, хоть и здешняя, но что-то эти края не любит. А вы мне тогда адрес дайте, что ли, чтобы я знала, как к вам добраться.
– Это пожалуйста, – нараспев отвечала Мойра и вынула из маленького бюро листовку. – Вот, тут и про автобус написано, какой из порта, какой из города, и мы вот – видишь: "Лавка Ханрахана". Приходи до полудня, но после десяти, до десяти тут у нас торговля, некогда вышивать.
– Спасибо. – Магдала спрятала листовку в карман новых джинсов – ох, как же в них было тепло! – До свидания, я обязательно приеду.
– И с Богом, деточка, и с Богом, – отозвалась Мойра и тут же погрузилась вся в неоконченный узор.
* * *
Магдала добралась до "Лавки Ханрахана" к одиннадцати часам утра. При дневном свете место оказалось вовсе не зловещее – просто все небогато, домики маленькие, за каждой оградой пара грядок, одно-два дерева. Почти никто ей на пути не встречался, редкие прохожие, совсем как дома, здоровались вежливо. Магдала вздохнула. Домой теперь нескоро, пожалуй. Надо бы открытку купить…
Мойра ей обрадовалась:
– А, деточка, Бог с тобой, добралась! Проходи, чаю попьем.
– Только это, – Магдала смутилась, – без виски, ладно?
– Само собой, какой уж сегодня виски. Хотя, может, и надо бы…
И словоохотливо рассказала, что лавку открыл ее дед, "этот вот Эд Ханрахан, упокой его душу, Господи, буйный был человек", и что было это еще до "той войны" – давно, поняла Магдала.
– А я тут поговорила с теткой своей, она, конечно, тоже уже не молоденькая, и она эту твою… хранительницу, знаешь, помнит. И слава Богу, а то я уж вчера, честное слово, испугалась немного. Приходят, понимаешь… Ну что, будем за работу приниматься? Да? Давай чашки помою и тогда я тебе покажу, как шьют, ты же за этим приехала?
Магдала закивала. Чудесная страна Ирландия, зря ее Роза так…
– А чего ж вы нас испугались? – спросила она в спину Мойры, которая как раз споласкивала чашки в раковине.
– Ну так чего, – отвечала та, – время какое – темно уже почти, и тут – раз, люди незнакомые. И говорят странно. А старуха еще и Анну поминает. Я вас, грешным делом, за этих приняла.
– За каких "этих"?
– А вот за таких. – Мойра обернулась, и Магдала опять увидела ее давешнюю: нахмурена, брови домиком, пухлые щеки втянуты внутрь, рот сжат. – Ну, про которых лишний раз не говорят. Которые из холмов.
– А!
– Тсс!
– Так они же с крылышками…
– Тьфу на тебя три раза, девушка. – Мойра и перекрестилась, и зачем-то показала фигу всем четырем углам лавки. – С крылышками – это вздор все, а настоящие эти – они вот в точности такие, не про нас будь сказано. Садись тут, чтобы свет сюда вот, ага… ты вообще-то вышивать умеешь?
– Учили в школе.
– Гладью?
– Немного…
– Тогда смотри, вот я тебе полотна дам кусок небольшой, на платок примерно, и ты пока карандашиком нарисуй что хочешь, цветы там какие, а потом вон бери нитку, иголку и вот так, смотри…
Она очень ловко пошла обметывать контур веселой птицы – голову, клюв, хитрый глаз, крыло. Потом стала внутри крыла класть редкие стежки поперек. И при этом не умолкала. Говор у нее был певучий, и Магдала иногда даже слов не разбирала – просто прислушивалась, как к музыке.
– …с виду обычные парни или девушки, а то бывает – старуха или старик, или средних лет, детьми только не показываются. Люди как люди, только… как-то рядом с ними аж мороз по коже.
По поперечным стежкам плотно, один к другому, пошли продольные. Крыло поднималось над белой тканью – Мойра будто из воздуха его лепила. Магдала со вздохом посмотрела на свой пустой "платок". В голову ничего не приходило, кроме дурацких слащавых узоров со школьных картинок.
– Ну а потом, как ты сказала, что на корабле, так я уже не так боялась, конечно. Эти – они воды не любят, хотя ученые люди говорят, что они вроде как из воды вышли.
– Может, потому и вышли, что не любят, – сказала Магдала. – Любили бы, так сидели бы себе в той воде.
– И верно! – Мойра засмеялась. – А ты что же не шьешь?
– Не знаю, что нарисовать. А это там у вас что?
– А открыточки. Тут же у каждого, считай, родня где-нибудь далеко. У кого в Австралии, у кого в Америке (она смешно сказала – "в Мерике", но Магдала поняла), куда нас только не занесло. Вот и пишем.
– Мне тоже надо написать, – призналась Магдала. – Можно я возьму?
– Бери, бери. Да ну, брось ты, бери просто так. И когда ты еще за деньгами полезла – я тоже поняла, что вы не эти. Они денег не признают, все какой-то ерундой норовят расплатиться, если покупают что.
– Я что-нибудь особенное хочу вышить… ой.
На одной из открыток – будто старательный, но неумелый ребенок рисовал – высокая женщина в длинном алом платье, руки вытянуты, как будто сейчас пойдет танцевать, и на левой ладони – как цветок – огонь.
– А, так это святая Бригита, добрая Брейд, – довольно сказала Мойра. – Вон, видишь, и плащ при ней, и огонь. Что, неужто ее хочешь вышивать?
– А можно?
– Отчего же нельзя? Ты же мастерица, что решишь, то и будет.
"Знаю, знаю", – подумала Магдала и улыбнулась. Она старательно срисовывала рыжую Брейд на полотно. Получалось не хуже, чем у того, кто открытку делал.
– Да, так вот… – Мойра откусила нитку, заправила новую, пошуршала, устраиваясь поудобнее. – Тетка моя эту Розу вроде как знала. Только все тут думали, что она умерла давно. Они с бабкой Анной подружки были. Анне покойнице было под восемьдесят, стало быть, и Розе твоей никак сейчас не меньше. Бренда, это тетка моя, правда, помнит это все неважно, девочкой тогда была. А жизнь-то у нас тут, знаешь, никогда не была легкая. Три беды, говорят, в Ирландии: голод, нищета да скверная погода. – Она тихонько засмеялась. – Ну, оно кому как, конечно, а только смотри, народ мы крепкий. Вон, на что твою хранительницу полоскало, а в могилу она, похоже, пока не собирается. – И мастерица постучала по столу согнутым пальцем.
– А получилось с нею, – продолжала она, – ну какая у всех женщин доля: замуж да дети. Бренда говорит, двое, что ли… Никого не осталось.
– Как же так?
– Ну как… Вон море, думаешь, оно больно радо, что по нему корабли пускают?
– Не знаю.
– То-то же. – Мойра вздохнула, перекрестилась и снова заправила нитку. – Мужа море забрало, деток болезни. Вот она в мирские монашки и ушла.
– Это как же?
– Ну, есть такие. Чего-то там в монастыре ей не по нраву пришлось, уж я не знаю, что Бренда рассказывала, то и тебе говорю. А это вроде как тоже сестры святого Франциска, только живут себе в миру. Ну, она у них там училась, занималась…
– На медсестру выучилась, – тихонько вставила Магдала.
– О, да ты дальше лучше меня знаешь!
Магдала покачала головой:
– Только что она иногда… Вот боцман наш заболел – она при нем устроила медицинский пост. А так она корабельной библиотекой заведует, и по-латыни знает, и книжку читала по-гречески, и еще на всяких языках. А вот дом свой как-то не любит вспоминать.
– Да полюбишь тут, – фыркнула Мойра, – когда тебе лет всего каких-то двадцать с небольшим, а у тебя уже кругом покойники и ты вдова? Уехала она, уехала, и с тех пор никто ее здесь и не видал. Писала она Анне откуда-то, из Мерики, что ли, а потом и писать перестала…
Магдала вздохнула. Дорисовала святой Бригите пламя на узкой ладони, в другой руке – не то какое-то странное колесо, не то звезду.
– А я еще думала, – сказала, берясь за другие открытки, потому что Брейд на платке выглядела как-то одиноко, – что вы, может, знаете, куда она уезжала.
– Нет, не знаю, – ответила Мойра. – Да и мне-то что? А тебе?
– И мне ничего, конечно, – согласилась Магдала. – Только знаете, я ведь город ваш раньше видела, еще когда мы в океан не выбрались… далеко отсюда, с левого борта. А с правого у Розы какая-то другая земля, и она горит вся. Вот я и думаю, что за земля?
– Ты мне про это не рассказывай, – неожиданно строго отозвалась Мойра. – Не понимаю я, что ты такое говоришь, как это ты могла в другом месте наш город видеть. И знать про это ничего не хочу.
– Да что вы, Мойра, это просто корабль у нас такой…
– И не хочу, не хочу, и не говори ничего, я тут святым делом почти занимаюсь, а ты про всякие видения рассказываешь.