Дмитрий в квартиру так и не вернулся. Но сейчас это Нику уже абсолютно не волновало. Её волновало, как продолжить оборвавшийся разговор. Дома из головы вылетело всё, что она обдумывала последние десять минут полёта. Всё казалось надуманным и каким-то ненатуральным. Как сказать, чтобы он понял и поверил, как сделать, чтобы слова не повисли в воздухе, а подействовали?
- Я всё-таки приготовлю чай, - деревянно сказала она совсем не то, что было нужно, и стремительно скрылась за спасительной дверью кухни.
Подобрала валяющиеся на полу ложки, механически их вымыла, снова включила чайник и застыла, глядя на поднимающиеся со дна пузырьки в его прозрачном боку. А с чего она взяла, что ему вообще важно её мнение? Это же Павел. Он сказал ей то, что считал нужным. Он просто был с ней честным, хотел, чтобы она знала, что у него на совести, потому что они стали больше чем просто знакомыми. Это просто был шаг навстречу. Она его не оттолкнула, значит, всё нормально. Зачем ворошить уже произнесённое? Он не знает про маму и Лизу, не понимает, насколько ей важно именно это его признание. Ну и пусть. Зачем ставить понимание между ними, зачем делать так, чтобы к его грузу вины добавилось ещё и это? Ничего она ему не будет говорить.
- Чайник закипел, - сказали от двери.
Ника вздрогнула. Действительно, чайник уже выключился, а она всё так же держала в руках эти треклятые ложки и смотрела на уже неподвижную воду. А в дверях стоял Павел и наблюдал за ней странными глазами. Конечно, странными, а какими ещё глазами смотреть на человека, которого загипнотизировал чайник?
- Прости, я задумалась, - смутилась она и поспешно начала собирать на поднос пирожные к чаю - эх, не есть бы их ночью, но ведь хочется.
- Ника, - сильная рука легла на её ладонь сверху, заставляя выпустить поднос, который она уже собралась нести в комнату. - Подожди. Посмотри на меня.
Она разжала пальцы и послушно подняла взгляд. Ника никогда не видела Павла таким. За последние несколько часов он менялся так часто, что уже казалось, будто она его вообще никогда не знала. Сейчас он был совсем новый, незнакомый, но именно этот Феникс заставил её сердце биться так сильно, как оно не билось никогда в жизни. Какие у него красивые глаза, как серьёзно и внимательно он смотрит, как вздрагивают эти пушистые ресницы, как же хочется коснуться его волос, чтобы пальцами почувствовать этот огненный жар!
Слова Павла заставили её вернуться к действительности.
- Я всё-таки должен знать, Ника, - твёрдо сказал он. - Скажи, где ты была тогда? Я знаю, что ты из Солнечного, но я не помню всех имён. Твоя фамилия мне незнакома. Но ты ведь оттуда, да?
- Да, - еле слышно ответила она.
- Где ты была тогда?
Ей показалось, что сейчас для него это самый главный вопрос.
- Я был так занят своими исповедями, что только сейчас сообразил, - он на секунду сжал губы, лицо его стало даже немного сердитым, и Нике стало не по себе, но это прошло, как только он решительно продолжил. - Ты или кто-то из твоих был там во время захвата?
Ну, вот и всё. Врать не имело смысла, раз он так прямо спрашивает, лучше ответить. Ника чувствовала, что если сейчас не скажет правду, а потом это обнаружится, Павел не простит. Он был с ней сегодня честным, и она тоже не сможет его оскорбить ложью.
- Да, - ответила она.
Он молча ждал, а взгляд требовал: "говори, всё говори, не тяни!". И она сказала.
- Я была здесь, на Земле. А мои… мои родные оказались в том здании, где штурм начался раньше. Они… - её голос дрогнул, но она закончила: - Они погибли.
Пальцы на её ладони сжались и тут же выпустили. Ей хотелось закрыть глаза и спрятаться, но она упорно продолжала смотреть ему в лицо, и тогда глаза закрыл он. На секунду. Когда он снова взглянул на неё, Ника подумала, что лучше бы она соврала, пусть бы он её и не простил потом.
- В отличие от лейтенанта Фойзе, - устало сказал Павел, - я должен был успеть. Этого могло не случиться. Мне всего лишь надо было…
"Одно дело там, во время операции, сказать "Чёрт, мы не успели", а другое - смотреть в глаза ребёнка, только что простившегося с матерью, которую ты "не успел" спасти".
И тут в Нике что-то взорвалось.
- Хватит! - неожиданно громко сказала она.
После разговора в полтона резко сказанное в полный голос слово подействовало, как удар кулаком по столу. Наступила тишина, которую нарушало только их дыхание.
Нике требовалось немедленно оборвать новый поток самообвинений, которыми этот мальчишка решил себя дополнительно полить. Она не могла этого слышать, ей просто необходимо было защитить его от него самого. Всё ушло на второй план, осталось только это окаменевшее лицо, безжизненный взгляд и пепельный голос. И больше Ника не думала о том, правильно ли то, что она делает, нужно ли это, она просто не могла сделать ничего другого. Один шаг - и её руки уже на его плечах, уже взлетели к его затылку, чтобы, наконец, притянуть к себе эту упрямую голову, чтобы сделать то, что так давно хотела, но сама себя не понимала.
Пальцы в рыжем пламени, какие же y него мягкие волосы, как же близко эти удивлённые синие глаза, какие у него нежные и сильные губы, какие осторожные руки, недоверчиво обнимающие её талию, какой же он родной и близкий, как она могла думать, что ему ничего от неё не нужно, как она могла думать, что может просто промолчать и ничего не сделать, как она могла весь вечер так его мучить своим бездействием!
Время текло мимо, они не следили за ним и сколько простояли так, растворяясь друг в друге, не знали. Однако постепенно Ника осознала, что Павлу что-то мешает, не даёт освободиться, сдерживает, он как будто сам себя всё время останавливает, не отпускает. Она осторожно отстранилась, не разжимая рук, и заглянула в его глаза.
- Я хочу, чтобы ты забыл об этом, - сказала она, безошибочно попав в то, что действительно мешало ему. Попадание подтвердил его неверящий ответный взгляд, но она предупредила возражения. - Ты не мог их спасти. Тебя там не было, ты не можешь быть везде. Твои люди - они сами по себе. А ты делал всё, что мог и, наверное, даже больше. Я хочу, чтобы ты перестал заниматься самобичеванием. Ты простил своего Фойзе, а я и мы все прощаем вас. - Ника перевела дыхание. - Пожалуйста, прости себя тоже.
- Почему ты это делаешь? - как-то растерянно спросил Павел.
Ника не очень поняла, что он имеет в виду, но ответ вырвался сам собой, раньше, чем она успела осознать его.
- Потому что я тебя люблю.
Наверное, после нескольких недель знакомства эти слова звучали преждевременно, и в них трудно было поверить, но Ника знала, что это правда. Сейчас она ясно понимала, что это пришло вместе с первыми взглядами, которыми они обменялись при той встрече у оврага. И ещё она понимала, что он тогда опередил Димку не из спортивного интереса, а потому, что его тоже поймало это чувство. И теперь совсем иначе выглядели все его поступки. И то, как он отогнал Эдика, и его вопрос про Володю на голографии, и сегодняшний полёт к заброшенному парку, и эти его откровения - всё это потому, что между ними всегда было что-то большее, чем взаимный интерес и дружеская симпатия.
Ника не могла выразить это словами, но она чувствовала, что не ошибается. Единственное, чего она боялась - что не сможет объяснить эту свою уверенность ему. Почему он молчит?
Павел действительно молчал, всё так же пристально изучая её лицо, а глаза делались всё растеряннее, всё удивлённее, но неверие из них медленно уходило. Он ей поверил. И вдруг солнечно улыбнулся, снова изменившись. Но это очередное изменение сделало его ещё ближе, ещё роднее, и Ника подумала, что вот сейчас она и видит настоящего Феникса. Он снял все свои маски и полностью открылся ей. От этого понимания её словно затопило изнутри такой радостью, такой нежностью, таким ещё неясным, но уже непреодолимым желанием непонятного, чего она давно хотела и боялась, но разве можно было бояться этого с ним!
Мысли становились всё более бессвязными, и, в конце концов, осталось только одно - имя. И когда она, наконец, произнесла это имя вслух, на секунду оторвавшись от его губ, Павел подхватил её и через минуту они были уже в коридоре. До спальни оставалось несколько шагов, но Ника сама соскользнула с его рук и шагнула в комнату, освещённую только огнями из-за окна, на ковёр. Павел остановился на пороге. Она отступила к окну, развела руки в стороны, как для объятия, и, будто танцуя, медленно закружилась, слегка изгибаясь, как кошка.
Этот беззвучный танец, эта стройная фигурка и волны длинных волос, эти призывные чувственные движения произвели на него действие поистине магическое. Девушка в темноте у окна из любимой Ники, которую он, как ему казалось до сих пор, уже хорошо знал, неожиданно превратилась в незнакомое сказочное создание. Неземное, прекрасное, притягательное и зовущее, обладающее силой, которую до сих пор он никогда не встречал в женщинах, силой, которая лишала рассудка. Он сделал несколько шагов и опустился на колени - потому что рядом с этой незнакомкой можно было находиться только так.
Ника видела Павла, как в тумане. Голова слегка кружилась, сердце колотилось, как сумасшедшее, ноги подгибались, и всё тело словно плавилось от необходимости снова ощутить его руки, прижаться к нему, снова почувствовать тепло и уверенность, вдохнуть запах рыжих волос, снова коснуться своими губами его. Вот он опустился на ковёр, на колени, как будто молился на неё. Нет, это неправильно, он не должен так поклоняться ей, это несправедливо, он не должен… Ника сделала слабый шаг и мягко осела рядом - ноги окончательно отказались её держать. Она понимала, что именно сейчас случится, но волновалась не из-за страха того, что произойдёт с ней самой. Она боялась, что не сможет сделать так, чтобы хорошо было ему. Просто знать, как всё происходит на самом деле, недостаточно. И ей оставалось только надеяться, что он сам поможет.
Когда волнение стало подниматься всё выше, а волшебный туман в голове начал рассеиваться, вытесняемый этими опасениями, Ника почувствовала обнимающие её руки. Повернув голову, встретила тёмный взгляд - в ночной комнате синие глаза Павла казались чёрными, - и почти мгновенно снова успокоилась. Руки ласкали, заглушая тревогу, вызывая до сих пор неизведанные ощущения в теле, снова погружая её в туманную сказку желаний. Нежные и одновременно требовательные губы на лице, шее, груди пробуждали к жизни совершенно новую Нику, Нику-женщину.
Она не уловила момент, когда исчезла стесняющая движения одежда, когда её руки вместо ткани рубашки ощутили гладкую, прохладную на ощупь кожу и волнующие выступы мускулов. Пушистый ковёр под спиной нежно окутывал плечи, согревая и тоже лаская - но разве эта ласка могла сравниться с теми, которые дарили эти руки, губы, это дыхание, эта молчаливая нежность в каждом движении сильного гибкого тела рядом…
Она почти совсем забыла, что вот-вот должно произойти что-то из ряда вон выходящее, то, чего она ждала и немного боялась. Вспомнила и поняла, что от страха не осталось и следа, а ещё неожиданно ясно осознала, что Павел специально не торопится, он же знает, что у неё до сих пор не было мужчины. И сейчас он ждёт, когда она будет готова, ждёт, хотя Ника чувствовала, что он-то готов полностью, и бог знает, чего ему сейчас стоит сдерживать себя. Она осторожно подвинулась ближе к нему и, когда их тела соприкоснулись, требовательно привлекла к себе, чтобы дать понять, чего она хочет. Встретила обеспокоенный взгляд и нежно улыбнулась. "Не бойся, я жду тебя", - сказала она глазами, и он её понял.
Когда-то давно, в той жизни, кто-то рассказывал, что у девушек очень редко бывает так, чтобы в первый же раз получить удовольствие от занятия любовью. Тот, кто так говорил, не знал Феникса. Тот, кто так говорил, не понимал, что это такое - заниматься любовью с ним. А Ника знала. Она узнавала это счастье прямо сейчас, каждую секунду, каждое мгновение проходящего мимо них времени.
Может, боль и была, но она не осознала этого. Слишком мощной оказалась волна радости от ощущения единения с человеком, дороже которого у неё сейчас не было. Чувствовать его вздох на своих губах, его чуткие пальцы на своей груди, чувствовать его в себе, ощущать каждое его движение, как своё - что может быть чудеснее… И эта нарастающая волна, дурманящая сознание, выпустила на волю подсознательное "я" Ники, её древнюю женскую составляющую, заставила её стонать, даже рычать, одной рукой вцепившись в гладкую мужскую спину с перекатывающимися под кожей мышцами, а второй - в длинный ворс ковра. И это она, новая Ника, стонала, когда наслаждение захлестнуло её с головой.
Восходящее солнце отразилось в окнах дома напротив и пощекотало зайчиком света закрытые веки. Она привыкла просыпаться рано, вместе с солнцем, поэтому глаза открыла сразу же. Несколько секунд пришлось потратить на опознание места, где она проснулась. И тут вспомнилась ночь. Ника тревожно повернула голову и встретила внимательный и непривычно влюблённый взгляд Павла, который, приподнявшись на локте, наблюдал за её пробуждением.
- Доброе утро, - сказал он. - Прости, я вчера заснул, не успел тебя на кровать перенести.
Ника радостно улыбнулась. Так это было на самом деле!
- Доброе утро, - всё ещё улыбаясь, ответила она. - Подумаешь! На этом ковре спать теплее и удобнее, чем на кровати. Тем более что кто-то перед скоропостижным засыпанием успел принести одеяло из спальни.
- Ну, ты так уютно тут устроилась, что не хотелось тебя будить, - тоже улыбнулся он, слегка виновато.
И тут Ника спохватилась.
- Паш, а вдруг сейчас Димка вернётся, а мы тут…
Она торопливо вскочила, завернувшись в одеяло, и убежала в спальню, прихватив свою одежду, заботливо сложенную на кресле кем-то, видимо, торопящимся уснуть. Оделась, причесалась, зашла обратно и застала Павла тоже уже одетым, стоящим у открытого окна. Он обернулся на звук её шагов.
- Ника, подойди ко мне, пожалуйста.
Его голос насторожил вчерашней серьёзностью. Ника напряглась, подходя ближе.
- Скажи, ты не жалеешь?
Он не спросил больше ни слова, просто стоял, выжидательно смотрел ей в глаза, и на его лице не было маски спокойствия, он заметно волновался.
Ника облегчённо потянулась к нему - всем телом, всей душой, всем своим существом, - и он принял её в свои объятия.
- Я ни о чём не жалею, солнышко моё, - нежно сказала она, прижавшись к его груди и ловя щекой удары сердца. - Вчера всё было замечательно. И полёт, и парк, и то, что потом… - она осторожно высвободилась из его рук. - Пойду готовить завтрак.
Уже у дверей обернулась и добавила:
- И то, что теперь мы знаем друг о друге намного больше - тоже хорошо.
Она не стала дожидаться его ответа и прошла на кухню. Закрыла за собой дверь, повернулась к столу и вскрикнула. На полу сидел Дмитрий. Он поднял голову, как-то вымучено улыбнулся и сказал:
- Я не захотел вас будить. Вы слишком хорошо спали.
Ника даже не смутилась, настолько её поразило его лицо. Она бросилась к нему, схватила за руку, заглянула в глаза.
- Дима, что случилось?
Он посмотрел куда-то мимо неё и снова криво усмехнулся. Ника обернулась. В дверях стоял Павел - конечно, он услышал её вскрик. И от её счастливого мужчины в нём уже ничего не осталось. Это был собранный и решительный Феникс, готовый к любым неприятностям.
- Ты нашёл её?
Дмитрий устало прикрыл глаза.
- Нет. Но я узнал, что с ней.
Ника поднялась на ноги.
- Дим, она жива?
- Надеюсь, что да, - не открывая глаз, ответил он.
- В таком случае, ты всё расскажешь после завтрака, а ещё лучше, после того, как выспишься. Лишние несколько часов ничего не изменят.
Павел помог Нике собрать на стол. Завтрак прошёл в молчании. Дмитрий, казалось, совсем ушёл в себя, но не обдумывая принесённые новости, а просто отключившись. Ника с беспокойством поглядывала на него, ей ещё не приходилось видеть Дмитрия в таком состоянии. Судя по всему, Павел тоже нечасто такое наблюдал. Внешне он был совершенно спокоен, но молчание и напряжённый взгляд выдавали его тревогу.
Когда стало ясно, что никто не может больше проглотить ни кусочка, Павел всё так же молча увёл Дмитрия в комнаты, а Ника занялась уборкой. На душе творилось непонятное. Волшебная ночь растворилась в навалившемся проблемами дне. Было тревожно за незнакомую, но уже совсем "свою" Риту, было жаль убитого ночными поисками Димку, и ещё Ника очень не любила неизвестность. Особенно отчётливо это стало проявляться после тех страшных часов ожидания известий о родителях.
- Отрубился моментально, - сказал вернувшийся Павел.
- Рассказал что-нибудь? - спросила Ника.
- Говорю же - моментально. Слушай, а ты молодец, - насмешливо прищурился он. - "Расскажешь, когда выспишься". А самой интере-е-есно!
Он так забавно протянул слово "интересно", что Ника невольно рассмеялась, потом посерьёзнела.
- Можно подумать, тебе всё равно.
- Конечно, нет. Только ты права, он слишком вымотался. Не знаю, где его носило, но, должно быть, места были не самые радостные, а люди не самые приятные. И новости не лучшие.
Ника поставила последнюю чашку, закрыла посудомоечную машину, нажала кнопку и подошла к Павлу.
- Главное, она жива. Остальное поправимо. Правда ведь?
Павел невесело улыбнулся и притянул её к себе.
- Конечно, девочка. Теперь мы точно со всем справимся.
- Почему "теперь"? - спросила она, чувствуя, как знакомое тепло снова обнимает её, а от ласкового "девочка" хочется взлететь.
- Потому что теперь у меня есть ты, - просто ответил он.
Следующие пару часов они просидели на кухне, на небольшом диванчике около окна. Когда устали молча целоваться, Ника печально сказала:
- А мне сейчас в институт идти, консультация, я с преподавателем договорилась. Так и не услышу ничего.
- Иди спокойно. Димка проспит ещё несколько часов. Я давно его таким не видел, но когда видел - он в себя почти сутки приходил. Только тогда выспаться ему не дали.
Ника лишь вздохнула и пошла собираться.
На консультации она заставляла себя сосредоточиться, ей приходилось прикладывать поистине титанические усилия, чтобы поддерживать разговор с преподавателем. Мысленно она постоянно возвращалась на свою кухню, где, наверное, Димка уже рассказывает Павлу новости. Когда она в очередной раз тряхнула головой, чтобы отогнать навязчивые мысли, Роман Георгиевич прервал свой плавный монолог и с неожиданным интересом спросил:
- Что, в самом деле очень трудно не думать о белой обезьянке?
Ника вздрогнула и испуганно посмотрела ему в лицо.
- Простите?
Вопреки её ожиданию, он не сердился, а выцветшие зеленоватые глаза смотрели из-за толстенных стёкол старинных очков с пониманием.