К крупнейшим предприятиям Ружены по состоянию на 2610 г. относятся Авиакосмические верфи Родионовых и металлургический комбинат "Громовсталь"."
Конец цитаты.
Ну и вот, стало быть, у нас теперь открытию Ружены 450 лет. А заодно и День Космонавтики.
Так что 12 апреля я должен быть на Площади Ветров кровь из носу и ею же, фигурально говоря, строчить юбилейный репортаж на тридцать злосчастных строк.
Потому что даже крови сердца у меня уже не осталось. Она, похоже, давно вся вытекла оттуда, из моего пламенного мотора, вдребезги разбитого курносым носиком и пшеничными кудряшками.
Вдобавок, словно желая финально высмеять влюбленного неудачника, Нелли, едва порвав со мной, тут же приняла предложение одного педагога-лингвиста из Московского Государственного университета. По иронии судьбы когда-то я даже брал у него интервью, и этот желчный тип, профессор Ярослав Юрьевич Вармин, без конца поправлял меня за неправильные ударения и журналистский жаргон, который "в наших академических стенах просто возмутителен, голубчик"!
Вот пусть теперь этот голубчик и учит ее жизни! А у меня отныне - сплошной День Космонавтики. Вечный праздник души, клянусь оранжевым инжиром с Махаона! Если бы еще не Х-переход…
- Вам плохо? Может, помочь?
Я мрачно покосился на соседний ряд пассажирских кабин. Ширина прохода между рядами здесь была совсем невелика из-за усиленного вертикального набора корпуса и двух вентиляционных шахт.
- С чего вы взяли? Я в полном порядке.
- Уверены?
На меня внимательно смотрел коротко стриженый человек средних лет, загорелое и обветренное лицо которого выдавало в нем либо спортсмена-моряка, либо бывалого путешественника. А острые, худые скулы и маленький тонкий нос в сочетании с характерным акцентом не оставляли сомнений: скандинав или прибалт.
- У вас крупные капли пота на лбу, а кондиционирование в салоне вполне приличное. К тому же вы пять минут назад сильно побледнели, после чего трижды машинально оглянулись по сторонам. Очевидно, в поисках вот этого?
Он указал на кнопку утилизатора, глубоко утопленную в подлокотник кресла-кровати - вечного спутника командировочных, мелких снабженцев и опальных репортеров. В утилизаторе всегда есть запас гигиенических пакетов для слабых желудков.
Я обнаружил, что по-прежнему сжимаю в кулаке обрывки злополучного фото. Сунул руку в отверстие и разжал пальцы. Щелчок, тихое жужжание утиль-камеры, и вот я уже абсолютно свободен от прошлого.
- Вы весьма наблюдательны. - Заметил я. - Ваше имя часом не Шерлок?
- Меня звать Петер Ильич, и фамилия моя не Холмс, а Сазонов. Что же касается наблюдательности, тут вы угадали. Наблюдение - суть моей профессии.
Мой собеседник с легким полупоклоном протянул мне визитку. Карточка была старомодная, на натуральном картоне с типографским тиснением настоящей высокой печатью.
- Сазонов Пэ И, - прочел я. - Старший инспектор Управления по надзору и сохранению исторических, культовых и мемориальных памятников архитектуры. Ого! Так вы получается - архимилиционер?
- Скорее, архивариус. Но - бродячий, - усмехнулся Сазонов глубоко врезавшимися уголками губ, всё так же пристально изучая меня. - Вас ведь тоже ноги кормят, Константин Сергеевич?
- Я вас боюсь, - весело откликнулся я, чувствуя как в крови уже закипает привычный и такой знакомый каждому репортеру азарт свежей добычи - человека, факта, зацепки. Вот ведь дал Бог профессию: никак нельзя просто так, приватно, поболтать с интересным человеком! - Мое имя вы тоже прочли по каплям пота на лбу?
- Всё гораздо проще, - пожал тот плечами. - Мы с вами, Константин Сергеевич, похоже, в одно и то же место направляемся, хотя и по разным ведомственным линиям. Нынче в Громове мемориал открывают - значит кому-то об этом надобно писать. Я ведь, признаться, ваши статьи иной раз почитываю, когда время позволяет. А в одном репортаже на журналиста Бекетова и воочию довелось поглядеть.
Он слегка наклонился ко мне и заговорщически подмигнул.
- Дикцию, между прочим, исправить можно.
Я не обиделся - нашему брату-репортеру это по должности не положено. И, может, именно потому что лицо мое не омрачила тень негативных эмоций, Петер Ильич одобрительно крякнул и ловко извлек из внутреннего кармана кожаного пиджака плоскую фляжку.
- Всегда вожу с собой в дороге. Знатный ликер, "Старый Таллин". Развязывает любой язык, одновременно проясняя мозг.
- На работе употребляете?
- Что вы! - Петер Ильич сделал страшные глаза и тотчас огляделся в притворном испуге. - Исключительно в медицинских целях. У меня, знаете ли, после Х-перехода всегда уши закладывает. А "Таллин" помогает.
Мне нравился этот человек и я уже предвкушал в нем интересного собеседника.
- А вы вон какие мудреные книжки читаете, вместо детективов-то…
Сазонов кивнул на пухлый том "Первого века межзвездных сообщений".
- Журналист должен выезжать на задание информационно подготовленным, хотя бы в самых общих чертах, - нудным сулимовским тоном пробубнил я. - А эта книга, между прочим, развлекает покруче Эдуарда Святозарова.
- Насчет Святозарова не сомневаюсь, - согласно кивнул инспектор, будучи явно не поклонником этого бодрого сочинителя космодетективов.
При этом на его лице вдруг появилось странное выражение: казалось, надзиратель за историческими мемориалами напряженно вслушивается внутрь собственной головы, не шевельнется ли сейчас в его мозгу какая-нибудь неожиданная мысль, не звякнет ли там тайный колокольчик.
При этом его руки, как бы живя отдельно от тела, уже проворно вынули пару крохотных керамических стопочек, упаковку влажных гигиенических салфеток и даже блюдечко с тонко нарезанными дольками лимона. И когда он только все успел?
- Да вы тут вздремнули давеча и сразу принялись бормотать что-то. Нечленораздельно, - поспешно пояснил Сазонов, видя мои округлившиеся глаза. - Вот я и решил: сосудики расширить для вас сейчас как нельзя лучше.
Жестом фокусника он водрузил на откидной столик своей каютки пластиковый поднос и пригласил меня.
В отличие от моего позорища сазоновская обитель была оснащена раздвижным пологом, способным надежно укрыть двух собеседников от посторонних глаз. Мы пригубили ликера за знакомство, и маслянистый ромово-апельсиновый букет "Таллина" вмиг заставил меня забыть о потустороннем ознобе Х-матрицы.
По организму разлилось приятное тепло, а Сазонов ловко подкладывал мне дольки лимона, вдобавок еще и посыпанные каким-то мудреным коричневым сахаром.
- Хотите взглянуть на обелиск еще до открытия? - Предложил он, рассеянно перелистывая мой томик "Первого века".
- Было бы здорово, - осторожно сказал я. - А пропустят?
- Со мной непременно, - пообещал Сазонов. - Когда мы прилетим на место, там будет уже ночь. Меня в космопорту поджидает лимузин, на нем и слетаем до Площади Ветров. Должен же я провести первичную инспекцию!
"А у меня будет время осмотреться, придумать все подводки и нарыть какой-нибудь интересный ход для сюжета", - возрадовался я.
Сазонов, меж тем, вновь наполнил стопки и деловито произнес:
- Ну а теперь признавайтесь, Константин Сергеевич. Небось, надеетесь его поймать? Неужто собственноручно?
- Кого… поймать? - Не понял я.
- Ай-яй-яй, а это уже нечестно, сударь, - покачал головой инспектор. - Я раскрыл вам все карты, беру вас с собой на ночную экскурсию в эпицентр, так сказать, главных событий, а вы притворяетесь, что знать ничего не знаете. Признайтесь, небось уже накопали чего? Не удивлюсь, если у вас, газетчиков, есть осведомитель из местных, который уже видел его в Громове и потому знает наверняка: он придет!
- Кто "он"? - Воззрился я на инспектора в полнейшем недоумении.
С минуту Петер Ильич смотрел на меня, как на сумасшедшего. После чего вздохнул, точно окончательно разочаровался во мне.
- Как кто? Да Герострат же! Ге-ро-страт… Это ведь ваш брат-журналист так его окрестил, а, Константин Сергеевич?
Почти минуту я пребывал в ошеломлении, переваривая только что сказанное инспектором. И лишь спустя долгую, бесконечную паузу понял: да ведь это фортуна только что улыбнулась мне белозубой улыбкой кинозвезды!
Потому что переменчивая репортерская судьба в лице Германа Сулимова, быть может, сама того не желая, только что подсунула мне поистине королевский подарок.
Герострат.
Невероятно… Адский термояд!
О таинственном Герострате в журналистском корпусе ходили цветастые легенды, одна другой хлеще. Этот неизвестный злоумышленник страдал редкостной, причудливой фобией.
Герострат всеми фибрами своей души ненавидел даты. А также прочую хронологию, цифры которой обычно запечатлены в мраморе, камне и металле объектов, составляющих главный интерес ведомства Сазонова. И уничтожал их любыми способами: от несмываемой краски и кислоты до корундовых резцов и автодолота.
- На счету Герострата, если брать наиболее крупные и значимые объекты, четыре памятника, два обелиска и один мемориал, - бесстрастно произнес инспектор. - Ход его мыслей в принципе понятен, логика поступков - предсказуема и, тем не менее, уже два года его никто не может поймать.
При этих словах Петера Ильича мои брови самопроизвольно поползли вверх.
Ход мыслей Герострата понятен? Логика предсказуема? Ну-ну… Вообще-то, как я это понимал, никто в целом свете не мог объяснить причин столь экзотического вандализма!
- Все… м-м-м… оскверненные Геростратом памятники посвящены космосу. А если еще точнее - эпохе начального освоения экстрасолярных пространств, - пояснил Сазонов. - Можно сказать, Константин Сергеевич, вы с этим злоумышленником - в некотором смысле родственные души. Во всяком случае, интересы у вас весьма схожи.
И он вдругорядь кивнул на том "Первого века межзвездных сообщений".
Шутка, признаться, мне совсем не понравилась. Я холодно, насколько позволяли несколько стопок ликера в моем нутре, глянул на своего попутчика.
- Что вы хотите этим сказать?
- Ну-ну, не кипятитесь, - мягко улыбнулся инспектор. - Речь идет всего лишь об увлечениях. А сие вовсе не преступно, верно? Я ведь тоже читал когда-то эту книгу…
Он странно посмотрел на меня и продолжил после короткой паузы.
- Но, судя по тому как вы всю дорогу увлеченно штудируете приблизительно вторую четверть "Первого века", вас, Константин Сергеевич, интересует в межзвездных сообщениях нечто конкретное? Особенное? - Уточнил инспектор.
Я смотрел на него во все глаза, позабыв о ликере. А Сазонов, похоже, и не ждал от меня ответа. Он словно читал в моей душе.
А та уже давно пребывала в смятении, едва только я раскрыл эту потрепанную книгу в выцветшей обложке. Книга сразу распахнулась ровно там, куда указал инспектор - словно у кого-то до меня "Первый век" долго лежал раскрытым именно в этом месте. Как будто неизвестный мне человек постоянно читал эти страницы, силясь понять прочитанное, но всякий раз терпел фиаско.
И теперь это же происходило со мной.
Камнем преткновения в моем ленивом командировочном чтении неожиданно стала крохотная глава о пилотируемых фотонных звездолетах XXII века.
Почему?
В принципе я и прежде знал, что до "Магеллана" - первого в истории Земли полноценного Х-звездолета, способного преодолевать межзвездные расстояния за считаные часы и отправленного в полет в 2161 году - в развитых странах долгое время строили различные крупные корабли на термояде и фотонных двигателях.
Мой старый приятель и коллега Мишка Верховский еще давным-давно забабахал в "Космическом вестнике" серию статей об истории первых звездопроходцев.
Свои опусы Мишка писал в спешке, как водится в таких случаях левой ногой, в теме был откровенно слаб, так что нужен был хотя бы один стилистический "перчик". Поэтому статью о фотонных кораблях Верховский озаглавил провокационно: "Как суррогаты покоряли Вселенную".
Как ни странно, малоприятное словцо оказалось точным. Тяжелые корабли долюксогеновой эры имели право называться "межзвездными" с огромной натяжкой. В сущности, это были не звездолеты, а суррогаты звездолетов.
Лучшие из них могли преодолеть от силы шестнадцать световых лет (в смысле: восемь до звезды и восемь - обратно до Солнца). Затрачивая только на полет в один конец, до ближайших звезд, лет десять-пятнадцать!
И ведь строились! При том, что, как утверждали авторы "Первого века", для любой экономики того времени такие расходы были на грани переносимости - хоть для России, хоть для Европы, хоть для Китая.
А Североамериканские Штаты? Учите историю! Худо-бедно поучаствовав в марсианской гонке и что-то такое изобразив в направлении Юпитера, они ко времени звездолетов-суррогатов уже лет семьдесят как накрылись медным тазом.
Все-таки тяга к космосу в нас сидит, наверное, еще с первобытных костров под звездным небом. Иначе чем еще объяснить, что ради того, чтобы кое-как дотащиться на последних тоннах топлива до одной из ближайших к Солнцу звезд затрачивались огромные деньги и привлекались гигантские ресурсы? А ведь "Первый век" свидетельствовал, что фотонные звездолеты строили и отправляли к ближайшим звездам в автоматическом режиме регулярно раз в полтора-два года!
Увы, половина всех автоматических звездолетов в скором времени после выхода из Солнечной системы канула в небытие и связь с ними оборвалась навеки. Но самые удачливые смогли достигнуть нескольких звездных систем и передать на Землю информацию, представлявшую огромное научное значение. Так что с 2115 до 2142 года фотонники-автоматы медленно и трудолюбиво продвигали земную науку.
- Это всё хорошо и расчудесно, но в них нет никакого человеческого измерения, - так, помнится, заявил я на памятной летучке по случаю выхода первых статей Верховского, имея в виду эти МАКи - межзвездные автоматические корабли.
Я, между прочим, и сейчас так думаю. Уходящие в черное ледяное безмолвие стальные колоссы, набитые под завязку топливом и антиматерией, в которых не оставалось места человеку, потому что никто не в состоянии был обеспечить десять лет сносной жизни космонавта на борту корабля…
В этом есть мрачное величие, согласен. Но человека - человека нет!
Выходом могла бы стать гибернация - многолетний управляемый сверхглубокий сон или, если угодно, обратимая клиническая смерть космонавта. В таком состоянии человек почти совсем не потребляет кислорода и жидкостей, не нуждается в твердой пище, не грустит по дому, не сходит с ума от многолетнего заточения в замкнутом пространстве.
Но вот незадача: в деле управляемой и безопасной гибернации вида Homo Sapiens земная наука за весь XXI век серьезных успехов не достигла. Многочисленные эксперименты велись, добровольцы с обреченными лицами ложились в капсулы, газ людей усыплял, сложнейшая аппаратура проводила замену всех жидкостей в организме на специальные криопротекторы, и…
И - неудачи, неудачи, неудачи. Летальные исходы, инвалидности, полная потеря памяти, частичная потеря памяти, шизофрения, имбецилия…
А потом вдруг, ближе к середине двадцать второго века - всё меняется! И - извольте! За пределы Солнечной системы отправляется пилотируемый межзвездный космический корабль "Юрий Гагарин". На борту - восемь космонавтов. И космонавты эти основную часть полета проводят в гибернации.
Здорово… Вот только как, как они уложили их в гибернацию на семь долгих лет? Как?
Это при том, что в наши дни, в двадцать седьмом веке, любое, самое поверхностное обозрение состояния дел в космической медицине содержит всем известный приговор: "Длительная гибернация человека на практике не применяется."
Первым дуновением ветерка жгучей тайны - стимула всякого истинного репортера - стал для меня небольшой абзац в "Первом веке межзвездных сообщений": "В то же время в 2130-2140-х гг. получил интенсивное развитие ряд направлений земной науки, на первый взгляд с космонавтикой не связанных. Подлинные прорывы были достигнуты в таких областях как имплантатология, технология клонирования органов, генная инженерия и некоторых других сферах биологической науки и медицинской техники".
- Ничего себе! - Громко фыркнул я от негодования.
Авторы книги как бы намекали, что в результате этих "подлинных прорывов" тогдашняя российская наука получила возможность в ходе поэтапных модифицирований организма космонавта, члена экипажа звездолета-фотонника, получать настоящего сверхчеловека! Superhomo cosmonauticus, которого уже можно было уложить в длительную гибернацию, аккурат до какой-нибудь там Альфы Центавра.
Я на минутку отложил книгу и живо представил, как открываются дымные шлюзы, расходятся створки бронированных дверей, внутрь звездолета врываются веселые гамма-лучи звезды по имени Инопланетное Солнце, и мужественный голос электронного старпома рявкает на весь гибернационный зал:
- Доброе утро, сынок! Пора вставать! Не ровен час проспишь всю Альфу с Центаврой. Умываться, чистить зубы и шагом марш - осваивать неизведанные миры!
А из камеры пружинисто выпрыгивает прямо на фиолетовый грунт неизведанного мира эдакий двухметровый молодец с огромными бицепсами.
Для встречи с неизведанным молодец вооружен белозубой улыбкой, перепонками между пальцами и дыхательным гребнем на загривке - к черту жабры, если уж фантазировать, так до конца!
"Между прочим, - немедленно подсказал мне услужливый интеллект репортера Ивана Нахрапова (мой знаменитый сетевой псевдоним), - многие амфибии успешно сочетают в себе признаки обоих полов, будучи гермафродитами, что в долгом полете к звездам безусловно может оказаться очень даже…"
"Стоп! - мысленно рявкнул я, поспешно затыкая рот Ивану Нахрапову. - В этой связи меня гораздо больше интересует тот знаменательный факт, что некоторые виды земноводных могут вполне обратимо впадать в анабиоз на месяцы и даже годы!"
Но как бы там ни было, в 2142 году история звездолетов-суррогатов, если верить "Первому веку", заложила крутой вираж. В течение нескольких лет к трем разным звездам были отправлены пилотируемые корабли.
Этим звездолетам дали имена первых советских космонавтов: "Юрий Гагарин", "Герман Титов" и "Алексей Леонов".
А где же "Андриян Николаев"?
"Николаеву" не повезло: при испытаниях деформировался модернизированный фокусировщик фотонного потока и корабль погиб еще до выхода на плановые параметры мощности.
Поэтому третьим пилотируемым кораблем, отправленным в межзвездный рейс, оказался "Алексей Леонов".
А после него… А после него появились Х-звездолеты, использующие люксоген. И любой межзвездный перелет теперь занимал меньше суток…
Правда, это в теории, которая стала практикой только к началу XXIII века.
Фактически люксогеновые двигатели у первого поколения Х-звездолетов были весьма примитивными. В ряде случаев исключались дальние прыжки, а порой возникали довольно жесткие ограничения на частоту Х-переходов. Так что подчас перелет до какой-нибудь Проксимы Центавра выливался в пять последовательных Х-переходов, разделенных днями и даже неделями. Которые уходили на профилактику и, зачастую, на текущий ремонт Х-двигателя.
Но всё равно! Недели - не годы.