- Понимаешь, таков ты и есть, но дело в том, что я никогда не осмелился бы сказать такое кому-нибудь, стоящему столь же высоко, но ты только смеешься - а ведь рожден от королей.
- От королей? Вряд ли сюда можно причислять моего деда, как и моего… - Я осекся. Замолчать меня заставило выражение его лица.
Он сказал, не подумав, а затем начал ловить ртом воздух, как будто пытаясь проглотить вылетевшие слова и не произносить их.
Он ничего не сказал, просто стоял, перебросив через руку грязную тунику. Я медленно встал, и серое одеяние соскользнуло с колен на пол. Ему не было нужды говорить. Я понял. Представить трудно, почему я не понял этого раньше, в то мгновение, когда оказался перед Амброзием, стоя в замерзшем поле, а он сверху вниз рассматривал меня в свете факела. Он-то знал. И догадались, наверное, сотни прочих. Я припомнил теперь и как на меня иногда косились, и приветливое бормотание офицеров, и почтение слуг, которое я относил на счет уважения к распоряжениям Амброзия, но которое, как я понял теперь, было почтением к его сыну.
В комнате было тихо, как в пещере. В жаровне метнулся язычок пламени и рассыпался бликами в бронзовом зеркале у стены. Я посмотрел в том направлении. В озаренной пламенем бронзе мое обнаженное тело казалось хрупким и прозрачным, чем-то нереальным, сотканным из света и тьмы, колышущимся от мигания язычков огня. Но лицо было освещено, и в его вылепленных из света и тени чертах я видел его лицо, такое, каким увидел я его в комнате, когда он сидел над жаровней и ждал, пока меня приведут к нему. Ждал, пока я приду, чтобы он мог спросить о Ниниане. И в этом деле дар провиденья не помог мне. Обладающие им люди нередко бывают по-человечески слепы. Я обратился к Кадалю:
- Все знают?
Он кивнул. Он не спросил, что я имею в виду.
- Ходят слухи. Ты иногда бываешь очень похож на него.
- Я думаю, и Утер мог догадаться. Он раньше не знал?
- Нет. Он уехал раньше, чем начали ходить слухи. Он не потому был так против тебя настроен.
- Рад слышать это, - сказал я. - Но из-за чего же тогда? Только из-за того случая, когда я попался ему на пути, тогда, у стоящего камня?
- Да, это, и другое.
- Например?
Кадаль сказал прямо:
- Он думал, что ты наложник графа. Амброзий не очень-то охоч до женщин. Да и до мальчиков не охоч, если на то пошло, но Утеру никогда не понять, как это можно мужчине не делить ложе ни с кем все семь дней в неделю. И когда его брат стал уделять тебе столько внимания, поселил в свой дом, приставил меня приглядывать за тобой и все такое, Утер счел, что это, должно быть, от любви графа к своему наложнику. И это ему совсем не понравилось.
- Понятно. Он действительно сказал нечто подобное сегодня вечером, но я подумал, что это из-за вспышки гнева.
- Если бы он снизошел взглянуть на тебя или прислушаться к тому, что болтают люди, он быстро бы все понял.
- Теперь он знает. - Я заговорил с неожиданной уверенностью. - Он заметил это там, на дороге, когда увидел фибулу с драконом, которую дал мне граф. Я никогда не задумывался над этим, но он-то, конечно, понял, что граф не дал бы наложнику носить свой королевский знак. Утер подозвал факельщика и внимательно рассмотрел меня. Я полагаю, тогда он и увидел. - Меня поразила новая мысль. - И, по-моему, Белазий тоже знает.
- О, да, - сказал Кадаль, - он знает. Почему ты так подумал?
- По тому, как он разговаривал… Будто знал, что не посмеет и пальцем меня тронуть. Потому-то он, наверное, и попытался запугать меня угрозой проклятья. Он очень хладнокровен, правда? Он, должно быть, напряженно думал всю дорогу наверх к роще. Он не посмел бесшумно избавиться от меня за святотатство, но ему нельзя было и допустить, чтобы я начал болтать. Отсюда и разговоры о проклятии. А также… - я замолчал.
- Что такое?
- Да не пугайся ты так. Просто еще одна гарантия, что я не стану распускать язык.
- Ради всех богов, что это было?
Я пожал плечами и, тут только осознав, что все еще раздет, потянулся за ночной рубашкой.
- Он сказал, что возьмет меня с собой в святилище. По-моему, он хотел бы сделать из меня друида.
- Так и сказал? - Я стал уже привыкать к этому знаку Кадаля от злых чар. - И как ты поступишь?
- Пойду с ним… схожу хотя бы разок. Не смотри так, Кадаль. Совершенно исключено, что мне захочется прогуляться туда еще раз. - Я спокойно глядел на него. - Но нет в этом мире ничего, что бы я не был готов видеть и изучать, и нет такого бога, к которому не обратился бы я в соответствии с его собственным обычаем. Я ведь говорил тебе, что истина - тень бога. Если я собираюсь использовать ее, следует узнать, что это за бог. Ты понимаешь меня?
- Да как же мне понять? О каком боге ты говорил?
- Я думаю, существует лишь один бог. О, боги присутствуют везде, в полых холмах, в ветре и море, в каждой травинке, на которую мы ступаем, в каждом нашем вздохе и в кровавых тенях, где ждут подобные Белазию. Но я думаю, что есть один бог, который бог сам по себе, как великое море, а мы, все остальные - и малые боги, и люди, и прочие - как впадающие в море реки, мы все в конце концов приходим к нему… Ванна готова?
Через двадцать минут, в темно-синей тунике, заколотой у плеча фибулой с драконом, я отправился к моему отцу.
12
Секретарь сидел в приемной, силясь хоть чем-то скрасить свое безделье. Из-за занавеса доносился голос Амброзия, звучал он спокойно. Два стража у двери словно окаменели. Затем занавес отдернулся, и вышел Утер. Увидев меня, замешкался, привстал на каблуки, будто собираясь заговорить, но тут заметил заинтересованный взгляд секретаря и широким шагом направился мимо меня, взмахнув красным плащом и обдав запахом конского пота. По Утеру всегда можно было определить, откуда он только что пришел, по-моему, он впитывал запахи как губка. Скорее всего, он направился к брату, даже не приведя себя в порядок после возвращения из похода.
Секретарь, его звали Соллий, обратился ко мне:
- Можешь войти без доклада, господин. Он будет рад видеть тебя.
Я пропустил мимо ушей обращение "господин". К этому я, кажется, уже привык. Я вошел.
Он стоял спиной к двери, склонившись над столом. Последний был завален табличками, поперек одной из них лежал стиль; видимо, его отвлекли, когда он писал. На столике секретаря у окна находился наполовину развернутый свиток книги.
Дверь за мной захлопнулась. Я остановился сразу за порогом, и кожаный занавес с шумом и хлопком упал на прежнее место.
Амброзий обернулся.
В тишине наши взгляды встретились. Мгновениям этим, казалось, не будет конца, но тут он прочистил горло и сказал:
- А, Мерлин, - и чуть шевельнул рукой. - Садись.
Я повиновался и направился через комнату к своему обычному месту - табурету у жаровни.
Он мгновение помолчал, глядя вниз, на стол. Поднял стиль, отрешенно посмотрел на воск и дописал еще слово. Я ждал. Он хмуро взглянул на написанное, стер все, затем бросил стиль на стол и сказал прямо:
- Ко мне приходил Утер.
- Да, господин.
Он бросил взгляд из-под нахмуренных бровей.
- Я понял так, что он встретил тебя верхом, одного, за городской стеной.
Я быстро вставил:
- Я выехал не один. Со мной был Кадаль.
- Кадаль?
- Да, господин.
- Утеру ты сказал иначе.
- Да, господин.
Прикованный ко мне взгляд, казалось, пронизывал меня насквозь.
- Что ж, продолжай.
- Кадаль всегда сопровождает меня, господин. Он более, чем предан. Мы отправились на север и доехали до тропы, по которой из леса вывозят бревна, и вскоре после того, как мы свернули на нее, мой пони охромел, поэтому Кадаль уступил мне свою кобылу, и мы направились домой. - Я набрал побольше воздуха. - Мы свернули на короткую тропу и наткнулись на Белазия и его слугу. Белазий проехал со мной часть пути, но ему… ему не хотелось встречаться с принцем Утером, поэтому он оставил меня.
- Ясно. - Голос его звучал бесстрастно, но у меня было ощущение, что понял он немало. Следующий его вопрос подтвердил это. - Ты побывал на острове друидов.
- Ты знаешь о нем? - удивился я. Затем, поскольку он не ответил, ожидая в холодной тишине моих слов, я продолжал: - Как я сказал, мы с Кадалем поехали через лес напрямик. Если ты знаешь об острове, то тебе известна и тропа, по которой мы ехали. Как раз там, где эта тропа спускается вниз, к морю, есть сосновая роща. Там мы нашли Ульфина, это слуга Белазия, с двумя конями.
Кадаль хотел взять коня Ульфина и быстро вернуться домой, но когда мы заговорили с Ульфином, послышался крик, вернее, вопль, откуда-то к востоку от той рощи. Я отправился посмотреть. Клянусь, я не знал, что там есть остров и что там происходит. Не знал и Кадаль, и будь он верхом, как я, он бы меня не пустил. Но к тому времени, как он взял коня Ульфина и последовал за мной, он уже потерял меня из вида и подумал, что я испугался и помчался домой, что он и приказывал мне сделать, и лишь когда приехал сюда, выяснилось, что я поехал другой дорогой. Он отправился за мной назад, но к тому времени я уже возвращался с отрядом. - Я зажал ладони между колен. - Не знаю, что заставило меня поехать вниз, к острову. Знаю одно - был тот крик, и я отправился посмотреть… Но не только из-за крика. Не могу это объяснить, пока не могу…
Я вздохнул.
- Господин…
- Ну?
- Я должен сказать тебе. Сегодня вечером там, на острове, был убит человек. Не знаю, кто это был, но слышал, что это человек короля, исчезнувший несколько дней назад. Его тело будет найдено где-то в лесу в таком виде, будто его растерзал дикий зверь. - Я сделал паузу. Его лицо ничего не выражало. - Я подумал, что должен рассказать тебе об этом.
- Ты был на острове?
- О, нет! Вряд ли я был бы сейчас жив, ступи я туда. О том, убитом, я узнал позднее. Мне сказали, его убили за кощунство. Я не стал спрашивать об этом. - Я поднял на Амброзия взгляд. - Я лишь спустился вниз, к берегу. Ждал там, среди деревьев, и наблюдал за танцами и жертвоприношением. Я слышал пение. Я не знал тогда, что все это преступно… Конечно, у нас дома эти ритуалы запрещены, но все знают, что отправлять их никогда не прекращали, и я подумал, что здесь вообще все может быть по-другому. Но когда милорд Утер узнал, где я был, он очень разгневался. Он, кажется, ненавидит друидов.
- Друидов? - Сказано это было рассеянно. Он чертил что-то стилем по крышке стола. - Ах, да. Утер не питает к ним любви. Он фанатик Митры, а свет, я думаю, не дружит с мраком. Ну, в чем дело? - резко бросил он Соллию, вошедшему с извинениями и остановившемуся сразу за порогом.
- Прости, господин, - сказал секретарь, - но прибыл гонец от короля Будека. Я сообщил ему, что ты занят, но он сказал, что дело важное. Велишь ему подождать?
- Введи, - распорядился Амброзий. Вошел человек со свитком. Он вручил свиток Амброзию, который уселся в свое большое кресло, развернул свиток и принялся, хмурясь, его читать. Я наблюдал за ним. Мигающие язычки пламени тянулись из жаровни и освещали черты его лица, которые, пожалуй, были знакомы мне не хуже своих собственных. В самой середине жаровни вдруг зародилось сияние, свет заструился и замерцал. Я почувствовал, как он льется в мои глаза, как они затуманиваются и открываются все шире…
- Мерлин Эмрис? Мерлин?
Эхо стихло и превратилось в обычный голос. Видение окончилось. Я сидел на табурете в комнате Амброзия, глядя на свои сжатые коленями кисти рук. Амброзий поднялся и стоял рядом, между огнем и мной. Секретарь вышел, мы остались одни.
Когда еще раз прозвучало мое имя, я моргнул и пробудился. Он говорил:
- Что ты видишь там, в огне?
Не поднимая головы, я ответил:
- Заросли боярышника на склоне холма, и девушку на гнедом пони, и туман по колено, и молодого человека - у него на плече фибула с драконом.
Я услышал, как он глубоко вздохнул, затем рука легла мне на подбородок и обратила мое лицо к нему. Глаза смотрели пристально и ясно.
- Да, значит этот твой дар провиденья - правда. Я всегда был в этом уверен, а теперь - теперь сомнений нет, все так и есть. Я понял, что у тебя дар прозрения, еще в ту первую ночь у стоячего камня, но это могло быть и что-то другое - сон, выдумка мальчика, удачная догадка, чтобы привлечь мое внимание. Но это… Я не ошибся в тебе. - Он отнял руку от моего лица и выпрямился. - Ты видел лицо той девушки?
Я кивнул.
- А лицо мужчины?
Я не отвел глаз.
- Да, господин.
Он быстро отвернулся и остался стоять спиной ко мне, склонив голову. Снова подобрал со стола стиль, начал вертеть его в пальцах. Немного погодя спросил:
- Когда ты узнал?
- Сегодня вечером, после того, как вернулся. Что-то сказал Кадаль, что-то припомнил я, и брат твой по-особому взглянул на меня, когда увидел, что я ношу это. - Я прикоснулся к фибуле с драконом, прикрепленной на тунике у шеи.
Он бросил взгляд и кивнул.
- Ты сейчас впервые увидел - то, что увидел?
- Да. Мне и в голову не приходило. Теперь-то мне кажется странным, что я даже не подозревал, но клянусь, так оно и было.
Он стоял молча, опершись одной рукой о стол. Не знаю, чего я ожидал, но и представить себе не мог, что увижу великого Аврелия Амброзия, которому не хватает слов. Он пересек комнату и подошел к окну, потом вернулся и заговорил:
- Это странная встреча, Мерлин. Так много нужно сказать - и в то же время так мало. Теперь ты понимаешь, почему я задавал тебе столько вопросов? Почему я так упорно пытался выяснить, что привело тебя сюда?
- Пути богов, мой повелитель, они привели меня, - сказал я. - Почему ты покинул ее?
Я не хотел, чтобы вопрос мой прозвучал так обвиняюще, но, полагаю, он мучил меня столь долго, что теперь не мог не вырваться со всей его прямотой. Заикаясь, я начал говорить что-то, но он жестом заставил меня замолчать и спокойно ответил:
- Мне было восемнадцать, Мерлин, и за мою голову была назначена награда, случись мне ступить на землю моего же королевства. Ты знаешь эту историю - как приютил меня мой кузен Будек, когда брат мой король был убит, и как он никогда не отказывался от планов мести Вортигерну, хотя долгие-долгие годы это казалось немыслимым. Но он все время посылал разведчиков, получал донесения, продолжал строить планы, и когда мне исполнилось восемнадцать лет, он тайно направил меня к Горлойсу Корнуэльскому, который был другом моего отца и который так и не сдружился с Вортигерном. Горлойс послал меня в сопровождении двух доверенных людей на север, чтобы мы могли наблюдать, прислушиваться и изучать местность. Когда-нибудь я расскажу тебе об этой поездке и о том, что случилось, но не сейчас.
Тебе важно знать лишь вот что… Где-то в конце октября мы уже держали путь на юг, к Корнуоллу, чтобы сесть на судно и отплыть домой, когда на нас напали и пришлось сражаться. Это были люди Вортигерна. Я до сих пор не знаю, заподозрили они нас или просто хотели убить, как это свойственно саксам и лисам, по собственному произволу и из любви к виду свежей крови. Я полагаю, последнее, иначе они непременно убедились бы поточнее в моей смерти. Они убили обоих моих спутников, но мне повезло; я отделался ранением, не задевшим кость, и ударом по голове, лишившим меня чувств. Они бросили меня, сочтя мертвым. Произошло это в сумерках. Когда я зашевелился и огляделся по сторонам, было уже утро, и надо мной стоял гнедой пони. На нем сидела и смотрела сверху вниз девушка, она переводила взгляд с меня на убитых и молчала. - Впервые промелькнула улыбка, адресованная, правда, не мне, а воспоминаниям. - Я помню, как пытался заговорить, но я потерял очень много крови, а после ночи под открытым небом у меня начался жар. Я боялся, что она испугается и умчится назад, в город, и тогда мне конец. Но нет. Она поймала моего коня, открыла седельную сумку, дала мне выпить вина, затем очистила рану и перевязала ее, а потом - бог знает, как ей это удалось - сумела перебросить меня поперек коня и увезти из той долины. Она сказала, что ей известно одно место, ближе к городу, но уединенное и тайное, туда никто никогда не ездил. Это была пещера с источником - что с тобой?
- Ничего, - ответил я. - Мне следовало самому догадаться. Продолжай. Там тогда жил кто-нибудь?
- Никого. К тому времени, как мы туда прибыли, я впал в горячку и ничего не помню. Она спрятала меня в пещере и скрыла от посторонних глаз моего коня. В моей седельной сумке нашлись еда и вино, у меня имелись плащ и одеяло. Был уже поздний вечер, и когда она вернулась домой, то услышала, что нашли двух убитых и их коней, которые убежали недалеко, а тот конный отряд отбыл на север - кажется, в городе никому не было известно, что мертвых тел должно быть три. Таким образом я оказался в безопасности. На следующий день она снова приехала к пещере с продуктами и лекарствами… И через день тоже. - Он помолчал. - Ну, а конец истории ты знаешь.
- А когда ты назвал ей свое имя?
- Когда она сказала, почему не может покинуть Маридунум и отправиться о мной. До того я думал, что она, должно быть, одна из придворных дам королевы - по ее манерам и разговору было ясно, что воспитывали ее при королевском дворе. Возможно, она думала так же обо мне. Но не в том дело. Важно было лишь, что я был мужчиной, а она женщиной. И оба с первого взгляда знали о том, что неизбежно должно было случиться. Ты поймешь, как это было, когда сам станешь постарше. - Снова улыбка, на этот раз она коснулась не только губ, но и глаз. - Это то знание, для которого, я думаю, тебе следует еще подрасти, Мерлин. Дар прозрения не очень-то поможет тебе в делах любви.
- Ты просил ее поехать с тобой сюда?
Он кивнул.
- Еще до того, как узнал, кто она. Узнав, я испугался за нее и стал настаивать еще упорнее, но ехать она отказалась. По ее речам я знал, что она ненавидела и боялась саксов, ее страшило то, что делал с королевствами Вортигерн, и все же она отказалась ехать. Одно дело, говорила она, сделать то, что было сделано, и совсем другое - ехать за море с человеком, который, вернувшись, станет врагом ее отца. Нам нужно кончать с этим, сказала она, как кончается в декабре год, а потом забыть обо всем.
Он замолчал на минуту, глядя на свои руки.
Я спросил:
- И ты так и не узнал, что у нее родился ребенок?
- Нет. Я, конечно, думал об этом. Когда на следующий год наступила весна, я послал ей письмо, но ответа не получил. Тогда я отступился. Я знал, что если ей понадоблюсь, она знает - весь мир знает, где меня найти. Затем я услыхал - года два спустя, - что она обручена. Теперь я знаю, что то была неправда, но тогда это помогло мне на время забыть о ней. - Амброзий посмотрел на меня. - Ты можешь это понять?
Я кивнул.
- Это могло быть и правдой, только не в том смысле, в каком понял ты, господин. Она дала обет уйти в монастырь, когда я перестану нуждаться в ней. Христиане называют такой обет обручением.