Белазий развернул коня и выехал между ветками сосен наружу. Ульфин уже бежал, чтобы свернуть обагренное кровью облачение и засунуть его в седельную сумку гнедой кобылы. Он поспешил подставить мне плечо, и кое-как я сумел забраться в седло и устроиться там. Мальчик отступил назад; он молчал, но я чувствовал, что его бьет дрожь. Наверное, для раба такой испуг был делом обычным. До меня дошло, что он к тому же боится вести в одиночку через лес моего пони.
Я вцепился в поводья и наклонился вперед:
- Ульфин, он не сердится на тебя; с тобой ничего плохого не случится. Клянусь тебе в этом. Поэтому не бойся.
- А ты… ты что-нибудь видел, милорд?
- Абсолютно ничего. - В том смысле, в котором это имело для него значение, так оно и было. Я спокойно посмотрел на него сверху вниз. - Только непроглядную тьму да невинную луну. Но что бы я ни увидел, Ульфин, это неважно. Я приму посвящение. Понял теперь, почему он не сердится? Вот и все. На, возьми..
Я вынул из ножен кинжал и бросил его вниз, в сосновые иглы.
- Если тебе от этого станет спокойней, - сказал я, - но он тебе не понадобится. Тебе ничто не грозит. Верь мне. Я знаю. Веди моего пони осторожно, ладно?
Я пнул кобылу пятками по ребрам и направил ее следом за Белазием.
Он ждал меня - то есть ехал легким галопом, и послал коня вперед, стоило мне поравняться с ним. Гнедая кобыла с топотом неслась за его конем. Я ухватился за уздечку и вцепился в нее, как репей.
Тропа была достаточно широкой, и мы ясно различали наш путь в лунном свете. Она вела через лес в гору, к водоразделу, с которого можно было увидеть на короткий миг мерцание городских огней. Затем снова спускалась под гору и через какое-то время мы выехали из леса на просоленную морскими ветрами равнину.
Белазий не сбавлял скорости и не разговаривал. Я припал к кобыле, вглядываясь в тропу поверх ее плеча и спрашивая себя, встретим ли мы возвращающегося за мной Кадаля с эскортом, или он будет один.
Мы с плеском промчались через ручей, глубины его едва хватило бы намочить коням копыта, и затем тропа, протоптанная в ровном дерне, повернула направо, в сторону главной дороги. Теперь я знал, где мы находимся; когда мы ехали в лес, я приметил эту тропинку, она уходила вбок почти сразу же за мостом, у опушки леса.
Через несколько минут мы должны были подъехать к мосту и главной дороге.
Белазий придержал жеребца и глянул через плечо. Кобыла с топотом догнала его коня и потрусила рядом, но тут Белазий поднял руку и натянул поводья. Лошади перешли на шаг.
- Слушай.
Кони. Множество коней, идущих быстрой рысью по мощеной дороге. Они направлялись к городу.
Коротко прозвучал чей-то мужской голос. Над мостом заметались и запрыгали огни факелов, и мы увидели их, к нам приближался отряд конников. В свете факелов на их знамени был виден алый дракон.
Рука Белазия с силой натянула мои поводья и наши лошади остановились.
- Люди Амброзия, - сказал он или, по крайней мере, начал говорить, когда громко и звонко заржала моя кобыла и ей ответила одна из лошадей отряда.
Кто-то пролаял приказ. Отряд остановился. Еще приказ, и несколько коней быстрым аллюром понеслись в нашу сторону. Я слышал, как Белазий вполголоса выругался, отпуская мои поводья.
- Здесь мы расстанемся. Теперь держись покрепче и не распускай язык. Даже рука Амброзия не сможет уберечь тебя от проклятия.
Он хлестнул мою кобылу по крупу, и та рванулась вперед, чуть не выбросив меня из седла. Я был слишком занят, чтобы следить за его отъездом, но позади раздался плеск и треск ломаемых веток, когда его черный конь перемахнул через ручей и растворился в лесу за несколько секунд до того, как солдаты подъехали ко мне и, развернувшись, подстроились по обе стороны, чтобы сопроводить к своему офицеру.
Серый жеребец пританцовывал в ослепительном свете факелов под знаменем. Один из сопровождающих подхватил кобылу под уздцы и провел ее вперед.
Отсалютовав офицеру, он доложил:
- Только один, господин. Не вооружен.
Офицер приподнял забрало. Голубые глаза широко раскрылись, и слишком хорошо памятный мне голос Утера произнес:
- Разумеется, это должен был оказаться ты. Ну, бастард Мерлин, что делаешь ты здесь в одиночестве и где ты был?
11
Я не стал отвечать сразу, стараясь сообразить, сколько ему можно сказать. Любому другому офицеру я мог бы преподнести быструю и простую полуправду, но Утер, кажется, собирался взяться за меня всерьез, а для всех, кто присутствовал на той "и секретной, и незаконной" встрече, Утер был не простой офицер, он был опасен. Не то, чтобы у меня были какие-то причины защищать Белазия, но я не собирался делиться сведениями - или объясняться - ни с кем, кроме Амброзия.
В любом случае, избежать гнева Утера можно было лишь ведя себя естественно.
Поэтому мой взгляд был искренним и открытым - по крайней мере, я на это надеялся.
- Мой пони охромел, господин, поэтому я велел слуге довести его шагом и взял коня слуги, чтобы самому вернуться домой. - Когда он открыл было рот, чтобы заговорить, я поднял тот невидимый щит, что вложил мне в руки Белазий. - Твой брат обычно посылает за мной после ужина, и я не хотел заставлять его ждать.
Когда я упомянул Амброзия, брови его нахмурились, но он сказал лишь:
- Почему по этой тропе и в этот час? Почему не по дороге?
- Мы углубились в лес, когда Астер повредил себе ногу. На развилке мы свернули на восток, поехали по просеке, по которой вывозят лес, а там еще одна тропа отходила на юг, до дому по ней казалось короче, потому мы по ней и поехали. При свете луны ее было хорошо видно.
- Что это за тропа?
- Я не знаю этот лес, господин. Она шла вверх по склону, а потом спускалась к переправе, примерно в миле вниз по течению.
Хмурясь, он пытливо посмотрел на меня:
- Где ты оставил своего слугу?
- Когда мы немного проехали по тропе. Мы хотели быть совершенно уверены, что это верный путь, прежде чем он позволил мне ехать одному. Я думаю, он сейчас поднимается по склону к вершине холма, - я молился, путано, но искренне, любому богу, который мог услышать меня, чтобы в этот момент не появился со стороны города возвращавшийся искать меня Кадаль.
Утер разглядывал меня, сидя на своем пританцовывающем коне, как будто того не существовало. Тогда я впервые осознал, насколько он похож на своего брата. И также впервые ощутил в нем что-то вроде силы и, сколь ни молод я был, понял, что имел в виду Амброзий, говоря мне о его блестящем полководческом таланте. Он видел людей насквозь. Я знал, что он всматривается в меня, чувствуя ложь, не зная, где она, и каковы ее причины, но желая узнать. И твердо намереваясь выяснить…
На этот раз он заговорил весьма любезно, без раздражения, даже ласково:
- Ты лжешь, верно? Почему?
- Это чистая правда, господин. Если ты посмотришь на моего пони, когда его приведут…
- О, да, это-то явно правда. Я не сомневаюсь, что он окажется хромым. И если я пошлю по этой тропе людей, они обнаружат Кадаля, ведущего его домой. Но я хотел бы знать…
Я быстро сказал:
- Не Кадаля, господин - Ульфина. У Кадаля другие дела, и Белазий послал со мной Ульфина.
- Пара подобралась? - сказано это было с отвращением.
- Господин?
Голос его вдруг от раздражения сорвался.
- Не играй со мной в слова, ты, маленький катамит. Ты мне в чем-то солгал, и я хочу знать, в чем. Ложь я за милю отличу. - Затем он глянул мимо меня, и голос его изменился. - Что это там у тебя в седельной сумке?
Кивок одному из стоявших сбоку от меня солдат. Утер заметил уголок белого одеяния Белазия! Солдат запустил руку в сумку и вытащил выпачканную и мятую белую ткань с темневшими на ней пятнами, происхождение которых сомнений не вызывало. Даже сквозь запах кипящей смолы факелов на меня пахнуло кровью.
Почуяв ее, кони за спиной Утера зафыркали и стали вскидывать головы, а люди переглядываться. Я заметил, что факельщики начали поглядывать на меня с подозрением, а страж рядом со мной что-то пробормотал вполголоса.
Утер яростно заговорил:
- Клянусь всеми богами преисподней, вот значит как! Один из них, клянусь Митрой! Мне бы следовало догадаться, даже отсюда я чувствую, как от тебя несет священным дымом! Хорошо же, бастард, ты взял столько воли, прикрываясь именем моего брата, так вошел ему в милость, теперь посмотрим, что он об этом скажет. Можешь ли ты сам сказать сейчас что-нибудь в свое оправдание? Отрицать все теперь непросто, верно?
Я посмотрел на него. Сидя на высокой кобыле, я мог смотреть ему прямо в глаза, не поднимая головы.
- Отрицать? Я отрицаю, что нарушил закон или совершил что-то, что пришлось бы не по душе графу - и лишь две эти вещи имеют значение, милорд Утер. Я объясню ему.
- Да уж объяснишь, клянусь богом! Значит, тебя проводил туда Ульфин?
Я резко возразил:
- Ульфин вообще не имеет к этому никакого отношения. Я уже оставил его. В любом случае он раб и делает то, что я ему прикажу.
Он неожиданно пришпорил коня, направив его прямо на мою кобылу. Наклонился вперед, вцепился в складки моего плаща у самой шеи и начал сдавливать все сильнее, пока чуть ли не поднял меня из седла. Лицо его вплотную приблизилось к моему, закованное в броню колено больно зажало мою ногу, в то время как наши лошади били копытами и прижимались друг к другу. Он процедил сквозь зубы:
- А ты будешь делать то, что прикажу тебе я, запомни. Чем бы ты ни служил моему брату, ты и меня будешь слушаться. - Утер сдавил плащ еще сильнее и встряхнул меня. - Понял, Мерлин Эмрис?
Я кивнул. Он выругался, когда заколка моей фибулы оцарапала его руку, и отпустил меня. По ладони сочилась кровь. Я заметил, что взгляд Утера остановился на фибуле.
Он щелкнул пальцами факельщику и тот протиснулся поближе, высоко подняв огонь.
- Он дал тебе это? Красного Дракона?
Тут он замолк, перевел взгляд на мое лицо, всмотрелся, и зрачки его расширились. Глаза полыхнули синевой. Его серый жеребец прижался боком к кобыле, и Утер осадил коня так резко, что у того изо рта полетела пена.
- Мерлин Эмрис… - Он произнес это снова, на этот раз про себя, так тихо, что я едва расслышал. Затем вдруг рассмеялся, весело, радостно и грубо, прежде мне не приходилось слышать, чтобы он так смеялся.
- Что ж, Мерлин Эмрис, тебе все равно придется отвечать перед ним, где ты побывал сегодня ночью. - Он развернул коня, бросив через плечо своим людям: - Прихватите его с собой, да смотрите, чтобы не свалился. Похоже, он дорог моему брату.
Серый конь от удара шпорами рванулся вперед, и отряд последовал за ним. Те, что привели меня, поскакали следом, не отпуская узды моей гнедой кобылы и держась по обе стороны от меня.
Одеяние друида осталось лежать, истоптанное и грязное, в дорожной пыли, где по нему проскакал весь отряд. Увидит ли его Белазий, поймет ли, что это значит?
Потом я забыл о нем. Мне еще предстоял разговор с Амброзием.
Кадаль был у меня в комнате. Я сказал с облегчением:
- Что ж, возблагодарим богов за то, что ты не вернулся за мной. Меня подобрала утерова свора, и он с ума сходит от ярости, потому что знает, куда я ездил.
- Понимаю, - ответил Кадаль. - Я все видел.
- Ты о чем?
- Я ведь поехал за тобой в лес. Мне хотелось убедиться, что у тебя хватило рассудка броситься домой, когда ты услыхал тот… шум, поэтому я направился за тобой. Когда же не увидел тебя на тропе, то лишь подумал, что ты, должно быть, выжал из кобылы приличную скорость - даже подо мной, и то земля дымилась! Потом, когда…
- Ты сообразил, что происходит? Где был Белазий?
- Ага. - Он отвернулся, будто собираясь сплюнуть на пол, но опомнился и ограничился лишь знаком от дурного глаза. - Ну, когда я сюда вернулся и не нашел тебя, то понял, что ты, верно, направился прямиком вниз, посмотреть, что там творится. Своевольный дурень, если бы ты влез в дела той шайки, тебя могли и убить.
- Тебя тоже. Но ты ведь поехал назад.
- А что мне было делать? Жаль, ты не слышал, как я тебя называл. Самым безобидным было маленький сорванец. Я отъехал примерно на полмили от города, когда заметил их приближение. Я тут же свернул в сторону и подождал, пока они проедут. Знаешь ту старую развалившуюся почтовую станцию? Я был там. Смотрел, как они едут мимо, а в хвосте, под стражей, ты. Знают, понял я. Последовал за ними до города, стараясь держаться поближе - насколько смелости хватало, а сюда добрался, сократив путь по боковым улочкам. Я только что вошел. Значит, он узнал?
Я кивнул, возясь с застежкой плаща.
- Ну, тогда достанется тебе на орехи, уж это точно, - сказал Кадаль. - А как он узнал?
- Белазий положил свою накидку в мою седельную сумку, и они нашли ее. Подумали, что моя. - Я усмехнулся. - Прикинь они, какого она размера, наверняка подумали бы иначе. Но им это и в голову не пришло. Просто бросили ее в грязь и проскакали по ней.
- Уж конечно. - Перед этим он опустился на колено, чтобы развязать ремешки на моих сандалиях, и теперь застыл с одной сандалией в руке. - Уж не хочешь ли ты сказать, что Белазий видел тебя? Говорил с тобой?
- Да. Я дождался его, и мы вместе пешком вернулись к лошадям. Кстати, Ульфин ведет сюда Астера.
Он пропустил это мимо ушей. Лишь глядел на меня во все глаза и кровь отливала у него от лица.
- Утер не видел Белазия, - сказал я. - Белазий вовремя исчез. Он знал, что они услышали одну лошадь, поэтому направил меня вперед, им навстречу, иначе, я полагаю, они погнались бы за нами обоими. Он, верно, забыл, что у меня его накидка, или понадеялся, что они ее не найдут. Любой, кроме Утера, и искать бы не стал.
- Тебе никак нельзя было подходить к Белазию. Все хуже, чем я думал. Подожди, дай-ка мне. У тебя руки закоченели. - Он отстегнул фибулу с драконом и снял с меня плащ. Тебе следует поостеречься, поверь. Он ужасный человек - как и все они, коли на то пошло, - но он хуже всех.
- Ты знал о нем?
- Нельзя сказать, чтобы знал. Догадывался. Просто на него это похоже. Я лишь хотел сказать, что с этой компанией лучше не ссориться.
- Что ж, он верховный друид или, по меньшей мере, глава этой секты, так что каким-то весом он обладает. Не смотри с такой тревогой, Кадаль, вряд ли он станет вредить мне, да и другим не даст меня тронуть.
- Он угрожал тебе?
Я рассмеялся.
- Да. Проклятьем.
- Говорят, их проклятье может пристать к человеку. Еще болтают, друиды могут послать за тобой нож, который день и ночь будет преследовать тебя, и ты лишь услышишь свистящий шум в воздухе за спиной за миг до удара.
- Разное болтают. Кадаль, у меня есть еще какая-нибудь приличная туника? Самая хорошая уже вернулась от сукновала? Я хочу принять ванну, прежде чем пойду к графу.
Он искоса посмотрел на меня, потянувшись к платяному сундуку за другой туникой.
- Утер, должно быть, не промедлил пойти к нему. Ты это знаешь?
Я засмеялся.
- Конечно. Предупреждаю, я расскажу Амброзию правду.
- Всю?
- Всю.
- Да, я думаю, так будет лучше, - сказал он. - Если кто и сможет защитить тебя от них…
- Не потому. Просто он должен знать. Он имеет на это право. Кроме того, что мне от него скрывать?
Он неуверенно протянул:
- Я все думаю о проклятии… Может быть, даже Амброзий окажется не в силах защитить тебя от него.
- Э, да вот как его, это проклятие. - Я сделал жест, который нечасто можно увидеть в домах людей благородных. - Забудь о нем. Ни ты, ни я ничего плохого не сделали, а я отказываюсь лгать Амброзию.
- Когда-нибудь я все же увижу тебя напуганным, Мерлин.
- Может быть.
- Разве ты даже Белазия не испугался?
- А что, нужно было? - поинтересовался я. - Он не причинит мне вреда. - Я расстегнул пояс на моей тунике и, бросив его на кровать, пристально посмотрел на Кадаля. - Ты испугался бы, Кадаль, если бы знал, какой смертью умрешь?
- Да, клянусь Псом! А ты знаешь?
- Вижу иногда, обрывками. И это наполняет мою душу страхом.
Он выпрямился, испуганно глядя на меня.
- И что же это будет?
- Пещера. Кристальный грот. Иногда мне кажется, это смерть, а бывает и так, что это представляется мне рождением, или вратами видений, или темным преддверием сна… Не могу сказать точно. Но когда-нибудь узнаю. До тех пор же, я полагаю, мне не многого следует бояться. В конце концов я попаду в этот грот, как ты… - Я замолчал.
- Как я что? - быстро спросил он. - К чему приду я?
Я улыбнулся.
- Я хотел лишь сказать "как ты доживешь до преклонных лет".
- Врешь, - бросил он грубо. - Я видел твои глаза. Когда тебя посещают видения, глаза у тебя становятся странными, я еще раньше это заметил. Зрачки расширяются и как-то затуманиваются, вроде как во сне, но не смягчаются; нет, ты становишься какой-то холодный, как холодное железо, ничего не видишь и не обращаешь внимания на то, что творится в это время вокруг тебя. И говоришь так, будто остался один голос, а человека и нет… Или как будто ты ушел куда-то и оставил свое тело, чтобы через него вещал кто-то другой. Как дуют в рог, чтобы он трубил. О, знаю, я видел это всего раза два, но это жутко и пугает меня.
- Меня это тоже пугает, Кадаль. - Я позволил зеленой тунике соскользнуть с меня на пол. Кадаль держал на вытянутых руках серое шерстяное одеяние, которое я надевал на ночь. Я рассеянно взял одежду и сел на край ложа, разложив платье на коленях. Говорил я скорее сам с собой, чем с Кадалем. - Меня это тоже пугает. Ты прав, я так все это и ощущаю, будто становлюсь пустой раковиной и через меня проходит что-то постороннее. Я что-то говорю, что-то вижу, что-то думаю - что-то, о чем я до того момента и не подозревал. Но ты ошибаешься, полагая, будто я ничего не чувствую. Мне больно. По-моему, так происходит оттого, что я не могу распоряжаться тем, что вещает через меня… Я имел в виду, пока не могу распоряжаться. Но обязательно смогу. И это я тоже знаю. Придет день, и я смогу распоряжаться той частью меня, что знает и видит, тем богом, и тогда это действительно станет магической силой. Я буду сознавать, когда изреченное мной лишь человеческий порыв, а когда - тень бога.
- А когда ты сказал о моей кончине, что это было?
Я поднял глаза. Странно, но лгать Кадалю было еще сложнее, чем Утеру.
- Но я не видел твою смерть, Кадаль, и ничью, кроме своей. Я просто забылся. Собирался сказать: "как и ты ляжешь в могилу где-то в чужих краях…" - Я улыбнулся ему. - Я ведь знаю, что для бретонца это хуже, чем попасть в преисподнюю. Но думаю, что тебе от этого не уйти… То есть, если ты останешься у меня в услужении.
Он облегченно заулыбался. Да, это сила, подумал я, если мое слово может пугать мужей, подобных этому. Он сказал:
- Ну, на такое-то я согласен. Даже не попроси он меня об этом, я все равно остался бы. С тобой просто, и присматривать за тобой одно удовольствие.
- Разве? А я-то думал, ты считаешь меня своевольным сорванцом, да еще и источником своих бед вдобавок?