С расстеленной на полу кожаной курткой внутри шара было сравнительно удобно. Я лежал тихо. Наступила полная тишина. По мере того, как глаза мои привыкали к темноте, я смог различить слабейшее серое мерцание кристаллов, но от магии, которую принес сюда свет, не было и следа.
Наверное, была где-то выходившая наружу расщелина, ибо даже во тьме этой камеры ощущался слабый ток воздуха, холодная нить сквозняка. И с нею до меня донесся тот звук, появления которого я ждал, звук шагов человека, спускавшегося сверху, с замерзших скал…
Когда через несколько минут Галапас вошел в пещеру, я сидел у огня и внимательно изучал книгу, а моя кожаная куртка, свернутая, лежала рядом со мной.
За полчаса до сумерек мы отложили книги. Я все не уезжал. Огонь теперь ярко пылал, наполняя пещеру теплом и колышущимся светом. Какое-то время мы сидели молча.
- Галапас, я хотел бы спросить тебя кое о чем.
- Да?
- Ты помнишь тот день, когда я впервые пришел сюда?
- Прекрасно помню.
- Ты ведь знал, что я приду. Ты ждал меня.
- Разве я это говорил?
- Ты знаешь, что это так. Откуда ты знал, что я буду здесь?
- Я увидел тебя в кристальном гроте.
- А, это-то да. Ты повернул зеркало так, что свет свечи упал на меня, и ты увидел мою тень. Но я не об этом. Я хотел узнать, как ты понял, что я в тот день должен был подняться по долине?
- На этот вопрос я и ответил, Мерлин. Я знал, что в тот день ты поднимешься по долине, потому что еще до твоего прихода увидел тебя в гроте.
Мы молча смотрели друг на друга. Между нами сияли и невнятно шептали о чем-то языки пламени, пригибаясь немного на уносившем дым из пещеры сквозняке. По-моему, сначала я ничего не ответил, а просто кивнул. Это было мне знакомо.
- Ты покажешь мне?
Мгновение он помолчал, рассматривая меня, затем поднялся на ноги.
- Пора. Зажги свечу.
Я повиновался. Маленький огонек зазолотился и отодвинул порожденные мерцанием пламени тени.
- Сними покрывало с зеркала.
Я потянул покрывало, и оно соскользнуло мне в руки бесформенной грудой шерстяной ткани. Я бросил его на ложе у стены.
- Теперь поднимись на уступ и ляг.
- На уступ?
- Да. Ложись на живот головой к утесу, чтобы можно было глядеть внутрь.
- А разве забираться внутрь не нужно?
- Прихватив куртку, чтобы лечь?
На полпути к выступу я, словно ужаленный, обернулся - и увидел его улыбку.
- Бесполезно скрывать. Галапас, ты все знаешь.
- Когда-нибудь ты войдешь туда, куда даже мой взор не в силах будет за тобой последовать. А теперь лежи спокойно и смотри.
Я лег на выступ. Он был широк и ровен, лежать на нем, распростершись и подложив под голову согнутые руки, обратившись лицом к скале, было довольно удобно.
Снизу голос Галапаса мягко произнес:
- Ни о чем не думай. Управлять всем буду я, это пока не для тебя. Только смотри.
Я услышал, как он двинулся по пещере назад к зеркалу.
Грот оказался больше, чем мне казалось. Вверх он уходил выше, чем достигал взор, и пол был вытоптан до гладкости. Я ошибался даже, говоря о кристаллах - отражающее свет факелов тусклое мерцание шло лишь от луж на полу, да от одного места на стене, где тонкая пленка сочащейся влаги выдавала текущий где-то наверху ручей.
Вставленные в трещины в стене пещеры факелы были дешевыми, сделанными из ветоши, засунутой в треснувшие рога, от которых отказались мастерские. Они чадили в спертом воздухе. Хотя здесь было холодно, люди работали обнаженными, если не считать набедренных повязок, и пот стекал по их спинам, когда они врубались в поверхность скалы, безостановочно и ритмично нанося совершенно бесшумные удары; было лишь видно, как сокращаются и дрожат мускулы, покрытые блестящим в свете факелов потом. Под находившимся на высоте колена выступом у основания стены, лежа на спине в озерце накопившейся воды, двое мужчин били молотками по нависавшей в нескольких дюймах над их лицами скале - вверх, короткими, болезненными ударами. На запястье одного из них я увидел лоснящуюся морщину старого клейма.
Один из каменотесов у поверхности скалы сложился, кашляя, вдвое, затем, глянув через плечо, подавил кашель и вернулся к работе. В пещере становилось светлее, свет шел из похожего на дверь квадратного отверстия, открывавшегося в извилистый тоннель, по которому приближался кто-то с факелом - хорошим факелом.
Появились четыре мальчика, покрытых пылью и обнаженных, как и прочие; они несли глубокие корзины, а за ними вошел мужчина в коричневой, покрытой влажными пятнами тунике. В одной руке он держал факел, в другой - дощечку, которую начал изучать, нахмурив брови, в то время как мальчики побежали со своими корзинами к скале и принялись наполнять их отбитыми обломками камня. Спустя какое-то время мастер подошел к скале и, подняв повыше факел, стал осматривать ее поверхность. Люди отступили назад, казалось, благодарные за передышку, и один из них обратился к мастеру, указывая пальцем сначала на выработку, а затем на сочащуюся влагу в дальнем конце пещеры.
Мальчишки нагребли и нагрузили доверху свои корзины; оттащили их от скалы. Усмехнувшись и пожав плечами, мастер достал из кошелька серебряную монету и подкинул ее отработанным щелчком профессионального игрока. Работавшие вытянули шеи, чтобы лучше видеть.
Затем говоривший с мастером человек повернулся к поверхности скалы и ударил киркой.
Трещина расширилась; вниз повалила, затмевая свет, пыль, а потом пошла вода.
- Выпей это, - сказал Галапас.
- Что это?
- Одна из моих настоек; она безопасна, не то, что твои. Выпей.
- Спасибо, Галапас. Грот по-прежнему покрыт кристаллами. Мне привиделось иное.
- Не думай сейчас об этом. Как ты себя чувствуешь?
- Как-то странно… Я не могу объяснить. Все в порядке, только голова побаливает, но - пустой, как раковина, из которой вынули улитку. Нет, как камыш, из которого вытащили сердцевину.
- Свистулька для ветра. Да. Спускайся к жаровне.
Когда я уселся на свое старое место с чашей подогретого вина в руках, он спросил:
- Где ты был?
Я рассказал ему об увиденном, но когда спросил, что это значит и что он об этом знает, он лишь покачал головой.
- Наверное, это предназначалось уже не для меня. Я не знаю. Знаю лишь, что тебе следует побыстрее допить это вино и отправляться домой. Знаешь, сколько ты лежал, погруженный в видения? Уже взошла луна.
Я вскочил на ноги.
- Уже? Ужин уже давно прошел. Если меня ищут…
- Тебя не станут искать. События не стоят на месте. Иди узнай сам - и убедись, что ты причастен к ним.
- Что это значит?
- Лишь то, что я сказал. Делай, что хочешь, но ты должен поехать с королем. Вот, не забудь, - он сунул мне в руки куртку.
Я взял ее не глядя, оторопело уставившись на Галапаса.
- Он покидает Маридунум?
- Да. На какое-то время. Я не знаю, насколько.
- Он ни за что не возьмет меня.
- Тебе виднее. Лишь тогда тебе по пути с богами, Мирддин Эмрис, когда ты встаешь на их тропу. А это требует мужества. Надень куртку здесь, снаружи холодно.
Я заталкивал руку в рукав, сердито глядя на него.
- Тебе открылось происходившее на самом деле, а я - я смотрел на пылающие кристаллы, сейчас у меня раскалывается от боли голова, и все напрасно… Какие-то дурацкие видения о рабах в старой шахте. Галапас, когда ты меня научишь видеть так же, как ты?
- Для начала могу увидеть волков, съедающих тебя вместе с Астером, если вы не поторопитесь домой.
Он посмеивался про себя, будто отпустил великую остроту, когда я выскочил из пещеры и побежал вниз седлать пони.
8
Луна сияла в четверть силы, и света хватало, чтобы видеть дорогу. Пони пританцовывал, грея кровь, и бежал быстрее обычного, навострив уши в сторону дома и предвкушая ужин. Мне приходилось сдерживать его, так как дорога местами обледенела и я боялся упасть, но должен признаться, что из-за последних слов Галапаса, неприятным эхом отдававшихся в голове, я позволил ему бежать лесом под гору слишком быстро, невзирая на опасность, пока не показалась мельница и мы не вышли на буксирную тропу.
Здесь было видно далеко. Я пришпорил пони пятками, и остаток пути он пронесся галопом.
Как только мы приблизились к городу, я понял: там что-то происходит. Буксирная тропа была безлюдна - городские ворота наверняка давно на запоре - но в городе полно огней. Внутри стен везде, казалось, горят факелы, слышен топот ног и крики.
Я соскочил с седла у ворот, ведущих во двор конюшни, ожидая, что они уже заперты, но не успел я приблизиться, чтобы убедиться в этом, как ворота отворились, появился Сердик с прикрытым рукой фонарем и поманил меня внутрь.
- Я услышал твоего пони. Целый вечер сидел и слушал. Где ты пропадал, у подружки? Небось, нынче она была хороша.
- Ага. Меня спрашивали? Искали?
- Это я не знаю. Сегодня им есть чем заняться и кроме тебя. Давай поводья, поставим его пока в амбар. Во дворе сейчас слишком людно.
- Ну же, что происходит? Шум за милю слышен. Война?
- Нет, скорее уж хлопоты, но кончиться может и войной. Сегодня после обеда пришло известие, что Верховный король прибывает в Сегонтиум и задержится там на неделю-другую. Завтра утром твой дед выезжает туда, поэтому все должно быть готово в мгновение ока.
- Ясно.
Я прошел за ним в амбар и стоял, глядя, как он расседлывает пони. Машинально я вытащил пучок соломы из кучи, свернул его в жгут и привычным движением передал через холку пони Сердику.
- Король Вортигерн в Сегонтиуме? Зачем?
- Считает головы, говорят.
Он фыркнул, что должно было означать смех, и начал обтирать пони.
- Ты хочешь сказать, созывает союзников? Значит, речь идет о войне?
- Речь всегда о войне, пока молодой Амброзий сидит себе в Малой Британии с королем Будеком за спиной, а люди помнят о делах, которые лучше бы не вспоминать.
Я кивнул. Не припомню точно, когда мне рассказали, ибо вслух никто этого не произносил, однако всем было ведомо, как Верховный король заявил права на трон. Он был регентом при молодом короле Констанции, который неожиданно умер, и младшие братья короля не стали дожидаться, подтвердятся или нет слухи об убийстве; они бежали к своему кузену Будеку в Малую Британию, оставив королевство Волку и его сыновьям. Почти каждый год начинали ходить одни и те же слухи, что король Будек вооружает двух молодых принцев, что Амброзий уехал в Рим, что Утер нанялся на службу к Императору Востока или женился на дочери персидского царя; что у двух братьев армия в четыреста тысяч и они собираются, высадившись в Великой Британии, пройти ее огнем и мечом, или что они явятся с миром, как архангелы, и изгонят саксов с восточных берегов без единого удара. Но прошло больше двадцати лет, а ничего так и не случилось.
О приходе Амброзия говорили, как будто он уже состоялся и стал легендой: так, верно, говорили о походе на Трою четыре поколения спустя после ее падения или о путешествии Иосифа на Тернистый холм близ Авалона. Или о Втором Пришествии Христа - хотя когда я однажды сказал это при своей матушке, она так рассердилась, что я никогда больше так не шутил.
- Ах да, - сказал я, - снова грядет Амброзий, верно? Серьезно, Сердик, зачем Верховный король прибыл в Северный Уэльс?
- Я же сказал тебе. Объезжает земли, заручается хоть какой-то поддержкой перед весной, вместе со своей саксонской королевой.
Он сплюнул на пол.
- Почему ты так говоришь? Ты ведь и сам сакс.
- Это было давно. Сейчас я здесь живу. Да разве не эта желтоволосая сука заставила Вортигерна стать предателем, во-первых? И кроме того, тебе не хуже моего известно, что с тех пор, как она очутилась в кровати Верховного короля, северяне степными пожарами проходят по этой земле, и так будет, покуда он уже ни биться с ними будет не в силах, ни откупиться не сможет. А коли люди правду о ней говорят, то уж будь уверен, ни одному из рожденных в законе сыновей короля до короны не дожить. - Он говорил тихо, но здесь оглянулся через плечо и снова сплюнул, сделав рукой знак от дурного глаза. - Ну, да ведь ты все это знаешь или должен был бы знать, если бы почаще прислушивался к старшим вместо того, чтобы на книги время тратить, да носиться по окрестностям с народцем из Полых холмов.
- Так ты думаешь, я туда езжу?
- Так говорят. Я не спрашиваю. Не хочу знать. Поднимайся-ка.
Последнее относилось к пони; Сердик перебрался через него и взялся за работу над другим боком.
- Поговаривают, саксы снова высадились к северу от Рутупий, и на этот раз просят так много, что такой кусок даже Вортигерну не по зубам. Придет весна, и ему придется драться.
- И моему деду вместе с ним?
- Он на это надеется, разрази меня гром. Ну, если ты хочешь получить свой ужин, то лучше поторопиться. Никто тебя не заметит. На кухне дым стоял коромыслом, когда я час назад пытался перехватить там кусочек.
- А где мой дед?
- Откуда мне знать? - Он воззрился на меня поверх крупа пони. - Что ты еще задумал?
- Хочу поехать с ним.
- Ха! - выдохнул он, и насыпал пони рубленой соломы. Прозвучало это не очень-то обнадеживающе.
Я упрямо настаивал:
- Я мечтаю съездить в Сегонтиум.
- А кто не хотел бы? Я и сам мечтаю съездить туда. Но если ты намерен просить короля… - Он не закончил мысль. - Да уж, пора бы тебе выбраться отсюда кое-что посмотреть, стряхнуть с себя пыль, тебе бы это как раз, да только не вижу я, как это сделать. Ведь не пойдешь же ты к королю?
- Почему бы и нет? Все, что он может мне сделать - это отказать.
- Все, что может?.. Клянусь мошонкой Юпитера, этого мальчишку только послушать. Последуй моему совету, поужинай и ложись спать. И к Камлаху тоже не ходи. Он едва отбился от этой своей супружницы и сейчас вроде горностая, у которого зубы разболелись. Да ведь ты ж не всерьез?
- Лишь тогда тебе по пути с богами, Сердик, когда встанешь на их тропу.
- Да, верно, только очень уж большие у них ножищи, могут и растоптать. Хоронить-то тебя христианским обрядом?
- Вообще-то я не против. Если епископ добьется своего, то, полагаю, христово крещение ждет меня довольно скоро, но до тех пор я формально не признаю ничего.
Он захохотал.
- Когда придет мой черед, то, надеюсь, меня погребут в огне. Это будет почище. Ну ладно, не слушаешь - не надо, но не ходи к нему на пустой желудок, вот что.
- Это я тебе обещаю, - сказал я и отправился добывать ужин. Поев и переодевшись в приличную тунику, я отправился на поиски деда.
К моему облегчению Камлаха с ним не было. Король находился в своей спальне. Развалившись в свободной позе, он сидел в большом кресле перед ревущим пламенем пылавшей в очаге колоды, у ног его дремали два пса. Сначала я подумал, что женщина в кресле с высокой спинкой - Ольвена, королева, но затем увидел, что это моя матушка.
Прежде она вышивала, но сейчас руки ее без движения лежали на коленях; ткань белела на фоне коричневого облачения. Она обернулась и улыбнулась мне, но во взгляде ее я заметил удивление.
Один из волкодавов застучал хвостом об пол, другой открыл глаз, повел взглядом по комнате и снова задремал. Дед сердито глянул на меня из-под бровей, но сказал довольно добродушно:
- Эй, парень, не стой там. Давай же, входи, здесь жуткий сквозняк. Закрой дверь.
Я подчинился и приблизился к огню.
- Могу ли я обратиться к тебе, господин?
- Ты уже обратился. Чего тебе? Бери табурет, садись.
Рядом с креслом матушки как раз стоял табурет. Я отодвинул его, чтобы показать, что не сижу в ее тени, и уселся между ними.
- Ну? Давненько не виделись, верно? Все книги читал?
- Да, господин. - Исходя из того, что нападать лучше, чем защищаться, я перешел прямо к делу. - Я… Я уехал сегодня после обеда и катался верхом, поэтому…
- Куда ездил?
- По тропе, что у реки. Никуда в особенности, для тренировки в верховой езде, так что…
- Только затем туда и ездить.
- Да, господин. Поэтому я не застал гонца. Мне сказали, что ты выезжаешь завтра, господин.
- А тебе что до того?
- Лишь то, что я бы хотел поехать с тобой.
- Ты бы хотел? Ты хотел? С чего бы это вдруг?
Добрая дюжина ответов, равно приемлемых, теснилась у меня в голове, так и просясь на язык. Мне показалось, что матушка смотрит на меня с жалостью. Я знал, что и дед ждет моего ответа с безразличием и нетерпением, лишь немного смягченными весельем. Я сказал просто правду.
- Потому что мне уже больше двенадцати лет и я ни разу не покидал Маридунум. Потому что я знаю, что, если мой дядя поступит, как он намерен, я вскоре буду заперт - в этой долине или где-нибудь еще, чтобы изучать богословие, и прежде чем это случится…
Грозные брови насупились.
- Уж не хочешь ли ты сказать, что не желаешь учиться?
- Нет. Больше всего на свете я хочу учиться. Но учение приносит больше пользы, если тот, кто учится, видел хотя бы частицу этого мира - поистине, господин, это так. Если бы ты позволил мне поехать…
- Я еду в Сегонтиум, об этом тебе говорили? Это не праздничный выезд на охоту, это длинная поездка, трудная, и для слабых ездоков в ней места нет.
Смотреть, не отводя взгляда, в яростное сияние его голубых глаз было не легче, чем поднимать тяжести.
- Я много ездил верхом, господин, и сейчас у меня хороший пони.
- Ха, да, объезженный для Диниаса. Что ж, с таким ты еще справишься. Нет, Мерлин, дети не едут.
- Значит, ты оставляешь Диниаса здесь?
Я услышал, как матушка сглотнула, и голова моего деда, уже обращенная было в другую сторону, рывком повернулась ко мне. Кисти рук деда на подлокотниках сжались в кулаки, но он не ударил меня.
- Диниас - мужчина.
- А Маэль и Дуах едут с тобой, господин?
Эти два всюду сопровождавших его пажа оба были младше меня. Матушка заговорила было что-то задыхающейся скороговоркой, но дед движением руки заставил ее умолкнуть. В яростных глазах его под нахмуренными бровями появилось удивленное выражение.
- Маэль и Дуах полезны мне. А с тебя какая польза?
Я спокойно посмотрел на него.
- Доныне мало какая. Но разве тебе не сообщали, что я говорю на языке саксов не хуже, чем по-валлийски, читаю по-гречески, и моя латынь лучше, чем у тебя?
- Мерлин, - начала было матушка, но я не обратил внимания.
- Я добавил бы бретонский и корнийский языки, но сомневаюсь, что от них будет польза в Сегонтиуме.
- А не скажешь ли мне, - сухо осведомился дед, - с чего это мне разговаривать с королем Вортигерном на языке ином, нежели валлийский, при том, что сам он из Гуэнта?
По его тону мне стало ясно, что я победил. Позволить себе опустить глаза было все равно, что с отойти с поля выигранного сражения. Я задержал дыхание и произнес очень кротко:
- Нет, господин.
Он расхохотался лающим смехом и выбросил вперед ногу, перевернув одну из собак.