Кавински пожал плечами.
- Это кайфовая вечеринка.
Ронан огрызнулся:
- У них нет кайфа в Нью-Хевене?
- Не такого. Это Страна Чудес! Кое-что делает тебя большим, кое-что делает тебя маленьким…
Это была неправильная цитата. Или, скорее, правильная цитата, сказанная неверно. В доме Линчей Ронан рос с двумя вечно повторяющимися историями, вечными любимицами его родителей. Любимой историей Авроры Линч был старая черно-белая киноверсия мифа о Пигмалионе, о скульпторе, который влюбился в одну из своих статуй. А Найл Линч пылал необычайной любовью к старой уродливой редакции "Алисы в стране чудес", которую часто читал вслух двоим или троим упрямым, полуспящим братьям Линч. Ронан видел "Пигмалион" и слышал "Алису в стране чудес" так часто в своей юности, что он больше не мог судить, действительно ли они были так хороши, действительно ли они ему нравились. Фильм и роман теперь были историей. Они были его родителями.
Так что он знал, что, на самом деле, цитата была: "Одна сторона заставит тебя вырасти вверх, а другая заставит тебя вырасти вниз".
- Зависит от того, какой стороной гриба ты воспользуешься, - сказал Ронан больше своему мертвому отцу, чем Кавински.
- Правда, - согласился Кавински. - Итак, что вы собираетесь делать со своей крысиной проблемой?
Гэнси моргнул.
- Прошу прощения?
Это заставило Кавински шумно рассмеяться, а когда он закончил, он сказал:
- Если не я разгромил твой дом, то что-то еще на него напало.
Глаза Гэнси метнулись к Ронану. Возможно?
Конечно, такое было возможно. Кто-то другой, кроме Ронана, разбил лицо Деклана Линча, так что теоретически, что-то другое, кроме Кавински, могло ворваться на Фабрику Монмаут. Возможно? Все было возможно.
- Линч! - Один из других тусовщиков приблизился, узнавая его. Ронан, в свою очередь, узнал его - Прокопенко. Его голос был мутным от наркотиков, но Ронан бы опознал его силуэт где угодно: одно плечо кривое и выше второго, уши, как гайки-барашки. - И Гэнси?
- Ага, - сказал Кавински, засунув большие пальцы в задние карманы, тазовые кости выступали над его низко посаженным поясом. - Мамочка и папочка приехали. Эй, Гэнси, ты нашел сиделку для Перриша? Знаешь что, чувак, не отвечай, давай выкурим трубку мира.
Гэнси тут же ответил с аккуратным презрением:
- Меня не интересуют твои таблетки.
- О, мистер Гэнси, - ухмыльнулся Кавински. - Таблетки! Первое правило кайфовой вечеринки: не говори о кайфовой вечеринке. Второе правило: ты приносишь кайф с собой, если хочешь, чтобы тебя угостили.
Прокопенко фыркнул.
- К счастью для вас, мистер Гэнси, - продолжал Кавински, как предполагалось, с шикарным акцентом, - я знаю, чего хочет твоя собачка.
Прокопенко снова фыркнул. Это был тот вид фыркания, который означал, что его скоро вырвет. Гэнси, казалось, это понял, так как отодвинул от него ногу.
Обычно Гэнси сделал бы больше, чем просто отодвинул ногу. Добившись всего, что им необходимо, он бы сказал Ронану, что пришло время уходить. Он был бы сдержанно вежлив с Кавински. А затем он бы удалился.
Но это был не тот Гэнси, что обычно.
Это был Гэнси с высокомерным наклоном подбородка, снисходительным изгибом губ. Гэнси, который знал, неважно, что произойдет сегодня здесь, он все равно вернется на Фабрику Монмаут и будет управлять своим личным уголком мира. Ронан осознал, что это был Гэнси, которого бы Адам ненавидел.
Гэнси поинтересовался:
- И чего же хочет моя собачка?
Губы Ронана изогнулись в улыбке.
К хренам прошлое. Сейчас настоящее.
Кавински сказал:
- Пиротехнику. Бум! - Он постучал по крыше своего покореженного автомобиля. И дружелюбно обратился к девчонке на пассажирском сидении: - Вылазь, сука. Если не хочешь умереть. Мне без разницы.
Ронана вдруг осенило, что Кавински подразумевал взорвать Митсубиши.
В штате Вирджиния фейерверк, который взрывался или испускал пламя высотой более двенадцати футов, был вне закона, если у тебя не имелось специального разрешения. Это не тот факт, который должно было помнить большинство жителей Генриетты, потому что, так или иначе, было невозможно найти фейерверк, создающий что-нибудь хотя бы слегка из ряда вон выходящее, не говоря уже о незаконном, внутри границ штата. Если ты хотел что-то более впечатляющее на выходных, ты бы отправился на городской фейерверк. Если ты один из хулиганов Аглионбая или богатенького быдла Генриетты, ты бы переехал через границу штата и заполнил бы свой фургон незаконными Пенсильванскими фейерверками. Если ты был Кавински, ты бы сделал свой собственный.
- Та вмятина поправима, - сказал Ронан, в равной степени развеселённый и напуганный мыслями о гибели Митсубиши. Так много раз просто первого проблеска ее задних огней на дороге впереди было достаточно для нагнетания в нем резкого взрыва адреналина.
- Я буду всегда знать, что она там была, - небрежно ответил Кавински. - Порвем целку. Прокопенко, сделай мне коктейль, чувак.
Прокопенко был счастлив услужить.
- Разрядим обстановку, - добавил Кавински. Он повернулся к Гэнси с бутылкой в руке. Она была заляпана жидкостью, обмотана футболкой, засунутой в горлышко. Она была в огне. Фактически, это коктейль Молотова.
К удивлению и восторгу Ронана, Гэнси принял бутылку.
Он был поразительной версией себя, опасной версией себя, стоя там, перед разоренной Митсубиши Кавински с самодельной бомбой в руке. Ронан помнил сон про Адама и маску - более зубастую версию Адама.
Однако, вместо того, чтобы бросить бутылку в Митсубиши, Гэнси прицелился прямо в отдаленную Вольво. Он запустил снаряд высоко, изящно и точно. Головы задрались вверх, наблюдая за полетом. Голос из толпы крикнул:
- Вперед, Гэнси! - означающее, что тут присутствовал, по крайней мере, один член Аглионбайской команды.
Спустя мгновение бутылка приземлилась чуть дальше задних шин Вольво. Из-за одновременных разбивания стекла и взрыва казалось, что коктейль Молотова утонул в земле. Гэнси вытер руку об штаны и отвернулся.
- Хороший бросок, - оценил Кавински, - но неправильная машина. Проко!
Прокопенко вручил ему еще один коктейль Молотова. Этот Кавински вложил в руку Ронана. Он наклонился ближе - слишком близко - и сказал:
- Это бомба. Прямо как ты.
Что-то трепетало в Ронане. Отчетливость всего этого походила на сон. Вес бутылки в его руке, жар от пылающего фитиля, запах развращенного удовольствия.
Кавински указал на Митсубиши.
- Целься выше, - посоветовал он. Его глаза мерцали, как черные ямы, отражающие маленькую преисподнюю в ладони Ронана. - И сделай это быстро, чувак, или тебе сдует руку. Никто не хочет половину тату.
Любопытная штука произошла, когда бутылка покинула руку Ронана. Пока она рисовала огненно-оранжевую дугу своего следа в воздухе, Ронан чувствовал, будто швырнул свое сердце. Произошел разрыв, когда он отпустил ее. И жар, заполняющий его тело, выливался через дыру, которую он проделал. Но теперь он мог дышать, теперь было место в его внезапно легкой груди. Прошлое было чем-то, что случилось с его другой версией, версией, которая могла быть освещена и выброшена.
А потом бутылка приземлилась в водительское окно Митсубиши. Как будто не было никакой жидкости, только огонь. Пламя хлынуло на сидение, словно живое существо. Одобрительные возгласы раздались со всей территории ярмарки. Тусовщики потянулись к машине, как мотыльки на лампу.
Ронан задержал дыхание.
Кавински, звонко и маниакально смеясь, бросил другую бомбу в окно. Прокопенко кинул еще одну. Теперь огонь распространился на весь интерьер, и запах стал токсичным.
Часть Ронана не могла в действительности поверить, что Митсубиши больше нет. Но тут другие стали добавлять их сигареты и напитки в костер, внезапно прекратилась музыка, потому что магнитола расплавилась. Казалось, автомобиль окончательно и бесповоротно умер, когда расплавилось стерео.
- Сков! - заорал Кавински. - Музыку!
Магнитола другого автомобиля зашумела, подхватывая на том же месте, но котором закончила Митсубиши.
Кавински повернулся к Ронану с хитрой усмешкой.
- Ты в этом году придешь на Четвертое Июля?
Ронан обменялся взглядами с Гэнси, но второй смотрел на многочисленные силуэты. Его глаза сузились.
- Может быть, - ответил он.
- Это почти как кайфовая вечеринка, - заметил Кавински. - Ты хочешь увидеть, как что-нибудь взорвется, принеси что-нибудь, что взорвется.
Это был вызов. Вызов, который можно было удовлетворить, может быть, смотавшись через границу или поискав в интернете план умной смеси для взрыва.
"Но, - думал Ронан с тем же трепетом, который ощутил прежде, - также можно ввязаться в это при помощи сна".
Он был хорош в опасностях. И во сне, и наяву.
- Может быть, - ответил он. Гэнси направлялся к БМВ. - Я поставлу свечку за твою машину.
- Ты не уходишь? Грубо.
Если Гэнси уходил, Ронан тоже уходил. Он остановился достаточно надолго, чтобы щелкнуть еще одним фальшивым удостоверением личности по обнаженной груди Кавински.
- Держись подальше от нашего дома.
Улыбка Кавински была широкой и искривленной.
- Я всего лишь прихожу туда, куда меня приглашают, чувак.
- Линч, - позвал Гэнси. - Мы уходим.
- Правильно, - произнес Кавински вслед Ронану. - Позови свою собачку!
Он сказал это так, будто и Ронан, и Гэнси должны были обидеться.
Но Ронан не чувствовал ничего, кроме горящей пустой пещеры в груди. Он уселся на водительское сидение, когда Гэнси захлопнул пассажирскую дверь.
Телефон Ронана завибрировал в кармашке двери. Он взглянул на экран: сообщение от Кавински.
"Увидимся на улицах".
Отправив мобильник назад в дверь, Ронан позволил двигателю сильно увеличить обороты. Он дал задний ход и драматически развернулся в грязи. Гэнси одобрительно хмыкнул.
- Кавински, - сказал Гэнси с легким смехом в голосе, но все еще презрительно. - Он думает, ему принадлежит это место. Он думает, жизнь - музыкальный клип.
Он схватился за дверь, поскольку Ронан позволил БМВ вести. Машина скакала радостно и безрассудно несколько миль по направлению к дому, спидометр задавал темп стуку их сердец.
Ронан произнес:
- Ты не видишь призыв?
Закрыв глаза, Гэнси откинул голову на сидение, задрав подбородок, шея светилась зеленым от приборной панели. Все еще присутствовала небезопасная улыбка на его губах - в ней была пытка возможностью - и он сказал:
- Никогда не было момента, когда могли быть только ты и я. Знаешь разницу между нами и Кавински? Мы имеем значение.
Именно тогда, в тот момент, мысль о Гэнси, уезжающем в округ Колумбия без него, была невыносимой. Они так долго были двухголовым созданием. Ронаногэнси. Хотя он не мог этого сказать. Была тысяча причин, почему он не мог этого сказать.
- Пока меня не будет, - после молчания добавил Гэнси, - пригрезь мне мир. Что-нибудь новое на каждую ночь.
Глава 28
- Вечер добрый, король мечей.
- И вам добрый вечер, благородный клинок. Гадали, пока я не появился? Расскажите, как все будет? - попросил Серый Человек, ведя Мору к Безобразию Цвета Шампанского. Перед тем, как прийти, он принял душ, однако не сбрил свою седину (служившую ему товарным знаком) с подбородка, и выглядел он хорошо, хотя Мора и не указала на это.
- Убили кого-нибудь перед тем, как заехать за мной?
Мора надела рваные джинсы (свой товарный знак), наименее рваную пару, и хлопковую рубаху с открытыми плечами, которые демонстрировали, насколько хорошо ладили между собой её ключицы и шея. Она выглядела хорошо, хотя Серый Человек и не указал на это.
Но они оба знали, что другой все заметил.
- Разумеется, нет. Не думаю, что я и приблизительно убил столько людей, сколько вам кажется, - сказал он, открывая для неё пассажирскую дверь. - Знаете, а это впервые, когда я вижу вас обутой. О, так… что происходит?
Мора глянула себе через плечо в том направлении, в котором он указывал. Позади арендованного Серым Человеком автомобиля только что остановился маленький потрепанный форд.
- О, это Кайла. Она проводит нас до ресторана, чтобы убедиться, что вы, в самом деле, меня туда везете, а не закапаете в лесу.
На что Серый Человек сказал:
- Какая нелепость. Я никогда никого не закапывал.
Кайла скупо махнула в его направлении. Её пальцы вцепились в руль.
- Вы ей нравитесь, - отметила Мора. - Вы должны быть рады. Хорошо иметь такого друга.
Усталый форд последовал за ними до ресторана и ждал на тротуаре, пока Серый Человек и Мора сидели за столиком под жимолостью и трельяжной сеткой, покрытой рождественскими гирляндами. Вентиляторы, установленные по углам, держали влажный вечер в страхе.
Мора сообщила:
- Я собираюсь сделать заказ за вас.
Она ожидала, что он примется возражать, но он всего лишь сказал:
- У меня аллергия на клубнику.
- Как у шести процентов населения, - подметила она.
- Вижу, в кого пошла ваша дочь, - указал он.
Она просияла. Это была одна из тех милых, открытых, совершенных улыбок, по-настоящему счастливых и очень красивых. А Серый Человек подумал: "Это было худшее решение, которое я когда-либо принимал".
Она сделала для них заказ. Они не пили никакого вина. Закуски были очень вкусные, но не из-за кухни, а потому что любая еда в ожидании поцелуя очень вкусная.
Серый Человек поинтересовался:
- Каково это, быть провидцем?
- Забавно подобранное слово.
- Я только имел в виду, как много вы видите и насколько ясно? Вы знали, что я задам этот вопрос? Знаете, о чем я думаю?
Мора умно улыбнулась.
- Это как сон или воспоминание, но о будущем. В большинстве своем оно расплывчато, но порой мы видим один конкретный элемент очень четко. И это не всегда будущее. Довольно часто, когда люди приходят за предсказанием, мы, и в самом деле, говорим им то, что они уже знают. Так что нет, я не знала, что вы зададите мне этот вопрос. И да, я знаю, о чем вы думаете, но это, потому что я догадлива, а не хорошая ясновидящая.
"Это было забавно, - подумал Серый Человек, - как все время проявляется её чувство юмора, как та улыбка всегда появляется всего лишь на миг на её губах". Вы действительно не видите грусть и тоску, если уже знали о ее существовании. Но ведь это был трюк, не так ли? У всех есть свои разочарования и свой багаж; только некоторые несут их в карманах, а не на спинах. А вот и еще один фокус: Мора не наигрывала свое счастье. Она была одновременно счастлива и очень печальна.
Позже подали их основные блюда. Мора заказала для Серого Человека лосося.
- Потому что, - объяснила она, - в вас есть нечто скользкое.
Серый Человек удивился.
- А каково это, быть наемником?
- Забавно подобранное слово. - Но, по правде сказать, Серый Человек обнаружил, что не хотел говорить о своей работе. Не потому что стыдился её (он был лучшим в своем деле и знал это), а потому что не работа определяла его. Не этим он занимался в свое свободное время. - Она оплачивает счета. Но я предпочитаю поэзию.
Себе Мора заказала одну из тех маленьких птичек, которую подают вам на тарелке, и она доходит под собственным паром. Теперь она как будто сомневалась в выборе блюда.
- Ваша староанглийская поэзия. Хорошо, я куплюсь на это. Расскажите, почему она вам нравится.
Он рассказал. Он рассказал, как смог, не упоминая, куда ходил в школу или чем занимался до публикации своей книги. Он упомянул о своем брате, но быстро сменил тему и обошел эту часть истории.
Он рассказал ей настолько много о себе, насколько смог, не называя своего имени. Его телефон задребезжал у ноги, но он пропустил звонок.
- Значит, вы работаете наемником только для того, чтобы оплачивать счета, - подвела итог Мора. - Вас не заботят страдания людей?
Серый Человек задумался. Ему не хотелось быть нечестным.
- Заботят, - ответил он. - Я просто… отключаю эту часть мозга. - Мора оторвала одну из ножек своей птички.
- Не думаю, что должна вам объяснять, насколько это психически нездорово.
- Встречаются и более разрушительные порывы в этом мире, - парировал он. - Я чувствую себя довольно уравновешенным. А как на счет вас и вашего честолюбия?
Ее глаза расширились от удивления.
- Что заставляет вас спрашивать об этом?
- Игра, в которую вы начали играть с того первого вечера. Когда гадали на картах. Упражняясь. Экспериментируя.
- Я просто хочу понять, - сказала Мора. - Это изменило всю мою жизнь. И все впустую, если я не знаю как можно больше. Все же, не знаю, назвала ли я бы это честолюбием. Ой, не знаю. Оно наносит свой ущерб… Итак, вы упомянули брата.
Ей каким-то образом удалось связать слово "брат" со соловом "ущерб". Он чувствовал, будто она уже догадалась обо всех нюансах их взаимоотношений.
- Мой брат, - повторил он, а затем он сделал паузу и собрался с силами.
Он ответил очень педантично:
- Мой брат очень умен. Он может нарисовать карту местности, всего один раз по ней проехав. Он может складывать мысленно немыслимые числа. Я всегда брал с него пример, будучи ребенком. Он изобретал сложные игры и целый день в них играл. Иногда он и меня включал в свои игры, если я соглашался следовать его правилам. Иногда он брал такие игры, как шахматы или Риск, применял эти правила на всю окрестность. Иногда мы строили форты и прятались в них. Иногда он находил вещи в чужих домах и ранил ими меня. Иногда он отлавливал животных и что-то делал с ними. Иногда мы переодевались в костюмы и ставили пьесы.
Мора оттолкнула от себя тарелку.
- Значит, он был социопатом.
- Скорее всего, да.
Она вздохнула. Это был грустный вздох.
- А теперь вы наемник. Чем он сейчас занимается? Он в тюрьме?
Серый Человек ответил:
- Он инвестирует деньги других людей в SEP. Он никогда не сидел в тюрьме. Он для этого слишком умен.
- А вы?
- Не думаю, что мне бы там понравилось, - сказал он. - Я бы предпочел в тюрьму не соваться.
Мора молчала в течение длительного времени. Затем она сложила свою салфетку, отложила её в сторону и наклонилась к нему.
- Вас не беспокоит, что это он толкнул вас на этот путь? Вы ведь знаете, почему этим занимаетесь, не так ли?