Танука закивала. Я позвонил в фотостудию, после чего мы бодро двинулись на Сибирскую, в одну узбекскую кафешку, где подают превосходный лагман, однако дойти до неё нам было не суждено: после того, как нам три дня встречались исключительно знакомые Игната и Тануки, судьба решила и мне устроить свидание с коллегой. Нам повстречался Михалыч.
Странное дело. Со мной на курсе учились человек шестьдесят-семьдесят. Треть были иногородними и после окончания института уехали, но прочие-то остались. А Пермь - сравнительно маленький город, вернее, мала его деловая часть, где обычно пересекаются люди. После выпуска прошло уже лет десять, а я не встречаю практически никого из своих однокурсников, ни в транспорте, ни на улицах. И только с Михалычем мы регулярно сталкиваемся то там, то тут с частотой примерно раз в полгода. Как тут не поверить в Божий помысел? Счастье, что мы дружны, - будь мы врагами, при таком раскладе давно убили бы друг друга.
Настоящая фамилия Михалыча - Михеев, звать его Артур. Большинство знакомых думают, что у него и отчество Михайлович, но он, как ни странно, Валентинович. Никто не знает, как к нему прилипло его прозвище, но прилипло намертво. После окончания института он долгое время пытался пристроиться в разных местах, но, то ли из-за своего характера, то ли из-за патологической рассеянности, нигде подолгу не задерживался. Ещё в середине учёбы у него неожиданно открылся талант к живописи; сперва он работал маслом, потом обзавёлся камерой и в конце концов пришёл к мультимедиа. В академию живописи его не приняли. Некоторое время Артур работал в полиграфической фирме, но и оттуда его выгнали. История была трагикомическая. Он оформлял рекламный буклет местной мебельной фирмы и вместо слогана "Идеальное жилище" написал: "Идеальное жидище" (подвела клавиатура - буквы "л" и "д" расположены рядом). Печатники ничего не заметили, буклет ушёл к заказчику, после чего разразился скандал. Артур так и не смог доказать, что в его действиях не было злого умысла. Но нет худа без добра. Он выбрал стезю свободного художника, устроился при театре декоратором и постепенно сделался довольно известным в авангардных кругах. Справедливости ради надо сказать, он умел подмечать в вещах странное, его работы были необычными, яркими, "психоделичными" - скорее электронные мандалы неведомой религии будущего, чем собственно картины или инсталляции. Для души он устраивал выставки, понимания у народа не находил, но пару раз выигрывал конкурсы в Интернете и однажды даже получил какой-то грант.
Сегодняшний Михалыч был сильно небрит, одет в серый спортивный костюм и синий берет с хвостиком, отчего издалека смахивал на десантника. Люди обходили его стороной. И впрямь, занимался он очень странным с точки зрения обывателя делом - фотографировал забор.
- Привет, Артур, - окликнул я его, подходя ближе. - Как жизнь?
- О! - воскликнул тот, оторвавшись от видоискателя, и чуть не уронил треногу. - Блин-компот! Жан! Ты-то мне и нужен. Ну, это самое, слушай. Как вытащить снимки с карты памяти? А то я их случайно стёр.
Я покачал головой. Что да, то да: в своей рассеянности Артур неисправим.
- Смотря какая камера.
- "Кэнон" D-300. Обидно: неделя работы насмарку.
- Ах "Кэнон"…
Я покивал. Всё ясно. Знакомая история: камера хорошая, а меню дурацкое - опции "стереть" и "стереть всё" там находятся рядом. Меня тоже чуть инфаркт не хватил, когда я однажды по ошибке едва не отправил в корзину всю дневную фотосессию.
- Это только через комп.
- Ну, это-то само собой, - задумчиво согласился Михалыч. - А как?
- Есть специальная программа. Камера ведь не удаляет снимки - для этого нужно жёсткое форматирование, она только стирает метки, чтобы файлы не читались, а поверх записывает новые… Ты после не снимал на ту флэшку?
- Что я, маленький? Вот она…
- Не доставай, - остановил его я. - Лучше зайди как-нибудь на днях к нам в студию, я тебе дам диск.
- Хорошо. О… - Михалыч наконец-то заметил Тануку. - Ты не один?
- Да, извини. Это Артур, - представил я Михалыча своей спутнице и развернулся на сто восемьдесят градусов. - А это…
- Мы знакомы, - сказала Танука.
Оп-па… Видно, правда, что Пермь - очень маленький город.
Мне стало неловко, и я поспешил сменить тему.
- Чем это ты тут занят?
- Да вот, - Артур кивнул на забор, - снимаю.
Я пригляделся.
Мы находились возле детского сада, и я даже не обратил внимания, что бетонный забор и стена дома поблизости изрисованы мелом. Известное дело, ребятня балуется - обычные рисунки: три-четыре экземпляра Сэйлор Мун, листы каннабиса зелёным спреем, надписи: "Цой жив!", "Jan Klod Wan Damm" и "Телепузик-Покемон", а дальше похабень какая-то, три буквы… Ну, тут уже постарались тинейджеры постарше. Однако Артур снимал не это. Прямо перед нами была странная картинка - то ли человек, то ли зверёк на задних лапах в обрамлении каких-то листьев или волн. Морда лица отсутствует, так что видовую принадлежность невозможно определить ни с первого взгляда, ни со второго. Действительно, странный рисунок. Что должно быть в голове у ребёнка? Жаль, что я терапевт, а не психиатр. Впрочем, я всегда недолюбливал эти дела.
- Что это?
- Нравится? - Артур на шаг отступил, критически склонил голову и посмотрел на рисунок. - Забавно, правда?
- Ты нарисовал? - предположил я.
- Боже упаси! - рассмеялся он и, слегка запинаясь, стал рассказывать, как на прошлой неделе шёл домой из гостей и заметил на стене рисунок, явно сделанный детской рукой. Несколько линий так зацепили его своей необычностью, что Артур на следующий день вернулся туда с камерой, а потом, рассмотрев изображение на экране компьютера, задался целью пройтись по городу в поисках подобных. Идея не нова. Помнится, в повести Станислава Лема тоже упоминался профессор, филолог, изучавший надписи на стенах общественных туалетов; у него всё время возникали трудности, когда он пытался протащить туда камеру и штатив… К счастью, Михалыч до такого экстрима пока не дошёл. Посоветовать ему, что ли, запечатлеть мои следы в "Кристалле", на размякшем кафеле? Хотя не надо - думаю, не поймёт.
- Уже неделю хожу, - тем временем похвастался он.
- И много наснимал?
- Порядочно. Потом зайдёте ко мне, покажу. Жаль, карточка накрылась, а то прямо сейчас бы…
- Вытащим, - уверенно пообещал я.
Пока мы так стояли и трепались, солнце поднялось в зенит и заглянуло в колодец двора. Меловые линии поблёкли и почти слились с выгоревшей жёлтой штукатуркой. Наступил полдень. Несмотря на вчерашнее, есть мне хотелось уже по-настоящему. Узнав о цели нашего похода, Артур собрал штатив, упаковал камеру, и мы двинулись в кафе уже втроём, купив по пути парочку эскимо. Танука от мороженого отказалась. "Жирное, сладкое, да ещё и холодное, - пояснила она. - Мерзость какая! Мне потом будет плохо". Странно… Как чай, так восемь ложек сахара, а теперь на тебе - "жирное и сладкое". Избаловалась молодёжь.
Кафе не обмануло наших ожиданий. Закусили мы отменно, а вот пить не стали. Лучшая черта характера Артура - он не употребляет ни пива, ни водки, разве что изредка позволит себе бокал хорошего сухого вина.
За едой Артур разговорился. Посетителей было мало, но на нашу компанию всё равно оглядывались. Танука сама по себе колоритная девушка, а Артур в берете походил на какого-то художника, сбежавшего сюда прямиком из шестидесятых. Кем со стороны казался я, оставалось только гадать.
- Это очень интересно, - говорил Михалыч, облокотившись на столешницу. - Я не обращал внимания, но мне кажется, в прошлые годы такого не было. Но самое странное - они все чем-то схожи. Единый стиль, какой-то примитивный анимализм! Будто поветрие… Я против воли заинтересовался.
- Думаешь, их рисует один и тот же человек, один и тот же ребёнок?
Артур сложил ладони в замок и утвердился на них подбородком.
- Знаешь, не похоже, - задумчиво сказал он. - Манера разная. Но…
Он умолк. Молчал и я. Собственно, почему меня заинтересовала эта тема - рисунки на заборах? Ерунда какая. Однако странный зверёк действительно не выходил у меня из головы. Кстати, мы ведь вроде собирались в мастерскую.
- Ты куда сейчас?
- Я? - удивился Артур. - Так… По городу брожу. А что?
- Пошли с нами в студию. Заодно твои картинки из фотика вытащим.
Михалыч посмотрел на часы и неопределённо пожал плечами:
- Ну, можно.
Мы выбрались из тёмного подвальчика и сразу стали щуриться. Мои "хамелеоны" потемнели, Артур нацепил зелёные круглые очки, Танука нахлобучила бейсболку. День и вправду удался. С общего согласия решили двигаться пешком, тем более что идти предстояло не в гору, а вдоль реки. Мы прошли двором, по пути осмотрев трансформаторную будку на предмет наличия примечательных рисунков, ничего не нашли, свернули под арку - и сразу оказались на пересечении Большевистской и улицы 25-го Октября. Справа замаячила розовая стена углового здания. Михалыч вдруг остановился, знаком попросил нас обождать, расчехлил камеру и зачем-то перебежал обратно, на ту сторону. Я подумал, он собрался снять нас, но Артур нацелил объектив куда-то вверх. Он долго примеривался, наконец сделал несколько снимков маленькой башенки, которой венчалось здание, и вернулся к нам.
- А это-то тебе зачем? - удивлённо спросил я.
- Надо, - многозначительно ответствовал Михалыч и вдруг спросил: - Ты никогда не замечал, как много в Перми всяких башен?
- Нет. А разве их много?
- Слушай, Жан, ты иногда меня просто поражаешь! - Артур остановился поправить очки. - А ещё фотограф. Ты часто бываешь в других городах?
Я задумался.
- Случается…
- Так припомни, где ты видел башни на домах в таком количестве. Нигде столько нет, разве что в Питере или где-нибудь в Прибалтике. Вот припомни, припомни.
Я снова посмотрел наверх. Солнце светило практически в глаза - не зря Михалыч, чтобы сделать снимок, переходил улицу: рассмотреть что-нибудь отсюда было трудно. Вдобавок я внезапно почувствовал себя плохо: голова закружилась, накатило вчерашнее ощущение ненадёжности всего вокруг, башенка на крыше расплылась в розовое пятно и заклубилась, как сахарная вата на палочке. Весь дом дрогнул. Мне стало страшно. Я потряс головой, несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул, пока вещи и здания не встали на свои места, - и неожиданно рассердился. Есть у Михалыча такое качество - изводить собеседника дурацкими вопросами.
- Да не помню я! Когда б не ты, я вообще не обратил бы на неё внимания. Башенка и башенка. Что в ней особенного?
- А для чего она там?
- Для чего, почему… Не знаю! Архитектурное излишество.
- Тогда почему в других городах таких "излишеств" нет?
- А я почём знаю?
Мы почти кричали. Танука поглядела на Артура, потом на меня и отвернулась.
- Так, мальчики, - сказала она, - вы пока ругайтесь, а я пойду.
- Куда? - хором спросили мы оба.
- Куплю минералки. Может, к тому времени подерётесь и успокоитесь.
- Погоди, - почему-то засуетился Артур, - мы с тобой!
- Как хотите, - пожала плечами она и тоже посмотрела на башенку. - А где у нас ещё такие?
- Башни-то? Да много где. - Михалыч махнул рукой. - Если не торопимся, пойдём, покажу пару штук. Всё равно по пути.
Танука всё-таки завернула в кондитерскую и вернулась с бутылкой. Пробка была тугая, открывать пришлось мне. Удивительно - это и впрямь оказалась вода, и даже без газа. А я-то думал, что новое поколение давно "выбрало пепси". Когда-то и мне нравился "Спрайт", пока по ящику не запустили дикую рекламу: жирная бабища для сравнения замачивает грязное бельё в газировке и в стиральном порошке. Порошок, естественно, помогает, "Спрайт" - нет. Логично, в общем: газировка не для стирки, она жажду утоляет. Но эта баба на экране в два глотка приканчивала бутылку и… начинала хлебать газировку из таза! Ну скажите мне, люди добрые, какой дебил придумал этот рекламный ход?! Я врач вообще-то, я тотально не брезглив, я трупы вскрывал, я видел, как ришту выматывают (а это омерзительное зрелище, скажу я вам), - и сохранял спокойствие, но в тот момент меня попросту вырвало, реально вырвало. Не удивлюсь, если после той рекламы продажи напитка упали раза в три-четыре. У меня, во всяком случае, на "Спрайт" теперь устойчивый рвотный рефлекс, и, видимо, это уже на всю жизнь. С тех пор я всем напиткам предпочитаю старый советский "Буратино" местного разлива, в тёмных Чебурашках, с этикеткой полумесяцем, - его, по крайней мере, не рекламируют.
Одно воспоминание потянуло за собой другое (правда, более приятное). В начале 90-х, когда здоровья у меня было побольше, а ума - поменьше, мы, как все студенты, иногда любили погудеть. Был кризис, нормальных напитков не продавали. В ларьках лежало в основном креплёное вино "Анапа", семь рублей за фугас. Пить его было возможно, но затруднительно, и мы разбавляли его лимонадом в пропорции один к одному. Получившаяся смесь именовалась "Буратино в Анапе". Накрывала она дико и сразу. Странно, что никто не додумался выпускать её в промышленных масштабах - в ту пору, на волне алкогольного дефицита, возникали самые удивительные алкогольные "гибриды". Да… Чего не сделаешь ради науки!
Между тем становилось уже по-настоящему жарко. Прохожие были снулые. Дважды нас догоняли поливальные машины, но все заворачивали: на проспекте Ленина и на Сибирской (бывшей Карла Маркса) меняли дорожное покрытие, там тарахтела техника и чернели раскопы. В проломах виднелся старый асфальт - четыре-пять слоев. Надо же, а я и не замечал, как глубоко погрузились дома. Меня пошатывало. Танука шла молча, не глядя по сторонам, изредка хваталась за жужжащий телефон, читала SMS и что-то строчила в ответ - ни разу не заговорила и ничего не отправила первой. Минут через десять мы были уже возле пединститута, на перекрёстке Сибирской и улицы Пушкина.
Михалыча несло.
- Кстати, а вот: обратите внимание на угол здания, - как заправский экскурсовод, говорил он, указывая на первый корпус - Видите, где вход? Что это, как не замковая башня? Две стены, шатровая крыша, круглые бойницы наверху…
- Это слуховые окна.
- Можешь называть как хочешь, суть от этого не меняется. А на другой стороне улицы? Прямо напротив? А? Нет, вы только посмотрите!
Мы с Танукой дружно повернули головы и вперились в зелёное здание с угловой башенкой, увенчанной крутым чешуйчатым куполом, похожим на еловую шишку.
- Типичная навесная бойница! - прокомментировал Михалыч. - И что характерно - аккурат напротив первой. Если оборонять въезд в улицу, лучшей позиции не найти.
Тьфу, пропасть!.. Да что за человек такой Михалыч - из любой мухи раздует слона! Я сто раз проходил мимо этих зданий и ни разу ничего не замечал, ни о чём таком не задумывался, в любое другое время просто не обратил бы внимания на его слова, но сейчас мне почему-то стало не по себе. Я протянул руку за спину и пошевелил пальцами:
- Танука, дай глотнуть…
Пальцы ощутили холодок отпотевшего пластика. Я глотнул - малость полегчало, круги перед глазами исчезли.
- Если вы не против, сделаем крюк, а? - предложил Артур. - Спустимся немного к Каме, я вам ещё кое-что покажу, пару мест, это очень интересно, вот увидите.
- Идём? - Я посмотрел на Тануку.
- Всё равно делать нечего, - поддержала меня та. Башни подстерегали нас везде - на Кирова, на Ленина, на Комсомольском. Особенно нас заинтересовало здание без вывески и номеров между домами номер двенадцать и шестнадцать на улице 25-го Октября, у Оперного театра; со стороны оно казалось классическим замком, выстроенным по всем канонам фортификационного искусства, исключая разве что пробитые в стенах окна.
- А знаете, что здесь? - спросил Артур, выдержал паузу и торжественно объявил: - Управление ФСБ! И посмотрите на башни: такие же, как в пединституте! Зуб даю, их проектировал один человек.
Мы молчали. А Михалыч раз за разом совал нос в записную книжку и называл новые адреса:
- Сибирская, сорок десять, - дом с угловой башенкой. Компрос, сорок девять, - дом, фланкированный башнями по обеим сторонам. Там же, напротив - дом номер сорок восемь, здание Горэнерго - просто огромная башня! На Белинского, возле пожарной части, построили башню с часами, а зачем? До сих пор не знаю, что за антенна установлена на здании банка "Уральский финансовый дом" на Ленина, а зданию лет тридцать… А что нагородили на крыше по Карпинского, семьдесят семь, - это вообще не опознать! И знаете, я заметил: если около старого здания с башней строят новую высотку, она тоже обязательно будет с башней! Бот здание областного центра медицинской профилактики, на Пушкина, восемьдесят три, оно тоже с башней. Но как только её заслонили дома, чуть ниже сразу выросло другое здание - высоченное, с башенкой, куполом и шпилем в виде кадуцея.
Мы как раз проходили мимо одного такого здания. Танука сделалась до странности задумчива. Артур достал камеру и сделал несколько снимков, а пару раз уличил момент и щёлкнул нас. Я сделал вид, что ничего не происходит. Танука только покосилась на него и снисходительно улыбнулась.
- Ну, хорошо, убедил, - сдался я, когда мы уже почти стояли на пороге мастерской. - И что ты думаешь по этому поводу?
- Я? - растерялся Артур. - Ничего я не думаю. Что тут можно думать? Скажу только, что башни всегда строят для двух вещей: для наблюдения и обороны.
- Наблюдения за кем и обороны от кого? - ехидно осведомился я. - Здесь войны-то ни разу не было!
- Почему не было? Была. Гражданская. Между прочим, - снова оживился он, - вы обращали внимание, как в Перми мало зданий эпохи тридцатых-сороковых? У нас ведь до сих пор полно деревянных домов, и это не исторические памятники - обыкновенные бараки, избы… Это потому, что в Перми в Гражданскую Красная армия потерпела самое сильное поражение. Сокрушительное! Здесь Колчака хлебом-солью встречали. Не знал? А вот! Когда красные оставляли город, склады Нобеля разгромили, нефть вылилась в Каму, в реке вода горела… Уйма народу из Мотовилихи ушли с Колчаком. Помните фильм про Чапаева? Психическую атаку помните? На самом деле в психическую ходили вовсе не капелевцы, а наши рабочие, мотовилихинские и ижевские. Они воевали под красным флагом "за советы без коммунистов", с белыми повязками. Это в девятьсот пятом здесь были бои с самодержавием, а позже в Мотовилихе осталась только снившаяся рвань, голозадые люмпены. Остальные, кто сумел, сбежали за границу. Советская власть этого Перми так и не простила. Указание было: ни копейки не давать на строительство! Само слово "Пермь" в верхах старались не произносить, при первой возможности переименовали в Молотов - это когда у нас завод построили, авиамоторный, и молчать уже нельзя было. Даже если писатели упоминали о Перми, то выводили его под другими именами: у пастернака - Курятин, у Каверина - "город М."… И Чехов, кстати, Антон Палыч, именно его описывал как город, из которого пытались вырваться Три Сестры. До сих пор про нас в столицах слыхом не слыхали, путают с Пензой. А мы так и живём: идёшь, идёшь - бац! - деревня посреди города! Нетронутая почти. Не строят!