И вдруг я начал тонуть. Не как в кино - барахтаться, кричать: "Спасите!", бить руками, захлёбываться, а просто взял и камнем пошёл ко дну, ногами вниз, глазами вверх. Солнце светило сквозь зеленоватую воду, постепенно превращаясь в яркое маленькое размытое пятно, а я всё погружался и погружался. Во сне я почему-то знал, что здесь довольно глубоко - метров десять и, если я хочу вынырнуть, пора всплывать, но не мог пошевелиться. Я вырос на реке, люблю воду, никогда её не боялся и плаваю как пробка, но здесь меня охватил не страх, а странное такое чувство раздвоения. Казалось, надо выбирать - всплывать в свой прежний мир или остаться здесь и учиться дышать под водой. Перспектива последнего пугала, но не очень, казалось, это муторно, но вполне реально. О смерти почему-то не думалось. Секунды стремительно убывали, подступало удушье. Прошло ещё несколько мгновений, потом ещё, а я так и не выбрал, что делать, - и проснулся.
Простыни были в поту. В окно ярко светило солнце, в комнате висела влажная духота. Утренней прохлады как не бывало. Сердце колотилось, голова болела. Я кое-как встал, умылся холодной - водой, сбрил щетину и в который раз задумался, почему, если во сне человек попадает в такое положение, всё решается банальным пробуждением? Ведь наверняка я мог нормально выплыть, вернуться к берегу, на пляж, пойти к ребятам и спокойно веселиться - пить пиво, есть шашлыки, обниматься с девчонками… Однако фиг - во сне есть только самый примитивный выход, который в реальной жизни невозможен.
Честно сказать, я жалел, что не сделал выбора там, под водой.
За завтраком мне кусок в горло не лез, к тому же вчерашний батон засох, а кефир перекис. Потом в ящике обнаружилась повестка, и пообедать я уже не успел.
- Пошливью, - выговорила Танука.
- Что? - Я не расслышал и озадачился.
- Пошли в "Ю", - раздельно повторила та.
- Куда? - совсем растерялся я.
- Ну, в "Ю" же! "Йоу"! - на английский манер нетерпеливо повторила она и показала рукой.
Я повернул голову. Ах вот оно что - "Уои"! Кафешка рядом с кинотеатром. Мы как раз остановились около.
- Ну, пошли…
Когда я прервал своё добровольное затворничество, одним из самых приятных и в то же время слегка тревожащих открытий для меня оказалось громадное количество кафе, подвальчиков и забегаловок, которых в Перми понастроили на каждом углу. Приятных потому, что в большинстве подавали вполне приличный кофе, печенюшки, пирожные и прочие вкусняшки. Тревожных потому, что, кроме них, не открывали ничего. В этом даже было что-то загадочное. Я не видел, чтоб за последний год в Перми вообще появлялись новые мастерские и какое-нибудь производство - только кафе, бутики, автомагазины и салоны красоты плюс ужасное количество игральных автоматов и салонов сотовой связи. Перефразируя классиков, иногда создавалось впечатление, что люди в Перми рождаются, чтоб подстричься, купить сотовый, затариться шмотками, проиграться в пух и напоследок выпить кофейку. Кто и где работает - оставалось неясным. Ладно, хоть похоронных контор не видно. Исключения лишь подтверждали правило.
Настроение зависло на нуле. Я снова окинул взглядом гуляющую вокруг молодёжь. Попробовать сменить пластинку, что ли?
Мамина помада, сапоги старшей сестры -
Мне легко с тобой, а ты гордишься мной.
Ты любишь своих кукол и воздушные шары,
Но в десять ровно мама ждёт тебя домой.
М-м, восьмиклассница…
Да, так определённо лучше.
Мы облюбовали столик в дальней нише. Танука выплюнула жвачку, завернула её в бумажную салфетку, поёрзала, одёргивая юбку, и заказала у официантки капучино со сливками. Я взял себе чёрный и рогалик.
- Ты ж говорила, юбка у тебя одна, - неудачно пошутил я. - Кожаная.
- А, это… - отмахнулась та. - Я купила новую. - Она глотнула кофе.
Я только теперь заметил, что ногти у неё накрашены чёрным, в тон куртке, лаком. Кофе мы пили без сахара.
- О чём ты хотела со мной поговорить?
- Об Игнате, - без обиняков заявила девушка. - Как он умер?
- Я ничего не знаю, - сразу признался я. - Можешь даже не расспрашивать. Мне сказали только, что его нашли в реке.
- В реке?
- Ага. В Сылве. Где-то под Кунгуром.
- Там-то он как оказался… - задумчиво сказала Танука, и мне показалось, что это не было вопросом. - Он что, пьяный был? Утонул? Может, упал со скалы?
- Да говорю же, понятия не имею! Что ты ко мне пристала? Мне ж ничего не сказали, только выспрашивали без конца - когда и где я с ним в последний раз встречался и где я сам был тогда-то и тогда-то… И не говорил ли он чего такого.
- А ты?
Я махнул рукой:
- Да разве вспомнишь… Да и не мог я им сказать, что он, как ты говорила, "искал звук". Это бред!
- Сам ты бред… А про SMS-ки спрашивали?
- Спрашивали. Наверное, Инга вспомнила. Я сказал, что все их стёр.
- А ты их правда стёр?
Я глотнул кофе.
- Правда. У меня труба автоматически стирает SMS раз в сутки. Я вчера замотался и забыл сохранить.
- Хм…
Пока мы разговаривали (а длилось это всего ничего), откуда ни возьмись набежали тучи. Я лишь успел удивиться, чего это за окном потемнело. Небо затянуло от края до края. Вскоре стал накрапывать дождик. Через минуту он хлынул как из ведра. Кафе стало заполняться вымокшими прохожими. От жары не осталось и следа, из дверей потянуло холодом. Дождь не думал прекращаться, чувствовалось, что это всерьёз и надолго.
Я посмотрел на девушку. Танука сидела как ни в чём не бывало, потягивая кофе. Мне вдруг опять дико захотелось её сфотографировать. Но тут она решительно поставила на блюдечко опустевшую чашку, сняла очки и заглянула мне в глаза.
- Я хочу попросить тебя кое о чём, - твёрдо сказала она. - Только обещай сделать, что я попрошу. Обещаешь?
- Нет, - мгновенно отозвался я.
- Это почему?
- По кочану, - отрезал я и пояснил: - Когда-то я взял за правило не обещать авансом ничего и никому, особенно женщинам. Бог знает что ты можешь от меня потребовать - прыгнуть с камского моста, достать тебе дури, замочить кого-нибудь, луну с неба снять… Я слишком плохо тебя знаю. Не буду ничего тебе обещать: так и так придётся брать слова назад, а я этого терпеть не могу. Говори, в чём дело, тогда я, может быть, подумаю.
Девица задумчиво покусала дужку очков, потом тряхнула головой и решилась:
- Ладно. Как скажешь. Я хочу, чтоб ты несколько дней провёл со мной.
Я опешил и замер. Даже чашку не донёс до губ.
- В каком смысле? - осторожно поинтересовался я.
- В самом прямом, - ответила Танука, не сводя с меня пристального взгляда тёмных глаз. - Куда я, туда и ты.
- О как!.. - изумился я. - И сколько это будет продолжаться?
- Я не знаю. Несколько дней.
- Нет, сколько именно? - продолжал я наседать на неё с таким упорством, что посетители стали коситься в нашу сторону. За окном по-прежнему лило. - Неделю? Месяц? Сколько?
- Жан, я не знаю. - Мне показалось, в голосе девушки возникли усталость и надлом. - Правда. Только… мне это надо.
- А мне оно надо? - возразил я. - Ты обо мне подумала? У меня, между прочим, работа. Да и тебя я не знаю почти. Мало ли что ты задумала.
- Не злись, - осадила она меня и резонно добавила: - Я тебя, между прочим, тоже почти не знаю. Только Игнат умер. И я его тоже почти не знала. Но те SMS пришли мне и тебе. Я обзвонила всех своих знакомых - никому не приходили больше. Я тебя сегодня искала, чтоб это сказать.
Я помолчал. Всё это попахивало тяжёлым бредом. Ну, допустим, получил я те сообщения. Каждый может их получить, что с того? Некий резон в этом мог быть, если у девушки есть внятный план что делать и цель, которой требуется достичь. Я не видел ни того ни другого. "Побудь со мной" - этого явно недостаточно, я на такие штучки не клюю.
- Во всём должен быть смысл, - сказал я. - Чего ты думаешь этим добиться? Игната не вернёшь, делом занялась милиция. Даже если они ничего не разнюхают, путаться у них под ногами - дело поганое… На фиг я тебе? Чего ты хочешь?
- Правды, - сказала та. - Я хочу узнать, что случилось. А потом… - Тут она замялась и неопределённо закончила: - Зависит от многого. Там видно будет.
Я молчал.
- Ну?
Я молчал. Я будто в один миг снова оказался в том сне, под водой, и от того, в какую сторону я направлюсь, куда качнусь, вверх или вниз, будет зависеть вся моя дальнейшая жизнь. Чувство было таким острым и мучительным, что захотелось застонать. В словах этой девицы таилась странная уверенность, мне совершенно непонятная. Она опять недоговаривала, что-то скрывала. Но с другой стороны, только дурак открывает сразу все карты. Мы играли втёмную, но она хотя бы знала, во что мы играем. А вот с моей стороны полные непонятки.
- Ладно, - сказал я. - Я согласен. Только не жди от меня многого. Несколько дней - потом я уйду. У меня, знаешь ли, своя жизнь.
- Я не стану тебя удерживать, - успокоила меня Танука. - Ты сам решишь, уйти тебе или нет. Это я тебе обещаю.
Дождь за окном продолжал хлестать. Город словно принакрыли свинцовой крышкой - так непроглядны были тучи. По стёклам струились потоки. У меня возникло ощущение, что я учусь дышать под водой.
* * *
За капучино заплатил я - мне показалось, так будет правильно. В конце концов, я ведь согласился "побыть с ней", а это налагает на парня определённые обязанности - мы, слава богу, пока ещё не в Америке, где, расплатившись за подружку в магазине, рискуешь угодить в тюрьму за харресмент.
Снаружи оказалось не только сыро, но и холодно - к дождю добавился ветер, я мгновенно промок. Тануке в куртке сырость была по барабану. Надо же… Пожалуй, её советами не стоило пренебрегать. Я хотел заехать домой, взять зонт и плащ, но Танука не позволила: "нет времени". Как только мы заключили договор, девушка сразу сделалась сосредоточенной и не собиралась терять ни минуты. Я совершенно не понимал причин такой спешки, но объяснять что-либо она отказалась. Я купил на лотке синий одноразовый китайский дождевик, похожий на мешок для мусора, и напялил его поверх всего.
Дождь словно стёр все краски, город выглядел как размытая акварель, казалось, ещё пара часов - и он превратится в бесформенные и бесцветные пятна, а потом исчезнет совсем. Мы стояли под козырьком остановки и ждали автобуса.
- Куда мы? - спросил я и не узнал своего голоса.
- На Пролетарку, - ответила девушка. - Там Сито живёт.
- Какое ещё сито?!
- Аркадий Ситников. Ты должен с ним поговорить.
- Это ещё зачем? - насторожился я. - Он кто?
- Он музыкант, - пояснила Танука, - преподаёт гитару. Он половину наших гитаристов обучал, ты должен его знать. Поговори с ним насчёт Игната.
- А Игнат у него учился?
Девушка повернулась ко мне. Смотрела она куда-то сквозь меня.
- Не знаю, - задумчиво сказала она. - Может быть… Не знаю. Но лучше начать с него.
- А почему я? Что "начать"? О чём я должен с ним говорить? Об этом чёртовом "звуке"?
- Парень парню больше скажет, - с неожиданным цинизмом заявила Танука. - А говорить… о чём хочешь говори. Я просто хочу посмотреть и послушать, что он тебе скажет и что ты ему скажешь.
Вот так-так! Такого поворота я не ожидал и слегка растерялся, а потому безропотно позволил затащить себя в автобус и до самой Камы не произнёс ни слова. В молчании мы переехали мост. А на той стороне Танука вдруг повернулась ко мне и спросила:
- Тебе когда-нибудь хотелось кого-нибудь убить?
- Бывало, - с нарочитой серьёзностью признался я. - Когда свежую попсу неделями в ларьках гоняют, хочется зарезать авторов. Прямо так взял бы - и зарезал.
- Нет, я серьёзно!
- А если серьёзно, то на такие вопросы не отвечают. У каждого бывают моменты, когда ненавидишь кого-нибудь так, что, кажется, убил бы. Но ведь чтобы пойти на убийство - для этого нужно что-то большее…
- Так что нужно-то?
- Не знаю, - признался я. - А ты что думаешь, Игната убили?
Танука пожала острыми лакированными плечиками и стала пялиться в окошко, запотевшее внутри и мокрое снаружи. Разглядеть ничего невозможно. Я, во всяком разе, ничего не видел.
Ехали долго. Пермь вообще длинный город, второй по длине в России после Волгограда. Есть ещё, конечно, Сочи, но там всё-таки несколько городов - собственно Сочи, Адлер, Лазаревское, Туапсе… А Пермь - просто один большой город, растянутый вдоль Камы и разрезанный вдобавок несколькими глубокими логами. Съездить к друзьям - проблема: живём в одном городе, а видимся раз в месяц. Самое обидное, когда хочешь заехать к нескольким людям сразу - пока доехал, уже обратно пора. А есть ещё район за рекой, куда мы сейчас двигались… Я мысленно прикинул, когда мы вернёмся, - так и этак выходило, что не раньше восьми-девяти. Я вздохнул и решил об этом не думать. С женщиной как с шахматами: тронул - ходи.
Возле остановки мы заглянули в продуктовый, где купили кусок колбасного сыру, длинный, как змея, батон, банку консервированных персиков и бутылку "Боровинки".
На "Боровинке" настояла Танука.
- Зачем тебе это пойло? - удивился я.
- Надо, - сказала она. - Только лучше ты купи: у меня сейчас паспорта нет, мне не продадут.
Но сонная продавщица подставила бутылку под сканер с таким равнодушным видом, будто там кефир. На нас она даже не взглянула. Думаю, она её и дошколёнку продала бы.
Искомый Ситников жил в типовой однокомнатной квартире, в высотке на девятом, на улице Докучаева. Несмотря на новенький кодовый замок, подъезд был замусорен, в лифте всё разбито и обшарпано, плафон обклеен стикерами от жвачки. На звонок долго не открывали. Наконец щёлкнуло, в щели меж дверью и косяком возникла голова и посмотрела сперва на меня, потом на девушку.
- А, это т-ты, - слегка заикаясь, сказала голова и улыбнулась. - Заходите. Только у меня не п-прибрано.
Пока мы с Танукой стаскивали с меня дождевик и делили тапочки, из кухни послышался нарастающий паровозный свист, такой громкий, что все вздрогнули. Хозяин сделал испуганное лицо, сказал: "Оп-па! Это самое… Чайник!" - и исчез.
В комнате меня поджидал настоящий шок. Оказалось, "не прибрано" - это мягко сказано. Прихожая ещё туда-сюда, но комната выглядела так, будто внутри взорвалась граната. Ага. Ф-1. Шторы задёрнуты, полумрак. Обои частью сорваны, частью изрисованы, потолок в разводах, вместо люстры лампочка, в старом серванте без стёкол покрывается пылью посуда, а наверху, как охотничьи трофеи, выстроились пять электрических чайников разной вместимости и расцветки; у одного из носика торчала засушенная роза. Рядом - огромный шар из розового пенопласта. Ковёр на полу вытерт до джутовой изнанки, паркет под ним облез и покоробился. Ни радио, ни телевизора, лишь компьютер, да и тот потрохами наружу. У стены стоял только огромный диван, прочая мебель была сдвинута в центр комнаты, вокруг - стопки газет, вёдра и банки с кистями.
В углу, возле торшера, примостились чехол с гитарой и восемь самодельных барабанов, один страннее другого.
- Извини, ремонт, - пояснил хозяин, появляясь из кухни с чайником и чашками. - Начал, а потом деньги окончились - и всё.
Он скривился и безнадёжно махнул рукой. Я исподтишка рассматривал его.
Сложением Аркадий оказался совершенно как я - невысокий, плотный. Вьющиеся серые волосы. Зеленовато-карие, очень живые глаза. Обращаясь ко мне, он будто решал в уме сложную задачу, условие которой читал у меня на лице. Небрит, нечёсан, но одет аккуратно - треники, рубашка и, по случаю холодной погоды, белый свитер с У-образным вырезом и шерстяные носки. Ходил он как кот, - совершенно бесшумно.
- Ремонт нельзя закончить, - философски сказала Танука, - его можно только приостановить.
Шутка была с бородой отсюда и до Костромы, но в тему. Мы посмеялись. Танука расстелила на журнальном столике газету, расставила чашки и теперь нарезала сыр и батон. Её ногти издалека казались маслинами на фоне сырной желтизны.
- Арк-кадий, - представился хозяин, протягивая мне руку.
Я назвался.
- Иг-граешь?
Я не сразу понял, о чём речь, потом покачал головой:
- Нет. Как говорится: "Тильки трохы и для сэбэ".
Сито улыбнулся и покивал.
- Это ничего, - сказал он и повернулся к девушке: - Д-давно тебя не видел. Что нового?
- Игнат погиб, - сухо сказала та. Тот покивал:
- Я знаю, мне уже ск-казали.
Журчание чайной струйки оборвалось. Танука явно удивилась.
- Кто?
- П-плохие новости летают быстро… А вы поэтому п-пришли?
- Вот. - Она указала на меня. - Жан просил поговорить с тобой насчёт Игната.
- Жан? - Он посмотрел на меня. Я кивнул. - А… а о чём?
Сито двигался, жестикулировал, протягивал руку, скрёб подбородок, а я не мог отвести взгляда от его пальцев - мосластых, всё время чуть согнутых, с шишками в суставах. Как он с такими руками играет на гитаре, да ещё преподаёт?
- Он брат моей подруги, - сказал я, решив не уточнять, что подруга бывшая.
- О… Т-тогда ладно.
Мы сели за столик (хозяин - на табуретку, Танука и я - на диван), Сито свернул колпачок с "Боровинки" и разлил себе и мне. Завернул обратно. Стаканов было только два - Танука с самого начала сказала, что пить не будет.
- "Б-боровинка" - это хорошо, - похвалил Ситников. - Я сам собирался сходить, да некогда. Угадала ты, п-прямо как чувствовала. Ну, п-помянем парня. Хороший был чувак, жаль его.
Я давно заметил - жаргон пластичен, но привязан к определённому времени. До тех пор, пока Сито не назвал меня чуваком, я не мог определить его возраст. После - сразу определился: где-то 35–40. Помните - у "Звуков Му": "Муха - источник заразы, сказал мне один чувак"… Будь он постарше, назвал бы Сороку кентом, помладше - челом. А если идти в прошлое, всё повторяется в обратном порядке. Танука молча кивнула, подобрала под себя ноги и уткнулась в кружку, словно её тут нет. Вообще, я успел заметить, что между ними существовала молчаливая договорённость. Сито никак не отреагировал, когда увидел, что она кого-то привела, словно это обычное дело - прийти с незнакомым парнем, оставить его с хозяином один на один, а самой устраниться. Как знать, кто ещё побывал тут до меня…
Мы выпили не чокаясь. Терпкая черёмуховая сладость проскользнула в горло, растеклась по желудку, и я почувствовал, что дневной кофе мне мало помог: я здорово проголодался. "Боровинка" сильно отдавала химией. Я запихал в рот бутерброд и потянулся за чаем.
- Ну, это… Что ты хотел сп-просить?
Я медленно жевал, собираясь с мыслями.
- Игнат учился у тебя? - спросил я.
- Б-было дело, - помрачнел Аркадий.
- Он способный был?
Сито глотнул из стакана, поскрёб в голове и уставился в стену, мимо меня.
- Схватывал б-быстро, - признал он. - Правда, потом тормозил: б-беглости не хватало. Но это м-мелочи, скорость - не главное. С душой играл - это важнее. Т-только всё равно не катило.