Неожиданно вспыхнул экран, я поднял голову и сразу прикрыл глаза рукой - таким ярким он мне показался.
Показывали лес. Горный склон, очень крутой. Оператор, судя по всему, карабкался вверх по этому откосу, в кадр попадали только мох, трава и камни, пересыпанные хвоей. Изображение дергалось, как при съёмке с рук. Так бывает: любительская камера движется рывками, плохо настраивается, поймать что-либо в поле зрения трудно, удержать - ещё труднее. Меня замутило. Однажды меня угораздило посмотреть фильм "Ведьма из Блэйр" - ощущения были похожие, разве что сейчас цвета слишком яркие и сочные для любительской съёмки, да и панораму ручной камерой не охватить.
Звук по-прежнему отсутствовал. Снимавший тем временем добрался до какой-то скалы - небольшого белёсого останца, торчащего из склона и нависающего над рекой, как крепостная башня. Река была типичной малой уральской речкой. Это вполне могла быть Сылва или Яйва, на миг мне показалось, я узнал места, но наверняка не поручился бы. Некоторое время оператор брал панораму, потом забрался на скалу, на самую вершину, направил объектив вниз и стал снимать реку, горный склон и верхушки деревьев под собой. От зрелища захватывало дух. Не знаю, как это получалось, но изображение было каким-то живым, практически трёхмерным, словно в стереокино. Затем камера сделала несколько поворотов - таких быстрых, что изображение размазалось и слилось в череду ярких полос, от которой к горлу подкатила откровенная тошнота. На миг мне показалось, что экран в этом странном кинотеатре на самом деле никакой не экран, а совершенно реальное окно, за которым происходят реальные события. В этот момент в кадр попал какой-то силуэт, большой и чёрный, однако не успел я его разглядеть, как оператор дал "наезд" и камера стремительно понеслась вниз.
У меня захватило дух, словно падал я сам. Я со свистом втянул воздух, зажмурился, выдохнул - и вдруг почувствовал, что кто-то дёргает меня за рукав. Тотчас на меня лавиной обрушились звуки, я открыл глаза и обнаружил себя сидящим в нормальном, нашем кинозале. На экране кто-то дрался. Судя по тому, что были это те же ниндзя и будущий Бэтмен, выпал я из реальности ненадолго.
Да что ж со мной такое!..
- Ты чего? - обеспокоенно спросила Танука. В темноте невозможно было различить её лица, только блестели белки глаз и заклёпки на ошейнике.
- Я… мне… надо выйти, - пробормотал я, наклонившись к своей спутнице, проигнорировал её вопросительный взгляд и стал пробираться к выходу. Ближние зрители оборачивались на меня.
Фойе пустовало. Скучающая билетёрша бросила на меня равнодушный взгляд и потеряла ко мне интерес, как и бармен за стойкой. Оба смотрели футбол по маленькому телевизору. В туалете тоже никого не оказалось. Я открыл кран, умыл лицо и постарался успокоиться. Руки мои тряслись. В зеркале отразилась такая бледная физиономия, что я с трудом себя узнал. Ничего общего со мною утренним.
Вдруг я почувствовал такой сильный рвотный позыв, что не успел сдержаться, как меня вывернуло, а потом ещё и ещё - до сухой желчи.
Всё ясно, отстраненно думал я, отмывая раковину. Я отравился. Съел что-то не то. Попкорн, пепси или утренний суп тому причиной - теперь уже поздно выяснять. Отсюда и тошнота, и галлюцинации. Всё ясно… Всё ясно.
После приступа полегчало, правда, сразу захотелось отлить. Стоять было невмочь - меня шатало. Я зашёл в кабинку, закрылся на защёлку, стянул штаны и сел на унитаз.
И тут на меня снова накатило: мир опять поплыл перед глазами, руки-ноги словно удлинились, предметы стали удаляться, как после укола калипсола. Голова кружилась, ноги проседали, словно плитки пола стали пластилиновыми. Я привалился плечом к стене, превозмогая дурноту, а когда стало полегче, до слуха моего донёсся странный прерывистый звук: "Цк-цк… Цк-цк…" Я давно отжурчал своё и теперь сидел, навострив уши, и никак не мог понять, что это. Звук определённо доносился снаружи и определённо приближался. "Цк-цк… Цк-цк…" Больше всего это походило на цокот коготков по кафельному полу. У меня мурашки побежали по коже - так вдруг сделалось не по себе.
Я уже говорил, что, когда я вошёл, туалет был пуст - дверцы всех кабинок распахнуты, спрятаться совершенно негде. Входную дверь я тоже плотно прикрыл за собой, да и открывалась она шумно, я тоже не мог этого не заметить…
Блин, да что же это?!
Тем временем звуки приблизились и стихли аккурат возле моей кабинки. Я сидел ни жив ни мёртв, боясь пошевельнуться. Надо сказать, дверцы в общественных уборных часто устроены совершенно дурацким образом, так что не достают до пола сантиметров двадцать - двадцать пять, и туалет в "Кристалле" не был исключением. Сидя на унитазе, я мог видеть только маленький кусочек кафельного пола и лишь по прошествии минуты или двух рискнул чуть-чуть нагнуться и посмотреть.
Там определённо кто-то был. Или что-то было. Напрямую я не видел - это находилось слишком далеко, почти у самых умывальников, да и очки мои лежали в кармане. Но в белой полированной плитке, покрывавшей пол, явственно отражался тёмный размытый силуэт - казалось, я даже различаю ноги или лапы. Перед глазами всё плыло. Собака! - вдруг догадался я. Это собака… Но чья? Откуда? Как сюда попала? Что ей надо?
Я ничего не понимал.
Тянулись секунды. Ничего не происходило. Если это и впрямь собака, то она сидела без движения, не чесалась, не пыхтела, не зевала. Честно говоря, я был этому рад: зарычи она или загляни под дверь - я бы, наверное, умер на месте. Временами мне казалось, я слышу дыханье, но это, скорее всего, было моё собственное, отражённое стенами кабинки. Сердце у меня колотилось как бешеное, в горле стоял ком. Я с трудом сдерживал растущую в груди панику. И когда из-за двери опять послышался какой-то звук, я сделал единственное, на что хватило сил: нащупал позади себя сливной рычаг, нажал на него и, под шум устремившейся в унитаз воды, провалился в спасительный обморок.
* * *
- Жан! Жан, очнись! Ну, блин…
Кто-то несильно, но чувствительно бил меня по щекам. На редкость неприятное чувство, скажу я вам.
- Да очнись же! Приди в себя!
Будивший меня был на редкость настойчив. Пришлось "приходить".
Я по-прежнему сидел в кабинке туалета. По лицу меня лупила, как нетрудно догадаться, Танука. Чёрные глаза смотрели на меня тревожно и внимательно, однако без всякого испуга. Бейсболку девушка держала в руках.
- Вставай, - сказала она, морщась и разминая отбитую ладонь. - Не хватало ещё, чтоб нас менты загребли.
- За что? - спросил я, вернее - попытался спросить, потому что язык едва шевельнулся. Но Танука поняла.
- За внешний вид, - сказала она. - Выглядишь как долбаный торчок! Любой мент решит, что ты ширялся, не отмажешься. Счастье, что это я тебя нашла. Вставай и валим отсюда.
Я попытался сесть, провёл рукой по лицу. Пальцы подрагивали, всё тело сотрясал озноб. Ощущения возвращались медленно, кожа на лице потеряла всякую чувствительность, была как резиновая, будто в челюсть мне вкатили заморозку. Дышалось тяжело. Я глянул вниз, обнаружил, что всё ещё сижу на унитазе, со спущенными штанами, и смутился.
- Отвернись, - буркнул я, встал и заёрзал, втискиваясь в джинсы.
- Что, стыдно? - поинтересовалась та. - Ладно, ладно… Я не смотрю.
Она отвернулась.
- Долго меня не было?
- Минут пятнадцать. - Танука пялилась в зеркало, разглядывая своё или моё отражение. Я не стал протестовать - много она там всё равно не увидит. Другой глаз она не сводила с входной двери. - Хорошо, что я вышла, а то бармен уже собирался идти смотреть, как ты там… Что стряслось?
- Не знаю, - честно признался я. - Плохо стало. Я, наверно, чем-то отравился.
- Да, ты ещё в зале был какой-то не такой. - Она заглянула в раковину. - Тебя рвало?
- Угу.
Ноги двигались неохотно - похоже, на толчке я защемил себе какой-то нерв. Шаркая, я подошёл к раковине и стал умываться. Запах рвоты до сих пор висел в воздухе, как невидимое облако, его не могли перебить ни дезинфектор, ни жидкое мыло. Меня снова замутило. Я поскорее бросил в лицо пару горстей холодной воды, вырвал из держателя бумажное полотенце, утёрся, заправил рубашку в джинсы и провёл рукой по волосам. Посмотрелся в зеркало. Результат меня порадовал - на вурдалака я уже не походил. Вполне себе нормальное лицо.
- Ну что, всё? - спросила Танука, с любопытством наблюдавшая за моими действиями. - Пошли скорее.
- Как тебя пустили в мужской туалет? - спросил я.
- Я сказала, ты мой брат и я боюсь, что тебе стало плохо.
- Отчего плохо-то?
- Я сказала, у тебя диабет.
- Типун тебе на язык…
- Сам дурак. Между прочим, классный отмаз, особенно если в сумке инсулинка. - Танука за моей спиной захихикала и вдруг тихо охнула: - Ой… Что это?
- Где? - Я обернулся, проследил за её взглядом и упёрся в кабинку, где я так позорно выпал в осадок. На первый взгляд вроде ничего особенного там не было, но что-то в голосе девушки заставило меня приблизиться. Я глянул - и похолодел.
На плитках пола, возле унитаза, отпечатались следы кроссовок, но то были не грязь и не вода: отпечатки вдавлены, будто плитки на мгновенье стали восковыми. Я даже надел очки, чтоб убедиться, что это не глюк, и с трудом подавил порыв протянуть руку и пощупать - всё-таки туалет, знаете ли.
- Аллея звёзд, блин… - растерянно пробормотал я, встал и поправил очки.
Следы мои - факт. Даже если не принимать во внимание размер, зеркальный оттиск "ЕССО" поперёк подошвы говорил сам за себя. Плитки тоже самые настоящие, на этот счёт у меня не было сомнений. А вот насчёт остального я ничего не мог сказать: разумного объяснения случившемуся у меня не было. Не принимать же за реальность приключившийся со мною кошмар! Или принимать?
- М-да… - Я провёл рукой по мокрым волосам и повернулся к Тануке. - Вот что: давай-ка и вправду пойдём, пока нас не замели…
- Так это что, твои следы?
- Кажется, да.
- Ну, ты крут! - с восхищением сказала она. - А как…
- Пошли, пошли.
Бармен и билетёрша с подозрением глянули на нас, но я махнул им рукой, мол, всё в порядке, и мы вышли вон. Досматривать фильм не было желания. Добавлю, что ни я, ни моя спутница об этом ни разу не пожалели.
Снаружи было солнечно, хотя по-прежнему свежо. С Камы дул холодный сильный ветер, разгоняясь вверх по Комсомольскому проспекту, от него рябило в лужах, вихрилась пыль и задирались юбки у девчонок. Минут через пять я обратил внимание на редкий назойливый писк, звучащий у меня из кармана, и не сразу сообразил, что это мой мобильник напоминает о пришедшей SMS. Должно быть, сообщение пришло, пока я был в отключке. Я поспешно вытащил телефон и уставился на экран. При ярком свете изображение просматривалось плохо, всё расплывалось. Я поправил очки.
"GОСНuОРХ!!!" - гласила надпись.
Я поскрёб в затылке. Снова-здорово! Но раньше я хоть что-то понимал, а сейчас…
- Что там? - полюбопытствовала Танука, пытаясь заглянуть мне через плечо.
- Белиберда какая-то, - сказал я, протягивая ей телефон. - На, посмотри сама.
- Бли-ин! - сказала она, посмотрев сперва на экран, потом на меня. - Какая же я дура… Пошли скорее!
- Ты что-нибудь понимаешь?
- Конечно! - Она сердито нахлобучила бейс так, что не стало видно бровей, двумя быстрыми движениями заправила волосы под ремешок и зашагала в сторону цветочного павильона и автобусной остановки. Остановилась. Обернулась:
- Ты идёшь?
- Куда?
- Сейчас объясню.
Всё оказалось проще, чем я думал. Гордое, хотя и малопонятное имя "ГосНИОРХ" носил институт, находившийся поблизости. Мы не могли предполагать наверняка, но если мой секретный информатор продолжал играть в подсказки, то писатель, видимо, скрывался там.
- Это как-то расшифровывается? - осведомился я, когда автобус номер восемь высадил нас на улице Чернышевского.
- Да. Только я не помню как.
- Что-то связанное с химией? - предположил я.
- С рыбами.
- С рыбами? - растерялся я. - Тогда что он там делает?
Танука пожала плечами и едва заметно улыбнулась:
- У него там друзья.
Мы двинулись вниз, к дамбе, мимо бывшей "Тортиллы", ставшей магазином запчастей, перешли улицу, спустились по лестнице, дважды повернули и оказались возле библиотеки.
Я сто лет тут не был. Не знаю, что за псих додумался построить центральную городскую детскую библиотеку в таком гадюшнике. Во-первых, не на всяком автобусе сюда доберёшься. Во-вторых, транспортная развязка здесь просто чудовищная: уйма светофоров, круговое движение, а посередине, на острове - старая жилая двухэтажка. Если переходить улицу, то с одной стороны будет крутой поворот и машин не видно до последнего момента, а с другой - длиннющий подъём, перед которым водители загодя набирают сумасшедшую скорость, чтобы зря не газовать. Никто не тормозит, и "зебра" на асфальте нарисована будто в насмешку. Здесь бы здорово помог подземный переход, но в Перми их строят там, где ходят толпами, а вовсе не там, где опасно ходить. В-третьих - справа тянется глубокий лог, кое-как огороженный забором, а внизу течёт речка Егошиха, на крутых берегах которой местные жители настроили сараев и развели террасное земледелие. Как итог, окрестности давно и прочно облюбовали бомжи всех разновидностей. По реке проходит граница меж двумя районами, и, случись чего, врачи или пожарные сперва час выясняют, кому ехать, а часто не приезжают вовсе. Ладно хоть милиция тут своя. Правда, толку…
Однако, я отвлёкся. У библиотеки мы не задержались, Танука потащила меня дальше. Асфальт был - мрак, - сплошные колдобины. По левую руку, как Великая Китайская стена, тянулся белый бок многоэтажки, исцарапанный похабными словами и корявыми граффити. Во двор вели узкие лестничные проходы. В нише обнаружился вход в какое-то учреждение - там-то мы и остановились.
- Это здесь?!
- Да, здесь, - подтвердила Танука и принялась давить на кнопку.
Пока моя провожатая поднимала трезвон, я рассматривал вывеску с надписью: "Пермский филиал Государственного научно-исследовательского института озёрного и речного рыбного хозяйства". Половина букв была оторвана.
- Что-то не сходится, - пожаловался я.
- Что не сходится? - обернулась Танука.
- С названием что-то не так, - пояснил я и произнёс, выделяя каждую букву: - Должно быть - ГосНИИОИРРХ.
- Если всё называть, как положено, хлопот не оберёшься, - недовольно сказала Танука. - Ты ещё ПНОС вспомни.
- А что ПНОС?
- А те тоже сперва назывались: "Пермское Объединение Нефте-Орг-Синтез", - ехидно сказала Танука и прищурилась. - Ну-ка, сократи… Да что они там, уснули, что ли?
И она снова вдавила накрашенным ногтем кнопку звонка. Оставалось надеяться, что девчонка знает, что делает.
Дверь открыл высоченный парень в трикотажной майке, выглядевшей так, словно в неё с расстояния пяти шагов палили картечью, лыжных брюках с пузырями на коленях, весь заросший диким волосом и бородой, как Карл Маркс. Тапкам и сандалетам он предпочитал старые кроссовки без шнурков с отрезанными носами, из которых торчали пальцы босых ног; я в жизни не видел таких больших ступней. Вдобавок, он ещё что-то жевал.
Я обалдел. Типаж был потрясающий. Стало жаль, что камера осталась дома. Я уж было решил, что этот маргинал и есть искомый Севрюк, но Танука сказала: "Привет, Кэп. Севрюк здесь?" - получила молчаливый утвердительный кивок и соизволила войти.
Я последовал за ней. Тяжёлая бронедверь захлопнулась. Несколько секунд я стоял, беспомощно моргая, прежде чем смог нормально оглядеться.
Внутри царили полумрак и кавардак. Институт занимал подвально-цокольный этаж громадного жилого дома. Вдоль него по всей длине тянулся слабо освещенный лампами дневного света коридор, по обе стороны которого располагались кабинеты, комнаты, лаборатории, склады и даже, кажется, библиотека. Всюду громоздилось снаряжение: вёдра, пластиковые тазики, болотные сапоги, оранжевые прорезиненные плащи и спасжилеты, мотки верёвок и уйма герметичных пластиковых банок в картонных ящиках. С зелёных стен свисали сети и неводы. Пахло ацетоном, рыбой и формалином - почуяв этот запах, я мгновенно перенёсся лет на десять в прошлое, когда я учился в медицинском.
- Как на подводной лодке, - высказал я свои впечатления в ответ на молчаливый взгляд Тануки.
- Они и живут так же, - заявила та. - Раз в неделю выбираются купить продуктов, а в остальное время носа отсюда не кажут. Если Пермь провалится к чертям, они об этом узнают только дней через пять.
- Ничего себе… А спят они где? Здесь же?
- Ага. В гостевой. Пошли. Чего встал?
"Карл Маркс", как актёр, сыгравший роль, исчез со сцены. Коридор был пуст, тёмен и пугающе тих, только где-то за дверью еле слышно бубнил телевизор и играла музыка.
- Где все-то?
- Полевой сезон, - пояснила девушка, пробираясь между вещевых завалов. - Все ж на выезде, работают на реках, в экспедициях, а кто остался, отдыхают перед следующими… - Она свернула налево и поздоровалась: - Привет, мальчики!
"О! Здорово! Привет!" - загалдели ей навстречу радостные голоса. Я свернул следом и оказался в холле, обитом дерматином цвета тёмного бордо.
Здесь пили. На одном конце стола стоял надорванный кейс с двумя дюжинами пива в банках, на другом - литровая бутылка водки дорогой марки (тоже, кстати, початая). Пространство между ними заполняли бутерброды с колбасой и сыром, раскупоренные банки с маринованными огурцами, перцами и консервированной кукурузой, миска с помидорами, глубокая тарелка с молодой картошкой и электрический самовар. Судя по количеству еды и внешнему виду собравшихся, веселье только-только началось. Пирушка была чисто холостяцкой, сложных блюд приятели не признавали, и вообще, похоже, подъедали старые походные припасы. Вопреки моим ожиданиям, рыба в меню не входила ни в каких видах. Из огромного и старого компашника наигрывали "Blackmore’s Night", первый альбом. Тихая музыка удивительно не соответствовала картине.
- Это Жан, - непринуждённо представила меня собравшимся Танука. - Что празднуем, Вадь?
- Гонорар, - ответил сидящий в раздолбанном кресле парень, и я повернулся к нему.
Писателю было лет тридцать, и выглядел он кем угодно, только не инженером человеческих душ. Одетый в серый свитер с растянутым воротом и вытертые джинсы, он оказался среднего роста, с незагорелым, правильным, но совершенно заурядным лицом, вдобавок был склонен к полноте. Рыжеватые волосы сильно вились и не видели расчёски по меньшей мере неделю. Глаза, серые, слегка навыкате, смотрели прямо и оценивающе. Веки красные - наверное, от недосыпа. Представляясь, он привстал и протянул руку:
- Вадим.
- Жан.
- Так и звать? - прищурился он.
- Так и звать.
Секунду подумав, он пожал плечами и сел обратно.
- Ну, ладно… - сказал он и кивнул на стол. - Присаживайтесь.
Странный тип, подумал я, стараясь не смотреть в его сторону. Что-то в нём настораживало: люди с таким взглядом часто обладают вспыльчивым характером, из них с равным успехом получаются или хорошие друзья, или враги на всю жизнь - тут всё зависит от того, как себя поведёшь Впрочем, может, он просто не любит прозвищ.