- Да, я поняла, Сьюзен, никто тебя не будет заставлять выходить замуж, встань и успокойся… я с удовольствием оставлю тебя при себе, хотя партия для тебя явно выгодная, нечасто камеристке делает предложение известный придворный врач.
Та медленно поднялась и вновь замотала головой.
- Что ж, как хочешь, - продолжила герцогиня и повернулась к врачу, - Вставайте, Лерон, я не буду Вас наказывать. Однако надеюсь, что это не послужит поводом для того, чтобы Вы подумали, что Ваше поведение было допустимо.
Невысокий лысый человечек поднялся с пола, неловкими движениями поправил свой костюм, потом подошел к герцогине склонил голову и тихо произнес, - Ваша Светлость, когда я хотел так поступить со Сьюзен, я не знаю, что на меня нашло, но я даже не подумал, как это можете воспринять Вы… и не подумал, что этим могу оскорбить Вас. Я клянусь, подобное больше не повторится.
- Я верю Вам, Лерон, - герцогиня едва заметно кивнула, - и пока моя камеристка окончательно не поправится, оставляю ее на Вашем попечении. Постарайтесь максимально облегчить ее состояние.
- Я и так делаю все от меня зависящее, Ваша Светлость… Я думаю, через пару дней у нее пройдут все болезненные и неприятные ощущения.
- Хорошо. Пойдем, - герцогиня кивнула Виктору и вышла из комнат врача.
Виктор последовал за ней.
Войдя в свои комнаты, герцогиня подошла к распятию, перекрестилась, склонила голову и тихо прошептала:
- Благодарю, Господи. Да будет на все воля Твоя.
Потом обернулась к Виктору.
- Что сделали с Ирмой и Лидией?
- Мать умерла от разрыва сердца, как только узнала в чем обвиняют Ирму, а сестру должны были сжечь, но король ходатайствовал за нее, и ее, клеймив, в кандалах отправили в монастырь на северных островах. А Вы знали их, Ваша Светлость?
- Ты что, не знаешь, кто я? - удивленно глядя прямо на него, спросила герцогиня.
- Кроме того, что Вы супруга герцога ничего, Ваша Светлость.
- Имя Алина Тодд тебе ничего не говорит?
- Так Вы супруга милорда Даниэля? - юноша даже попятился, - простите, были его супругой, Ваша Светлость. Я не знал… мне не говорили ничего… а там, в подвалах, спрашивать ничего нельзя… я научился ничего не спрашивать. Так вот почему Вы так рассердились на Его Светлость, когда имя мое услышали…
Он побледнел, опустил глаза и тяжело дышал.
- Да, я была супругой твоего сводного брата. Я не помню, почему у вас разные фамилии… но он мне много рассказывал о тебе. Он любил тебя.
- Это милорд Даниэль считал, что я его сводный брат, а официально это не так. Моя мать не успела стать законной супругой герцога Риттенберга - отца Даниэля, он умер при странных обстоятельствах накануне свадьбы. Сестра герцога, ставшая опекуншей милорда Даниэля до его совершеннолетия, отослала мою мать с ее дочерью Ирмой в родовое поместье ее первого мужа - виконта Орестера. Через восемь с половиной месяцев родился я. Несмотря на то, что я родился больше года после смерти виконта Орестера, матери удалось добиться для меня и его титула и фамилии. Милорд Даниэль же после совершеннолетия, став герцогом, разыскал нас и всячески поддерживал и опекал. Он даже хотел, чтоб мы переехали в его замок, но его тетя, сейчас уже покойная, и ее сын были категорически против.
- Ирма действительно занималась колдовством?
- После казни милорда Даниэля мы очень тяжело жили, Ваша Светлость… У Ирмы расстроился сговоренный им очень выгодный брак, и денег совсем не было… И тут в поместье появился горбун и попросил сдать ему заброшенное крыло дома с отдельным входом, где раньше жили слуги, и предложил очень хорошие деньги. Мать, конечно же, согласилась. Там никто не проживал, кроме садовника, которого она тут же переселила. Горбун нанял рабочих и привел там все в порядок. Жил он там поначалу очень тихо и почти не выходил никуда. Только Ирма почти сразу зачастила к нему. Затем она стала уезжать и возвращаться с какими-то странными людьми, которых водила в комнаты горбуна, и вслед за этим у нее появились деньги, очень большие деньги. Она стала покупать дорогие вещи, нанимать слуг, заказывать кареты, лошадей. На все вопросы она или отмалчивалась или говорила, чтоб мы не лезли в ее жизнь. Я не утерпел, скрытно пробрался в комнаты горбуна и тайно поприсутствовал во время одного из визитов гостей. Горбун вместе с сестрой вроде как вызывали духов и общались с ними, а потом собрали деньги с приехавших. Обследовав комнаты, я нашел массу штучек и приспособлений, чтоб казалось, что в комнате кто-то зажигает свечи, стучит, стонет и тому подобное… все это было обманом. Тогда я понял, что они морочат голову доверчивым простакам. Я попробовал поговорить с сестрой и пристыдить ее, но она лишь накричала на меня и пообещала наслать жуткие кары на мою голову, если я об этом хоть кому-то расскажу и в первую очередь матери. Обвиняла ее и меня в том, что мы живем в нищете, ну и еще много чего наговорила… В общем, я решил действительно не лезть в ее жизнь и не стал никому ничего рассказывать. Но все это все равно очень скоро вскрылось. Видно кто-то недовольный результатами их ворожбы пожаловался. Их захватили во время одного из сеансов. Вернее только сестру, горбун сумел как-то сбежать. У матери случился сердечный приступ, и ее не спасли, но это может и к лучшему… иначе она бы тоже очутилась в тюремных подвалах.
- Жалеешь, что не донес на сестру?
- Нет, доносить я бы в любом случае не стал, а вот остановить ее я был должен. Любым способом, но остановить. Оставив все, как есть, я стал соучастником.
- Король, значит, не поверил, что твоя сестра не колдовала, а мошенничала?
- Нет, не поверил… - Виктор сокрушенно покачал головой, - но он сказал, что верит, что в это поверил я. И еще сказал, что это уловка такая, расставлять такие штуки, чтобы если тех, кто этим занимается, поймают, то не предъявили бы обвинений в колдовстве.
- Вас сразу отправили к королю?
- Нет, вначале около трех дней держали в местной тюрьме, а потом уже перевезли в столицу.
- Вас допрашивали на месте?
- Сестру - не знаю, а меня - нет. Меня и в центральной тюрьме лишь через месяц на допрос привели.
- Ждали, чтоб ты понял, что тебе не хочется там навсегда остаться?
- Возможно, Ваша Светлость… но я это понял уже с первых дней… там ад на земле, Ваша Светлость. Если туда попадаешь, уже никого не интересует, кем ты был раньше, ты становишься преступником, у которого нет никаких прав и с которым можно делать все.
- Тебя подвергали наказаниям?
- Почти нет, Ваша Светлость. Меня лишь дважды сажали в карцер в колодках и пару раз выпороли плетью, но не очень сильно, однако при этом постоянно пытали и забивали насмерть тех, кто был рядом. За нерасторопный ответ, за разговоры в камере, за заданный охраннику вопрос, за непонравившийся охраннику взгляд. Поэтому, когда заставляли ответить или что-то сделать меня, то я старался изо всех сил не разделить участь тех, кто корчился в муках рядом и, в общем-то, мне это удавалось. Я научился не спрашивать ничего, не спорить и быстро выполнять любые приказы. А потом я попал на допрос к герцогу и королю. Все именно так и было, как он говорил Вам… И я очень благодарен герцогу, что он дал мне возможность не попасть на эшафот и выйти оттуда. Я с радостью согласился быть Вашим пажом, Ваша Светлость, и преданно Вам служить. Я действительно буду очень стараться, Ваша Светлость… Особенно теперь, когда узнал, кто Вы. Я очень любил милорда Даниэля и помню, с каким восхищением он всегда говорил о Вас. Это счастье, что я попал к Вам, Ваша Светлость.
- Ты действительно совсем мальчишка… глупый и наивный, - герцогиня печально покачала головой.
- Что Вы имеете в виду, Ваша Светлость?
- Неважно… ты все равно не поверишь. Пока не поверишь, - она тяжело вздохнула и отвернулась к окну.
Виктор промолчал, не посмев ее ни о чем расспрашивать.
Несколько месяцев пролетели для Виктора абсолютно незаметно. Вся его жизнь теперь напоминала ему прекрасную сказку. Он был без ума от герцогини. Она была мила, добра и обходительна со всеми. Ему нравилось в ней все, и он с удовольствием делал все для нее.
Со временем его перестали пугать визиты герцога, а пышные празднества в замке даже начали нравиться. Герцогиня столь умело определила его роль при себе, что все стали абсолютно естественно воспринимать его присутствие рядом с ней как непременное условие. Шутки и косые взгляды придворных она сумела пресечь в первый же день.
Виктор немного робел лишь, когда герцогиня уединялась с королем в кабинете библиотеки, оставляя его и герцога дожидаться их возвращения в библиотечном зале. Ни слуги, ни гости не смели заходить в библиотеку, и Виктор часами находился один на один с герцогом. Герцог обычно садился в кресло и что-то читал, а Виктор не смея ни сесть, ни тем более чем-то заняться в присутствии герцога стоял у дверей, склонив голову и не смея поднять глаз. Он долго ломал голову, чем занимаются в уединении король и герцогиня.
В первый раз ему, в голову пришли достаточно пошлые предположения, и он поразился тому, что герцог столь спокойно что-то читает, вручив свою супругу королю. В душе его росло чувство брезгливости и негодования. Но когда герцогиня с королем вышли, и он не сумел заметить ни одного изменения в роскошных одеяниях ни одного, ни другого, а так же не заметил даже легкой взволнованности в их лицах и жестах, а, бросив мимолетный взгляд в кабинет, увидел там не кровать, а стол и кресла, ему стало стыдно, что он мог так подумать о герцоге и герцогине.
Потом, наблюдая за отношениями короля и герцогини, он, пришел к выводу, что король вероятнее всего обсуждает с герцогиней государственные дела и, боясь упреков, что в решении государственных проблем участвует женщина, тщательно скрывает это, заставляя герцога создавать видимость совместных бесед о чем-то.
В любом случае короля с герцогиней связывали какие-то очень странные отношения. Странным было то, что на людях король был намного нежнее и обходительнее с герцогиней, чем наедине. Наедине король позволял себе и критику герцогини, и колкие замечания, и достаточно жесткие требования чего-либо.
Так он достаточно сурово потребовал от нее, чтобы она передала герцогу право контроля над ее родовыми владениями и перешедшими к ней владениями герцога Риттенберга. Слабые попытки герцогини возразить, что она хотела бы хотя бы, чтобы герцог советовался с ней перед тем, как вершить закон в ее владениях. Король резко оборвал ее, сказав, что это не женское дело и раз у нее есть законный супруг, то это именно его обязанность следить за порядком и наводить его.
Тем не менее, иногда было достаточно одного взгляда герцогини, чтобы король отказался от уже принятого им решения, и на публике он это всячески подчеркивал, говоря, что не может отказать своей любимой кузине ни в чем.
Странным было также то, что герцогиня порой позволяла себе обращаться к королю по имени. Хотя подобное обращение король не позволял даже родным сестре и брату. Только она могла прервать и остановить короля, когда он в пьяном угаре решал кого-то казнить, наказать или же заставлял выполнить унизительный приказ. Но и у короля был способ воздействия на нее. Иногда, не желая отказываться от задуманного, он приказывал герцогу самому разобраться с провинившимся, что тот тут же делал, или же просил "угомонить супругу". Тогда герцог со словами: "Дорогая, Вы устали, Вам нельзя так нервничать", подхватывал герцогиню на руки и уносил в ее комнаты.
Герцогу герцогиня не перечила почти никогда. Она лишь замыкалась и начинала очень холодно и отстраненно с ним общаться. Герцог с неизменной улыбкой старательно демонстрировал, что покорно сносит такое несправедливое отношение супруги, и все равно всячески старается ей угодить.
Их взаимоотношения были для Виктора еще большей загадкой, чем отношения между герцогиней и королем. С одной стороны герцог действительно старался всячески ублажить супругу. Он привозил для нее лучших портних, сапожников и ювелиров, заказывая у них самые лучшие их изделия. Лучшие кони и кареты были всегда к ее услугам. Все слуги были готовы выполнить любую ее прихоть. А с другой стороны он неизменно шел наперекор любым ее просьбам, относительно изменения заведенных им порядков, даже незначительным. Любой, кто удостаивался расположения герцогини, тут же попадал в немилость у герцога и под его жесткий контроль. Но больше всего герцога раздражали поездки герцогини в церкви или монастыри, даже если она была там во время его отсутствия в замке, а также ее благотворительные пожертвования. Только узнав о чем-то подобном, он тут же устраивал грандиозные скандалы, обвиняя герцогиню в том, что она вместо того, чтобы молиться в небольшой церкви при замке уезжает, нарочно ухудшая свое и без того далеко не прекрасное самочувствие и бестолково сорит деньгами, поддерживая тунеядцев и бездельников.
Если герцогиня молча сносила обвинения и никак не реагировала на все упреки, герцог отыгрывался на слугах замках. Наказывались все, кто попадал ему под горячую руку, чаще всего абсолютно незаслуженно. Заступничество герцогини и ее попытки доказать невиновность кого бы то ни было, могли только усугубить наказание, поэтому она старалась не вмешиваться.
Если же герцогиня осторожно пыталась оправдаться и объяснить герцогу беспочвенность его упреков, герцог спорил, кричал, бил вазы и даже ломал мебель, настаивая на своих обвинениях в недопустимости подобного поведения герцогини.
Пояснения герцогини о том, что одно ее платье или украшение стоит больше, чем она истратила, и что она готова отказаться и продать любое из них, наталкивалось на такую бурю негодования, что Виктору иногда становилось страшно. Упреки, что герцогиня ведет себя недостойно ее статуса и положения, что она хочет перед королем выставить его в качестве скупца, экономящего на собственной супруге, сыпались, словно из рога изобилия. А потом следовали угрозы, что если она посмеет продать хотя бы одну свою вещь, он обвинит покупателя в воровстве.
Заканчивалось все обычно тем, что герцогиня тихо говорила что-то вроде:
- Замечательно, милорд, я все поняла… я недостойна статуса Вашей супруги. Я только не понимаю, почему Вы это терпите? Воспользуйтесь своим правом, лишите меня возможности распоряжаться деньгами и покидать замок. Будете держать меня взаперти, и выставлять, словно разряженную куклу, перед королем во время его приездов. Вы же знаете, я не посмею перечить. В чем проблема-то?
- Ладно, ладно, не преувеличивайте, миледи… - тут же смягчался герцог, - Кто Вас посмеет чего-то лишить или где-то запереть? Вы вольны распоряжаться чем угодно. Я лишь пытаюсь уже который раз объяснить Вам, что Вы ведете себя… как бы сказать-то поаккуратнее… нерационально, что ли… но Вы упрямо настаиваете на своем… Я забочусь в первую очередь о Вас, как Вы не поймете? Церкви я жертвую положенную десятину, однако все местные святые отцы просто обожают рассказывать Вам, что в их церкви облезла где-то позолота, умалчивая, что в их собственном доме непозолоченными остались лишь полы. А еще Вас обожают использовать проходимцы и мошенники, рассказывая о своих бедствиях, вместо того, чтобы работать и самим решать свои проблемы. Неужели Вы этого не видите? Вы что ощущаете себя святой, расшвыривая им наши деньги?
- Да, очень хочется ощутить, что ж тут поделаешь, милорд… у каждого свои недостатки. Но Вы не волнуйтесь, Ваши назидания и нотации быстро возвращают меня на грешную землю, заставляя чувствовать себя не то что, не святой, а даже напротив очень грешной растратчицей фамильного состояния… - с нескрываемым сарказмом, обычно отвечала на подобные вопросы герцогиня, и герцог сразу успокаивался.
- Алина, это всего лишь просьба. Постарайтесь в следующий раз перед тем поступить так же, хотя бы подумать… и реально оценить все обстоятельства. Вам необходимо научиться быть более осмотрительной, Вы слишком доверчивы.
- Постараюсь, - как правило, безучастно соглашалась герцогиня.
При этом Виктор отчетливо понимал, что ни герцог, ни герцогиня не воспринимают всерьез это ее обещание. И это не более чем способ временно прекратить конфликт.
Вначале Виктор ждал, что герцог будет наказывать его во время ссор с супругой, но этого не произошло. Тот лишь неизменно в начале любого разговора с герцогиней бросал раздраженно: "А ну к ней в ноги, мальчик", а потом казалось, переставал даже замечать его.
Поэтому через какое-то время Виктор уже без внутреннего содрогания, а даже с любопытством, словно сторонний наблюдатель, стал следить за поведением герцога и его отношением к герцогине, пытаясь разгадать загадку их столь непростых взаимоотношений. Ему очень нравилась его госпожа, и он никак не мог понять, почему несомненно любящий ее герцог так упорно делает все, чтобы герцогиня явно с трудом выносила даже его присутствие.
А потом произошел случай, окончательно рассоривший супругов.
Началось все с того, что у большой дворовой собаки родились щенки, но молоко не пришло. Двое из трех щенков умерли почти сразу, а третий, самый крепкий лежал на конюшне и тихо скулил. Конюх попытался напоить его молоком из блюдца, но щенок не пил, толи не умел лакать, толи сил у него на это уже не было.
Герцогиня услышала его писк, когда собиралась на верховую прогулку. Узнав об умирающем голодной смертью щенке, она тотчас отложила прогулку, подхватила щенка на руки и унесла к себе в комнаты. Там она велела принести козье молоко, свернула небольшую тряпицу в виде трубочки, смочила ее в молоке и сунула щенку в рот. Тот тут же начал сосать. Герцогиня была довольна. Виктор заворожено наблюдал за ней. Такой радостной и счастливой он не видел ее никогда. Она не отходила от щенка около двух дней, лично кормя его, грея, массируя ему животик и убирая за ним. Еще слепой щеночек доверчиво полз к ней, тыкался ей в руки, и рядом с ней сразу замирал и переставал скулить.
Как только приехал герцог, герцогиня выбежала к нему на встречу и, с лучезарной улыбкой и сияющими от счастья глазами, стала рассказывать, как ей удалось спасти щенка от неминуемой смерти, видимо, не ожидая того, как он на это прореагирует.
Проронив: "Вы что притащили эту тварь в свои апартаменты, миледи?", герцог стремительно прошел к комнатам герцогини. Там он схватил беспомощного щенка за задние лапы и под его громкий скулеж потащил к выходу.
- Милорд, куда Вы его понесли? Зачем? - герцогиня попыталась схватить супруга за руку, но тот грубо оттолкнул ее.
- Я не потерплю, чтобы наш замок Вы превращали в псарню.
- Милорд, дайте его мне, его нельзя так держать, я сама его отнесу, куда скажете, отнесу, дайте, пожалуйста…
- Вы решили примерить на себя роль псаря, миледи? Неужели Вы думаете, что я позволю это моей супруге? Не позорьтесь. Идите к себе, молитву лучше какую-нибудь прочтите.
- Милорд, Вы вывихнете ему так лапы… прошу Вас, ну возьмите его по-другому, - в голосе герцогини послышались слезы.
Ничего не отвечая ей, герцог вынес щенка из замка, прошел на конюшню и, размахнувшись, с силой бросил щенка в угол. Щенок взвизгнул в воздухе, ударился о стену, дернулся и замер. Герцогиня, шедшая следом за герцогом, хотела броситься к нему, но герцог жестко схватил ее за плечо, после чего обернулся к конюху:
- Разберись с ним.
Конюх тут же склонился над щенком, а потом поднялся.