* * *
Широкая тропа, обнаруженная Маргаритой по другую сторону ручейка, становилась все заметнее, ровнее и утоптанней. "Ну вот, наконец-то! Ясно же, по такой тропинке ходят люди, и ходят часто: вон какая она - ровная дорожка!.. Наверняка выведет на дорогу или хотя бы на проселок… А потом в какую сторону? Ну, ладно, выйду к какой-нибудь деревне, а там спрошу. Наверное, еще не очень поздно…"
Было уже темно - настоящая ночь. Где-то ухала сова и Маргарита прислушивалась, сжимая в руке зажигалку, не слышится ли волчий вой. Но не слышала ничего, кроме уханья совы и собственного дыхания и шагов, шуршания по сухой хвое. Она шла уже довольно долго, начинала уставать и старалась не бояться, но вспомнились слова: "Там-то уж ни дорог, ни поселков, заблудишься в две минуты, и тропинки такие, что и не разглядишь…"
- Ну вот же - нормальная тропа, - шептала она себе. - Как же так могло получиться? Не может быть, чтобы я перешла шоссе! Мистика какая-то!.."
Вдруг тропа расширилась, под ногами зашелестела трава, в лицо дунул ветер и пахнуло открытым пространством и Маргарита увидела, что вышла то ли на луг, то ли на очень большую поляну. Над головой виднелось небо - серо-синее, в рваных тяжелых облаках, и на фоне его тусклой синевы проступал неровный черный контур верхушек сосен. Пространство казалось настолько большим, что она даже начала искать глазами огни города, надеясь, что вышла на те самые луга, что спускаются к Днепру. Но немного света оставалось только в высоте, по сторонам же темнота была непроглядной. Маргарита сделала еще шаг, под ногой чавкнула жижа и она испугалась: "Болото?! Кранты!!" Сыростью не пахло, но… ничего, ничего абсолюто не было видно - точно: хоть глаз коли…
Свет зажегся так внезапно и близко, что она вздрогнула. Горячий желтый свет пробивался сквозь шторки в цветочек и освещал некрашенные покосившиеся ставенки. "Деревня… Наконец-то! Я вышла к какому-то поселку! Какие-ни есть, а все же люди, не бросят городскую дуреху не произвол судьбы…"
Раздался скрип несмазанных дверных петель и звонкий лай - похоже, собачка была маленькая. Из открытой двери упала полоса такого же горячего желтого света, но дверь эта располагалась с другой стены дома, и этой открытой двери Маргарита не видела, а видела только крылечко в три ступеньки, и на эти ступеньки легла бесформенная тень открывшего дверь, а собачка - действительно маленькая - закрутилась возле ног хозяина, потявкивая.
- Кто-й то там? - раздался скрипучий старческий голос, непонятно - мужской или женский.
- Извините, - закричала Маргарита. - Я заблудилась! Я городская, ничего здесь не понимаю…
- Не голоси, я, поди, не глухая, - заворчал голос. - Ясно, что городская, ни один деревенский дурак в такую глухомань не забредет… Ну, заходи, городская, не через ночь же нам говорить…
- А собачка ваша?..
- Не тронет собачка, не боись…
Подойдя ближе, Маргарита разглядела жилище: это был один из тех домишек, что еще догнивают кое-где среди русских северных лесов - бревенчатый сруб, высокая крыша с поломанным резным коньком и когда-то расписные ставенки. Доживают в таких домиках древние старики, на ремонт у них нет ни денег, ни сил, да и сами они часто не понимают уже, где они и отчего так задержались на этом свете…
"Ну и избушка! Куринных ножек не хватает!" - думала Маргарита, подходя к двери, потому что домик и правда был таким, каким в детских книжках изображают избушку на курьих ножках.
На крылечке, придерживая открытую дверь, стояла невысокого роста старушка, ничуть не похожая на Бабу-Ягу: личико у нее было хоть и морщинистое, а кругленькое и даже румяненькое, носик - маленький и вздернутый, длинные зубы изо рта не торчали и костяной ноги не наблюдалось. Одета старушка была в те непонятные длиннополые одежды, в каких и ходят старушки в таких забытых Богом и людьми деревнях, а голова ее была повязана, по стародавнему русскому обычаю, двумя платками: нижним белым, закрывающим лоб и щеки, и цветным, из-под которого выглядывает контур белого. Правда, цвет в данном случае уже не просматривался и платок казался черным. У ног старушки вертелась рыжая лохматая собачка и весело таращилась на неожиданную гостью, словно говорила: "Во, как славно-то, в кои веки гости к нам…"
- Ну, заходи, заходи, невдаха, - приглашала бабулька, - отдохни маленько…
- Мне бы вернуться побыстрей… - и тут Маргарита почувствовала, как сильно она устала.
- Вернешься-вернешься, - старушка глядела доброжелательно и с сочувствием. - Только обождать надо, а то гляди, темень какая! Как луна выйдет, так и пойдешь.
- Луна? Тучи же, все небо закрыли. Как луна выйдет?
- Выйдет-выйдет, - заулыбалась старушка. - Я уж ее попрошу. А ты заходи. Да не бойся, я тебя не съем. А то говорим ночью под небом - мало ли, кто услышит…
"Есть такие люди - хуже зверей", думала Маргарита, поднимаясь на крылечко и пригибаясь под низкой притолокой двери. - "Странная какая бабулька… Как я устала-то, мама дорогая… Как же я дойду-то? И неизвестно еще, сколько идти. Глухомань, говорит… Так и кто может нас тогда услышать?.."
Избушка - одна квадратная комната без прихожей - снаружи выглядела маленькой, почти игрушечной, этакий покосившийся, почерневший от времени теремок, внутри же оказалась гораздо просторнее, чем можно было предположить. Конечно, не хоромы, но места хватало и для русской печи, хоть и уменьшенных размеров, для столика возле окошка и двух табуретов по сторонам, длинной широкой лавки у одной стены и огромного черного, обитого железом по углам, сундука у стены напротив. Столик покрыт был скатертью из неотбеленного полотна, вышитой красными и черными петухами. Посреди стола пыхтел самовар, пуская из трубы дым, который поднимался к низкому потолку, но не клубился там, а куда-то исчезал - наверное, в потолке были дыры и туда-то и вытягивало дым. На подоконнике горела свеча в глинянном черепке, обтянутом лоскутом тканной золотом церковной парчи - от этого свет и получался красно-желтым, и требовалось совершенно невероятное усилие воли, тобы отвести взгляд от этой светящейся изнутри парчи. Только шторки на маленьком окошке были обыкновенные, какие часто нравятся старушкам - ситец в мелкий цветочек. Несмотря на то, что горела всего одна свечка, и то приглушенная импровизированным абажуром, было светло, и Маргарита разглядела стены, увешанные пучками сушеных трав, ухват возле печи и глинянные горшки там же, деревянные бадейки возле двери и неподвижную сову на выступе печи под потолком. Как и положено сове, птица таращила круглые желтые глаза. "Чучело" - подумала Маргарита. В этот момент сова моргнула и повернула голову, уставясь на вошедшую, словно говоря: "Сама чучело!" Нигде не было видно кровати и Маргарита решила, что бабулька спит на печи: "Ну, тогда она спортсменка - в ее-то немалые годы карабкаться наверх…"
Дверь захлопнулась за спиной, Маргарита посторонилась, чтобы пропустить бабульку вперед, но та уже стояла у стола, сложив руки животе, как это часто делают сельские женщины и, улыбаясь, разглядывала свою гостью:
- Проходи, странница, садись, чайку попьем. Успела ты ко второму самовару, первый-то у меня весь выкипел. Задремала я, не углядела, он и выкипел весь. Вот только нету у меня ничего к чаю-то: пеку теперь редко, гостей-то и не бывает, почитай…
Маргарита села на табурет напротив хозяйки, самовар закипал и от него исходило тепло, от которого клонило в сон. Травы на стенах тоже пахли - каждая по-своему, но гармония запахов получалась необыкновенная и пьянящая, как вино. "Живет бабулька одна, скучно ей, и поговорить не с кем. Теперь заболтает. Надо терпеть…"
Старушка достала откуда-то - Маргарита и не разглядела, откуда - две большие чайные чашки, да какие! Снежно-белый тончайший фарфор расписан был сценами из придворной жизни, кавалерами со шпагами и дамами с веерами - снаружи, и красными и розовыми розами - изнутри. Ручки и волнистые края облиты были тем желтым цветом, какой ни с чем не спутаешь - золото. Так же непонятно откуда появились два таких же блюдца.
- Не из коллекции ли императрицы Екатерины ваши чашечки? - прошептала потрясенная Маргарита.
Старушка крутила чашки в руках, словно это был копеечный фаянс из сельпо и разглядывала их так, будто только что увидела, будто не замечала раньше их роскоши или не подозревала об их музейной ценности:
- Екатерины? Да нет, это я как-то давно очень сторговала у одного коробейника. Уж больно они мне приглянулись. Две штуки…
И она задумалась, словно вспомнила что-то очень давнее и очень важное для нее, и даже как будто погрустнела. Потом вздохнула, поставила чашки на стол:
- А теперь вот для гостей держу. Только редко гости наведываются.
И она стала заваривать чай, бросая щепотки трав прямо в самовар, приподнимая крышку, и что-то при этом приговаривая. Когда она закончила и погладила самовар по медному боку, Маргарита спохватилась: "Откуда же она брала травы? На ней даже нет передника с карманами… Да и бросала она их туда обеими руками, а чем тогда приоткрывала крышку? Ну и бабка! Забавно… И, сдается, там - что угодно, кроме чая. Так что не чай это, строго говоря, а отвар… Чем-то еще напоит?.."
Она стала расстегивать ветровку, потому что становилось жарко, и рука наткнулась на набитые карманы:
- А у меня конфетки есть, хотите? - и высыпала на стол пригоршню карамелек в ярких обертках.
Старушка метнула на нее быстрый испытующй взгляд:
- Карамельки? Это хорошо… - и наклонилась к столу, разглядывая кучку. - Ишь ты, какие красивые теперь бумажки делают…
Собачка у двери закрутилась, подошла к печи и тявкнула. Старушка всплеснула руками:
- Охти! Хорошо, что напомнила! А то и забыла я! У меня ж пирожок есть! Вчерашний, правда, и всего половинка, да он в печи сидел, поди, не усох…
Она взяла деревянную лопату на длинной ручке - такими в русских народных сказках вынимают хлеб из печи - и вытянула из печного зева уже лежащий на блюде "пирожок" размером немного поменьше тележного колеса и вышиной в две ладони, румяный и красивый, как с выставки кондитерского искусства.
- Вот, - и поставила блюдо на стол. Так же, как и чашки, появился нож. Правда, в отличие от чашек, в ноже не было ничего особенного - за исключением того, что и слепой бы разглядел, что этому ножику с кованным лезвием - лет пятьсот. - Вот этот кусочек - с дичью, - она стала нарезать пирог. - Вот этот - с грибами… Вот этот - с малиной.
- Как же вам удается, чтобы вкусы и запахи не смешивались?
- Да как, - пожала плечами старушка. - Научилась. За столько-то лет…
Сахару не было, и хозяйка даже речи не завела о сахаре: мол, кончился, или не употребляет она сахар, или пенсии не хватает - будто и нет такого продукта на свете.
Да и нужды в нем не было: букет травяных, ягодных и бог его знает каких еще ароматов поднимался из чашки, розы едва виднелись сквозь золотисто-пунцовую жидкость, и сахар этот вкус только испортил бы. "Приврала бабка, однако, насчет вчерашности пирожка, где бы он ни сидел, а выпечен он только что…"
- Я никогда ничего вкуснее не пробовала, - призналась Маргарита. - А у меня вот руки из такого места растут, что и не знаю, руки ли это… Ничего не умею стряпать. Сколько раз пыталась, думала, ну, попорчу продукты, зато научусь. Ничего подобного. Барбос доедал, конечно, не выбрасывала. И пробовать перестала…
Старушка тихонько и удивительно мелодично для ее возраста засмеялась:
- Да тебя, видно, некому было научить. Знаю я, как ныне пекут. Разве это выпечка? Да только тебе это и не надобно, стряпать-то. Ты не руками, ты головой работать сподоблена…
Маргарита застыла с чашкой в руке:
- Головой? Да я дура набитая, ничего не умею. Ни головой, ни руками….
- Это ты от отчаяния так думаешь. Неудачи тебя обложили, как охотники волка - флажками. Что, не так?
- Так… - Маргарита поставила чашку на стол. Становилось интересно и страшновато. - "Уж не цыганка-гадалка ли это?.. Ага, цыганка - одна - в глухом лесу? Не смешно… Жизненный опыт, по глазам угадала…" - Так они меня с детства преследуют, неудачи-то.
- Вот-вот, с детства. Ты и запуталась в них, как рыба в тенетах.
- Что же делать? Как старый волк - нырнуть под флажки?
Старушка опять засмеялась тихо:
- Можно и так. В волка, что ныряет под флажки, охотники не стреляют.
Маргарита почувствовала, как пот выступил на спине: "Что за бабка такая? Что это за деревня?"
Тем временем бабулька, снова удивляя свою гостью, вынула откуда-то - наверное, из кармана - деревянную черную трубку и кисет и принялась выгребать из кисета, выскребая его по углам, остатки табака и вздыхать, что табачок закончился, вот и на одну трубочку не наскрести. Маргариту эта трубка почему-то развеселила, хотя бабка была странной, очень странной.
- У меня есть сигареты, - сказала она старушке. - Сигаретный табак подойдет для трубки?
- Подойдет, отчего же не подойдет…
Ловко разломив сигарету, бабулька набила трубку, прикурила от свечи и выпустила облачко дыма, смакуя:
- А ты, значит, тоже покуриваешь?
- Да, вот, - замялась Маргарита. - Жизнь такая… Пыталась бросить, да не получилось…
- А это потому, что на самом деле ты не хотела бросить. Ну, так какая же такая жизнь завела тебя в леса дремучие, в чащобу непроглядную?
Маргарита вздохнула. И рассказала, как приехала к тетке на дачу подлечить душевные раны, собраться с мыслями и попытаться придумать, как жить дальше - да и заблудилась.
- Так ты вон откуда идешь! Далеко… Ну, ничего…
Сова завозилась, захлопала глазищами, распушила перья, хлопнула пару раз крыльями и успокоилась снова. С печи послышалось звонкое "мяу", показались сначала два светящихся зеленых глаза, а затем и обладательница этих глаз - большая черная кошка, спрыгнула на пол, еще раз сказала "Мяу" и прыгнула на колени к Маргарите, мурлыча, свернулась клубком и прикрыла глазищи.
- Эва! - удивилась старушка. - Никогда к незнакомым не шла, это тебе знак добрый.
- Что за знак? - Маргарита гладила кошку и чувствовала, как слипаются глаза.
- Знак добрый, - услышала она шепот. - Прорвешься, как волк за флажки. Будет тебе удача. Только не бойся - за флажки…
Маргарита посмотрела на кошку - та открыла глаза и снова их закрыла, мурлыча при этом так звонко, что мурлыканье ее отдавалось вибрацией в руке. "Удача? Хорошо бы…" Она подняла глаза на старушку, чувствуя, что уже спит, и что глаза у нее открыты только потому. что не успела их закрыть, уснув мгновенно. Пол качнулся, она чуть не упала с табурета, сова опять хлопнула крыльями, а свеча затрещала, рассыпая искры, и на миг перед Маргаритой предстало видение: вместо старушки перед ней сидела за столом розовощекая темнобровая молодица лет двадцати, с зелеными глазами и русой косой, в сарафане и вышитой рубахе, и смеялась беззвучно, скаля ровные белые зубы. Не то что бы она была ослепительно красива, но ни один мужчина - ни безусый юнец, ни зрелый муж - не удержался бы от соблазна хоть попытаться поцеловать ее в румяные сочные губы, даже и ценою жизни, не говоря уже о пощечине, потому что пощечина стала бы наградой - прикосновением руки к щеке, почти лаской…
Маргарита тряхнула головой и наваждение исчезло. Старушка сидела напротив и внимательно смотрела. Трубка в руке ее погасла. На столе не было уже ни чашек из императорского сервиза, ни пирога. Лежали карамельки и пачка сигарет.
- Я, кажется, задремала…
- Ничего. Ну, пойдешь? Луна вышла.
Они вышли на крылечко. Небо действительно очистилось, звезды сияли ярко, как перед морозом, а луна, почти полная, щедро освещала бегущую прямо от крылечка в лес тропинку. Было безветренно, свежо, но не холодно, и очень тихо.
- Ну, вот, - сказала старушка. - Вот тебе тропинка. Пойдешь по ней и выйдешь прямо на тракт. Не переходя, поверни праворуч, и там скоро будет остановка. Ежели поспешишь, успеешь на автобус. Он тебя как раз до вашего поселка довезет.
Маргарита вздохнула, застегивая ветровку:
- Спасибо вам.
- Да чего уж.
- А что это за деревня? Или село? Чтоб хоть знать, куда меня занесло…
- Нету тут никакого села, - тихо ответила старушка. - Одна живу.
- Как нет села? Один ваш домик посреди леса?
- Да. Ты вот карамельки забыла, и табачок тоже., - и она протянула руку ладонью вверх.
- Не надо, оставьте себе. Как же так - совсем одна живете? А если случится что? Заболеете?..
- Спасибо и тебе - за табачок и конфетки… Я не болею, никогда. - старушка уже не улыбалась и смотрела так, словно прощалась с дорогим ей человеком. - Ты иди, а то луна опять спрячется. Не бойся, никто тебя не обидит.
Маргарита вздохнула снова - вступать в ночной лес было страшновато.
- Не бойся, - услышала она снова. - Никто тебя не обидит.
- До свидания.
- До свидания, - засмеялась вдруг старушка молодым звонким смехом. - Может, и свидимся, раз "до свидания"…
Тропинка, пряменькая и ровненькая, как ухоженная дорожка в саду, вывела ее вскоре к асфальтированному полотну. Не переходя дороги, как и было сказано, Маргарита повернула вправо, сделала несколько шагов и вернулась: хотела запомнить место, отыскать хоть какие-нибудь ориентиры, чтобы потом распросить теток, что это за место такое. Однако не только не обнаружила ничего сколько-нибудь примечательного, могущего послужить ориентиром, но и самой тропинки не увидела. "Как же так, такая широкая тропа, не может быть, чтобы не увидеть ее, луна светит, как фонарь…" Но тропинки не было, словно и не было никогда: сосново-еловый темный лес с густым подлеском подступал прямо к дороге. "Ну, ладно. Посмотрю, сколько времени займет путь до остановки…" И тут же вспомнила, что в часах села батарейка. "Надо достать старые механические, правда, их надо беречь от воды и удара… Куда же я забрела-то? Какая странная бабка… Сколько же я у нее просидела?.. Надо считать шаги…"
Но, едва увидев бетонный козырек остановки, она так обрадовалась и прибавила шагу, что не только перестала считать шаги, но и напрочь забыла, до какого числа дошла в своем счете. Скамейки не было, пришлось стоять. В ночной тишине шум мотора автобуса послышался раньше, чем видны стали огни фар. Подкатил исцарапанный, в разноцветных заплатах краски, трудяга пенсионер ЛАЗик. В середине салона дремали несколько человек, судя по одежде и обилию корзин - поселяне, направляющиеся на рынок. Водитель, пожилой седоусый дядька, взглянул на Маргариту удивленно.
- Мне до поселка медиков… Вы там проезжаете?
- Проезжаем… Дачи, что ли?
- Да-да… Далеко ехать? Сколько?..
- Сколько… - проворчал водитель. - Нисколько! Ты чего тут делаешь-то, городская?
- Да заблудилась я. А… а что?
- Ничего. Пешком шла?
- Да. Только я не сюда сначала пришла. Я по лесу блуждала. А потом вышла к… не знаю, я видела только один домик, там старушка такая странная живет, у нее сова, черная кошка и рыжая собачка. И трубку курит.
- Собачка?
- Нет, старушка.
Водитель чертыхнулся сквозь зубы:
- Ты к ней в избу заходила?
- Да…
- Ела-пила чего-нибудь?