И тогда же он решил, что самый подходящий момент - Новогодняя ночь. Рождество - семейный праздник, а на Новый Год можно и пойти куда-нибудь. Когда он предложил ей встречать Новый Год вдвоем в пустом доме, она взглянула на него такими глазами, что испугался: откажется. Но она согласилась. Он купил накануне конфет, пирожных, китайской еды в бумажных коробочках из китайского ресторана, долго сомневался, наконец решился и купил бутылку безалкогольного шампанского - а то что ж это за Новый Год - без шампанского… Вытер в доме пыль и протопил камин - чтобы не так было холодно на следующий день.
Шел снег. Они встретились на площади в центре и добрались до дома на такси. Рыжая с любопытством смотрела на его пустые руки - "А где же угощение?" - хотелось ей спросить. Она была приятно удивлена, увидев в доме накрытый как положено стол и свечи в тяжелых бронзовых канделябрах. Было холодно, но дров оставалось еще много, он растопил камин и включил электрический обогреватель.
Рыжая была оживленна и говорлива, и красива, как никогда раньше, но напряженна. "Чего она боится? - подумал он с досадой. - А если боится и не доверяет, то зачем согласилась? Или привела бы с собой кого-нибудь, я же не настаивал, чтобы обязательно только вдвоем…" Он водил ее по комнатам, рассказывая о каждой вещи, показывал фотографии и живописные портреты предков.
- Как в музее, - сказала она. - А я своих дедов-бабок и не знаю почти. А прадедов - так и вообще будто не было… - они стояли возле пианино. - Ты можешь сыграть что-нибудь?
- Я не готовился, - растерялся он. Но синие глаза Кари оказались сильнее смущения.-
Попробую…
Под утро они смотрели телевизор и Кари задремала на диване. Проснулась, когда было уже светло и угли едва тлели в камине. Под головой у нее была подушка и она была укрыта мягким шерстяным пледом. Ее кавалер готовил тосты в кухне.
- Ты спал?
- Спал.
"Врет, - подумала она. - Ничего он не спал - глаза красные и веки опухшие. Чудило…"
Он проводил ее до самого дома, до подъезда. Она выглядела не так ярко, как накануне вечером, но от этого казалась ему более естесственой, а потому более красивой. Тогда же он подумал, что, может, она не такая уж и глупая, просто ей не повезло с кругом общения… Она словно услышала его мысли, а может, думала о том же - о везении:
- Тебе повезло с бабушкой. Это такой редкий случай, чтоб попалась такая классная бабка.
Он улыбнулся ей в ответ:
- Мне кажется, я вообще везунчик. Удача не оставляет меня - с детства и до сих пор.
- Ты смешной, - улыбнулась она тоже. - Благородный рыцарь. Ну, пока…
Она ушла, и они как-то так и не договорились о встрече. Он стоял у ее подъезда и ждал, что сейчас она выбежит и спросит, когда они встретятся и где, и не сходить ли им вместе в кино, или еще что-нибудь, какую-нибудь ерунду - но чтобы выбежала, а может, позовет в квартиру, познакомит с родителями… А что такого страшного в знакомстве с родителями?.. Но она не вышла. Он стоял, пока не замерз…
За все рождественские каникулы она так и не позвонила. Он ждал начала новой четверти, как никогда и ничего еще не ждал в жизни. Думал: может, ее увезли на каникулах куда-нибудь так быстро, что она не успела позвонить, или заболела, или еще что-нибудь случилось…
Но утром первого учебного дня, войдя в класс, он увидел ее не за их общей партой, а через ряд, у окна, и рядом с другой девчонкой. Обе засмеялись, увидев его.
Он не знал еще, в чем дело, но холод пробежал по спине - Рыжая Кари осталась сидеть за другой партой, и атмосфера накалялась напряжением…
Прозвенел звонок, и к нему подошла Толстая Берта - девчонка неглупая и ранимая, как все третируемые подростки; практически один был у Толстой Берты значительный недостаток - габариты, вызванные врожденным нарушением обмена веществ, так что никакие диеты ей не помогали.
- Можно, я сяду с тобой? - спросила она тихо, вид у нее был обиженный. - Я осталась без места…
И она кивнула в сторону парты у окна.
На перемене он услышал шепот в спину:
- Благородный рыцарь, эй!.. Целая ночь в пустом доме, вдвоем и - ни-ни! Ты правда такой порядочный или просто дуралей?.. Ты думаешь о чем-нибудь, кроме музыки?..
У него похолодело лицо и онемели губы. Рыжая Кари, которую он привел в дом своей бабушки, как в храм, для которой играл на пианино так хорошо, как умел - впервые перед кем-либо, кроме бабушки и после долгого перерыва, которую укрыл пледом, чтоб не замерзла, когда заснула, а сам сидел остаток ночи и смотерл на нее - синеглазая барби, точеный идеал, смеялась, глядя ему в глаза, и группировавшиеся вокруг нее девчонки тоже смеялись.
- Надо же, - слышалось оттуда. - Какие бывают еще кавалеры! А у тебя не найдется приятеля такого же ненормального? Или ты один такой? А что ж ты нам так до сих пор не поиграл? Ты вообще умеешь играть, а, Музыкант?..
Он посмотрел на Толстую Берту - она стояла у окна, в стороне от компании:
- А ты почему не с ними?
- А ты меня когда-нибудь с ними видел? - фыркнула та. - Ну и почему я должна быть с ними сейчас?
Берта оказалась единственной, кто не смеялся, единственной из девчонок. Как реагировали на растоптанный секрет мальчишки, он не замечал. Он ничего больше не замечал и не слышал до конца уроков. "Как же так? - стучало в голове. - Зачем она так? Чем я ее обидел? Что сделал неправильно? Если ей что-то не понравилось, могла бы сразу сказать, так было бы честно. Конечно, не было речи о том, чтобы никому не говорить, но ведь это так понятно!.. Почему? Зачем она так?!…"
Вечером, когда мать позвала к ужину, отец отложил газету:
- Ты ничего не хочешь нам сказать?
Он поднял глаза от стакана с водой:
- Что ты имеешь в виду?
- У тебя проблемы?
- Нет.
- Но это же очевидно.
- Пустяки. Пройдет.
- Послушай-ка… Конечно, это твой дом, но все-таки… Я знаю, в Новогоднюю ночь ты приводил туда девушку. Твои сегодняшние проблемы не связаны с этим?
- Частично, - он сжал стакан в руке, пытаясь унять дрожь.
- И насколько же частично?
Он молчал, не зная, что сказать.
- Я надеюсь, - продолжал отец тихо. - Ты принял надлежащие меры предосторожности, чтобы не возникло нежелательных последствий. Ты понимаешь, что я имею в виду? Вы теперь все такие ранние и грамотные не по возрасту…
Стакан лопнул в руке юноши, а он продолжал сжимать пальцы, еще глубже вонзая осколки себе в руку:
- Если бы мы жили в девятнадцатом веке, - процедил он сквозь зубы и выражение его глаз стало таким, что отец испугался - перед ним сидел взрослый человек, из руки которого текла на скатерть кровь. - Я вызвал бы тебя на дуэль. Несмотря на то, что ты - мой отец. Извини, но неужели ты не понимаешь, что эти твои слова - оскорбление?!
- Прекратите! - закричала мать. - Магнус, что ты делаешь! Разожми ладонь! Ты проткнушь себе руку насквозь!..
Руку он прорезал не насквозь, но через час пришлось ехать в больницу, потому что кровотечение не прекращалось. Дежурный врач посмотрел и присвистнул:
- Рентген!
И начал вызывать по внутреннему телефону микрохирурга, анестезиолога и велел медсестре готовить малую операционную. Мать заволновалась:
- Что?!
- Что? Зашивать!
Он провел в больнице двое суток. Отец казнился и просил прощения и - он слышал - все приставал к врачу, в коридоре, шепотом:
- Вы понимаете, мальчик играет на фортепиано, это дурацкий несчастный случай… он сможет продолжать играть? Рука восстановится?
Врач кривился в ответ:
- Нерв задет, так что… не знаю. Связки целы. Будем надеяться.
В школе вокруг него образовался непонятный ореол - одновременно и сочувствовали, и посмеивались. В нем по-прежнему видели безобидного чудака, но теперь ситуация осложнилось - ему казалось, что его считают не просто безобидным чудаком, а чудаком, над которым можно безнаказанно смеяться. Он закрылся в себе и не реагировал на реплики - настолько, что иногда не слышал задаваемых ему учителями вопросов, и это тоже вызывало смешки. Он не понимал причины такой перемены отношения к нему Кари - ведь, в конце концов, это она первой заговорила с ним. Тогда почему, зачем выставлять его посмешищем пред всем классом?!
Однажды после уроков, на выходе, его догнала Толстая Берта:
- Подожди! - ей было тяжело идти быстро. - Слушай, я хочу сказать тебе одну вещь, чтоб ты знал… Над тобой смеется группа идиоток, а не весь класс. Парни обалдели от такого ее поведения. Если бы кого другого, но чтоб тебя так… Любая девчонка мечтает о таком к ней отношении. Чего ей надо-то было?… А "благородный рыцарь" - прими это, как титул.
"Да мне наплевать на всех вас!" - чуть не крикнул он ей в лицо, но вовремя сдержался: Берта была умнее многих других и, в сущности, была несчастным человеком. Даже если она и завидовала чужой красоте и успеху, виду не показывала и уж тем более не делала гадостей, и теперь, как могла, выражала солидарность.
- Что у тебя с рукой?
- Порезался.
- Ты уже столько времени ходишь с повязкой.
- Глубоко порезался.
- Рука-то не пострадает?
- Надеюсь.
- Ну, ладно. Крепись… - с тем Берта развернулась и поковыляла в противоположную сторону.
"Задружить с толстухой, что ли? - подумал он, глядя ей вслед. - Она неплохой человек… - он вздохнул. - А потому не будем портить ей жизнь еще сильнее…"
К началу марта стало ясно, что рука, если даже и восстановится полностью, то не скоро и нелегко: пытаясь взять две октавы, он не чувствовал мизинца и безымянного пальца, а ладонь немела. Отец страдал так, что он не знал, чем его утешить и говорил, что виноват совсем другой человек, и что в пианисты он, в конце концов, не готовился, а петь можно и с порезанной рукой…
Но тогда же случилось такое, чего он не ожидал и к чему готов не был. Он так и не понял, почему, но по школе - даже не по классу - поползли слухи о легкомысленности и доступности Рыжей Кари. Настолько, что ученики старших классов стали делать ей недвусмысленные предложения. Она, по обыкновению, смеялась, кокетливо возмущалась. Потом оказалось, что все гораздо серьезней - кто-то начал говорить, что видел ее там-то и с тем-то, а кто-то утверждал, что сам был с ней - "наедине". И наконец он услышал собственными ушами:
- Да ладно! С ним ходила, значит, а со мной что? Может, тебе заплатить?
- Я никуда ни с кем не ходила! - в ее голосе зазвенели слезы.
- Брось! Все говорят! Что, Музыкант тебе не заплатил - так ты на него обиделась?
Можно было бы сразу дать по морде - но разговор происходил за дверью и стало бы ясно, что он подслушивал. Он заметил тогда, что Кари изменилась - она не смеялась больше, и выражение глаз ее стало постоянно испуганным и напряженным - затравленным, как у человека, отовсюду ожидающего подлости. Как-то раз, кагда он намеревался войти, она выбежала и они столкнулись в дверях - глаза ее полны были слез.
- Что, доволен? - крикнула она ему. - Доволен, да?
"Дура ты несчастная, - подумал он, глядя ей вслед. - Чем я могу быть доволен?.."
Тогда он начал прислушиваться и следить за взглядами и жестами. "Мне наплевать на тебя, - говорил он себе. - Дело не в тебе. Дело в моем отношении к тебе - том отношении, от которого ты ничего не оставила…"
Наконец однажды в туалете - а где еще можно подслушать такое? - ему удалось подслушать сплетничащих учеников из параллельного класса - они обсуждали достоинства внешности Кари и тот факт, что ничего такого ни у кого с ней не было, а как хотелось, но она, конечно, стервочка, "нагревалка", и вообще - надо подкараулить ее где-нибудь и… Наверное, Музыкант ей не понравился, и теперь она смеется над ним, конечно - у него-то опыта нет, откуда - он учится, а она, поди, все уже хорошо умеет, неплохо было бы проверить…
Он узнал их по голосам и остановил на выходе:
- Есть разговор, коллеги. Пройдемте вон туда.
- Зачем туда? - переглянулись те. - Там народу полно.
- Вот именно. Для этого.
Юноши замялись.
- Так что же?
- Слушай, - заговорил один. - Ты… это… Ты тут ни при чем. Ты услышал, чего мы там болтали? Забудь!
- Не получится.
Он говорил нарочито громко и на них стали оглядываться и подходить. Через пол-минуты они были уже в центре внимания.
- Я хочу, - громко сказал он. - Чтобы вы при всех повторили то, что только что говорили, будучи одни, извинились бы и сказали, что все сказанное вами - грязная ложь.
Наступила тишина: это было что-то новенькое в истории школьных разборок! А главное - в центре этой разборки оказался тот, кого менее всего ожидали там увидеть.
- Да ну… - пробурчал один. - Что ты, не знаешь, о чем болтают парни в сортире? От других еще не такое можно услышать!
- Другие меня не интересуют. Или вы делаете то, что я сказал, или вы - сплетники, брехуны и сексуально озабоченные пошляки. Ну!
- Магнус, да ты что? - выступил кто-то из его класса. - Чего ты за нее заступаешься? Она тебя на смех подняла перед всеми! И где она? Она тебя сейчас даже не слышит! - и все стали оглядываться, ища виновиницу конфликта.
Круг сомкнулся уже довольно тесный и он, обернувшись, без труда достал пославшего реплику и ткнул его пальцем в грудь:
- Ты - молчи. Тебя не спрашивают.
Расталкивая локтями стоявших впереди, пробился еще кто-то. За него заступались, одноклассники были на его стороне, но он этого не замечал:
- Магнус, ты послушай! Мы знаем, что ты вел себя с ней именно как рыцарь, потому что тебя мы знаем уже девять лет, а ее… Ты из-за нее руку вон распорол до кости, играть-то теперь сможешь?.. О таких встречах молчат - что бы там ни произошло. Если она так обгадила тебя, то что было бы с тем, кто и правда бы попытался?..
- А может, - усмехнулся один из тех двоих, из параллельного. - Ей как раз это и не понравилось? Может, она как раз хотела, чтоб ты попытался? А ты так ее разочаровал!
Послышались смешки.
Он зажмурился и ударил говорившего кулаком в лицо - так сильно, как позволили отчаяние и боль оскорбленного чувства. Он никогда раньше никого не бил, и драться не умел - на обучения боевым искусствам так и не удалось выкроить время. Но он обладал уже приличным ростом и соответствующим этому росту весом, а пострадавший не ожидал удара - никто не ожидал бы удара от Музыканта - и потому не удержался на ногах и упал на пол: от неожиданности его даже не успели поддержать… Удар пришелся по брови, и кровь потекла, пугая своим изобилием.
- А это тебе! - он отвесил еще одну плюху - тому, другому, но тот успел уклониться, удар смазался по скуле и оказался не столь впечатляющим.
Пострадавшего поднимали с пола и прикладывали платок к ране, а кто-то из одноклассников подскочил и попытался схватить его за руку: может, испугались, что теперь он, как взбесившийся слон, пойдет громить всех подряд… Он тряхнул рукой и освободился. К ним уже бежали и что-то кричали учителя.
- Да ты что?! - закричал ему кто-то прямо в ухо. - Она тебя не стоит!!
- Я знаю, - ответил он спокойно и обвел глазами всех. - А теперь слушайте! Своими сплетнями вы оскорбляли не только ее, но и меня. Я требую эти сплетни прекратить. Иначе стану бить морды всем - без разбора. И вам - тоже!
И он ткнул пальцем в группу притихших и вытаращивших глаза девченок.
Конфликт замяли. Пострадавший пострадал не сильно - ему наложили всего один шов, заклеили рану пластырем, а Магнус пришел попросить у него прощения. Они пожали друг другу руки.
- Ну, - сказал юноша. - Ты и удивил нас! Если ты еще научишься драться, как следует, то вообще…
У другого синяк на скуле едва был заметен:
- Ты парень, что надо. Только девку себе выбрал не ту, - и вздохнул. - Да мы все по ней слюни пускали.
- Оставим эту тему, - сказал он тихо. - Отношения выснены, конфликт исчерпан. Не так ли?..
Рыжая больше не появилась в школе, потом все узнали, что родителя перевели ее в частный колледж. Он часто вспоминал ее - а кто не вспоминал бы? Хотел бы встретить хотя бы случайно, на улице, чтобы посмотреть ей в синие глаза и задать тот же вопрос, что задала ему она и что остался последними ее словами, обращенными к нему: "Ты довольна?"… Но встретиться не получалось: то ли она вообще уехала из города, то ли не появлялась на улицах. А ему некогда было бродить по городу, надеясь на случайную встречу.
Его рейтинг в школе взлетел под небеса: ребята не посмеивались больше, а девчонки вдруг разглядели, что Музыкант - высокий и очень симпатичный, а главное - абсолютно надежный парень. И называть его стали по имени, а не произвищем. Хотя, учитывая обстоятельства, и "Рыцаря", и "Музыканта" действительно можно было бы принять, как титул…
В гимнастическом зале школы стояло пианино, и однажды он подошел к нему, открыл крышку и нажал пару клавишь. Бабушка в свое время оказалась права - его рука теперь могла охватить две октавы. Инструмент звучал так себе, да и как иначе он мог звучать, ведь это был не концертный рояль… Он взял несколько аккордов, потом отрегулировал высоту табурета, оглянулся - в дверь заглядывали малыши начальных классов.
- Они хотели, чтоб я им сыграл, - прошептал он малявкам. - Хотите, я сыграю вам?
- Хотим, - ответили те. - А им?
- А они пусть как хотят…
И он сыграл сначала "Вальс цветов", потом несколько вальсов Штрауса, и закончил Седьмой Симфонией Моцарта, так хорошо всем известной, часто звучащей на тех каналах и частотах, где звучит классическая музыка - и считающейся мажорной вещью, но ему в ней слышались надрыв и плачь, которые пытаются заглушить смехом. Вся школа слушала его, забыв про уроки. Никто не знал, что это были любимые мелодии его бабушки. А для него это стало, как избавление от боли - он вычистил и зашил рану, наложил бинты и начал выздоравливать.