"Давай, давай, Сесили! - взвизгнула от восторга Миранда. - И я с тобой наклюкаюсь! Мы вместе наклюкаемся! Не убьет же мама нас обеих сразу?"
"Завидный оптимизм, - пробормотала Сесили. - Похоже на то, что придется идти. Миранда, ты что, решила остаться?"
"А может быть, Глоуэн со мной наклюкается?"
"Не тяни к нему свои цепкие маленькие ручонки! Мой Глоуэн, найди себе другого! - Сесили поднялась на ноги. - Пойдем, безобразница. Где мама, и что ей нужно?"
День пролетел, вечер подошел к концу. На сон грядущий Глоуэн решил позвонить Сесили: "Флоресте не внес никаких новых изменений?"
"Только одно, но очень приятное. Вечером в смоллен мне не придется играть на флейте в Букашечном оркестре. Мои крылья все еще не работают, как полагается. Требуется точная координация движений. Придется тренироваться без конца".
"У бабочек это получается без всякой тренировки".
"Бабочки не стоят на сцене в лучах разноцветных прожекторов, всем на посмеяние".
"Тоже верно".
"Я попросила Флоресте выключить прожекторы, если у меня что-нибудь получится не так. Между прочим, с какой стати ты пытался меня убедить в том, что Уэйнесс Тамм - дурнушка, похожая на мальчика?"
"Разве не так?"
"Разница между твоим описанием и действительностью сразу бросается в глаза".
"По-видимому, я чего-то не заметил".
"Как бы то ни было, я устала, и мне пора спать. Завтра мы не сможем увидеться, но в глиммет, может быть, успеем пообедать в "Старой беседке"".
"Надеюсь! По меньшей мере, во время Маскарада нам ничто не помешает быть вместе?"
"Ничто! Как только я сброшу крылья, встретимся у оркестровой ямы - там, где стоит басовая виола".
Промчались инг и глиммет. Утром в верд сатир Латуюн возглавил движущийся по Приречной дороге парад, знаменующий официальное открытие Парильи.
Начинался повсеместный круговорот ярких красок и веселья: вдоль Приречной дороги выстроились дегустационные киоски, где празднующие могли пробовать знаменитые выдержанные вина станции Араминта, причем покупателям из миров близких и далеких предлагали вино в любых количествах - в бутылях, в бочках и дюжинами бочек. Каждый вечер ряженые пировали за столами, расставленными в Квадратном парке с той стороны, где возвышалась авансцена Старого Орфеума. По вечерам в верд и в мильден Сесили участвовала в сокращенных представлениях "Лицедеев" - в первый вечер она выступала в составе трио, а во второй исполняла на меллокорде аккомпанемент к нескольким попурри мимов-лицедеев.
Поздно вечером в смоллен Парилья достигала кульминации - начинались банкет и "Фантасмагория" Флоресте, за которыми должен был следовать Большой Маскарад, заканчивающийся в полночь торжественным исполнением "Прощальной паваны". Затем, одновременно с ударом гонга, отмечающим полночь, сатир Латуюн должен был спрыгнуть с авансцены, бежать через толпу, забрасываемый виноградом, и скрыться во мраке ночи. Бегством Латуюна заканчивалась Парилья. Снимая маски и напевая старинные песни, сжимающие сердце сладкой грустью, участники карнавала разбредались по домам, и лишь особо сентиментальные личности, напившиеся до слез, оставались встречать рассвет в Квадратном парке.
Планы Глоуэна, надеявшегося провести все это время с Сесили, были полностью нарушены - отчасти Фелицией Ведер, желавшей, чтобы Сесили произвела наилучшее впечатление на инопланетных родственников, и отчасти в связи с обязанностями Глоуэна по отношению к детям консерватора Тамма.
Глоуэн фаталистически смирился с обстоятельствами. На банкете справа от него сидела Уэйнесс, слева - Майло. Арлес, выглядевший достаточно неряшливо несмотря на то, что надел униформу кадета отдела B, сидел за соседним столом рядом со Спанчеттой. Ему предстояло пропустить бо́льшую часть банкета, "Фантасмагорию" и Большой Маскарад в связи с назначением в патруль, и всей своей позой он выражал глубокое отвращение и возмущение. Время от времени он протягивал руку к бутыли, чтобы пополнить свой бокал, но тут же отдергивал ее, предупрежденный безапелляционным жестом Спанчетты, напоминавшим, что трезвость является существенным предварительным условием надлежащего бдительного патрулирования.
Глоуэн, следивший за соседним столом, доверительно сообщил Уэйнесс: "Арлес все время хочет налить себе вина, а Спанчетта не позволяет. Арлес готов взорваться и с каждой минутой ведет себя все более вызывающе. Вполне возможно, что он и Керди пошлют патруль подальше и разопьют бутылку-другую где-нибудь в кустах. О чем мы, несомненно, узнаем, если йипы с яростными воплями заполонят весь парк и начнут резать нам глотки".
Уэйнесс с сомнением покачала головой: "Йипы не отважатся на такой разбой во время Парильи! Это навлекло бы на них всеобщий гнев, даже жмоты разозлятся".
"Жмоты?"
"Сторонники партии жизни, мира и освобождения - ЖМО. Они сами себя так называют. А нас они прозвали "аллигаторами". Но я не хочу сейчас обсуждать политику".
Глоуэн внимательно изучал ее профиль: "Тебе у нас нравится?"
"Конечно! - она искоса взглянула на него, но тут же вернулась к созерцанию тарелки. - Почему бы мне у вас не понравилось?"
"Мне почему-то казалось, что тебе не придется по душе станция Араминта. Или мое общество. В какой-то мере".
Уэйнесс рассмеялась: "О, ты вполне безобиден! А что касается станции... сначала, как только мы сюда приехали, я боялась, что я сама себе покажусь наивной и глупой по сравнению с местными жителями, образованными и умудренными жизнью".
"Но теперь тебе так не кажется?"
"Нет. Спасибо за внимание".
"Не за что".
"Меня всегда беспокоил лицей. В нем очень трудно учиться?"
"Не слишком трудно, если не отстаешь. Хорошим примером может послужить наш герой Арлес. Он намерен стать виноградарем-ферментологом, и два года пытался повысить успеваемость, поглощая бесчисленные галлоны вина. Естественно, на экзаменах он позорно провалился".
"Любопытно! Каким образом это наблюдение относится ко мне?"
"Нет-нет, я просто хотел сказать, что пьянство никоим образом не способствует обучению".
"Гм. Арлесу удалось исправить отметки?"
"В некоторой степени... Кстати, он уже уходит - полюбуйся! Сохраняя безукоризненную выправку, молодой кадет-отличник отправляется в патруль, охранять забор на заднем дворе".
"Бедняга Арлес! Он пропустит "Фантасмагорию"".
"Он уже видел все номера, и даже участвовал в их исполнении. В это трудно поверить, но Арлес - лицедей-энтузиаст. И Керди тоже, между прочим".
"А ты?"
"Никогда не ощущал в себе театральную жилку. Тебе нравится театр?"
"В Строме не бывает никаких карнавалов и представлений".
"Почему же?"
Уэйнесс пожала плечами: "Может быть потому, что местные жители не любят торчать, как пни, и смотреть на то, как другие кривляются".
"Ага. Над этим следует подумать".
Банкет продолжался; тем временем на сцене Орфеума представляли "Фантасмагорию" Флоресте - разномастную антологию из пантомим, легкомысленных комедийных сцен, балетных номеров и чисто зрелищных эффектов, ненавязчиво объединенных переплетением лейтмотивов. Официально спектакль назывался "Очаровательные проделки обывателей Букашечного города" и был посвящен взаимоотношениям различных насекомых, переодетых пасторальными персонажами. Листва и расписные декорации долженствовали изображать селение из нескольких избушек и лавочек, затерянное в глубине дремучего леса, с полуразбитым пьедесталом из серо-зеленого мрамора на заднем плане. "Букашки" сновали туда-сюда, занимаясь повседневными делами - как правило, с юмористическими последствиями. Отряд небольших блестящих жуков отплясал под стрекочущие, скрипящие, жужжащие звуки Букашечного оркестра. На дереве у выхода из-за кулис висела белая куколка; время от времени она раздувалась и подергивалась, движимая таинственными внутренними процессами. Мало-помалу танцоры-букашки собрались вокруг дерева, с почтением и ужасом ожидая чудесного превращения.
Потуги внутри бледной оболочки становились все настойчивее, и оркестр начал аккомпанировать толчкам и судорогам куколки всплесками заунывных гортанных аккордов.
Куколка стала раскрываться - юпитеры сфокусировались на дереве, погрузив остальную сцену в полумрак.
Куколка вскрылась - оркестр тут же смолк. Из разрыва выскочил отвратительный маленький белый бесенок с искаженной, подчеркнутой черными линиями грима физиономией. Радостно щебеча, бесенок принялся носиться по сцене, высоко подпрыгивая и кувыркаясь, тогда как букашки и оркестр изображали ужас и замешательство.
Лучи прожекторов перестали следить за происходящим и направились в ночное небо. Некоторое время на темной сцене было пусто. А затем - ослепительный новый сноп света озарил вершину пьедестала: на ней стояла бабочка-Сесили, вся в мягкой серой ткани, с антеннами, закрученными над головой! Чудесные крылья порхали сами, как живые, точно следуя мягкому внутреннему ритму.
Сесили постепенно поворачивалась на постаменте, непрерывно помахивая крыльями, с лицом, застывшим в трансе сосредоточения. Она опустилась в позу лотоса, полузакрывшись трепещущими, вибрирующими крыльями, чтобы все могли увидеть поразительную игру оттенков - багряно-лиловых и зеленых, насыщенно-красных, огненных темно-желтых. Даже бархатно-черные тона не уступали интенсивностью другим цветам.
Медленно поднявшись на ноги, будто воспаряя на крыльях, Сесили стояла, улыбаясь восторженной полуулыбкой, радуясь сложной легкости движения крыльев. Все глаза следили за ней, как зачарованные - Сесили удалось превратиться в неотразимо привлекательное видение. Глоуэну было трудно дышать, ему казалось, что сердце сжалось в комок.
До сих пор авансцена оставалась неосвещенной. Но вот откуда-то со стороны послышался скрежещущий рев. Лучи соскользнули с пьедестала и высветили белым огнем отряд бесовских тварей, вооруженных нелепо длинными алебардами. Насекомые-селяне отпрянули в замешательстве, но тут же собрались с духом и бешено набросились на врага. Чертенят жалили и пилили пополам, их кромсали жвалами, их душили многоножки, их грызли жуки. Круг света, бледный и расплывчатый, плавал по сцене, как пьяный, выхватывая из темноты мгновенные снимки битвы. Он прикоснулся к пьедесталу: бабочка исчезла.
Оркестр разразился лихорадочным полифоническим проигрышем, после чего наступила тишина. Но круг бледного света продолжал блуждать по темной сцене. То там, то здесь можно было разглядеть насекомых, чем-то деловито занятых. Вооружившись громадными кувалдами, прессами и катками, они принялись сплющивать и раскатывать поверженных чертенят, как тесто, превращая их в жесткие тонкие листы почти абстрактной формы, лишь отдаленно напоминавшей первоначальную.
Оттуда, где стоял пьедестал, донеслись звуки тяжелых ударов. Прожектор осветил происходящее на постаменте: оказывается, насекомые прибивали гвоздями сплющенных порождений ада, воздвигая неуклюжий монумент - грубое, стилизованное, черно-белое изваяние бабочки.
Спустилась непроницаемая воздушная завеса, скрывшая сцену. На авансцену быстрыми шагами вышел Флоресте: "Надеюсь, что усилия "Лицедеев" не пропали даром, и вы приятно провели время. Как вам, наверное, уже известно, наши талантливые исполнители - добровольцы из числа жителей станции Араминта. Они работали, не покладая рук, чтобы сделать возможным сегодняшнее представление.
А теперь я обращусь к публике с призывом - достаточно кратким. Наш театр, Орфеум, служит местом отдыха и развлечений с незапамятных времен. Но он мал и тесен, а его оборудование настолько устарело, что постановка любого спектакля становится трудным и опасным приключением.
Многие из вас знают, что мы планируем построить новый Орфеум. Когда "Лицедеи" выступают на других планетах, вся выручка откладывается в фонд Нового Орфеума, который станет самым совершенным театральным комплексом во всей Ойкумене.
Отбросив всякий стыд, я призываю вас внести свой вклад в наш театральный фонд - с тем, чтобы мечта о Новом Орфеуме могла скорее стать былью. Спасибо за внимание".
Флоресте спрыгнул со сцены и скрылся.
Глоуэн обратился к детям консерватора: "Вот вы и познакомились с одной из постановок Флоресте. Некоторым они нравятся, другим - нет".
"По меньшей мере он умеет привлечь внимание", - заметила Уэйнесс.
Майло ворчал: "Мне бы все это больше понравилось, если бы я знал, о чем это".
"Флоресте, скорее всего, сам не знает. Он импровизирует на каждом шагу: публика довольна, и ладно. Пусть неудачник плачет".
"Несомненно, из происходящего можно было бы сделать некоторые выводы, - размышлял вслух Майло. - Флоресте представил несколько маловразумительных эпизодов, после чего вышел и потребовал денег. И никто даже не рассмеялся".
Оркестранты уже готовились к Большому Маскараду. Глоуэн сказал: "Первый танец, как водится, "Учтивая павана" - ее вот-вот начнут играть, а мне нужно увидеться с Сесили, хотя я не хотел бы оставлять вас одних. Может быть, вы не прочь потанцевать?"
Уэйнесс и Майло переглянулись без особого энтузиазма.
"Пожалуй, мы просто посидим и посмотрим", - ответила Уэйнесс.
"Сесили, наверное, уже переоделась, - продолжал Глоуэн. - Мы условились о встрече в определенном месте. Вы меня, пожалуйста, извините, я пойду ее подожду".
Глоуэн направился к оркестровой яме и расположился таким образом, чтобы ему был виден весь коридор между закулисным пространством и кухнями.
Тем временем со сцены объявляли результаты конкурса вин. Как обычно, большой приз - за общее сочетание высоких качеств продукции и лучшее вино - завоевала винодельня клана Вуков, а вина других пансионов, в том числе "Зеленый зокель" Клаттоков, получили специальные награды по отдельным категориям.
Объявления закончились. Оркестр настраивался, и пары по всему Квадратному парку строились рядами, приготовившись к "Учтивой паване". Так как большой приз присудили клану Вуков, почетное место во главе процессии заняли домоправитель пансиона Вуков, Оускар Вук, и его супруга Игнация.
Глоуэн начинал беспокоиться. Где же Сесили? Если она не поспешит, они не успеют к началу паваны... Может быть, он спутал место встречи? Глоуэн живо вспомнил их последний разговор. Все правильно - прямо перед ним стоял исполнитель партии басовой виолы со своим импозантным инструментом.
Глоуэн заметил Миранду и позвал ее. Та подбежала, задыхаясь от волнения: "Глоуэн, ты меня видел? Я была бесенком номер три - тем самым, которого загрыз Жук Виссельроде!"
"Конечно, я тебя видел. Ты величественно погибла. А где Сесили?"
Миранда обернулась к закулисному коридору: "Я ее не видела. У нас разные гардеробные. Бесятам отвели маленькую каморку, а Сесили переодевается в комнате, которую называют "женской примерочной". Это у разгрузочной площадки, за кухней".
"Ты не сходишь, не посмотришь? Может быть, ты ее найдешь. Скажи ей поторопиться - или мы пропустим павану".
Миранда задержалась только на секунду, чтобы спросить: "А если ей нехорошо, ты все равно хочешь, чтобы она танцевала?"
"Нет, разумеется нет! Просто найди ее. Я буду здесь - на тот случай, если она согласится выйти".
Миранда убежала. Через пять минут она вернулась: "Сесили нет в примерочной. Гардеробщица говорит, что ее там не было. И за кулисами ее нигде нет".
"Может быть, она пошла домой? Где твоя мама?"
"Мама танцует павану с папой. Глоуэн, я боюсь. Куда она пропала?"
"Мы ее найдем. Как оделись твои родители?"
"Мама - морская царица. Видишь, вся в зеленом? А папа - рыцарь ордена Домбразиатов".
Глоуэн направился к танцующим в парке и приблизился к Карлусу и Фелиции Ведер, старательно исполнявшим ритуальные па традиционной паваны.
Обращаясь к Карлусу, Глоуэн сказал: "Господин Ведер, я чрезвычайно сожалею, что вынужден вас побеспокоить. Но мы не можем найти Сесили. Она должна была танцевать павану со мной, но так и не вышла из-за кулис. И за кулисами ее тоже нет".
"Пойдем, посмотрим!"
Поиски не позволили обнаружить никого, кто помнил бы, где была Сесили после выступления на сцене. Не нашли ее и впоследствии, хотя всю территорию станции тщательно прочесали. Сесили исчезла - исчезла бесследно.
5
Пропажа Сесили Ведер была окружена трагически-романтическим ореолом. Девушка, напряженно стоящая высоко на пьедестале с восторженным лицом, с руками-крыльями, воздетыми в прощальном салюте - девушка-бабочка - стала символом первобытного триумфа красоты. Никто из присутствовавших на представлении не вспоминал ее, не ощущая некую зловеще-сладостную дрожь, пробегавшую по нервам.
Лихорадочные поиски оказались полностью безрезультатными - не было никаких признаков преступления или похищения; Сесили исчезла так, будто ее втянуло внезапным вихрем неизвестной силы в другое измерение. Территорию станции Араминта прочесывали заново, еще внимательнее, еще методичнее - но так же тщетно.
Каждому сразу пришло в голову, что Сесили могли похитить на автолете. Проверка записей в управлении космодрома показала, однако, что в период исчезновения в небе над станцией Араминта не было ни автолетов, ни космических аппаратов.
Значит, наверное, ее увезли на катере или на сухопутной машине? Такое предположение нельзя было опровергнуть с той же степенью уверенности. Но когда проверили расписания и маршруты всех имеющихся в наличии автомобилей, грузовиков, автофургонов и самоходных подвод, оказалось, что все они находились там, где им положено было находиться, и никаких подозрительных рейсов никто не совершал. Что же касается лодок и катеров, любое движение на реке ниже по течению от Орфеума (то есть параллельно Приречной дороге) немедленно бросилось бы в глаза множеству людей, а выше по течению обширные тростниковые заросли не позволяли быстро высадиться на берег. Даже если бы злодеи пробились на катере через тростники или перетащили девушку в лодку, ожидавшую поодаль, остались бы очевидные и однозначные следы такой деятельности. То же можно было сказать о попытке сплавить тело по реке так, чтобы его унесло в море: тело нужно было донести до реки, а вокруг были либо тростники, либо сотни свидетелей.
Таинственные исчезновения такого рода на станции Араминта были редки, но случались и раньше. Как правило, жертвой становилась какая-нибудь девушка из табора йипов, не уступившая обычным попыткам соблазнения - к несчастью для себя. Убийцу, если его личность можно было установить без каких-либо сомнений, незамедлительно вешали - или, по просьбе осужденного, выбрасывали за борт в океане, в ста пятидесяти километрах от берега.