После длительных споров и обсуждений конклав утвердил компромисс, не удовлетворивший никого. Было решено учредить на Кадуоле второй, гораздо меньший анклав - но только с тем условием, что он будет находиться в определенном месте, а именно на крутом, почти отвесном склоне над фьордом Строма, вклинившимся в берега Троя. Выбор участка, смехотворно неподходящего для строительства, свидетельствовал об очевидном стремлении многих влиятельных членов конклава воспрепятствовать осуществлению нового плана.
Вызов, однако, был принят, и на Кадуоле возникла Строма - причудливое скопление опирающихся на уступы скал черных и темно-коричневых домов, узких и высоких, с белыми, голубыми и красными дверными и оконными рамами. Тротуары, соединенные каменными лестницами, разделяли поселок на восемь ярусов. Из окон и со смотровых площадок открывались величественные виды на фьорд.
На Земле Общество натуралистов пало жертвой слабохарактерного руководства и общей неспособности этой организации найти себе полезное применение. Заключительный конклав постановил, что все записи и документы Общества надлежит хранить в Центральном библиотечном архиве, и председатель в последний раз ударил в гонг, оповещая натуралистов о роспуске собрания.
На Кадуоле жители Стромы никак не отметили прекращение существования Общества. С тех пор их доходы ограничивались прибылью от частных инопланетных капиталовложений, но к тому времени такое положение вещей фактически продолжалось уже многие годы. Молодые люди все чаще покидали Строму, чтобы поискать счастья на других планетах. Многих больше никогда не видели; иные добивались успеха и возвращались в родной поселок, привозя с собой целые состояния. Так или иначе, Строма кое-как выживала и со временем достигла даже некоторого благополучия.
5. ГЛОУЭН КЛАТТОК
С тех пор, как Рудель Нейрманн впервые высадился на Кадуоле, прошло примерно девять веков. На станции Араминта лето подходило к концу - скоро, в начале осени, Глоуэну Клаттоку исполнялось шестнадцать лет, в связи с чем ему предстояли формальное исключение из категории "несовершеннолетних" и зачисление в разряд "кандидатов" на постоянную должность в штате управления. По этому случаю Глоуэну должны были сообщить его показатель статуса (ПС), рассчитанный компьютером после обработки массы генеалогических данных.
Показатель статуса редко становился неожиданностью для кого-либо, а тем более для того, кому он присваивался - это число, определявшее будущие возможности продвижения по службе очередного наследника одного из шести кланов, начинали прогнозировать и рассчитывать на пальцах сразу после его появления на свет.
Так как по уставу в каждом из пансионов могли проживать не более сорока "штатных служащих" (двадцать мужчин и двадцать женщин), ПС не больше 20 означал автоматическое зачисление в штат управления. Показатель статуса, равный 21 или 22, давал его обладателю превосходные шансы занять освободившуюся вакансию, а ПС, равный 23 или 24, внушал достаточно основательные надежды на такое стечение обстоятельств. Любой показатель статуса больше 24 считался сомнительным - в таких случаях все зависело от конкретной ситуации, сложившейся в пансионе. ПС больше 26 обескураживал и служил поводом для печальных размышлений о будущем.
Глоуэн занимал незавидное место в генеалогической таблице. Его мать, к тому времени уже покойная, родилась и выросла на другой планете, а отец, Шард Клатток, служащий отдела B, был третьим сыном второго сына. Глоуэн, юноша трезвый и не склонный к самообману, надеялся получить ПС, равный 24, и, таким образом, какую-то возможность со временем стать одним из штатных служащих станции Араминта.
6. ДНИ НЕДЕЛИ
Последнее предварительное замечание касается дней недели. На Кадуоле, так же, как и на большинстве других населенных людьми планет Ойкумены, сохранилась традиционная семидневная неделя. На протяжении столетий, однако, понятия о фонетической благозвучности успели существенно измениться, и архаические земные названия дней недели ("понедельник", "вторник" и т. п.) стали казаться нелепыми и труднопроизносимыми, в связи с чем их постепенно заменили местные наименования семи металлов, образовавшие так называемую "звонкую неделю". Сначала их произносили с приставкой "айн", означавшей "день" (например, "айн-орт", то есть "день железа"), но впоследствии приставку стали опускать.
Дни недели на Кадуоле:
орт ("железо")
цейн ("цинк")
инг ("свинец")
глиммет ("олово")
верд ("медь")
мильден ("серебро")
смоллен ("золото")
Глава 1
1
Глоуэну Клаттоку исполнялось шестнадцать лет, по каковому случаю предстояло скромное торжество: Фратано, управляющий пансионом, должен был выступить с официальным приветствием и, что важнее всего, объявить показатель статуса Глоуэна - число, от которого во многом зависело будущее молодого человека.
Для того, чтобы избежать лишних неудобств и сэкономить средства, церемонию решили совместить по времени с еженедельной "трапезой клана" - присутствие на этом традиционном ужине было обязанностью всех Клаттоков, проживавших в пансионе, причем ни возраст, ни какое-либо недомогание не считались достаточным оправданием для уклонения.
Утро трапезного дня прошло спокойно. Отец Глоуэна, Шард, подарил сыну пару серебряных с бирюзой эполет, какие, если верить журналам мод, красовались на плечах хорошо воспитанных постояльцев самых привилегированных курортных отелей Ойкумены.
Как обычно, Шард и Глоуэн завтракали у себя в квартире. Они жили вдвоем - мать Глоуэна, Марья, погибла, когда ее сыну было три года. У Глоуэна сохранилось смутное воспоминание о заботливом присутствии матери. Он подозревал, что с ее исчезновением связана какая-то тайна, но Шард никогда не говорил на эту тему.
Факты не вызывали сомнений. Шард повстречался с Марьей, когда она прилетела с родителями на станцию Араминта. Шард сопровождал группу туристов - в том числе будущую невесту - в экскурсионной поездке по заповедным приютам, а впоследствии снова повидался с Марьей в Сарсенополисе на Девятой планете системы Аль-Фекки. Там они поженились, и вскоре после этого вернулись на станцию Араминта.
Женитьба Шарда на инопланетянке стала неожиданностью для клана Клаттоков и вызвала яростную суматоху, спровоцированную главным образом некой Спанчеттой, дочерью племянника управляющего пансионом, Фратано. Спанчетта, будучи замужем за уступчивым и безропотным Миллисом, к тому времени уже родила сына, Арлеса. Тем не менее, она давно и упорно, бесстыдно и тщетно пыталась завлечь Шарда в свои объятия.
В те годы Спанчетта была полногрудой, крупной молодой женщиной со жгучими черными глазами, буйным темпераментом и высокой перевязанной копной темных кудрей, вздымавшейся над головой наподобие взъерошенного конуса. Стремясь найти законное обоснование для не находящего выхода бешенства, Спанчетта воспользовалась затруднениями своей сестры Симонетты, которую в доме Клаттоков продолжали именовать детским прозвищем "Смонни".
Подобно Спанчетте, круглолицая Смонни отличалась выпуклостью форм, широкими покатыми плечами и склонностью покрываться испариной в разгоряченном состоянии. В отличие от чернокудрой и черноглазой Спанчетты, однако, на долю Смонни выпали волосы цвета жженого сахара и пронзительно-золотистые карие глаза. Симонетте нередко приходилось выслушивать бесконечно раздражавшие ее шутливые замечания по поводу того, что ей достаточно было бы хорошенько загореть, чтобы сойти за девушку с атолла йипов.
Смонни добивалась своего с ленивой целеустремленностью. Спанчетта предпочитала бурный натиск, громкие слова и деспотические манеры; ее сестра действовала со льстивой, вкрадчивой или капризной настойчивостью, подтачивающей терпение противника подобно струйке воды, нашедшей слабину в плотине и в конечном счете заставляющей рухнуть непреодолимое, казалось бы, препятствие. Праздное времяпровождение не позволило Смонни сдать выпускные экзамены в лицее, и ей отказали в статусе служащей управления. Спанчетта не замедлила объявить виновником происшедшего Шарда, который, по ее словам, "выжил" Смонни из пансиона Клаттоков, чтобы привести в него Марью.
"Это абсурдно и противоречит всякой логике!" - возразил на обвинения Спанчетты не кто иной, как управляющий пансионом Фратано.
"Как то есть абсурдно? Ничего подобного!" - сверкнув очами, провозгласила Спанчетта. Часто дыша и вздымая грудь, она надвинулась на домоправителя, заставив того отступить на шаг: "Бедная Смонни вся извелась из-за этой инопланетянки, у нее не было никакой возможности сосредоточиться!"
"Даже если это так, Шард ни в чем не виноват. Ты сделала то же самое, когда вышла замуж за Миллиса - он тоже не Клатток, а Лаверти, и даже не постоянный служащий, а из наемного персонала, насколько мне известно".
Спанчетте оставалось только брюзжать: "Это совсем другое дело. Миллис - потомок коренных поселенцев, а не какая-то вертихвостка, свалившаяся на голову черт знает откуда!"
Фратано отвернулся: "У меня нет времени заниматься вздорными сплетнями".
Спанчетта язвительно усмехнулась: "Да уж, конечно! Не твою сестру приносят в жертву, а мою! Тебе-то что? У тебя прочное положение. И не нужно мне сказки рассказывать про то, что у тебя, видите ли, нет времени - тебе просто не терпится прикорнуть после обеда. Дудки! Сегодня не будет тебе покоя. Сейчас придет Смонни, и мы еще поговорим!"
Не самый упрямый из людей, Фратано тяжело вздохнул: "Сегодня я не могу разговаривать с Симонеттой. Но я сделаю для нее особое исключение. Ей дадут еще один месяц на подготовку и пересдачу экзаменов. Это все - больше ничего от меня не ждите. Если она снова провалится - вон из пансиона!"
Уступка управляющего нисколько не утешила Смонни. "Как я запомню за месяц все, что они проходили пять лет?" - жалобно причитала она.
"Придется постараться, - отрезала Спанчетта. - Подозреваю, что экзамен будет чепуховым. Фратано, можно сказать, на это намекнул. Тем не менее, тебе не подарят диплом за красивые глаза. Так что начинай заниматься - и не завтра, а сейчас же!"
Попытки Симонетты наскоро усвоить сведения, которыми она пренебрегала многие годы, носили поверхностный характер. К ее ужасу и огорчению, повторный экзамен устроили по всем правилам, а не в качестве предлога для вручения заветного диплома. Ей выставили еще более низкую оценку, чем в первый раз, и теперь у Смонни не осталось никаких шансов: ей предстояло расстаться с пансионом.
Изгнание Смонни из родового гнезда Клаттоков - длительный и тягостный процесс - завершилось во время трапезы клана, когда ей предоставили возможность выступить с прощальной речью. Позабавив присутствующих саркастическими колкостями, Симонетта перешла к разоблачению постыдных тайн и в конце концов закатила истерику, разразившись оскорбительными воплями.
Потеряв терпение, Фратано приказал лакеям вывести ее на улицу. Смонни вскочила на длинный стол и стала бегать по нему, разбрасывая посуду и уворачиваясь от четырех ухмыляющихся лакеев. Ее схватили и выволокли прочь.
Симонетта улетела на планету Соум, где устроилась чистильщицей сардин на консервной фабрике. По словам Спанчетты, уже через несколько недель Смонни уволилась и присоединилась к аскетической религиозной общине. Никаких дальнейших сведений о ее местопребывании не поступало.
В свое время у Марьи родился Глоуэн. Через три года Марья утонула в лагуне. На берегу, неподалеку от места происшествия, околачивались два йипа. Их спросили: почему они не поспешили на помощь тонувшей? "Мы тут не дежурим", - ответил один. "Это не наше дело", - пояснил другой. Оба растерянно выражали полное непонимание ситуации. Обоих немедленно выслали в Йиптон.
Шард Клатток никогда не заводил разговор об этой трагедии, а Глоуэн никогда не задавал напоминавших о ней вопросов. Шард не проявлял ни малейшей склонности к повторной женитьбе - несмотря на то, что многие дамы считали его представительным мужчиной и подходящим кандидатом. Человек худощавый и сильный, хотя и невысокий, Шард коротко стриг жесткие, преждевременно поседевшие волосы. Он говорил мало и тихо, прищуривая небесно-голубые глаза в те редкие моменты, когда смотрел прямо на собеседника.
Утром в день рождения Глоуэна отец и сын едва успели покончить с завтраком, как Шарда вызвали в отдел B по срочному делу. У Глоуэна не было никаких дел - он не спешил вставать из-за стола, пока два лакея-йипа уносили посуду и прибирали в комнатах. Наблюдая за островитянами, Глоуэн пытался представить себе, какие мысли скрывались за загадочно-улыбчивыми масками их лиц. Быстрые взгляды украдкой, искоса - о чем они говорили? Об издевке и презрении? О безобидном любопытстве? Или ни о чем вообще? Глоуэн никак не мог сделать окончательный вывод, а поведение йипов ничего не подсказывало. "Не мешало бы научиться понимать короткие шипящие звуки, которыми йипы обмениваются между собой", - подумал он.
В конце концов Глоуэн поднялся на ноги, вышел из пансиона Клаттоков и, прогуливаясь, спустился к лагуне - веренице полноводных затонов в устье реки Уонн, окаймленных по берегам привозной и туземной растительностью: черным бамбуком, плакучей ивой и тополями, пурпурно-зелеными кромами. В свежем воздухе солнечного утра чувствовался привкус осени - через несколько недель должны были начаться занятия в лицее.
Глоуэн приблизился к принадлежавшей Клаттокам крытой пристани - не уступавшему изяществом причалам других кланов прямоугольному сооружению с арочной крышей из зеленого и синего стекла, опиравшейся на фигурные чугунные опоры.
В те годы Клаттоки - за исключением, пожалуй, Шарда и Глоуэна - не слишком увлекались парусным спортом. Под навесом были пришвартованы пара плоскодонок, широкопалубный шлюп длиной чуть больше восьми метров и пятнадцатиметровый кеч для более продолжительного плавания в открытом море.
Причал стал одним из любимых мест уединения Глоуэна. Здесь его почти наверняка никто не стал бы беспокоить, здесь можно было собраться с мыслями, в чем он особенно нуждался теперь - Глоуэн тяготился участием в коллективных трапезах, а сегодня вдобавок ко всему предстояло празднование его совершеннолетия.
Шард заверил его: церемония будет не более чем формальностью. От Глоуэна не требовалось выставлять себя на посмешище, произнося речь, клятву или что-нибудь в этом роде. "Поужинаешь с родней, вот и все, - успокоительно говорил Шард. - Ты же знаешь - Клаттоки, по большей части, люди скучные и поверхностные. Через несколько минут о тебе забудут, займутся сплетнями и мелочными интригами. А под конец Фратано объявит тебя кандидатом на постоянную должность и назовет показатель твоего статуса. Можно смело предположить, что он равен 24, в худшем случае 25 - что не так уж плохо, если учитывать количество кряхтящих от радикулита и убеленных сединами субъектов вокруг трапезного стола".
"И не нужно ничего говорить?"
"Практически ничего. Если кто-нибудь возьмет на себя труд завязать с тобой разговор, вежливо отвечай. А если нет - ешь молча, и никто не останется в обиде".
Глоуэн присел на скамью - здесь открывался вид на лагуну и можно было любоваться игрой солнечного света и теней на воде. "В конце концов, может быть, все обойдется, - убеждал он себя. - Было бы гораздо лучше, конечно, если бы мне скостили пару баллов. Тогда можно было бы вздохнуть свободно..."
Его размышления прервались - ритмично заскрипели доски. У входа на причал появилась плечистая фигура. Глоуэн поморщился: меньше всего сегодня ему хотелось видеть Арлеса. Курносый круглолицый увалень с пухлыми губами, Арлес был на пару лет старше Глоуэна, на голову выше и килограммов на двадцать тяжелее. Буйные черные кудри отпрыска Спанчетты этим утром сдерживала модная кепка, залихватски повернутая козырьком набок.
Восемнадцатилетний Арлес уже получил завидный показатель статуса, равный 16 - благодаря тому обстоятельству, что Валарт, его дед с материнской стороны, был прямым потомком бывшего домоправителя Дамиана, отца нынешнего управляющего Фратано. Только серьезное преступление или полный провал на экзаменах в лицее могли отравить жизнь счастливчику Арлесу.
Вступив с солнечного берега под прохладную сень навеса, Арлес зажмурился, чтобы привыкнуть к смене освещения. Глоуэн быстро подобрал кусок пемзы, вспрыгнул на шлюп и принялся драить ютовый поручень. Пригнувшись, он надеялся, что Арлес его не заметит.
Арлес медленно прошелся по причалу, засунув руки в карманы и поглядывая по сторонам. В конце концов он увидел Глоуэна, остановился и подошел поближе, явно озадаченный: "Ты чего тут делаешь?"
"Пора шлюп лакировать. А для этого нужно его надраить, сам понимаешь", - сдержанно ответил Глоуэн.
"Понимать-то я все понимаю, - неприязненно обронил Арлес. - Глаза меня еще не обманывают".
"Ну, а тогда не стой без дела - возьми пемзу в ящике и принимайся за работу".
Арлес презрительно фыркнул: "Еще чего! Пусть этим йипы занимаются".
"Почему же они до сих пор этим не занялись?"
Арлес пожал плечами: "Пожалуйся Намуру - он задаст им жару. При чем тут я? У меня есть дела поважнее".
Глоуэн продолжал начищать поручень с серьезной сосредоточенностью, довольно скоро истощившей терпение Арлеса: "Иногда, Глоуэн, ты ведешь себя совершенно непредсказуемо. Тебе не кажется, что ты о чем-то забыл?"
Глоуэн прервался и мечтательно взглянул на сверкающую лагуну: "О чем? Не припомню. Хотя, конечно, если я о чем-то забыл, значит, я об этом не помню. Вполне естественно".