Крадтер резко вздохнул, слабо простонал и тяжело обвис на руках Колка. Капитан выпустил его, взмахнул рукой. и на шею Дембоиса обрушился удар дзю-до. Дембоис свалился на палубу рядом с соперником.
Колк вернулся на свое место за пультом и снова надвинул на глаза инфракрасные очки. Немного погодя он побормотал сам себе:
- Гомо супериор!
* * *
Три внешние планеты были нанесены на карту без происшествий. Лучи голубого карлика не достигали их, и планеты были покрыты льдом, но под его толщей таились сокровища ураниты, фосфориты, редкоземельные элементы. Космонавты пометили их в журнале как планеты класса "А", хорошо окупающие расходы по исследованию и разработке.
Центральный пояс планет - целых пятнадцать! - представлял меньший интерес. Он состоял из трех пустынных миров слишком много соединений кремний, - семь миров бесплодных и каменистых, лишенных атмосферы и обойденных милостью Господней - ничего не росло и не имелось ничего ценного, - и четырех планет, покрытых джунглями - на одной водились тиранозавры, словно из какого-то боевика, - а также одной странной.
Странную они приберегли напоследок.
Прежде чем перейти к нанесению на карту внутреннего пояса планет - их оказалось девятнадцать, потому что у одной, принятой сперва за спутник бело-голубой планеты, выявилась собственная атмосфера, - им предстояло опуститься на странную и исследовать ее.
Странная планета выглядела тускло-серебряным шаром, лишенным атмосферы и каких-либо характерных признаков, словно в черноте космоса повисла огромная сфера из гладкой оловянной фольги без каких-либо особенностей рельефа, холмов или впадин, гор или долин, ручьев или даже нагромождения камней. Ни травы, ни облаков. По сути дела, вообще ничего.
Они зависли над ней, обшаривая поверхность в поисках места для посадки. Это было все равно, что глядеть сверху на отполированный шар.
- Просто немыслимо! - прошептал Дембоис.
- Эй, ты, кривляка, что тут немыслимого? Ты ведь над ней, верно?
Крадтер нарывался на новую стычку. Боль в желудке еще не совсем оставила его.
- Стоп! - рявкнул капитан. - Вы, идиоты, не вздумайте заводиться перед посадкой. Мыслимо это или немыслимо, но мы здесь, и нам еще предстоит отсюда убраться. Мало ли, на что похожа планета. Важнее - чего от нее ожидать.
Дембоис бросил короткий взгляд на индикаторы и анализаторы структуры.
- Получается, вы ошибаетесь, капитан.
Колк повернулся к приборам и довольно долго не отводил от них глаз. Их указатели стояли на нуле. Не на отрицательных величинах, как это было в пространстве, а на нуле. Это тоже было невозможным - планета обязана обладать хоть чем-то.
Они поглядели друг на друга, но ничего не сказали, поскольку говорить было нечего. Они наткнулись на феномен.
- Может, это антипланета?
Вопрос повис в рубке невысказанным, ответить на него могла лишь проверка.
Зависнув в десяти километрах над гладкой серебристой поверхностью, они выпустили ракету и направили ее вниз, не делая поправки на сопротивление воздуха, не утруждаясь корректировкой курса. Ракета ударилась о планету и взорвалась, но работа ее неразрушимых приборов из пластистали продолжала регистрироваться аппаратурой "Цирцеи.
Стало ясно, что планета из материи, а не антиматерии, которая бы полностью уничтожила ракету при соприкосновении.
Они пошли на посадку.
Когда трое исследователей покинули корабль, соскользнув по посадочному пандусу, словно дети с ледяной горки, они были упакованы в громоздкие скафандры и прозрачные, напоминающие пузыри шлемы.
Каждый вооружился нарезной скорострельной винтовкой, хотя внешне планеты выглядела абсолютно безопасной и было неясно, против кого применять оружие.Но космос беспределен и недружелюбен к человеку. Его порождения отличаются разнообразием и полной непредсказуемостью поведения. Поэтому они предпочли не рисковать.
Они выступили в путь по лишенной каких-либо признаков поверхности, приборы на груди гудели, измеряли, изучали. Они двигались плотным треугольником.
Колк, шедший впереди на вершине треугольника, шагал осторожно, его автомат раскачивался широкими дугами.
- Вы обратили внимание на почву? - спросил Крадтер.
Его голос, переданный системой связи, звучал тихо и торжественно, словно в соборе. Колк кивнул, но тут же вмешался Дембоис.
- Губка. Резина. Словно "эластичные полы" в нашем Управлении Космических Служб. Кто это сделал?
- Не знаю, - ответил Колк.
Это было последнее из произнесенного.
Планета затрепетала. Это была плавная дрожь, точно в миске со студнем. Поверхность покачивалась, пульсировала. Это ощущение стало более сильным, когда они остановились.
Потом, услышав по интеркомам отдаленный хруст и треск, они мгновенно обернулись. В полумиле от них покачнулась, накренилась и упала "Цирцея", и планета тут же поглотила ее.
Они закричали разными голосами, но в одной тональности. Смысл, крывшийся в этих криках, был одинаков. Они оказались потерпевшими кораблекрушение, выброшенными неизвестно куда и неизвестно где, срок жизни ограничивался запасом кислорода в баллонах, а корабль погиб.
И тут они осознали гораздо большую опасность. Планета оказалась плотоядной. Они поняли это слишком поздно. Поверхность под ногами вздулась пузырем и разошлась с противным чмокающим звуком.
Крики резко оборвались, пока они падали, а серебряная, безличная, эластичная поверхность сомкнулась над ними без следа.
Не осталось ничего, указывающего, что здесь только что был космический корабль и три человека.
Кругом был серый, всепоглощающий сироп. Плохо сображающих, кувыркающихся, их затягивало все глубже, силой засасывало в бесформенную утробу. Их окружала всеядная плоть. Они были ПОГЛОЩЕНЫ ЗАЖИВО!
Серая субстанция сдавливала их резиновыми объятиями. Они могли лишь слабо шевелиться. Серая поблескивающая пленка затянула шлемы. Дышалось легко, но им казалось, что не хватает воздуха. Серая безличная планета оказалась живой, весь мир являлся одним живым организмом, и они находились внутри его. Они вращались, желая, чтобы все это побыстрее кончилось, они оказались на дне бездонного сосуда и отбивались руками, отталкивались ногами, растопыривали пальцы, а глаза вылезали из орбит, глотки надрывались от криков, которые лишь грохотали в шлемах.
На мгновение в поле зрения появилась "Цирцея", но тут же провалилась вниз, еще глубже в серебристое нечто, которое жило само по себе и могло даже не заметить их гибели.
Накатила новая неожиданная волна дрожи. Они почувствовали, как планету вокруг них сводят судороги, дрожь становилась сильнее, резче, то стихая, то возобновляясь. Надежды не оставалась. Без сомнения, через несколько минут кончится воздух, и они останутся в сердце этого живого мира на века, эпохи, навсегда, а когда кончится воздух - им придется умереть. Пощипывание кожи подсказало, что пищеварительные соки планеты способны ассимилировать даже материал жестких скафандров. Все вокруг них пучилось...
Они почувствовали, как их поднимает все быстрее и быстрее, серебро вокруг начало светлеть, а затем без всякого предупреждения они - ХЛОП! - были выброшены наружу из недр планеты, как пробка на поверхность озера, и снова оказались на губчатой резине. Они были свободны.
Планета яростно содрогнулась, ее спазмы превышали всякое воображение. Людей, словно песчинок, закрутило, сбило с ног, отшвырнуло, затрясло все резче и резче. Из планеты выдавливало "Цирцею", двухсотфутовое судно, лежащее на боку, подпрыгивающее, как и они сами.
Без колебаний они отчаянно поползли к кораблю и противнулись в люк. Борясь с бесконечными толчками и рывками сумасшедшей планеты, они добрались до рубки, их тела обхватили амортизаторы, ударило пламя дюз...
"Цирцея" рванулась прочь нецеленаправленно, бесконтрольно, а люди вознесли молитвы Господу за милосердие Его, возблагодарили Провидение за чудесное избавление от неминуемой гибели.
Позади медленно успокаивалась серебряная планета, ее дрожь постепенно стихала.
Вскоре она стала, как и прежде, неподвижной и монолитной.
* * *
Крадтер был все еще белым, как мел.
- Надо вернуться и установить связь с Землей!
Голос Дембоиса дрожал.
- Эта ш т у к о в и н а чудовищна! Она опасна! Мы должны вернуться на Землю, чтобы потом очистить от нее космос!
Их остановил хохот Колка. Оба уставились на него, поскольку впервые на лице капитана появились настоящие признаки эмоций.
Истошные звуки веселья бились о переборки, звенели вокруг них, точно песчинки. Они одновременно подумали об истерии, о том, что капитана надо привести в чувство, но когда Крадтер сделал шаг вперед, Колк отшвырнул его ослабевшей от смеха рукой. Немного погодя он успокоился, тяжело отдуваясь и покачиваясь.
- Ну вы даете! С вами животики надорвешь!
Он еще раз хихикнул, но тут же его лицо сделалось жестким, голос окреп. Он внимательно посмотрел на них.
- Вы хотя бы немного умеете думать? Вы хоть сообразили, что случилось?
Они глядели на него, ничего не понимая.
- Весь путь сюда, - продолжал капитан, - вы мне долдонили, как велик и удивителен человек, - голос его был полон горечи, - что ему предназначено править Вселенной, что его ель - опекать заблудшие племена или уничтожать их, как если бы Человек был конечным продуктом живой природы, как если бы мы являлись вершиной творения. Вам даже в голову не приходило, вы просто не могли поверить, что могут существовать формы жизни, превосходящие нас.
- О чем это вы? - резко спросил Дембоис. - Вы что, совсем с ума сошли?
Лицо Колка стало свирепым, по-настоящему свирепым, когда он произнес:
- Ну вы и ослы! Тщеславные, самонадеянные ослы! Вы так и не поняли, о чем я говорю? С у п е р м е н ы, ха! Вы что, кретины, не видите - человек вызывает величайшее отвращение у всего, к чему прикасается! Эту планету от нас с т о ш н ил о!
Самый последний день в жизни славной
Теперь он знал, что мир летит в пропасть. Медленно, но с ужасающей предопределенностью. Его талант не относился к разряду исключительных, он скорее напоминал самоцвет с множеством крохотных темных вкраплений. Если бы он мог различать будущее четко, если бы он не был частично ясновидящим, его жизнь сложилась бы совсем иначе.
И его желания были бы иными.
И когда обрывочные туманные видения сложились вместе, он понял, что Земля стоит на грани гибели. С той же непреложностью, с какой он уверился в близкой смерти, он убедился, что она - не самообман, не только его смерть, она - финал, неизбежный финиш всего мира, и всех его обитателей. Он уловил эти ощущения в разрозненных прозрениях и теперь не сомневался, что мир погибнет через две недели, в ночь на четверг.
Его звали Артур Фулбрайт, и он жаждал женщину.
Как необычно, как причудливо знать будущее. Знать наиболее странным способом: не как единое целое, а как нечто, накладывающееся поверх изображения сегодняшнего дня, обрывочно и фрагментарно, разрозненно и разобщенно. В жужжащей, нарочитой сумятице (спустя секунду из-за угла вынырнет грузовик) полностью потерявшим ориентацию меж двух миров (поезд отправится на десять минут позже), он видел будущее, как сквозь темное стекло (вы найдете вашу вторую запонку в медицинском кабинете), и едва ли сознавал, что скрывает в себе его дар.
Многие годы этот мягкий, смуглый, слегка запинающийся, неуклюжий человек с ласковыми глазами прожил вместе с матерью-вдовой в восьмиквартирном доме, пропахшем жимолостью и сладкими пирогами. Много лет он проработал на одном месте, занимаясь неопределенными, малозначащими делами; из года в год он возвращался вечерами домой в привычный материнский уют.
Те годы несли в себе мало перемен, мало активности, мало запоминающегося или значительного. Но все равно они оставались хороши - ровны и спокойны.
Потом мать умерла. В одну из ночей она глубоко вздохнула и медленно затихла как фонограф, как старый, заводящийся ручкой патефон, что стоял на чердаке, покрытый простыней. Мать вздохнула и умерла. Жизнь отыграла на ней свою мелодию и естественным образом покинула тело.
Для Артура смерть означала перемены, но в еще большей степени - пустоту.
Он лишился ночей со звуками спящего человека, вечеров, проведенных за спокойной беседой или игрой в триктрак и вист, ленча о полдень, заранее приготовленного к его возвращению из конторы, пробуждений по утрам, когда его уже поджидали горячие тосты и апельсиновый сок. Теперь ему остался лишь небольшой отрезок автострады, который он преодолевал в одиночестве.
Он учился всему: как питаться в ресторанах, где купить одежду и белье, как сдавать рубашки, чтобы их заштопали и выстирали.
А в особенности он учился привыкать к появившемуся у него через шесть лет после смерти матери ощущению, что способен, пусть лишь временами, видеть будущее. Его способность не являлась чем-то тревожащим, или - после того, как он так долго прожил со своим даром - удивительным. Слово "ужасающим" никогда бы не пришло ему на ум, не наткнись он в одном из своих видений на ночь пламени и смерти, на ночь гибели.
Но он увидел ее - и этим отличался от остальных людей.
И поскольку теперь он считал себя почти что мертвецом, поскольку имел в распоряжении всего две недели, не больше, ему удалось обрести цель. Цель, которая даст смысл и позволит умереть без сожалений. Пока он сидит здесь, в кресле с высокой спинкой и подушечкой, посреди пустой гостиной своего восьмикомнатного дома, он не имеет цели.
Он не задавался вопросом о собственной кончине, - ему хватало тяжести, чтобы примириться со смертью матери - но знал, что однажды она наступит (хотя семена, посеянные ее смертью, должны прорасти в нем). Его собственная гибель станет чем-то совершенно иным.
- Может ли человек дожить до тридцати лет и ничего не обрести? - спросил он сам себя. - Как такое могло произойти?
Безусловно, он прав. Он не обладал ничем. Ни талантом, ни умением продвигаться по службе, ни стремлениями, ни целью.
И, перечисляя собственные недостатки, он вспомнил о наиболее серьезном. О том, который делал его (не имеет значения, что он сам о нем думал) как бы и не мужчиной. Он не знал женщины. Он оставался девственником. Он никогда не имел ни одной из них.
Когда Земле осталось жить две недели, Артур Фулбрайт прояснил для себя, чего он хочет больше всего, больше богатства, власти и высокого положения.
Его желание провести свой последний день на планете казалось простым и спокойным.
Артур Фулбрайт хотел женщину.
Он имел немного денег. Мать оставила ему чуть больше двух тысяч долларов наличными и еще - по страховке. Кроме того, он мог снять две тысячи со своего личного счета, что составляло четыре тысячи долларов и представлялось сейчас крайне важным. Сейчас - но не позже.
Идея купить женщину пришла ему в голову после анализа множества других замыслов. Первую попытку он предпринял с едва знакомой молодой женщиной, работавшей в их фирме, в рекламном отделе.
- Джекки, - поинтересовался он, воспользовавшись подходящим временем, - не могли бы вы… хм… как бы вам понравилось предложение… ну… пойти со мной поразвлечься сегодня вечером… или еще как-нибудь?
Она с изумлением воззрилась на него, увидела перед собой полнейшее ничтожество, мысленно распрощалась с вечером, который намеревалась провести с подружкой у Скрэбба и… согласилась.
Тем же вечером она сжала вместе кулачки и нанесла такой удар под ребра, что глаза Артура наполнились слезами, а бок ныл больше часа.
На следующий день ему пришлось отказаться от блондинки с закрученным конским хвостиком, которая иногда брала книжки в отделе исторических романов публичной библиотеки. Одного взгляда - в будущее - оказалось достаточно, чтобы понять, чем завершится свидание. Она была замужней, унылой, но не носила кольца из-за враждебного отношения к собственному супругу. Он увидел себя, попавшим в неприятную ситуацию, в которой также оказались замешаны и блондинка, и библиотекарша, и охранник. Он предпочел держаться от библиотеки подальше.
По мере того, как неделя близилась к выходным, Артур убеждался, что ему никогда не освоить технику, с помощью которой другие мужчины умудряются заманить девушек в ловушку; он понимал, что его время истекает Когда он выходил прогуляться, обычно ближе к ночи, ему встречались люди, но он знал, что все они обречены на гибель в пламени, знал, что и его время истекает с пугающей быстротой
Теперь его желание стало чем-то большим, чем стремление. Теперь оно стало целью, неподвластным ему инстинктом, который полностью подчинил себе все его мысли, который руководил его поведением так, как ничто ранее не руководило им в жизни. Он проклинал Матушку за ее добродетельные, старомодные взгляды южанки, за ее белое тело, которое приковало его к себе неразрывной пуповиной. Он проклинал ее нетребовательность и радушие, из-за которых жизнь в маленьком Мирке, раскрашенном пастельными тонами, становилась безмятежной, безоблачной и… бессмысленной.
Умереть в пламени сгорающего мира… понапрасну.
На улице было холодно, фонарные столбы раскачивались в ореоле неземного света. Издалека доносились звуки автомобильных сигналов и тут же терялись во тьме; грузовики с раздраженно урчащими дизелями, сменяющиеся стоп-сигналы на светофоре, переключение скоростей - звуки рождались и уплывали вдаль. Тротуар цвета болезненного тухлого мяса; звезды, заблудившиеся в чернильнице безлунной ночи. Он поплотнее съежился в пальто и невольно пригнулся, пронзенный стужей, убивающей последние листья. Где-то отрывисто завыла собака, в соседнем квартале хлопнула дверь. Внезапно он стал сверхвосприимчив ко всем звукам, и ему захотелось стать их частью, чтобы они поселились в его уютном и теплом доме. Но даже будь он парией, преступником, прокаженным, он не мог бы оказаться более одинок. Он утешался своей собственной теорией культуры, из которой следовало, что некоторым людям, похожим на него, дозволено созревать без привязанностей, без надежды, без любви, в которой он так отчаянно нуждался!
Впереди на перекрестке, за пол-квартала от него, из тени выплыла девушка; ее высокие каблучки ритмично зацокали по тротуару, потом по мостовой, когда она переходила улицу, вновь по тротуару…
Он бросился напрямик через лужайку возле дома и, свернув за правый угол, оказался неподалеку от нее раньше, чем успел понять, что же он делает, что намеревается сделать, на что толкает его мгновенный импульс.
Изнасилование.
Мир расцвел у него в голове подобно тепличному бутону с кроваво-красными лепестками, разросся до чудовищных размеров и увял, почернев по краям, хотя он продолжал бежать, наклонив голову и сунув руки в карман пальто; бежать в том же направлении, в котором ушла она.
Способен ли он на это? Сможет ли после всего продолжать жить? Он знал, что она молоденькая, привлекательная и желанная. Именно такой она и должна быть. Он повалит ее на траву, а она не закричит, наоборот, окажется уступчивой и послушной. Да, она такая и есть.
Он рванулся к месту их возможной встречи, упал на влажную бурую землю, спрятавшись под прикрытием кустов и поджидая ее. Он услышал далекое постукивание ее каблучков по тротуару, указывающее, что ему удалось обогнать девушку.