– К… к вечности, – повторил голос.
Она впилась взглядом в тень позади ширмы, уверенная, что он лжет, в ужасе от того, что подобная мысль могла даже прийти к ней в голову, не говоря уже о том, чтобы она поверила в нее.
– Я сделаю все, что в моих силах, – пообещала она, встала и, слепо шаря рукой, отодвинула занавеску, спеша на воздух.
Но он преградил ей дорогу. Она заметила капли пота у него на лбу и то, как он возвышался над ней, высокий, толстый.
– Это ради его собственного… его собственного спасения. Его, дитя мое. Было бы лучше… лучше до того.
– Вы хотите сказать, святой отец, что его обращение является обязательным условием, прежде чем вы обвенчаете нас? – спросила она, замирая от ужаса.
– Не я ставлю условия. Что решит его преосвященство будет законом для нас, мы – верные слуги!
– В церкви моего жениха, он не говорил, что я должна стать протестанткой. Разумеется, и я не могу его заставить.
– Он должен прозреть к правде! Это Богом ниспосланный дар, ваш брак. Протестанткой? Служить этой ереси? Стать вероотступницей? Немыслимо, вы бы погибли навечно, были обречены, отлучены от церкви, ваша бессмертная душа была бы отдана на нескончаемые муки в геенне огненной, чтобы гореть там, гореть вечно!
Не поднимая глаз, она пробормотала невнятно:
– Для меня – да, для него… миллионы считают иначе.
– Они все сумасшедшие, обречены погибели и вечно будут гореть в аду! – Голос отвердел еще больше. – Будут! Мы должны обращать язычников. Этот Малкольм Струан должен обра…
– Я постараюсь, до свидания, святой отец, благода… я постараюсь, – пролепетала она, шагнула в сторону и заспешила прочь. У двери она оглянулась на мгновение, преклонила колена и вышла на свет, и все это время он стоял в проходе, спиной к алтарю и голос его звенел под сводами:
– Станьте орудием Господним, обратите неверного, если вы любите Господа, спасите этого человека, спасите его от чистилища, если любите Господа, спасите его, помогите мне спасти его от адского пламени, спасите его ко славе Божьей, вы должны… прежде чем вы обвенчаетесь, спасите его, давайте спасем его… спасите его…
В тот вечер патруль самураев вышел из караульного помещения у Северных ворот. Десять воинов, в полном вооружении, с мечами и в легких доспехах, с офицером во главе. Он провел их через мост и миновал заграждение у входа в Поселение. Один из воинов нес высокое узкое знамя с начертанными на нем иероглифами. Самурай, шедший первым, держал высоко над головой факел, отбрасывавший причудливые тени.
Вечер был приятным, и Хай-стрит и набережная были все еще полны народа. Торговцы, солдаты, моряки, владельцы лавок прогуливались или стояли группами то здесь, то там, разговаривая и смеясь, несколько человек горланили песни, тут же слонялись пьянчуги и один или два мужчины-проститутки, настороженно поглядывавшие по сторонам. Ближе к воде, на пляже, несколько моряков развели костер и, подвыпив, танцевали вокруг него хорнпайп в компании с трансвеститом. Издалека доносился приглушенный шум Пьяного Города.
Зловещее присутствие не осталось незамеченным. Люди останавливались как вкопанные. Разговоры повисали на полуслове. Потом смолкали совсем. Все глаза повернулись в сторону Северных ворот. Те, кто оказались ближе всех к патрулю, пятились, давая дорогу. Немало людей потянулись рукой к револьверам и чертыхнулись, не обнаружив их в карманах или кобурах. Другие отступили, а находившийся в увольнительной солдат припустил по боковой улочке за ночным нарядом морских пехотинцев.
– В чем дело, сэр? – поинтересовался Горнт.
– Ничего страшного, пока, – ответил Норберт, лицо его было мрачным. Они стояли в группе торговцев на променаде, но все еще были довольно далеко от самураев, которые не обращали ни малейшего внимания на притихшую толпу, уставившуюся на них, и продолжали идти не в ногу, как это было у них принято.
К ним бочком приблизился Ланкчерч.
– Вы вооружены, Норберт?
– Нет, а вы?
– Нет.
– У меня есть оружие, сэр, – Горнт достал свой крошечный пистолет, – только большой дыры он в них не проделает, если они поведут себя враждебно.
– Если есть сомнения, молодой человек, – хрипло произнес Ланкчерч, – давайте тягу, говорю я всегда. – Он сунул свою руку Горнту, прежде чем торопливо уйти. – Барнаби Ланкчерч, мистер Горнт, рад познакомиться с вами, добро пожаловать в Йокопоко, до встречи в клубе, слышал, вы играете в бридж, так это в любое время.
Все потихоньку отодвигались подальше. Пьяницы неожиданно протрезвели. Все держались настороже, слишком хорошо зная, с какой молниеносной быстротой самураи орудуют мечами и опасаясь внезапного нападения. Норберт уже наметил путь отступления, буде это окажется необходимым. Потом вдруг увидел наряд морских пехотинцев под командой сержанта, выбежавших из проулка с ружьями наготове. Они быстро заняли главенствующую, хотя и не вызывающе воинственную позицию, и он расслабился.
– Теперь все в порядке. Вы всегда носите это с собой, Эдвард?
– О да, сэр, всегда. Мне казалось, я говорил вам об этом.
– Нет, не говорили, – заметил Грейфорт, довольно резко. – Позволите взглянуть?
– Разумеется. Он, конечно, заряжен.
Пистолет был крошечным, но тем не менее смертоносным. Два ствола. Два бронзовых патрона. Рукоятка с серебряными накладками. Он вернул пистолет Горнту, глаза его смотрели жестко. – Отличная вещь. Американский?
– Французский. Мой отец дал его мне, когда я отправился в Англию. Сказал, что выиграл его в карты на пароходе. Единственный подарок, который он сделал мне за всю жизнь. – Горнт тихо рассмеялся; они оба наблюдали за приближающимися самураями. – Я не расстаюсь с ним даже на ночь, сэр, но стрелял из него лишь однажды. В некую леди, которая пыталась ускользнуть с моим бумажником в глухой полуночный час.
– Вы попали в нее?
– Нет, сэр, даже не пытался. Просто причесал ей волосы на пробор, чтобы попугать. Леди не должны красть, не так ли, сэр?
Норберт хмыкнул и устремил взгляд на самураев, увидев Горнта в новом свете, опасном свете.
Японский патруль шел по середине дороги; часовые перед британской, французской и русской миссиями – единственными, имевшими постоянную охрану, – потихоньку взводили курки ружей, уже предупрежденные.
– На предохранители! Никакой стрельбы, ребятки, пока я не скажу, – глухо проворчал сержант. – Граймс, отправляйся предупреди его вашество, он у русских, третий дом по улице, тихо давай.
Солдат скользнул прочь. Уличные фонари на променаде потрескивали. Все тревожно ждали. Семенящий офицер-японец приблизился с бесстрастным лицом.
– Ну и подлая же рожа у этого ублюдка, а, сержант? – прошептал часовой, ружье у него под ладонями стало влажным от пота.
– У всех у них рожы подлые. Спокойно теперь.
Офицер поравнялся с британской миссией и дал отрывистую команду. Его люди остановились и построились лицом к воротам, а он, громко топая, вышел вперед и обратился на гортанном японском к сержанту. Пронзительное молчание. Опять нетерпеливые высокомерные слова, явно приказ.
– Что тебе, колобок? – сквозь зубы спросил сержант, возвышаясь над ним на полметра.
Снова эти уродливые предложения, в тоне прибавилось злости.
– Кто-нибудь понимает, чего он тут говорит? – выкрикнул сержант. Никакого ответа, потом Йоганн, переводчик, осторожно отделился от края толпы, поклонился офицеру, который слегка кивнул в ответ, и заговорил с ним по-голландски. Офицер ответил на том же языке, с трудом подбирая слова.
– У него послание, – перевел Йоганн, – письмо для сэра Уильяма, должен вручить его лично.
– Насчет этого не знаю, мистер, уж никак, пока эти чертовы мечи болтаются у него на боку.
Японец двинулся к воротам миссии, и на всех ружьях щелкнули предохранители. Он остановился. Яростная тирада в сторону сержанта и часовых. Все самураи на четверть вытащили мечи из ножен и встали в оборонительную позицию. Дальше по дороге наряд морских пехотинцев перестроился в боевой порядок. Все ждали, кто первый совершит ошибку.
В этот момент из соседнего здания русской миссии торопливо вышли Паллидар и два драгунских офицера в парадных мундирах, при парадных шпагах.
– Я принимаю командование, сержант, – сказал Паллидар. – В чем дело?
Йоганн рассказал ему. Паллидар, уже изрядно поднаторевший в японском этикете, подошел к офицеру, поклонился и проследил, чтобы офицер поклонился ему как равному.
– Скажите ему, я приму письмо. Я адъютант сэра Уильяма, – преувеличил он.
– Он говорит, прошу прощения, ему приказано сделать это лично.
– Скажите ему, я имею полномочия…
Голос сэра Уильяма остановил его:
– Капитан Паллидар, одну минуту! Йоганн, от кого это письмо? – Он стоял на пороге русской миссии, Сергеев и остальные теснились в проходе рядом с ним.
– Скажите ему, я имею полномочия…
Голос сэра Уильяма остановил его:
– Капитан Паллидар, одну минуту! Йоганн, от кого это письмо? – Он стоял на пороге русской миссии, Сергеев и остальные теснились в проходе рядом с ним.
Офицер указал на знамя, резко произнес еще несколько слов, и Йоганн крикнул со своего места:
– Он говорит, от… оно от тайро, но мне кажется, он имеет в виду родзю, старейшин. Ему приказали вручить его немедленно, из рук в руки.
– Хорошо, я приму его, скажите ему, пусть подойдет сюда.
Йоганн перевел. Офицер повелительным жестом показал сэру Уильяму, чтобы тот подошел к нему, но сэр Уильям крикнул, еще более резко и даже с еще меньшей любезностью:
– Скажите ему, я обедаю. Если он не подойдет немедленно, он может вручить его завтра.
Йоганн был слишком опытен, чтобы переводить дословно, и подчеркнул лишь самую суть сказанного. Самурай с шумом втянул в себя воздух, потом затопал к воротам русской миссии, миновал двух огромных бородатых часовых, слегка задев обоих, и встал перед сэром Уильямом, явно ожидая от него поклона.
– Кэйрэй! – рявкнул сэр Уильям. Поклонитесь! – одно из немногих слов, которые он позволил себе запомнить. – Кэйрэй!
Офицер вспыхнул, но автоматически поклонился. Он поклонился как равному и вскипел еще сильнее, когда увидел, что сэр Уильям просто кивнул ему, как подчиненному, но с другой стороны, подумал он, этот гнусный человечек является главным гайдзином и злобность его известна всем, как и его мерзкий запах. Когда мы нападем, я лично убью его.
Он извлек свиток, шагнул вперед, протянул его, отступил назад, безукоризненно поклонился, подождал, пока на его поклон ответят, пусть и грубо, полностью удовлетворенный тем, что превзошел своего врага. Чтобы избавиться от злобы, он обругал своих людей и двинулся прочь, словно они не существовали. Они последовали за ним, возмущаясь грубости гайдзина.
– Где Тайрер, дьявол его забери? – спросил сэр Уильям.
– Я пошлю кого-нибудь, чтобы его разыскали, – сказал Паллидар.
– Нет, будьте любезны, попросите Йоганна присоединиться ко мне.
– В этом нет нужды, сэр Уильям, – заметил Эрлихер, швейцарский министр, – если послание на голландском, я могу прочесть его вам.
– Благодарю вас, но это лучше сделать Йоганну, поскольку он немного говорит и по-японски тоже, – ответил сэр Уильям, не желая заранее ничего делить ни с одним из иностранцев, особенно с этим, который открыто представлял небольшую, но растущую, высоко специализированную военную промышленность, активно ищущую рынки сбыта, репутация которой была основана на невероятном, уникальном мастерстве их часовщиков – одна из немногих областей, где британские производители не могли кого-то обойти.
В столовой, самой большой комнате в здании, стоял стол на двадцать человек, уставленный приборами и блюдами из тонкого серебра. Присутствовали все министры, за исключением фон Хаймриха, который все еще был болен, Струан, Анжелика, которой отвели место во главе стола, несколько французских и британских офицеров. За каждым креслом стояли два ливрейных лакея, еще больше слуг сновало вокруг стола.
– Могу я воспользоваться приемной, граф Сергеев? – спросил сэр Уильям по-русски.
– Разумеется. – Граф Сергеев открыл дверь. Они подождали, пока Йоганн торопливо вошел, и русский закрыл ее.
– Добрый вечер, сэр Уильям, – сказал Йоганн, довольный тем, что его вызвали. Он первым узнает, в чем тут дело, и сможет и далее быть полезным, с выгодой для себя, министру своей собственной страны. Он сломал печать на свитке и тоже присел. – Голландский и японский. Послание короткое. – Он быстро пробежал его глазами, нахмурился, перечитал снова, потом еще раз и нервно рассмеялся: – Оно адресовано вам, британскому министру, и гласит: «Я обращаюсь к вам с депешей. По приказу Сёгуна Нобусады, полученному из Киото, все порты должны быть закрыты без промедления и все иностранцы изгнаны и выдворены за не…»
– Выдворены? Вы сказали «выдворены»? – Рев проник через дверь. Тревожное молчание охватило гостей за столом.
Йоганн поморщился.
– Да, сэр, прошу прощения, но именно так тут говорится: «и выдворены за ненадобностью и нежелательностью каких бы то ни было сделок между иностранцами и нашим народом. Я посылаю вам это, прежде чем назначить приказом немедленную встречу для окончательного определения условий вашего срочного оставления Иокогамы. Направлено с уважением».
– С уважением? Клянусь Создателем, это, в господа бога мать, растреклятая наглость…
Тирада продолжалась. Когда сэр Уильям остановился, чтобы перевести дух, Йоганн вставил:
– Письмо подписано «Нори Андзё. Тайро». Насколько я понимаю, сэр Уильям, это почти как диктатор, он высоко поднялся в этом мире.
37
КиотоЧетверг, 4 декабря
Торанага Ёси был мертвенно бледен.
– Когда было утверждено назначение тайро?
– Позавчера, господин, почтовым голубем к князю Андзё в Эдо, – гладко ответил Вакура, Первый канцлер, глава всех придворных чиновников. Его оставляла равнодушным открытая злость его гостя, и он скрывал свою радость – он долго предвкушал эту встречу, которую устроил в своих покоях во дворце. – Официальный свиток, подписанный Сёгуном по просьбе Сына Неба, был, если не ошибаюсь, отправлен для срочного вручения князю Андзё в тот же день.
Это разозлило Ёси еще больше. Его предок, Сёгун Торанага, сделал почтовых голубей исключительной собственностью Сёгуната. За два с половиной столетия этот способ общения оказался почти забытым как ненужный, и теперь им пользовались только для возвещения о событиях крайней важности, таких как смерть Сёгуна или императора. Бакуфу предпочли не обращать внимания на то, что уже много лет некоторые зайбацу ростовщиков в Осаке потихоньку пользовались голубями, оставив это как удобный предлог для проведения карательных мер, вымогания дополнительных поборов или услуг на случай, если бакуфу решат все же следить за соблюдением этого закона.
– А этот высокомерный ультиматум гайдзинам? Когда должны вручить его? – спросил Ёси.
– Безотлагательно, господин. Императорская просьба отправилась с тем же почтовым голубем, господин, утвержденная Сёгуном Нобусадой и помеченная: «Вручить немедленно».
– Этот приказ бака, а спешка – еще большая бака! – Ёси поправил на плечах плотную верхнюю накидку. Моросящий дождь, мягко стучавший по листьям в саду снаружи, добавлял влажности в холодный воздух. – Пошлите еще одного голубя и отмените этот приказ.
– Если бы это зависело от меня, господин, я сделал бы это немедленно, поскольку предложение исходит от вас. Как только вы уйдете, господин, я испрошу разрешения, но мне кажется, ваши желания будут слишком запоздалыми: глава гайдзинов уже получит распоряжение, оно могло быть вручено ему еще вчера.
Вакура радостно изобразил смиренное раскаяние на лице и в манерах. Это была кульминация долгих лет интриг в поддержку желаний императора, мнения большинства даймё, большинства придворных аристократов, Огамы, который ныне правил в Киото, хотя Врата будто бы опять охранялись ненавистным всем сёгунатом, но только с разрешения Огамы, а также принцессы Иядзу и, что было важнее всего, в поддержку его собственных взглядов.
Его восхищало то, как умело и мудро он выбрал момент несколько дней назад. Он подстерег принцессу во время ее утренней прогулки в дворцовом саду и одним ходом нейтрализовал Сёгунат, бакуфу и Ёси, самого опасного из своих противников:
– Принцесса, я слышал, некоторые придворные из приближенных к Божественному, имея в сердце ваши интересы, шепчут, что повелителю, вашему супругу, следует назначить князя Нори Андзё тайро, и сделать это как можно скорее.
– Андзё? – не веря своим ушам, переспросила она.
– Мудрые люди полагают, принцесса, что это следует проделать быстро и тихо. Заговоры в Эдо полнятся, и это устранит вмешательство… честолюбивых врагов, – осторожно заметил он, – врагов, которые постоянно стараются принизить вашего высокочтимого супруга, которые также должны иметь связи с проклятыми сиси. Вспомните Оцу!
– Словно я могу когда-нибудь это забыть! Но Андзё – не то чтобы я имела какое-то влияние устроить это – тупица и дурак. Как тайро он станет еще высокомернее.
– Это так, но возвысить его над остальными старейшинами, возможно, будет небольшой ценой за то, чтобы ваш повелитель сёгун чувствовал себя спокойно до своего совершеннолетия и чтобы заткнуть рот его… его единственному сопернику, князю Ёси.
– А тайро мог бы сместить его с должности опекуна?