Ветер был бодряще холодным, Грейфорт с удовольствием вдыхал его запах и чувствовал на губах его чистый вкус. Совсем не то что внизу, где теснота была пропитана вонью масла и угольного дыма и никуда было не деться от пульсирующего грохота машины, сразу вызывавшего головную боль. «Королева Азии» шла на угле уже несколько часов наперекор встречному ветру. Норберт терпеть не мог пароходы, но на этот раз был доволен: на паруснике они добирались бы сюда еще много дней. Он откусил кончик сигары, сплюнул его за борт и, прикрыв ее от ветра, аккуратно раскурил.
Поселение выглядело таким же, как и всегда. С севера и с юга, если выйти за ограду и перейти маленький мостик, все так же стояли дома самурайской стражи и таможня, из нескольких труб поднимался дым, по набережной прогуливались люди, всадники тренировали лошадей на ипподроме, Пьяный Город выглядел все такой же свалкой, здесь почти ничего не расчистили и не восстановили после пожара и землетрясения, с ним резко контрастировали ровные ряды палаток армейского лагеря на обрыве, где солдаты были заняты обычной муштрой, резкие звуки горна плыли над водой. Поверх ограды, словно заглядывая через нее, виднелись крыши Ёсивары. Он ощутил ленивое шевеление в штанах; обычно он реагировал более живо, но сейчас в нем еще не прошло пресыщение после разгульных дней в Шанхае, самом богатом, веселом, безумном городе Азии с лучшими скачками, игорными домами, борделями, барами и европейской кухней на всем Востоке.
Ладно, подумал он, дам Сако штуку шелка, от этого у нее там сразу все размякнет, да и кто знает?
Его взгляд скользнул по флагштокам разных миссий, стал жестким, когда наткнулся на факторию Струана, потом нашел свою собственную. Норберт с удовольствием отметил, что за три недели, пока его не было, наружный ремонт на верхнем этаже был закончен, никаких следов пожара. Он был еще слишком далеко, чтобы разглядеть людей, входящих и выходящих из зданий на Хай-стрит, потом заметил в толпе голубые капор, кринолин и зонтик, которые пересекали улицу, направляясь к французской миссии. Это может быть только она, подумал он. Ангельские Грудки! Он словно чувствовал запах духов, окутывавший ее. Интересно, знает ли она о дуэли.
Морган Брок расхохотался во все горло, когда он рассказал ему о ней: «Даю тебе благословение разнести ему башку вдребезги или отстрелить то, что у него между ног. Вместо пистолетов выбери боевые цепы и по-настоящему отработай свои премиальные».
Посыльные суда уже спешили навстречу пакетботу. Он с досадой отметил, что паровой катер Струана стоял первым, покачиваясь на невысокой волне, Джейми Макфэй сидел на корме. Весельный баркас Норберта подошел вторым. Ладно, недолго осталось ждать и твой баркас будет моим, вместе с вашей факторией, а ты и все проклятые Струаны будут списаны на берег или мертвы, хотя, может быть, я и дам тебе работу, Джейми, может быть, так, развлечения ради. Тут он заметил, что Макфэй приложил к глазам бинокль, и понял, что тот его видит. Он небрежно махнул рукой, сплюнул за борт и спустился в свою каюту.
– Доброе утро, мистер Грейфорт, сэр, – произнес Эдвард Горнт с обаянием южанина. Он стоял в дверях каюты напротив, высокий, хотя и худоватый, красивый молодой человек из Виргинии с глубоко посаженными карими глазами и темными волосами. Ему было двадцать семь лет. – Я смотрел на берег с кормы. Это далеко не Шанхай, не правда ли?
– Различий больше, чем вы можете себе представить. Вы уже упаковались?
– Да, сэр, и готов приступить к делам. – Не считая легкого рокота в слове «сэр», акцент его был едва уловим, гораздо более английский, нежели обычно бывает у южан.
– Хорошо. Сэр Морган просил меня передать вам вот это, когда мы прибудем. – Он достал из портфеля конверт и протянул его Горнту. Чем больше он думал обо всей этой поездке, тем больше она его изумляла. Тайлер Брок в Шанхай не приехал. Вместо него Грейфорта ждала там сухая записка, в которой старик приказывал ему подчиняться его сыну так, как если бы он сам отдавал все распоряжения. Сэр Морган Брок был лысеющим мужчиной с большим животом, не такой грубый, как его отец, но точно такой же вспыльчивый и бородатый. В отличие от старика, он обучался в Лондоне на Треднидл-стрит, центре мировых рынков ценных бумаг, и до тонкости знал все вопросы международной торговли. Как только Грейфорт прибыл, Морган изложил ему свой план, как сокрушить дом Струанов.
План не оставлял места случайностям.
В течение года он, его отец и их сторонники в правлении гонконгского банка «Виктория» скупали долговые обязательства Струанов. Теперь, когда правление поддерживало их целиком, им оставалось лишь дождаться 30 января, чтобы лишить их права выкупа заложенного имущества. Ни при каких обстоятельствах торговый дом Струанов не мог расплатиться к этому сроку. В этот день банк станет владельцем компании Струанов со всем, что в ней есть, включая клиперы. Морган сделал корнер на гавайском сахаре, с большой хитростью вытеснив оттуда Струанов, которые рассчитывали на ежегодный доход от этого рынка, чтобы расплатиться с долгами, лишив их таким образом последней надежды на новые поступления. И еще одна, даже большая, удача: Морган с непревзойденной изворотливостью и дальновидностью заключил на этот сахар бартерные сделки с импортерами Севера и Юга, получив взамен промышленные товары республиканцев и хлопок южан для огромного британского рынка, который, по закону, по-прежнему мог обслуживаться исключительно британскими кораблями – их кораблями.
– Ваш замысел гениален, сэр Морган, мои поздравления, – сказал Норберт, пораженный до глубины души, ибо этот план делал Броков самым богатым торговым домом Азии, ее «Благородным Домом», и служил гарантией его нового жалованья в пять тысяч гиней в год.
– Мы выкупаем компанию Струана у банка по десять пенсов за фунт, на этот счет уже есть договоренность, Норберт, их флот, все, – сообщил ему сэр Морган, и его огромный живот затрясся от хохота. – Вам скоро на покой, и мы будем очень благодарны вам за службу. Если в Иокогаме все пройдет хорошо, мы подумаем о еще пяти тысячах для вас ежегодно, в качестве премии. Присмотрите за молодым Эдвардом и все ему покажите.
– С какой целью? – спросил он тогда, раздавленный столь непомерной суммой ежегодных выплат.
– С любой, какая мне заблагорассудится, – резко ответил сэр Морган. – Но раз уж вы спросили, может статься, я захочу, чтобы он занялся для нас Японией, занял ваше место, когда вы уйдете, ежели окажется достойным. Компания Ротвелла дает ему отпуск на месяц, – это был теперешний наниматель Горнта, одна из старейших компаний Шанхая и деловой партнер компании Купера-Тиллмана, крупнейшей американской торговой фирмы в Китае, на которую он и сам проработал три года и с которой как Брок, так и Струан имели широкие деловые связи, – этого времени парню хватит, чтобы принять решение, возможно, он займет ваше место, когда вы выйдите на пенсию.
– Вы полагаете, он достаточно опытен, сэр Морган?
– К тому времени, когда он уедет, позаботьтесь, чтобы таким он и был – это ваша работа, обучите его, закалите его. Только не ломайте его, я не хочу, чтобы Япония его отпугнула раз и навсегда, смотрите помните об этом!
– Как много я могу ему рассказывать?
Подумав немного, сэр Морган ответил:
– Все о нашем бизнесе в Япониях, планы насчет торговли оружием и контрабанде опиума, если эти ублюдки в парламенте настоят на своем. Поделитесь с ним своими мыслями об организации торговли опиумом и обходе любого эмбарго, если таковое будет наложено, но ни слова о подначивании Струана и о наших планах раздавить его. Парень знает о Струанах, у Ротвелла любви к ним не питают, он знает, какие это на самом деле подонки, знает и о том злодействе, которое сотворил старый Дирк, убив моего сводного брата, и о многом другом. Он славный парень, поэтому рассказывайте ему что хотите, но не про сахар!
– Как скажете, сэр Морган. Как насчет всей звонкой монеты и бумаг, что я привез? Мне понадобится замещение для уплаты за ружья, шелк и закупки товаров на этот год.
– Я вышлю его из Гонконга, когда вернусь, и, Норберт, умно ты это провернул, когда отпихнул Струана с дороги с этим старательским предложением джаппов – ежели это обернется деньгами, ты войдешь в долю. Что же до Эдварда, через месяц отошли его в Гонконг с секретным отчетом для Старика. Мне этот парень нравится, он на хорошем счету в Шанхае и у Ротвелла, к тому же сын старого друга.
Норберт задумался о том, что это за старый друг, и о том, чем сэр Морган ему так обязан, что взял на себя столько хлопот, добротой и заботой о ближних он никогда не отличался. Но он был слишком умен, чтобы задавать такие вопросы, поэтому промолчал, радуясь, что проблема как остаться в милости у Броков уже недолго будет его заботить.
Норберт задумался о том, что это за старый друг, и о том, чем сэр Морган ему так обязан, что взял на себя столько хлопот, добротой и заботой о ближних он никогда не отличался. Но он был слишком умен, чтобы задавать такие вопросы, поэтому промолчал, радуясь, что проблема как остаться в милости у Броков уже недолго будет его заботить.
Эдвард Горнт оказался достаточно приятным молодым джентльменом. Сам неразговорчивый, он хорошо умел слушать, был больше англичанином, чем американцем, имел острый ум и, вещь в Азии редкая, не пил вина. Первое впечатление Грейфорта было такое, что Горнт совершенно не пригоден к жесткой, авантюрной, крепко пьющей китайской торговле – легковес во всем, за исключением карт. Горнт слыл непревзойденным игроком в бридж, и ему везло в покер, в Азии это считалось большим достоинством, но даже и это имело для него скорее академический интерес, потому что он никогда не играл по-крупному.
Он был убежден, что Эдвард Горнт недолго будет устраивать Броков, и за время обратного путешествия не заметил ничего, что бы заставило его изменить свое мнение. Время от времени ему случалось подмечать странное выражение в глубине его глаз. Бедняга просто нервничает, он здесь чужой и знает это, подумал Грейфорт, наблюдая за его лицом, пока тот читал письмо Моргана. Ну да ладно, если уж кто и может заставить его повзрослеть, так это я.
Горнт сложил письмо и убрал его в карман вместе с пачкой купюр, которая лежала в конверте.
– Сэр Морган так щедр, не правда ли? – произнес он с улыбкой. – Я никогда не думал, что он… я жду не дождусь, когда можно будет начать учиться, мне нравится работа, живая работа, и я приложу все силы, чтобы угодить вам, но я все еще не уверен, стоит ли мне уходить от Ротвелла и… ну, я никогда даже не думал, что он может рассматривать меня как возможного кандидата на главу японского отделения компании Броков, если или когда вы выйдете на пенсию. Никогда.
– Сэр Морган хозяин жесткий, угодить ему трудно, как и нашему тайпэну, но поступает по справедливости, если делаешь, как сказано. Месяца хватит. Вы умеете обращаться с огнестрельным оружием?
– О да.
Неожиданная прямота ответа удивила его.
– С каким именно?
– Пистолеты, ружья, карабины. – Опять улыбка. – Я никогда никого не убивал, индейцев там или еще кого-нибудь, но четыре года назад я был вторым на соревнованиях по стрельбе навскидку в Ричмонде. – На его лицо набежала тень. – Это было в тот год, когда я уехал в Лондон, чтобы поступить на службу к Брокам.
– Вам не хотелось уезжать? Не понравился Лондон?
– Нет и да. Моя мать умерла, а отец, он полагал, что будет лучше, если я повидаю свет, Лондон же был центром всего мира, так сказать. В Лондоне было великолепно. Сэр Морган очень добр. Я не встречал человека добрее.
Норберт подождал, но Горнт больше ничего не сказал, погруженный в свои мысли. Сэр Морган сообщил ему только то, что Горнт провел удовлетворительный год в лондонском представительстве компании Броков с последним и самым младшим сыном Тайлера Брока Томом. По прошествии этого года он подготовил для него одну из младших должностей в компании Ротвелла.
– Вы знакомы с Дмитрием Сывородиным, который руководит здесь отделением Купера-Тиллмана?
– Нет, сэр. Я лишь слышал о нем. Мои родители знали Джудит Тиллман, вдову одного из партнеров, основавших компанию. – Глаза Горнта сузились, и Норберт заметил в них уже знакомую ему отчужденность. – Она тоже не любила Дирка Струана, по сути даже ненавидела его, винила его в смерти своего мужа. Грехи отцов все-таки переходят на их детей, не так ли?
Норберт рассмеялся.
– Переходят, что и говорить.
– Я перебил вас, сэр. Дмитрий Сывородин?
– Он вам понравится, он тоже южанин. – Звяканье корабельного колокола возвестило о том, что их путешествие окончено. Глаза Норберта заблестели от возбуждения. – Давайте сойдем на берег, живой работы будет хоть отбавляй, и очень скоро.
– Человек хочет тайпэн видеть, хейа? – спросила А Ток.
– Ай-й-йа, мать, говори на языке цивилизованных людей и оставь этот бред, – сказал ей Малкольм на кантонском. Он стоял у окна своего кабинета с биноклем в руке и наблюдал за пассажирами, покидающими пакетбот. Он заметил среди них Норберта Грейфорта и теперь чувствовал себя очень хорошо. – Что за человек?
– Чужеродный дьявол-бонза, за которым ты посылал, сквернопахнущий бонза, – пробормотала она. – Твоя старая мать работает так усердно, а ее сын ее не слушает! Нам нужно ехать домой.
– Ай-й-йа, я же говорил, чтобы ты не упоминала о доме, – резко ответил он, – сделай это еще хотя бы раз, и я отправлю тебя на следующей же вонючей лорке, где тебя будет рвать дорогой так, что сердце, если оно у тебя есть, выскочит из горла, и самой меньшей бедой будет, если бог моря проглотит тебя целиком! Пришли сюда чужеродного дьявола. – По его лицу пробежала улыбка: хорошее настроение понемногу возвращалось к нему.
Она, ворча, вышла. Целыми днями напролет она при всяком случае заводила речь о возвращении в Гонконг, сколько бы он ни грозил и не приказывал ей замолчать. Теперь он был уверен, что она получила распоряжения от Гордона Чена не оставлять его в покое, пока он не подчинится.
– Клянусь Богом, я никуда не уеду, пока не буду готов. – Он прохромал назад к столу, радуясь, что его счеты с Норбертом скоро будут сведены и он запустит в действие весь свой славный план. – А, доброе утро, преподобный отец Твит, благодарю, что вы так быстро откликнулась на мою просьбу. Шерри?
– Благодарю вас, мистер… э… тайпэн, благослови вас Господь.
Он прикончил шерри одним нервным глотком, хотя Струан специально выбрал бокал побольше. – Восхитительно… э… тайпэн. О да, благодарю, я выпью еще чуть-чуть, с вами благословение Божье. – Его неопрятная бесформенная фигура с тревожной улыбкой на лице устроилась в высоком кресле. В бороде виднелись табачные крошки. – Чем я могу быть вам полезен?
– Речь пойдет обо мне и о мисс Анжелике. Я хочу, чтобы вы обвенчали нас. На следующей неделе.
– А? – Преподобный Майклмасс Твит едва не выронил бокал. – Невозможно, – пробормотал он, стуча вставными зубами.
– Отнюдь. Существует много прецедентов, когда положенное троекратное оглашение в церкви имен лиц, предполагающих вступить в брак, в течение трех воскресений подряд проводилось всего лишь за одно воскресенье.
– Но я не имею права, вы несовершеннолетний, да и она тоже, и, что еще хуже, она католичка, и я не вижу никакой возможности… я не могу.
– Да нет, конечно же, можете. – С уверенным видом он протараторил ему все, что услышал от Хезерли Ская по прозвищу «Небесный Наш», единственного законника в Иокогаме, исполнявшего также обязанности коронера и страхового агента. – То, что я несовершеннолетний, применимо только на территории Соединенного Королевства, а не в колониях или за границей, и только в том случае, если жив отец. То, что она католичка, не имеет значения, если это не имеет значения для меня. Так что и говорить не о чем. Вторник, девятое число, подходящий день для бракосочетания, до того дня мы всё будем держать в секрете, а во вторник вы и свершите обряд.
Малкольм с затаенным весельем наблюдал, как рот Майклмасса Твита открывается и закрывается, как у рыбы, но ни звука из него не вылетает. Дрожа всем телом, священник поднялся на ноги, налил себе еще шерри, залпом выпил его и снова упал в кресло.
– Я не могу.
– О, но я обратился за советом к юристу, и меня заверили, что можете. Я также намереваюсь выделить вам и вашей церкви дополнительную стипендию – пятьсот гиней в год. – Он знал, что подцепил этого человека на крючок, потому что предложенная им сумма в три-четыре раза превышала его текущее жалованье и вдвое то, что посоветовал ему предложить адвокат: «Не балуйте этого старого пердуна!» – Мы будем в церкви в воскресенье, чтобы услышать оглашение имен, а вторник станет великим днем, во вторник же вы получите аванс в сто гиней за все ваши хлопоты. Благодарю вас, ваше преподобие. – Он поднялся, но Твит сидел не двигаясь в своем кресле, и Малкольм увидел, как его глаза наполнились слезами. – Что такое, в чем дело?
– Я просто не могу сделать то, о чем вы просите, – запинаясь, промямлил Твит, – это… это невозможно. Видите ли, ваша… даже если вам сказали все правильно, в чем я… э… сомневаюсь… ваша мать написала мне, прислала официальное письмо, с последней почтой, написала, что… что ваш отец сделал ее вашим законным опекуном и вам запрещено жениться. – Слезы текли у него по щекам, опухшие глаза покраснели. – Боже милостивый, иже еси на небеси, это такие большие деньги, мне столько даже не снилось, но я не могу, не могу пойти против закона или нее, Боже милостивый, нет!