Это было абсолютно бессмысленно.
Это было извращение.
Отвратительное.
Ужасное.
Невообразимое.
Кроме того, они заткнули сливные отверстия в умывальниках и пустили воду, так что она все затопила. Они разбили все зеркала, всю нашу фарфоровую и стеклянную посуду. Измазали диван горчицей и полили кетчупом. Вылили молоко на ковер. Вскрыли мясные консервы и пришлепнули содержимое к потолку, так что он был усеян кусками ветчины и копченой колбасы, которые постепенно отставали от потолка и сыпались нам на головы. Засунули наши распятия в унитаз и писали на изображение Спасителя.
Зачем?
Помню, как, придя домой, мы увидели расколотый дверной косяк и полуоткрытую дверь и сразу поняли, что произошло что-то ужасное.
Это было все равно что посмотреть на себя и увидеть зияющую дыру вместо желудка и оторванные ноги, как будто внутри нас с мамой разорвались гранаты.
Увидав весь этот разгром, мама только вздохнула и позвонила в полицию, но полицейские приехали лишь через несколько часов, задали общие вопросы и сказали, что составят рапорт. Зато, когда мама позвонила отцу Макнами, тот появился через считаные минуты с телефонной книгой и несколькими бутылками вина. Он обзвонил с десяток прихожан, которые прибыли к нам, и работа по расчистке территории закипела. Они убрали всю воду, собрали стекла и прочий мусор, выстирали постельное белье и заново покрасили стены – кто-то из них очень кстати нашел у нас в подвале краску и кисти. Отец Макнами вымыл наши распятия освященной водой. Засунув ватную палочку в просвет между телом Христа и крестом, он приговаривал: «Надеюсь, Господь, тебе нравится, что тебе трут спинку!» Эти мужчины и женщины работали всю ночь, прикладывались время от времени к бутылке, переговаривались и даже пели.
Прямо как на празднике.
Когда взошло солнце, мама приготовила для всех завтрак, один из соседей принес нам столовую посуду. Перед едой мы все взялись за руки, а отец Макнами прочитал молитву и поблагодарил Бога за предоставленный нам шанс убедиться в том, что люди по натуре добры и часто помогают друг другу, если подвернется подходящий случай; он попросил Бога запечатлеть эту ночь в нашей памяти как пример того, какими могут быть истинные последователи Христа, если их призовут, как они заботятся о ближнем с состраданием в сердцах и вином в желудках, с какой готовностью они вступают в борьбу с любыми невзгодами независимо от их масштабов. После этого все принялись за еду как одна семья.
У нас с мамой никогда еще не было столько гостей за столом.
Когда все ушли, мама сказала:
– Какой замечательный день рождения!
– А что, если это повторится? – сказал я.
– Бартоломью, разве тебе не было весело? Я была бы счастлива устроить такой праздник еще раз. Такой сюрприз, столько людей пришли отпраздновать мое шестидесятилетие!
– Как мы можем быть уверены, что эти жуткие типы не вломятся к нам опять? – сказал я.
– Ну да, не можем, – отозвалась мама чуть ли не с сожалением. Можно было подумать, что она приветствовала бы это. – Мы не можем знать будущее, но можем выбирать, как нам воспринимать то, что с нами случается. Выбор у нас есть всегда. Запомни это!
Запомнил я в первую очередь то, что был напуган. Я был не такой, как мама, и, очевидно, никогда не буду таким. Наверное, я плохой католик. Недоразвитая личность. Возможно, даже Иисус считает меня дебилом. Я не мог радоваться тому, что случилось, и воображать, что эта бригада уборщиков компенсирует насилие, которому мы подверглись.
– Ты забыл, чему я тебя учила, когда ты был еще маленьким? – спросила мама, укладывая меня в мою новую постель; она настояла на том, чтобы я лег после бессонной ночи. – Если с нами случается что-нибудь плохое, обязательно произойдет и что-то хорошее, возможно, с кем-то другим. Этот принцип называется «нет худа без добра». Нужно верить в это. Обязательно нужно. Обязательно.
Она поцеловала меня в нос, опустила шторы, вышла и закрыла дверь.
В комнате стоял запах подсыхающей краски; я не мог уснуть – в основном из-за того, что все время думал о тех, кто ворвался к нам и писал на мою подушку.
Что побуждает человека поступать так?
Как может мама относиться к этому так спокойно?
Произойдет ли это снова, несмотря на то что отец Макнами обещал установить нам новую дверь с более надежными запорами?
Может быть, я был каким-то образом виноват в этом, так как уже достиг середины третьего десятка, а ничего не сделал в жизни, только жил с мамой? Может быть, я заслуживаю того, чтобы мой дом испоганили? Если бы я работал, то, может быть, мы жили бы в более спокойном квартале. Если бы я был нормальным человеком, то, может быть, я не притягивал бы негативную энергию и всякие несчастья.
Может быть, Бог наказывает меня? «Такие вещи случаются только с кретинами вроде тебя! – воскликнул маленький человечек у меня в желудке. – Разумеется, это твоя вина! У умных людей таких проблем не бывает».
Но затем я решил последовать совету мамы и разделил все плохое, что произошло с нами в эту ночь, на отдельные действия и факты.
1. Кто-то выбрал наш дом в качестве объекта нападения.
2. Кто-то составил план действий.
3. Дверь была взломана.
4. Десятки ругательств были нанесены распылителем на стены (каждое слово можно было рассматривать как отдельное действие).
5. Больше сотни бьющихся вещей были разбиты (каждый случай – отдельное действие).
6. Погромщики много раз ходили в туалет, не ходя в туалет (каждый раз считался отдельно).
7. Молоко, консервы и приправы пропали (я учел каждую упаковку и каждый грамм).
8. Я уверен, что во время этого погрома они непрерывно ругались (я сосчитал все ругательства).
9. Они стряхивали на пол пепел с сигарет и набросали бутылок из-под пива по всему дому (я прибавил к списку каждую бутылку и каждый окурок).
10. Обливание Иисуса мочой недостаточно рассматривать как одно плохое действие. Может быть, учесть каждый грамм мочи? (А может, приплюсовать это вдобавок и как эксгибиционизм?)
Таким образом я насчитал более двух сотен отдельных негативных действий, произведенных в нашем доме, и если мамина теория была верна, то это означало, что более двухсот хороших событий произошли или скоро произойдут во всем мире с совершенно незнакомыми людьми, а может быть, случилось или случится что-нибудь необыкновенно удачное (намного перевешивающее все плохое) и все это компенсирует то зло, которое было совершено у нас.
Я попытался представить себе, какими именно эти хорошие события могли бы быть. Может быть, какая-нибудь совсем маленькая больная девочка в Зимбабве получит нужное ей лекарство и не впадет в предсмертную кому. Может быть, голодный нищий найдет теплый кусок мяса в помойном баке пятизвездочного ресторана и устроит пир при луне. Может быть, молодая японка найдет свою любовь, когда во время утренней пробежки ударится о дверцу медленно едущего автомобиля, так как бежала в этот момент, закрыв глаза и напевая песенку, а за рулем окажется ее будущий муж. Он будет так расстроен этим происшествием, что пригласит девушку куда-нибудь выпить кофе. Может быть, ученик начальной школы в Париже вдруг вспомнит на зачете правильную математическую формулу и его не лишат прогулки из-за плохой отметки. Может быть, русская женщина в сибирской тюрьме вспомнит, как ее добрая бабушка катала ее на санках, и откажется от намерения всадить вилку в шею сокамерницы. Может быть, какой-нибудь аргентинец найдет ключи от своей машины, потерянные на лугу, где он загорал, и успеет встретить своего шестилетнего сына после тренировки по футболу, прежде чем его похитит преступник, рыскающий вокруг школы в поисках детей без родителей. Может быть, астероид размером с Солнце, направлявшийся прямо к Земле, будет сбит со своего курса внезапно взорвавшейся звездой и не погубит человечество через семь тысяч лет…
Не исключено, что тогда мне пришли в голову какие-нибудь совсем другие потенциально возможные события, я не помню, но идея Вам понятна. И, воображая в своей постели все эти удачные происшествия, которые должны были перевесить безобразия, учиненные в нашем доме, я начал понимать, почему мама верит в принцип «нет худа без добра». Наверное, когда веришь в это или даже притворяешься, легче перенести то плохое, что произошло с тобой, – и неважно, правда это или нет.
Ведь что такое реальность, если не то, что мы чувствуем по поводу происходящего?
Ведь это главное, что имеет значение, когда, ложась вечером спать, мы остаемся наедине со своими мыслями.
И разве не доказывает статистика, независимо от того, верим мы в удачу или нет, что во всем мире хорошее и плохое происходит одновременно?
Дети рождаются в тот самый момент, когда люди умирают; супруги грешат и обманывают друг друга, а в это время женихи и невесты глядят с любовью друг другу в глаза и говорят «да»; люди находят работу, а другие ее теряют; отец ведет сынишку на матч по бейсболу, в то время как другой мужчина бросает своего сына и переезжает в другой штат, не оставив своего нового адреса; один спасает кошку от неминуемой смерти, вытащив ее из пластикового пакета на свалке, а другой, на другой половине земного шара, бросает мешок с котятами в реку; хирург в Техасе спасает жизнь парню, сбитому машиной, в то время как какой-то человек в Африке поливает забранных в армию детей очередями из пулемета; китайский дипломат купается в прохладных водах тропического моря, а тибетский монах сжигает себя в знак протеста против политики Китая. Все эти противоположные по характеру события происходят независимо от того, верим мы в то, что «нет худа без добра», или не верим.
Дети рождаются в тот самый момент, когда люди умирают; супруги грешат и обманывают друг друга, а в это время женихи и невесты глядят с любовью друг другу в глаза и говорят «да»; люди находят работу, а другие ее теряют; отец ведет сынишку на матч по бейсболу, в то время как другой мужчина бросает своего сына и переезжает в другой штат, не оставив своего нового адреса; один спасает кошку от неминуемой смерти, вытащив ее из пластикового пакета на свалке, а другой, на другой половине земного шара, бросает мешок с котятами в реку; хирург в Техасе спасает жизнь парню, сбитому машиной, в то время как какой-то человек в Африке поливает забранных в армию детей очередями из пулемета; китайский дипломат купается в прохладных водах тропического моря, а тибетский монах сжигает себя в знак протеста против политики Китая. Все эти противоположные по характеру события происходят независимо от того, верим мы в то, что «нет худа без добра», или не верим.
Но после погрома в нашем доме мне было трудно верить в этот принцип или притворяться так, как мама. Может быть, потому, что я всегда был скептиком; может быть, потому, что я не такая сильная личность, как она; может быть, потому, что я тупой и глупый простак, отставший в своем развитии.
На следующий день все эти чувства не давали мне покоя, и я пошел в церковь к отцу Макнами. Он сидел в своем помещении и надписывал поздравительные открытки всем прихожанам, родившимся в ближайшие месяцы.
Я попросил его заверить меня, что никто никогда больше не ворвется в наш дом.
– Ты ведь знаешь теорию своей матери «нет худа без добра»? – спросил он.
– Знаю.
– Ты веришь, что она права?
– Прошлой ночью я пытался притвориться, что верю.
– И тебе удалось это?
– Я признаю, что эта теория помогает. На несколько часов. Но потом я снова начинаю тревожиться, что…
– Молись.
– О чем? О том, чтобы наш дом больше не взламывали?
– Нет. То, что случается с вещами, не имеет значения. Молись о том, чтобы твое сердце умело переносить все, что бы ни случилось в будущем с тобой. Сердце должно верить, что любое событие является не концом и началом всего, а просто преходящей и несущественной переменной величиной. За всеми ежедневными удачами и неудачами нашей жизни кроется более значительная цель. Возможно, мы еще не видим или не понимаем эту цель; возможно, человеческий разум вообще не способен понять ее до конца, и тем не менее все это ведет нас к чему-то высшему.
– Как это понять, отец?
Он рассмеялся по-хорошему, лизнул и заклеил конверт и ответил:
– Разве не замечательно было то, как наша паства отреагировала на возникшее прошлой ночью испытание? У них ведь, знаешь ли, были собственные заботы. Но, узнав о том, что случилось с вами, они послушались зова своего сердца и немедленно оказали действенную помощь.
– И что? – спросил я, недоумевая, каким образом это может защитить меня от будущих вторжений.
– Тебе хотелось вчера ложиться в пропитанную мочой постель?
– Нет.
– Ну так вот, благодаря этим людям тебе не пришлось этого делать.
– И все же я не понимаю, каким образом…
– Это тоже пример принципа «нет худа без добра», подтверждающий правильность философии твоей матери.
– Не вижу, как это защитит нас в будущем от вандалов, – сказал я.
– Потому что ты не видишь сути, – ответил отец Макнами, посмеиваясь. Казалось, он вот-вот взъерошит мои волосы, как будто я был маленьким мальчиком, а не взрослым человеком.
– И в чем же суть?
– Ты поймешь это когда-нибудь без моих объяснений, Бартоломью. Поймешь, я обещаю.
Должен признаться, Ричард Гир, я и сейчас понимаю это не лучше, чем тогда.
Я даже задумывался над тем, что могло бы быть настолько хорошим, чтобы перевесить тяжесть зла, причиненного прожорливым существом, которое сожрало мамину жизнь. Это должно быть чем-то совершенно исключительным, потому что в маме было очень много любви – достаточно, чтобы уничтожить очень большое количество зла. Но после ее смерти мне трудно принять ее философию.
Когда вечером после похорон я спросил об этом отца Макнами на берегу, он ничего мне не ответил. А позже он стал вести себя так странно, что я боялся задавать ему этот вопрос или даже произносить фразу «нет худа без добра», потому что мне казалось, что он и сам с трудом притворяется, что верит в это, – по крайней мере, он больше не упоминал этот мамин принцип.
Но сам факт, что Вы родились в том же году, когда Китай стал угрозой для Тибета, дает мне надежду, потому что Вы, может быть, в самом деле появились на свет для того, чтобы уравновесить зло, которое китайское правительство причиняет Тибету. Мне кажется, что это можно считать доказательством. Это слишком значительно, чтобы быть просто совпадением. Юнг согласился бы с этим.
А если Вы появились как ответ на китайские планы завоевать Тибет, то мне легче поверить в мамину философию и надеяться на мое собственное будущее после мамы и на жизнь в целом.
В интернете я нашел цитату далай-ламы: «Помните, что не получить то, что вы хотите, бывает иногда редкой удачей». Это похоже на то, что проповедовала мама.
И еще одна цитата далай-ламы: «В Тибете есть поговорка: трагедию надо превратить в источник силы. Не имеет значения, с какими трудностями мы сталкиваемся и какие мучения испытываем; подлинное несчастье – потерять надежду».
Что Вы думаете об этом, Ричард Гир?
Мы с Вами найдем общий язык в этом вопросе?
Может быть, наша переписка является тем добром, которое возникло в ответ на смерть мамы?
Может быть, Вы поможете мне перейти к «следующей фазе моей жизни», чего добивалась от меня Венди, пока еще была с нами, до того, как раскрылся ее секрет?
Я думаю, случались и более странные вещи.
Наша переписка – единственное, что дает мне надежду в данный момент. Поэтому важно продолжать притворяться, пусть даже мы сами не верим этому на все сто процентов.
Ваш преданный поклонник Бартоломью Нейл11
Я не понял эти математические выкладки, но Макс был так возбужден, что я не стал прерывать его
Дорогой мистер Гир!После того как Венди ушла от нас, отец Макнами перестал молиться, а пить стал даже больше, чем описывалось ранее.
Он выпивал по бутылке «Джеймсона» в день прямо из горла. Он называл это «ирландским ритуалом очищения».
Иногда уже поздно вечером я слышал, как его рвет в туалете. Он спускал воду снова и снова, а грязи никогда не оставлял. Это было как с мамой в самом конце ее жизни, после химиотерапии и прочего. Но, к сожалению, в последнее время мама не появлялась в моих снах, так что я не мог посоветоваться с ней на этот счет.
Я спрашивал отца Макнами через запертую дверь туалета, не требуется ли ему помощь, но он отвечал:
– Со мной все в порядке. Временный спад, который уже сменяется подъемом. Мне надо побыть одному.
Я старался заботиться о нем, как заботился о Венди, когда она была у нас на кушетке. Оставлял тосты с сыром и лапшу быстрого приготовления около его двери. Иногда он съедал это ночью, иногда я убирал это утром остывшим и нетронутым.
Перед каждой едой я стучался к нему и спрашивал, не хочет ли он составить мне компанию за кухонным столом, но он лишь на секунду поворачивал голову, чтобы встретиться со мной взглядом, и молча отворачивался. Иногда он лежал в постели, иногда стоял у окна, уставившись в стекло пустым взглядом.
Ночью он тоже не разговаривал со мной, не ходил со мной гулять, не слушал птичьего пения за утренним кофе.
Так прошло два дня, и я начал тревожиться.
Я пошел в церковь посоветоваться с отцом Хэчеттом.
Он сидел в церковной конторе за компьютером, раскладывал пасьянс и явно скучал. Увидев меня, он спросил:
– Почему вы не присутствовали на мессе, Бартоломью? Ваша мать была бы смертельно огорчена.
(Вам не кажется, что слово «смертельно», употребленное им по отношению к предполагаемому огорчению моей мамы, было проявлением бестактности?)
Мама действительно не хотела бы, чтобы я пропускал мессы, так что я не нашел подходящего ответа и сказал:
– Отец Макнами чувствует себя не очень хорошо.
– Эдна рассказала мне о вашей попытке спасти ее дочь, – сказал отец Хэчетт. – Чрезвычайно волнующая история, чрезвычайно.
– Почему вы улыбаетесь? – спросил я.
– Я не улыбаюсь, – ответил он, хотя явно ухмылялся, как будто знал какой-то секрет и был рад не поделиться им со мной.
Его желтые зубы были похожи на окаменевшие кукурузные зерна, а морщины на лице из-за ухмылки были более глубокими, чем обычно, прямо как какие-то каньоны. «Может, ему надо прочистить их ватной палочкой?» – подумал я.