– Да, ждала, – ответил Соня, она же была честной и умной, врать не привыкла. – Владислав Иванович, я…
– Тсс! – зашипел он на нее и, швырнув сумку на пол, накрыл ее рот ладонью. – Не надо ничего говорить, милая, не надо, это лишнее…
Она еще что-то пыталась сказать, потому что ее губы под его ладонью шевелились, пока он нес ее на руках в комнату. Потом, когда он положил ее на диван и встал перед ним на колени, медленно проводя рукой по всему ее телу вниз-вверх и обратно, она все же спросила:
– Ты в этом уверен?
– В чем? – засипел он, как простуженный.
– В том, что хочешь этого?
– О да!!! Я хочу… Я смертельно этого хочу!!!
Ковригин быстро, сам не ожидая от себя такой прыти, скинул с себя практически все, оставшись в трусах и носках. Прилег с ней рядом, стянул с ее плеч лямки крохотного сарафанчика в желтые горошки. Начал расстегивать пуговицы, смотрел, любовался, трогал, целовал. Соня не противилась, но и не помогала ему. Она восприняла это как-то уж слишком серьезно, с непонятной обязательностью. Будто факультативное задание выполняла. Послушно привстала, когда он начал ее раздевать. Послушно снова улеглась. Послушно приняла его, со странным печальным вздохом, который он даже поначалу принял за обреченный. Потом, правда, это ощущение забылось. Унеслось куда-то, вместе со всем, что его окружало в тот момент. Ничто не казалось ему важным, кроме наслаждения, пик которого он приближал своим стремительным натиском.
Все получилось. И ее наслаждение он почувствовал, и свое к нему присовокупил. И легким смущением ее потом наслаждался. Приятным таким смущением, милым стеснительным румянцем и коротким смешком. И не было никакой обязательности, что он придумал? Все было славно и красиво и, главное, непринужденно. И кофе потом «в постель» был. И поздний ужин, который они вместе приготовили.
Господи, он же никогда этим не занимался, как же вышло-то, что все у него получилось: вкусно, красиво?
– Ты знаешь, мы ведь так с тобой и не поговорили о главном, – напомнила Соня, играя с его пальцами и поочередно целуя каждый. – Все ты меня отвлекаешь!
– Нет, это ты меня отвлекаешь, – Влад повернулся на живот и впился ртом в ее гладкую, молодую, загорелую кожу, от которой пахло почему-то разогретой на солнце травой и одновременно – морозной свежестью. – Я не могу думать ни о чем, когда ты рядом.
– Владик, прекрати. Это очень важно!
Соне ловко удалось выскользнуть из его рук, добраться до стула, на котором лежала его рубашка. Она быстро вдела руки в рукава, запахнулась плотно и села от него подальше.
– Это страшные люди, Владик! Страшные!
– Какие люди? Кто они? – Он попытался встряхнуться, но короткая рубашка открывала слишком много его взору, слишком.
– Я говорила тебе, что они звонили с угрозами!
– Кому они угрожают? – Он поднял глаза и поразился тревоге, исказившей ее милое лицо. – Тебе?
– Нет. Они сейчас угрожают Валентине Ивановне.
– Это?
– Это наш… Твой главный бухгалтер! – Она сердито стукнула кулачком по своей голой коленке. – Валентина Ивановна Фокина. Ты же с ней знакомился!
– Забыл, прости, забыл. И чем они ей угрожают? Чего требуют-то?
– Денег!!! Они требуют денег!!!
– Сколько?
– Двести тысяч долларов! – Сонечка страшно округлила глаза, сделавшись похожей на маленького, испуганного насмерть совенка.
– Ну… Это не такие уж и большие деньги, – попытался он пошутить.
– Да, но у тебя их нет, – возразила Сонечка. – У тебя все средства в обороте. Те, я имею в виду, которые не успел украсть твой тесть! А украл он очень много!
– И эти двести тысяч в том числе? – Он начал немного приходить в себя, сел на диване, тряхнул головой. Потянулся к полупустой чашке, выхлебал остатки кофе, едва не подавившись гущей.
– И эти двести тысяч, Владик!
– А это тоже мои деньги?
– Нет. Это не твои деньги. Это деньги тех страшных людей, которые теперь звонят и требуют их возврата.
– А как они очутились у нас? А! Понял! Мой покойный папа, – он с отвращением произнес последнее слово, кофейная гуща скрипнула на зубах. – Привлек инвесторов в очередной раз – и просто-напросто кинул их. Правильно?
– Совершенно! – Она обрадованно выдохнула и даже решилась пересесть к нему на диван, погладила его всклокоченную макушку, поцеловала в щеку. – Он даже не пытался приступать к реализации проекта, представляешь! Он хотел в очередной раз как-то там перекредитоваться, пустить их деньги в оборот, снять проценты, а потом деньги вернуть обескураженным инвесторам.
– И такое бывало?
Влад сплюнул на ладонь вязкую черную слюну, подумал рассеянно, что это не кофейная гуща, скорее всего, а желчь на тестя и всю его родню – в совокупности – поднялась и лезет из его организма.
– Такое бывало много раз. Я вообще не удивилась, что… – Соня внезапно запнулась. Смутилась, запахнулась в его рубашку еще плотнее. – Прости…
– Да что ты смущаешься, миленькая? – хмыкнул он, обнял ее за талию, привлек к себе. – Ты не удивилась, что его грохнули? Так?
Она кивнула, зарываясь в его шею лицом.
– И я не удивился. Только… Только как бы это убийство на меня не захотели повесить!
И он рассказал ей о своем визите к Рыкову. О том, как этот противный серый мужик в сером кабинете задавал ему серые гадкие вопросы, от которых на душе у него становилось так же мерзко и серо.
– Он считает, что у меня нет алиби, представляешь! – закончил Влад со вздохом.
Он, рассказывая ей об этом, все ждал, что она напряжется, отодвинется, замкнется в себе. Одним словом, ждал ее испуга. И сам боялся. Но еще больше боялся, что она начнет щебетать и нежничать, жалея его. Потому что знал: искренности в этом щебете нет и быть не может. Это всего лишь временная передышка, пауза, которую берут, чтобы не засмущаться насмерть.
Но не случилось ни того, ни другого. Соня слушала внимательно, не отодвигалась, не напрягалась. А когда он закончил, она посмотрела на него строго и спросила:
– А у тебя нет алиби?
– Да так… Такое хлипенькое весьма… – Влад покраснел так, что даже кожа на его загривке натянулась. – Тот человек меня вряд ли и запомнил.
Она думала всего лишь мгновение, потом едва слышно ахнула, опалив его полыхавшее лицо своим горячим дыханием, и снова спросила:
– Ты что, был у проститутки?!
– О господи!!! – Он замычал так, будто ему только что без наркоза вскрыли давно и сильно саднящую рану. – Ну почему сразу?.. Ну почему сразу у проститутки, Сонь?! Что ты?.. Ну… Да, ну да, был! Был у проститутки! Осуждаешь?!
Отвернулся от нее, начав искать глазами свои трусы со штанами. Нашлись они под его ногами, валялись кучкой. Хотел уже было взять их в руки и начать одеваться, когда услыхал, как она за его спиной тихонько хихикает.
– Ты что, хихикаешь? – возмутился он, резко поворачиваясь.
Она не хихикала, она просто давилась смехом, тыча в него пальчиком. А второй рукой зажимая себе рот, расползавшийся во все стороны от хохота.
– Бессовестный! Какой же ты бессовестный! – рассмеялась она в полный голос, когда он схватил ее и повалил на диван, подмял ее под себя, снова начав терзать ее жадным своим ртом. – Как не стыдно, фи! Ты покупал любовь, фи! Какой же ты противный, Ковригин! Как не стыдно!
Господи, как же легко-то ему было с ней! Каким незамысловатым, оказывается, и непретензионным может быть ощущение полного счастья. Когда не нужно кичиться своей добродетелью, когда не нужно ничего скрывать, притворяться спящим, бояться в чем-то кому-то отказать. А можно просто взять и наказать бессовестную, смеющуюся над тобой девчонку, небольно шлепнув ее по заду.
– Любовь купить нельзя, дурочка, – шепнул он ей на ухо, когда она, насмеявшись вволю, затихла. – Это не покупается! В этом и с этим можно только жить, дышать. Это, как воздух, не покупается.
– А зачем тогда? – Ее темные глазищи дразнили его и все еще смеялись над ним. – Хотелось профессионалку?
– Честно? – Он попытался вспомнить свой глупый порыв, который стоил теперь ему неприятностей в виде отсутствия алиби.
– Честно!
– А вот просто захотелось, и все…
– А меня? Меня тоже просто захотелось? – Она настороженно затихла под ним, напряглась стрункой, тонкой и звенящей.
– Да… – начал он медленно. – Тебя мне тоже захотелось, но не просто и не на раз. А надолго, может быть, навсегда…
Глава 9
Рыков так и не доехал до Женечки, ни вчера, ни позавчера. Клубнику съел сам, булочки тоже. Обойдется, решил он. Ей фигуру еще беречь и беречь, неизвестно, сколько раз она еще замуж соберется. Ему вот лично не страшно располнеть. Он ведь никому не нужен.
Неутешительность этого вывода настигла его в самый неподходящий момент. Рыков как раз набил рот последней мятной булочкой и поднял бокал с чаем, когда так про себя нехорошо подумал.
А что, он и правда никому не нужен? Ну, не считая матери, конечно, и Ариши. Но, кроме них-то, получается, никому? А почему? Почему так вышло?
Да потому, тут же ответил он сам себе, что он одинокий сорокалетний придурок, живущий иллюзорным ожиданием какого-то грядущего необыкновенного чуда. Ну, вот-вот сейчас, ну, если уж не сегодня, то завтра-то – непременно! Кто-нибудь, как-нибудь возьмет да и полюбит его. А за что? За что его любить-то? За фанатичную преданность выбранному делу? За серую прозу жизни? За скуку бытовую, из-за которой он спешил поскорее упасть в постель и забыться сном, чем попытаться хоть как-то, хоть чем-то ее разбавить.
– Неудачник… – горестно шепнул самому себе Рыков и попытался поймать собственное отражение в здоровенном блестящем холодильнике. – Права была Женька, что ушла от меня.
Надо же, впервые за многие годы жгучей обиды на нее он подумал о ней без неприязни. Она же…
Она же хорошая была, Женечка, и хорошенькая. Он очень любил ее, очень! Правда, незаметно как-то он это делал, получается. Слишком незаметно, раз она смогла бросить его с такой легкостью.
Ей стоило позвонить. Рыков судорожными глотками загнал остатки мятной булочки в желудок, хлебнул из чашки. Взял мобильный телефон, нажал на единичку. Женечка всегда была для него номером один. На двоечке был забит рабочий телефон. Стало быть, работа шла вторым номером. А Женечка всегда думала иначе. Странно!
– Але, я слушаю.
Рыкову сделалось нехорошо от того, каким неожиданно печальным оказался ее голос. Кажется, даже в голосе этом отчетливо слышалась слеза.
– Привет, это я, – произнес он через силу.
– Олег?! Ты?!
Она так изумленно и искренне ахнула, что можно было подумать, звонят ей с того света. Хотя в каком-то роде он для нее – покойник. Все же умерло между ними. И, значит, оба они друг для друга мертвы.
– Я, я, не узнала?
– Нет, голос-то я узнала. Просто номер… Номер твой у меня был не забит, вот я и…
Она неожиданно прикусила язычок, поняв, что проговорилась.
Конечно, в памяти ее телефона не было и быть не могло его номера. Она могла звонить ему на домашний, забыть легкий номер сложно. Могла звонить его матери, сохранив ее номер – под ее именем и отчеством. Но вот объяснить всем своим последовавшим после Рыкова мужьям, кто такой Олег, она бы не смогла никак. Ее же наверняка ревновали, сцены устраивали. Он-то устраивал и ревновал, чем от него могли отличаться другие?
– Мать сказала, что ты хотела со мной о чем-то поговорить, – перешел к делу Олег, быстро сообразив, что уже трех минут общения с ней ему хватило, чтобы вновь начать теребить свое израненное сердце. – Что-то случилось?
– Я? Поговорить? – Женечка делано хохотнула. – Да нет, собственно, я…
– А, ну ладно, тогда пока.
Он взбесился так, что едва телефон не раздавил.
Жеманная дрянь! Вот вечно она так, вечно! Сначала вынудит его совершить что-то, а потом в кусты. Ведь если разобраться и вспомнить все как следует, она сама подвела его к тому, чтобы он указал ей на дверь. А он не хотел этого делать, совсем не хотел! У него даже подробностей всех в памяти не осталось, только теперь и всплыли. Так и полагал, что она сама от него сбежала.
Она, все она…
– Олег! – вскинулась Женечка испуганно. – Прости! Ну, прости меня! Конечно, конечно, я просила твою маму, чтобы ты мне позвонил. Ты ведь на мои звонки не отвечаешь.
– Меня постоянно нет дома, – недовольно буркнул он и не выдержал, поддел ее: – А мой телефон у тебя в память не «забит», понимаешь. Кто я такой, чтобы мой номер хранить в памяти аппарата?!
– Не злись, пожалуйста, – тихо попросила она с незнакомой прежде интонацией. Снова как будто слезы просочились. – Мой прежний, Вадик…
– Ах, он был Вадиком! – перебил ее со злостью Рыков. – А до этого был Владик, а еще до этого Саша – или Аркаша? Жень, ты там в мужиках не запуталась своих, а? Как тебе башку-то они до сих пор не оторвали, блуднице такой!
– Я не блудница, – слабо возразила она и все же заплакала, виновато сопя в трубку. – Я просто… Я просто запуталась, Олег. Сильно запуталась! И теперь…
– И теперь я должен все распутывать, так? – догадался он и стиснул зубы так, что заныло за ушами.
Он так и знал! Он предвидел, что ее возобновившийся интерес к его персоне – не что иное, как крик о помощи. Куда-то она вляпалась со своим Вадиком, или Владиком, или Сашей с Аркашей.
– Ты ничего никому не должен, Олег, – возразила Женечка голосом маленькой обиженной девочки. – Мне так уж тем более. Я же такая… Такая дрянь!
– Не смею возразить, – огрызнулся он, но уже подленько заныло что-то в душе, заныло… И Женьку, всю в слезах, он себе представил, растрепанную, беззащитную, и все же милую и… родную. – Ты много ошибок наделала, Жень.
– Очень, Олег! – с надеждой воскликнула она и слезы лить прекратила.
– Исправить которые практически невозможно, – сурово добавил он, лишая ее всяческих обходных путей.
– Я этим сейчас и занимаюсь как раз, – неожиданно повеселела она.
– Чем занимаешься?
– Исправлением ошибок! Я… Я продала свою квартиру и отдала все деньги Вадику, – с непонятной радостью отчиталась она.
– Вадику? Какому Вадику? – Он даже не сразу понял, что это ее последний, кажется, муж. – Почему Вадику? Как – продала квартиру?! В центре?! Там деньги неподъемные должны быть!
– И были. Именно неподъемные, – она все же вздохнула с горечью, прорвавшейся сквозь ее показушную радость.
– И что? Ты отдала их Вадику?!
– Отдала.
– Но зачем?! Зачем, помилуй господи?! Он же голожопым был до встречи с тобой, Женька!!! – заорал он и прикусил язык, как и она только что.
Сейчас она обо всем догадается. Догадается, что он время от времени наводил справки о ней и ее «избранниках». А значит, интересовался ею. А следовательно, и не остыл еще до конца.
Если сейчас она снова начнет жеманиться и намекать на это, решил Рыков, он отключит телефон и больше уже никогда, никогда ей не позвонит. И уж тем более не станет ею интересоваться.
– Был, Олег, был голожопым. Стал весьма и весьма обеспеченным. Я ведь ему и машинку свою отдала, – с печалью в голосе призналась Женечка и снова заплакала.
Машинку свою с откидным верхом Женька любила больше всего на свете, даже больше себя самой, кажется. При разводе с предыдущим (перед Вадиком) мужем она так вцепилась в эту машинку, так бесновалась и рыдала в суде, что муж – очень влиятельный и очень пожилой человек – оставил ей к машинке еще и квартирку в центре города.
Зря оставлял. Она все равно все профукала. Ох, и чудище!
– Зачем ты это все сделала, Жень? Зачем продала квартиру, зачем отдала деньги, машину?
Олег наконец насторожился. Не первый год он в органах, понимал, что такие щедрые подарки при разводах делаются только в качестве отступного.
– Куда ты вляпалась, Жень? – строго спросил он, хотя и давал сто раз себе зарок не влезать в ее бракоразводные разборки. – Что ты натворила?!
– Я?! Ты что, с ума сошел, да?! Ты же меня знаешь, я обидеть могу только бордюрный камень, наехав на него по неосторожности. Ну и… тебя еще. Незаслуженно, Олег! Ты простишь меня?!
– Почему ты своему Вадику отдала все, отвечай! – заорал на нее Рыков, поняв, что она уводит куда-то не туда этот важный разговор. – Ну! Или я сам у него спрошу!
– Не надо!!! Умоляю, нет!!! Ты не посмеешь!!! – взмолилась она с такой агрессивной силой, что он снова опешил.
Зачем же тогда она просила о звонке, если ей не нужна его помощь?
– Ты боишься за свою жизнь, Жень? Что случилось? Почему так? Ты боишься?
– И за свою жизнь, и за твою, и за маму твою, и за Аришу, – скороговоркой принялась причитать Женька, сделавшись похожей на раскудахтавшуюся курицу. – Это страшный человек! С ним тягаться сил ни у кого не хватит! Он… Он коронован, Олег!
– Он… что?!
– Он вор в законе! – с благоговейным ужасом поведала его бывшая жена.
– Вор, значит? В законе? – Он не выдержал и заржал, правда, ума у него хватило сделать это беззвучно.
Но Женька все равно поняла.
– Смеешься? – подозрительно притихла она и выдохнула: – Это хорошо, что смеешься. Это уже хорошо. Как ты живешь-то, Олег? Не женился?
– Ты же знаешь, зачем спрашиваешь?
Он вытер выступившие слезы полотенцем для рук, уловил неприятный кислый запах, исходивший от него, сморщился и швырнул полотенце на пол. Так он быстрее запустит его в стирку, а то все забывает и забывает. Совсем захирел без женщины его дом.
– Так чего ты хотела, Жень? Помощь моя тебе не нужна, вора в законе мы боимся, – он вновь хохотнул, теперь уже вслух. – Чего ты хотела-то?
– Я? – Она протяжно вздохнула и опять скороговоркой произнесла едва слышно коротенькую молитву. А потом… – Я хотела бы вернуться к тебе, Олег. Только не отвечай сразу, пожалуйста!!!
А он хотел ответить быстрым и категоричным – нет!
– И не думай, что мне некуда теперь идти и негде жить.
А он именно так и подумал!
– Меня зовут к себе и подруги, и мама твоя помощь свою предлагала. И вообще, у меня под Калугой квартира от бабушки осталась, и дом под Ижевском есть, от тетки. Не думай, пожалуйста, что я решила использовать тебя в качестве запасного аэродрома.