– Мне позвонили, Владик, – проговорила она нехотя, старательно избегая смотреть на него. – Один мой хороший знакомый… Ну… Короче, я с ним встречалась одно время. Расстались мы безболезненно, ровно, остались друзьями. Он работает в органах.
– Понятно, – проговорил Ковригин, просто, чтобы не молчать.
Упоминание о хорошем знакомом, названивающем ей и поныне, неприятно оцарапало сердце. Сразу вспомнился все тот же Рыков. Уж не он ли? Но он отогнал прочь эту мысль. Слишком сер он и безрадостен для такой яркой девушки, как Соня.
– И что знакомый тебе рассказал интересного?
У Ковригина немного сел голос, стоило ему представить себе этого хорошего знакомого Сонечки – и совсем другим. Не в пример Рыкову, тот оказался высоким, осанистым, мускулистым, одетым в потертую кожаную куртку, ладно на нем сидевшую, и с пистолетом в руке. Такому знакомому он, пожалуй, и не соперник. Тот запросто отобьет Соню у него. А то еще лучше и посадит, чтобы рук не марать.
– Все очень, очень плохо, Владик! – сипло простонала Сонечка. – Они арестовали тех людей, которые угрожали Валентине Ивановне Фокиной.
– Главному бухгалтеру?
– Да. Они арестовали этих людей.
– Ну! – Ковригин немного повеселел и даже позволил себе скупую ласку, погладив коленку своей любимой девушки. – Это же хорошо! Нам теперь никто угрожать не станет.
– Издеваешься?! – ужаснулась Сонечка и коленку из-под его пальцев убрала. – Если эти люди откроют рот, если они дадут показания против нашей фирмы, нам тогда конец. Тут столько нарушений нароют, что всех под суд строем отправят! Твой покойный папочка такое вытворял!..
– Ну, во-первых, он мне не папочка, – Ковригина покоробило, стоило ему вспомнить пакостничество покойного тестя, вертеться бы ему в могиле волчком! – Во-вторых… отчего ты-то так переживаешь? Ты в этих аферах не принимала участия. Мне и вовсе невдомек. Оправдаемся. В случае чего объявим себя банкротами, начнем с чистого листа. Кое-какие средства у меня имеются, так что…
– А люди?!
– Какие люди? Те, кто помогал тестю? – уточнил Влад.
Она кивнула.
– Так никто их под дулом пистолета не заставлял нарушать закон. Если нарушали, значит, что-то имели взамен. И Фокина твоя… Без нее-то уж точно не обошлось. Не могла она не знать.
– Да знала она, конечно, – Сонечка немного подумала, потом с успокоенным вздохом привалилась к его плечу. Снова пододвинула коленки к нему близко-близко. – Жалко просто… Он, старая сволочь, теперь в могиле, а их станут трепать по отделам… А у них семьи. Но одно хорошо: со стороны этих страшных людей нам теперь бояться нечего. Не станут же они вредить сами себе и рассказывать, как звонили нам с угрозами?
– Кстати, а на чем они попались? Ты говорила, что у них будто бы легальный бизнес?
Ковригин встал, подошел к двери, тихонько повернул защелку замка. Выглянул в приемную. Секретарша напряженно всматривалась в монитор, без устали щелкая мышкой.
– Два кофе, пожалуйста.
Та кивнула и кинулась к шкафу, загремела посудой, засуетилась возле кофейной машины.
Влад вернулся в кабинет.
А там – все та же картина: бледная до синевы Сонечка. Только теперь – на диване, с поджатыми под себя ногами. Одна рука тискает подлокотник. Вторая удерживает возле уха мобильный телефон.
– Что опять не так? – проворчал Ковригин и решительно пошел на свое директорское место.
Что-то подсказало ему, что говорит она теперь с тем своим хорошим знакомым. С которым спала до Ковригина и который исправно поставляет ей криминальные новости, отчего Сонечка делается такой бледной и несчастной.
Ничего, ее есть теперь кому утешить. Один раз у него это получилось, получится и снова. Скоро рабочему дню конец. Они поедут в магазин, он купит целое ведерко мороженого. И соорудит для нее такой шикарный десерт, с шоколадом, фруктами, взбитыми сливками, что она вообще обо всем забудет.
– Ну, а теперь-то что?
Влад кивком поблагодарил секретаршу за кофе, та убралась, дверь закрыла тщательно. Он взял чашку, с удовольствием отпил глоток. Глянул в окно. Рассеянно подумал, что погода шикарная. В выходные можно было бы организовать вылазку на природу. Два складных стульчика он видел у Сонечки в прихожей, за шкафом. Все остальное можно купить. Уехать с утра в субботу куда-нибудь подальше, на какое-нибудь забытое богом и людьми озеро. Побыть вдвоем, не думая и не говоря ни о чем лишнем. Послушать тишину, наловить рыбы, насобирать грибов. Потом все это приготовить, с азартом и беззаботностью.
Зачем им вообще чужие проблемы с нравственностью? Почему они должны печься о судьбе тех алчных людей? Ведь только жадность, беспринципность, бесхребетность толкали ту же Фокину на то, чтобы выполнять указания его покойного тестя. Она ведь могла отказаться? Могла. Могла уволиться, в конце концов? Могла. Но осталась и делала то, что ей велели. Выгодно ей было? А то! Вот пусть теперь и отвечает на вопросы следователей, которым удалось взять под стражу людей, угрожавших ей. Пусть они там сами разбираются, кто кому и что должен.
Сонечка между тем сложила руки на коленях, сжав в них мобильник с такой силой, что костяшки ее пальцев побелели. Она смотрела на Ковригина, не мигая, минуты три-четыре, потом всхлипнула и опустила голову.
– Что? – Его вдруг пробрало, сердце зашлось от страха, от которого корчилась на диванчике Сонечка. – Что на этот раз?!
– Помнишь… Помнишь, ты говорил мне, что твоя Лена любит маленькие спортивные машинки?
Она начала издалека, но Влад тут же понял, что хороших известий не будет. Они гадкие, безнадежно страшные и гадкие. И если разговор пошел о Ленкиной машине, то…
Господи, ну нет же, нет!!! Так не должно и не может быть!!! Не мог ее давний знакомый рассказать Сонечке что-то отвратительно безнадежное про его Ленку. Что, сегодня – день мерзких историй, как-то задевающих Влада?! Этот тип из органов взял на себя повышенные обязательства с целью лишить Сонечку спокойствия и уверенности в нем – во Владе? Хочет помешать благодати в их отношениях? С какой стати он сегодня звонит ей весь день и смакует этот ужас?
– Что с ней, Соня?!
– Нашли машину. Авария… Женщина не справилась с управлением и вылетела с трассы. Ее не видно было с дороги, там кустарник густо рос… растет. Обнаружил ее кто-то, остановившись по необходимости. – Сонечка облизнула поблекшие от страха губы, глянула на него умоляюще. – Владик, ты только не расстраивайся раньше времени, вдруг это ошибка и…
– Что с ней, Соня?!
Он вдруг почувствовал, что устал. Очень сильно устал от всего, свалившегося на него в последние дни. Ощущение безграничного счастья – с тревожным ожиданием расплаты за него… было, да, было. Гнал все от себя прочь, умолял, чтобы пронесло. Упивался, наслаждался, но – тревожился. Все равно тревожился, понимая, что так славно все время быть не может. Платить приходится всем.
Но даже и в мыслях он допустить не мог, что расплата будет настолько жестокой.
– Женщина, которая была за рулем машины, мертва, Владик, – Сонечка еле это выговорила, спотыкаясь на каждом слове.
– Как мертва? Почему? – тупо повторил он, зачем-то глядя на дно кофейной чашки.
Гадать на кофейной гуще он не умел. Но в черных крохотных крупинках, сбившихся к краю чашки, ему почудилось что-то жуткое и смертоносное.
– А это точно Ленка? – вдруг спросил он с надеждой и как-то жалко взглянул на Сонечку.
– Я… Я не знаю, Владик! – воскликнула она, вернув ему его жалобный взгляд. – Он говорит…
– Кто он? – вскинулся с обидой Ковригин. – Твой бывший хахаль?
– Ну, зачем ты так? – Сонечка обиженно двинула носиком, вздохнула. – Ладно, прощаю. Тебе сейчас ни до чего. Не до подбора выражений, это уж точно!
– Извини, – в горле у Ковригина запершило.
Он выбрался из-за стола, на ватных ногах добрался до дивана, рухнул на него так, что под ним что-то жалобно хрустнуло. Задел Сонечку локтем.
– Что делать-то, Сонь? Я не знаю, что нужно делать в таких случаях!!! – воскликнул он сиплым возмущенным голосом. – Она исчезает, потом не звонит, не отвечает на звонки. И вот – находят машину… Ее машина?
– Желтая «Хонда», спортивная, – передала описание Сонечка. – Таких в городе мало.
– Это точно, – Ковригин поежился, словно бы от холода. – У нее такая была. И документы ее?
– Вроде, – Сонечка тоже зябко повела плечами, прижалась к его боку, положила головку ему на плечо. – Документы на ее имя. А опознание… Пока не проводилось.
Ковригин передернулся.
Ему придется опознавать погибшую женщину?! А если это не Ленка? Если это кто-то другой… другая? На фига ему нужно на чужой труп таращиться?! Он покойников не то чтобы боится, но удовольствия от их созерцания не испытывает, точно. Если это чья-то чужая жена, мать, подруга, зачем ему куда-то ехать и смотреть? А ехать-то наверняка в морг, а там так отвратительно пахнет, какой-то неживой, мертвяческой медициной, бр-рр…
– Владик, ехать нужно. Все равно нужно, – сказала Соня, когда он выпалил ей все это на одном дыхании. – И поговорить потом с ними.
– С кем?
– Со следователями. Оперативниками. Я не знаю, кто там еще будет. Но ехать нужно!
Его снова будто ошпарило. Начинается!!! Начинается все сначала!!!
Тесть с тещей погибли, и ему вопросы начали всякие задавать, каверзные, тухлые вопросы, от которых сам себя мерзавцем начинаешь считать и в собственную непричастность не веришь. И алиби-то у него нет, и мотивов куча. Разве может честный человек не иметь одного и иметь другое в избытке – и оставаться после этого честным человеком? Нет! Его и поспешили с грязью смешать. Даже попросили из города никуда не уезжать, хотя с подпиской о невыезде и медлили пока что. Теперь-то ему наверняка вручат эту бумаженцию.
Ленка ведь погибла! А он не подстраховался, алиби запастись не успел. И мотивы – налицо: жена ему надоела, она могла о нем знать что-то страшное, проливающее свет на…
Господи, какое дерьмо! Ну почему он должен во всем этом копаться?! Он не хочет! И должен держать оборону против тех, кто его в это самое дерьмо пытается окунуть! Он не такой. Он всегда дорожил своей репутацией честного, приличного человека. Как бы ни старался покойный тесть привить ему собственные качества, у старика практически ничего не вышло.
– Слушай, а может, это все же не она, а? Может, это ошибка?!
Ковригин обхватил ладонями лицо, с силой потер щеки, пытаясь избавиться от противного осознания чьей-то смерти. Оно словно прилипло к нему, прикипело, он увязал в нем, задыхался, барахтался, а оно – снова тут как тут. Теперь что – опять траурная процессия с венками, с телом в гробу, с поминками, со странным шепотом за его спиной, который то ли пригрезился ему, то ли прозвучал наяву?! Потом – темная, гудящая одиночеством пустота и ожидание неприятных вопросов?!
– Владик, Владик, послушай! – Сонечка развернула его к себе, оторвала его ладони от лица, начала целовать щеки, лоб, губы, нос, шепча при этом с пронзающей всю его душу нежностью: – Тебе нечего бояться, я с тобой! Я буду до конца с тобой, слышишь?! Они не посмеют тебя ни в чем обвинить! Ты был со мной, я подтвержу это даже на Страшном суде! Никто не посмеет тебя обидеть, ты – мой любимый, мой мужчина… Ты… Ты самый лучший. Самый дорогой! Я с тобой, Владик…
Ковригин зажмурился, чтобы она не увидела, не дай бог, предательского слезливого блеска в его глазах. Нельзя показывать ей, что он размяк, что он боится. Да, он боится! И не только встреч с суровыми ребятами в погонах. Он боится всех этих погребальных церемоний и всего того, что им предшествует. И это вполне по-человечески. Вряд ли найдется так уж много любителей всего этого. А ему еще ведь и опознание предстоит, господи!!!
– Спасибо, милая, – он уткнулся лбом в ее висок, мягким движением вытер слезы, залившие ее щеки. – Спасибо… Мне это очень нужно сейчас. Твоя поддержка, поверь, очень много для меня значит. Спасибо, милая, спасибо… Но…
– Что? Что тебя тревожит, Владик? – Сонечка нервно улыбнулась, принялась приглаживать ему волосы, поправлять галстук, застегивать верхние пуговки на его сорочке. – Что «но», милый?
– Ленки-то, малыш… Ленки-то, кажется, уже нет! Это так… так страшно!
Глава 14
На совещание, назначенное у шефа, Рыков безнадежно опаздывал. Он предупредил в отделе, что поедет по адресу, где проживал начальник Игнатовой, с целью опроса свидетелей, но опаздывал и туда.
Где же он был, умник такой?! На что распылил драгоценное рабочее время, которое призван был тратить на служение народу и обществу?!
Рыков не просто слышал рокочущий голос Игоря Витальевича, он его каждым нервом ощущал. И дергался оттого, и потел нещадно, мчась на машине по адресу покойного босса Игнатовой. Не мог же он с пустыми руками заявиться на совещание к полковнику! Он должен был хоть что-то в клювике принести. Хоть какой-никакой, да результат своей деятельности. Пусть даже результат этот окажется нулевым.
Лучше доложить, что опрос ничего не дал, нежели о том, что вообще произведен им не был.
Он мчался к дому, где когда-то безбедно проживал, как его там… Валерий Юрьевич, кажется. С раннего утра Рыков только тем и занимался, что разыскивал с одним своим давним знакомым из следственного комитета при прокуратуре бывшего третьего мужа своей Женечки.
Вот поэтому-то он и опаздывал. Везде причем!
Но и опаздывая, Рыков ликовал. Ему будет чем порадовать сегодня Женечку. И не просто порадовать, а многое ей вернуть из того, что, запугав ее, забрал себе ее последний, третий по счету муж. Машинка уже на стоянке возле дома Рыкова. Деньги, вырученные от продажи квартиры, собираются для возврата Жене. Украшения…
Ну, украшения тот тип успел заложить, а деньги промотал. Выкупать Рыков их не станет, это уж точно. Все они были куплены не им. Ну, Женечка переживет без цацок, думается. Будет ей наука на будущее.
Они ведь с приятелем нашли этого «коронованного», как тот позиционировал себя Женечке! Нашли и плотно с ним побеседовали. Результатом их беседы стал расквашенный нос убогого пижона, его трясущиеся от страха губы, ноги, руки, заверения, что он все вернет, ну, и ключи от машины, разумеется.
– Не боишься, что, вернув себе все, она снова хвостом начнет крутить? – поинтересовался на прощание приятель, протянув Рыкову руку. – Может, не стоило тебе лезть в их отношения?
– Не боюсь, – признался Рыков, пожимая руку. – А что касается отношений… Так нет у них отношений-то, дружище. Отношений нет! Сейчас у нее отношения со мной. Сейчас она – моя женщина. И мою женщину эта сволочь унизила! Ты бы такое простил, позволил бы такому случиться?
– Нет, – понимающе кивнул приятель.
– Вот и я – нет.
– Ладно, понял. Счастья тебе, Олег. С ней или без нее, но счастья…
Рыков поблагодарил его, сел в машину и поехал к этому, как его, – к Валерию Юрьевичу. Точнее, не к нему, а к его соседям. Его-то самого уже не было на свете.
Ехал он быстро, если не сказать, что нагло. Ему гневно сигналили вслед, он мысленно извинялся и снова гнал.
Ехал и все думал над пожеланиями приятеля, который помог ему сегодня утром восстанавливать справедливость. Тот пожелал ему счастья с Женькой или без нее, но – счастья. А Рыкову-то без нее и не нужно ничего. И счастливым он без нее быть не может, пробовал уже, не вышло.
Нет уж, коли счастья, то только с ней. Каким бы оно кому-то и ни казалось странным.
Капризного пробуждения своей жены он хотел каждое утро, с хныканьем непременным и зарыванием с головой в подушки. Со щекотанием пяток и визгом. Потом – подгоревшего омлета, пересоленной каши с комочками и убежавшего на плиту кофе. Недовольной, чуть помятой мордашки, всклокоченных кудрей, скупой улыбки после его комплимента и легкого шутливого шлепка по попке. Он этого всего так хотел! Без этого жизни своей уже не представлял. И еще на пороге чтобы повисла она у него на шее и попросила сонным шепотом чего-нибудь вкусненького и сладкого принести вечером. Чтобы губы дула на него за что-то, а потом прощала легко и забывала быстро. Чтобы на дачу они вместе к маме его ехали и немного грызлись по дороге, потому что он купил «не тот» торт и «не то» вино, которое она предлагала. И теперь его мама непременно ей за это выговорит, а это не она, а все он придумал.
Ему так было комфортно во всех этих буднях, наполненных Женькой – милой, капризной, хнычущей, смеющейся и зудящей на него, что снова возвращаться в те свободные, но гулкие и пустые дни, когда он жил без нее, он не желал ни под каким предлогом.
И сегодня он себя очень зауважал за то, что посмел, невзирая на ее строжайший запрет, поставить на место этого подонка. Да, он немного превысил свои полномочия. Ну, самую малость, пожалуй, совсем чуть-чуть. А с другой стороны, он оставил его на свободе, а мог бы и привлечь – запросто. И посадить года на два за что-нибудь. Наверняка нашлось бы за что. Но он великодушно пощадил его, хотя не особо хотелось. Зато он дал понять этому крепенькому красавчику с высокими скулами и пронзительным взглядом, что Женьку – его, Рыкова, Женьку – никто не смеет обидеть. Никто!..
Двор был пуст. Пятнадцать ноль-ноль потому что по Москве. Время для прогулок с детьми и выгула собак самое неподходящее. Куда ему топать? Снова обходить квартиры в подъезде? Смысла Рыков в этом не видел. Всех соседей убиенного по подъезду по три раза уже пропесочили – сначала оперативники, потом следователи, ведущие дело. Нужен какой-то нестандартный подход к делу. Нужно опрашивать того, кого редко кто-нибудь всерьез воспринимает. Пацанов бы потрепать вопросами.
Что-то такое Игорь Витальевич говорил насчет пацанов. Будто Игнатова ему обмолвилась, что какие-то пацаны ее видели возле дома начальника. Уточнить бы у него, а как? Орать снова начнет, на отсутствие профессионализма намекать, на последующее увольнение…
Рыкова аж передернуло, едва лишь он представил себе, как привычно орет на него полковник в своем душном кабинете. Орет, задыхается, за сердце без конца хватается, но все равно орет как ненормальный.