– И не соскучилась?
– Ну…
– А поглядеть? А одним глазком? А? – Рыков потрепал ее за подол и потянул со стула. – Идем, маленькая, идем.
Женька протяжно вздохнула, потом – вздохнула виновато и через мгновение сорвалась с места с прытью молоденькой девчонки, увлекая его за собой в прихожую.
– Ты – самый лучший! – успела она ему шепнуть, прежде чем они выбежали из квартиры. – Ты самый лучший, мой Олег…
Глава 15
Дину не выпустили – ее выперли из тюремного лазарета.
– Давай, девочка, иди, иди, – напутствовал ее полковник, явившийся извлекать ее из больничных тюремных застенков.
Это он сам так сказал, удивившись ее нежеланию идти домой.
– Коробку нашли? – спросила она, прежде чем уйти.
– А как же! – Полковник оживленно потер руки. – И коробку в камере хранения нашли. И то, что в коробке было, тоже нашли.
– Это что-то важное? – спросила Дина, переминаясь с ноги на ногу, стесняясь этой идиотской обуви, купленной ей Кузьминым еще до их ареста.
– Да, благодаря этому мы и нашли преступника, там оказалось… – начал было говорить полковник.
Но Дина его перебила:
– Не хочу!
– Что? – не понял полковник.
– Не хочу знать! Так много бед… И что, все из-за этой коробки?! – Она помотала головой, закусив губу, чтобы не расплакаться. – Господи… Если бы я не опоздала тогда… Если бы… Может, они все и выжили бы, а?
– Не думаю, – качнул головой полковник и шагнул к служебной машине. – Тот человек… Он просто одержим был идеей – избавиться от десятилетнего гнета шантажа.
– Он пойман, надеюсь? – Дина тоже шагнула – в сторону.
– Да, его задержали.
– Говорит?
– Пока упрямится, но, думаю, это ненадолго. Улик предостаточно. Ну… Всего вам, Игнатова, доброго. И бизнесмена-то пожалейте вы своего. Тоже груз десятилетний на себе несет. Непорядок, Игнатова!
– В каком смысле? Какого бизнесмена?
Дина наморщила лоб, пытаясь вникнуть. Но понять этого грузного седого полковника сегодня ей было сложно. Вот позавчера, вчера, когда он приходил к ней вечерами и говорил подолгу, понимание у них какое-то возникло. И голос его казался проникновенным, и слова правильными. Но сегодня, при тусклом свете ненастного дня, все стало иным. Безразличным, что ли. Ненужным. «Не ее», вообще.
– Я про Кузьмина говорю. Уж не мучьте вы его так! Мужик весь исстрадался и…
– Всего вам доброго и спасибо за все, – оборвала она его, жестко поджав губы.
Она повернулась к полковнику спиной и, широко шагая, пошла… Куда она шла, она не знала. Ключей от квартиры, в которой она жила прежде, у нее не было. Сумка со всеми ее вещами – и с теми, что купил ей Кузьмин, и со взятыми ею из квартиры, когда она намеревалась сбежать, – документы, ключи, все-все осталось там, где ее арестовывали. Ее забрали, в чем она была. В этом же и выпустили.
Куда ей идти?!
Она даже матери позвонить не может и о помощи ее попросить, потому что мобильник тоже остался в той квартире, которую Кузьмин делил со своим странным другом. Она даже пончик купить не может, а аппетит неожиданно вернулся – вместе со свободой, и в животе у нее заурчало.
Неожиданно ей стало так жаль себя – грязную, помятую, без рубля в кармане, – что, прислонившись к первому попавшемуся на ее пути дереву, Дина заревела. Слезы лились без остановки, в груди и носу хлюпало, горе ее множилось, горе, в которое ее насильно впихнул погибший начальник.
Зачем ей все это было нужно? Зачем это все?! Разве могла она думать, что везет в дачный поселок в пустой на первый взгляд коробке что-то очень важное? Какую-то информацию, которая стоила жизни стольким людям?! Как все это могло так переплестись?!
А Кузьмин!
Какая он все-таки сволочь! Ни в какой тюрьме он десять лет не сидел! А она-то думала, она-то мучилась!..
Он вообще туда не отправился, пробыв всего лишь несколько месяцев под следствием. Ладно, может, и тяжкими стали для него те месяцы, тем более что никого, как оказалось, он не убивал. Но она-то, она же думала иначе!!! Она страдала, между прочим!!! Страдала и мучилась сознанием того, что лишила свободы – невинного, возможно, человека – на долгие десять лет!
Почему он промолчал? Почему не рассказал все сразу?! Почему солгал, представился ей уголовником, явившимся в этот город, чтобы вершить какую-то собственную справедливость?! Увез ее куда-то, в какие-то дебри, измывался там над ней несколько дней подряд…
– Ненавижу! – давясь слезами, прошипела Дина. – Просто ненавижу, сволочь!!!
– Я не ошибусь, если предположу, что данные лестные слова адресованы мне? Так ведь, дылда?
Дина вздрогнула, медленно повернулась.
У обочины стоял черный джип, в окне со стороны водителя виднелась голова Кузи Козыря. В ее сторону он не смотрел. У распахнутой пассажирской дверцы стоял Кузьмин, сверля ее злыми глазами и напряженно улыбаясь. Выглядел он преотлично. Дорогие брюки, светлая сорочка с длинными рукавами, галстук. Гладко выбрит и как будто только что подстрижен. И даже от того места, где он стоял, несло эксклюзивным дорогим одеколоном. Лощеный гад!
А она!..
Дина невольно скользнула взглядом по своей несвежей футболке, по трикотажным штанам, растянувшимся на три размера. И пахло от нее тюрьмой и больницей.
– Ты почему ревешь? – Он словно бы нехотя двинулся от машины к ней, подошел, оглядел с пренебрежением ее всю, от пяток до всклокоченной макушки. – Что ревешь-то, спрашиваю, дылда? Совесть замучила?
– Да пошел ты! – Она не выдержала и заорала на него в полный голос.
И плевать ей было, что прохожие стали оборачиваться и рассматривать их с недоуменным интересом. И она даже понимала их недоумение. Чего хочет такой импозантный и… ну да, красивый, красивый! – она и отрицать не станет – парень от этой странной замарашки? Почему позволяет ей кричать на себя?
– Ты сволочь!!! Ты знал, что я не знала про тебя… И продолжал топтать мою душу!!! Ненавижу!!! И не смей ко мне приближаться, понял?!
– Не очень-то и хотелось, – фыркнул Кузьмин, и взгляд его сделался немного озабоченным, а вот улыбка стала теплее. – А душа-то, стало быть, дергалась, а, дылда? Хоть немного, но дергалась, так?
– Уйди от меня!!! – зашипела Дина, со злостью вытирая мокрое от слез лицо.
– Я уйду, а ты куда пойдешь, дылда? Без денег, без ключей от квартиры? Да ты и без квартиры теперь уже, наверное.
– Это почему?
– Так уволили тебя наверняка, – фыркнул Кузьмин почти весело. – Прогуляла ты без уважительной причины вон сколько времени! Кто же тебя держать станет?
– Я прогуляла по уважительной причине, – возразила она и с тоской посмотрела по сторонам.
Зацепилась взглядом за его машину. Кузя Козырь по-прежнему внимательно изучал пространство прямо перед собой, не глядя в их сторону. Кузьмин смотрел на нее, не отрываясь. Что они тут делали? Зачем подъехали к тому времени, как ее выпустили? Поиздеваться? Указать ей на ее «место»?
– Сидеть в тюрьме – уважительная причина?! – ахнул Данила и добавил со злым смешком: – Уволена ты, дылда, будь уверена, ты уволена! Идти тебе посему некуда.
– Господи, как же я от тебя устала, – пробормотала Дина, сползла по стволу дерева, уселась на корточки и вновь заплакала.
Он был прав, этот выхоленный гад. Идти ей некуда. Она и сама за несколько минут до его появления думала как раз об этом. Но надежда оставалась – что ее все еще держат в штате сотрудников. Он вон говорит, что нет – не держат. Значит, так и есть. А значит, нет надежды и на крышу над головой.
– Мои вещи у тебя? – вдруг вспомнила она о своей дорожной сумке. – Там было немного денег.
– Денег?! – Кузьмин шагнул вперед и тоже присел на корточки с ней рядом, почти касаясь ее плечом. – Каких денег, дылда? Я не видел никаких денег.
– Украли, что ли? Вместе со своим уголовником? – предположила она равнодушным, пустым голосом. – Как раз моих копеек вам до полного счастья и не хватало. С вашим Кузей, блин!
Он промолчал и неожиданно потянулся к ней. Дотронулся до уха, щеки, потрепал по плечу.
– Хватит бузить, Дин, – произнес вдруг Данила совершенно по-человечески и начал подниматься, увлекая ее за собой за руку. – Идем домой. Ты устала, вымотана. Голодная наверняка. Дома все готово. Идем, идем. Не бузи, Динка. Хватит уже, десять лет прошло, а ты все бузишь…
Дина слушала его – и не узнавала. Откуда этот изменившийся голос? Откуда это вполне человеческое обращение, забота будто бы даже? Она всегда была для него дылдой, за исключением коротенького промежутка времени из их детства и начала юности.
Он силой тащил ее к машине. Она упиралась пятками, цеплялась за ветки, а он все равно тащил.
– Никто с тобой ничего не сделает, Динка, – произнес примирительно Кузьмин и впихнул ее на заднее сиденье. – Мы желаем тебе только добра.
– Ух ты!!! – воскликнула она и, дотянувшись, сильно дернула его за ухо. – Этим и вызвана твоя ложь?!
– Какая ложь? – Данила сел на пассажирское сиденье рядом со своим другом, кивком приказал ему ехать.
– Какая ложь? – Данила сел на пассажирское сиденье рядом со своим другом, кивком приказал ему ехать.
– Ты же соврал мне, Кузьмин! Ты все время врал! А я верила, что ты сидел в тюрьме все эти десять лет! Это… Это пакостно, Кузьмин!
– А я не врал, – возразил он и с улыбкой обернулся к ней. – Я просто не говорил тебе всей правды. А это разные вещи… – и, чуть подергав губами, с трудом сдерживая улыбку, он не стерпел и закончил с явным удовольствием: – Дылда!..
Они везли ее очень долго. Колесили по городу, проехали давно поворот на ту улицу, откуда их всех забрал ОМОН. Выехали к центру, свернули к высокому зданию, где располагался вполне приличный отель. Она его знала, потому что устраивала туда однажды приехавших к ним в фирму гостей. Но и мимо отеля они тоже проехали. Машина нырнула в арку проходного двора, повиляла по тесным дворикам и остановилась у подъезда с железной дверью.
Кузьмин вышел, вполголоса отдал какие-то распоряжения Кузе Козырю и открыл дверцу.
– Выходи.
– Не забудь добавить – дылда! – злобно отозвалась Дина и неожиданно зевнула.
Пока они катались по городу, она вовсю клевала носом, дергаясь время от времени на вынужденных остановках и тараща глаза, пытаясь угадать их маршрут. Сейчас ее слегка познабливало, кололо в висках. До нервного зуда хотелось принять горячую ванну и съесть чего-нибудь горячего. Если Кузьмин опять устроил ей очередное испытание, она просто не выдержит.
Они вошли в подъезд. Он шел впереди, с небольшим чемоданчиком в руках, который забрал из машины. Она сзади – злая, лохматая, голодная, грязная и некрасивая. Вошли в лифт так же – он впереди, она сзади. Он нажал на кнопку, она проглядела – какого этажа. Быстро доехали. Вышли на просторную лестничную клетку, где была всего одна дверь.
– Очередное приобретение? – поинтересовалась Дина, устало прислоняясь лбом к косяку.
– Угу, – кивнул Кузьмин, открыл дверь, неучтиво втолкнул ее, буркнув: – Входи, будь как дома.
Быть как дома здесь она не могла по той простой причине, что не привыкла к подобной роскоши. Дорогая обстановка, хрустальные, явно авторской работы, люстры. Мягкие ковры на полу, по которым она стеснялась ступить в своих грязных, заношенных носках.
– Что скажешь? – вызывающе спросил Кузьмин, проходя в гостиную и увлекая ее за собой. – Нравится?
– Что мне должно нравиться, Данила? Мебель? Ковры? Люстры? Количество комнат? Сколько их здесь – четыре?
– Пять, – уточнил он.
– Пять? Зачем так много?
– Гостиная, спальная, кабинет и две детские комнаты, – перечислил он с непонятным вызовом, уселся на диван, обитый приятным для глаз зеленым велюром, закинул нога на ногу. – Нравится?
– У тебя, наверное, большая семья? Вы, должно быть, очень счастливы здесь все вместе?
Дина пожала плечами, стараясь говорить равнодушно и выглядеть при этом так же, хотя в душе у нее все переворачивалось от непонятной обиды, злости и на него и на себя.
Вот! Он ведь снова наказывает ее! Он привез ее сюда, чтобы показать ей свой дом, дом своей семьи, где есть две детские комнаты и супружеская спальня тоже имеется. Вполне благополучная, состоявшаяся семья с двумя детьми, с мамой и папой. А у нее ничего этого нет! Ничего и никого! Была ведомственная квартирка, и ту теперь отобрали, потому что уволили ее из-за этих вынужденных прогулов.
Так сказал Кузьмин, кичившийся перед ней своим благополучием, отчего ей вновь захотелось заплакать.
Вот, дылда! Вот, кричат его глаза, ты, не разобравшись и не поверив, хотела засадить невиновного человека на долгих десять лет в тюрьму, выпендривалась своей порядочностью, носилась с ней, как с иконой. И что ты получила взамен? Растянувшиеся до неимоверных размеров трикотажные штаны, пустой кошелек, отсутствие ключей от квартиры, потому что таковой у тебя не имеется? Ни мужа, ни детей, никого…
– Тебе нравится здесь, дылда? – пропустив ее вопрос о семье мимо ушей, снова пристал он. – Нравится?
– Да зачем тебе знать, где и с кем мне нравится, Кузьмин?! – не выдержав, она всхлипнула.
Дине так стыдно было из-за ее внешнего вида, нечесаных волос, поломанных ногтей, грязной одежды, что желание провалиться сквозь землю обострялось с каждой минутой.
Очень стыдно сделалось ей вдруг за всю ее жизнь, которую Дина считала вполне сносной прежде и которая оказалась вдруг никчемной и пустой. Исчезни она сейчас, о ней никто и не вспомнит! Разве только мать с отцом, и то потому лишь, что она вовремя не прислала им поздравлений с праздниками. Или Кузьмин, к примеру, потому что ему не перед кем станет выделываться.
Стыдно, господи, за урчащий от голода желудок! Есть ей хотелось так, что во рту сделалось горько и тошнотворно.
Но весь этот стыд был ничтожен перед самым главным ее покаянием. Кузьмин… он очень нравился ей! И не теперь, и не день, и не неделю назад, а еще тогда, давно-давно, когда прижимал он ее к себе, мокрую, из-под дождя, из-за чего ей потом было неловко и тревожно. Он нравился ей, хотя и дразнил ее почти всегда, и задирал, и, случалось даже, за косы дергал. Это потом уже был Витя и осознание серьезной влюбленности, а до этого…
– Не мучай меня, пожалуйста, Данила, – прошептала Дина и расплакалась. – Что ты хочешь от меня услышать сейчас, что?! Что мне здесь нравится? Что я мечтала бы здесь поселиться? Что я… Так не скажу я тебе этого никогда!
– Почему? – Он оперся локтем о колено, обтянутое тканью дорогих брюк, положил подбородок в раскрытую ладонь так, что остались видны только его глаза. И в глазах этих плескалось такое… – Почему не скажешь, из вредности?
– Я есть хочу, Кузьмин! – пожаловалась она. – Дай мне чего-нибудь, а? Надеюсь, твою семью я не ущемлю?..
Со смехом он впихнул ее в ванную комнату, бросив следом мягкий шелковый халат небесно-голубого цвета. Она купалась и все гадала: он купил его для нее специально или халат от жены остался, которая…
Она сбежала от него или просто в отъезде? Или вообще – это тайная квартира для тайных свиданий? Но нет! Тут каждая вещь свидетельствует о свитом ими семейном гнездышке – милом, уютном, теплом.
Она терлась мочалкой и долго стояла сначала под горячей, а потом под холодной водой, наконец заныло все тело. Потом с удовольствием и мстительной радостью она лазила по баночкам с кремами, выставленным на полочке под зеркалом. В каждую сунула палец, понюхала.
– Эй, ты там скоро? – В дверь ванной негромко стукнули. – Помнится, ты хотела есть?
– Еще минуту!
Дина быстро высушила волосы, расчесалась, взбила их щеткой. Наскоро намазала раскрасневшиеся щеки каким-то кремом, запах которого ей особенно понравился. Плотнее запахнулась в шелковый халат и открыла дверь.
Кузьмин стоял у стены, заложив руки за спину. Он успел сменить брюки на короткие шорты. Рубашку – на светлую футболку. Ноги его были босыми. Как, впрочем, и у нее.
– Уснула ты там, что ли, дылда? – проворчал он беззлобно и потащил ее за локоток в кухню.
Кухня размерами превосходила всю ее квартирку, выделенную фирмой. Теперь-то она бездомная, с запоздалым вздохом вспомнила Дина.
Громадных размеров кухонное помещение сияло светлым кафелем пола, дорогими панелями стен, вдоль которых громоздилась целая дюжина шкафов, полок из стекла, хрома, полированного дерева. В центре стоял большой овальный стол со стульями. Стол был накрыт на две персоны. Накрыт празднично. И пахло, как в Новый год. У Дины аж живот разболелся от судорожных позывов.
– Присаживайся.
Он подвел ее к одному из стульев, бережно поддержав за локти, усадил, сам сел рядом, взялся за бутылку вина.
– Ты не против, чтобы немного выпить?
– Не забудь добавить – дылда! – фыркнула она, уже успев слепить себе бутерброд из черного хлеба, ветчины и помидора и вцепиться в него зубами.
– Добавлю еще, чего ты, – весело рассмеялся Кузьмин, отобрал у нее бутерброд, приоткрыл сверкающую пузатую крышку: в посудине плавали в соусе куски цыпленка, в хрустящей корочке, с зеленью. – Не кусочничай, поешь как следует. Положить курочки?
– Положи. И картошечки, и овощей, – она двигала тарелкой по столу следом за его руками, боясь, что он что-нибудь пропустит и она не насытится.
Он аккуратными движениями наполнял ее тарелку, не забывая наблюдать за ней с легкой дразнящей улыбкой.
– Хватит?
– Хватит! – Дина схватилась за вилку и нож. – А себе?
– Я понаблюдаю, – хохотнул Кузьмин, поставил локоть на стол, подбородок привычно пристроил на кулак и уставился на нее, не мигая. – Вино-то выпей…
В ее тарелке почти ничего не осталось, когда он полез в карман шорт, достал оттуда маленькую твердую коробочку, оклеенную бордовым бархатом, и поставил ее перед ней со словами:
– Взгляни!
Испытывая страшную неприязнь ко всем на свете коробочкам, коробкам и коробам вкупе – после страшной истории, в которую она попала из-за предмета такой же геометрической формы, – Дина невольно отшатнулась.