– Что это?!
– Да не бойся, трупов больше не будет, – рассмеялся Данила, безошибочно угадав ее испуг. – Просто взгляни.
Она ткнула кончиком пальца в кнопочку, открыла – кольцо. Красивое, с камнем, может, с бриллиантом, может, нет, она ни черта в этом не разбиралась. Оно сверкало, слепило, удивляло.
– И?..
– Теперь примерь, – потребовал Кузьмин, глядя на нее тяжелым пристальным взглядом.
– Зачем?! Если это подарок, то мне не нужно! – Дина спрятала руки за спиной, боясь, что Кузьмин, преодолев ее сопротивление, сам наденет ей на палец это до непристойности дорогое, сверкающее кольцо.
– Это не подарок, дылда, это предложение! О господи, как же тяжело с тобой!!! – взорвался он, вцепился руками в свои волосы и замотал головой. – За что мне такое наказание?! Почему мне суждено любить такую дуру, как ты, а?!
– Предложение? Любить?! Дуру?! – ахала она, повторяя за ним все слова, пока еще с трудом понимая, что происходит. Но вдруг встрепенулась и огрызнулась: – Сам дурак. Почему это я дура-то?! Какое предложение? Что за предложение? Возглавить ваш преступный анклав с Козырем? Я теперь тоже на нарах побывала, могу быть в доле и…
Он дотянулся, закрыл ей рот рукой, надавил на губы – достаточно ощутимо, заставив ее замолчать. Укоризненно помотал головой:
– Нельзя быть такой настырной, дылда. Нельзя отрицать очевидных вещей. Тебе это не на пользу, сама видишь. А предложение… Замуж я зову тебя за себя, дылда. Замуж!
– А ты что, не женат?! – Она замотала головой, отцепила от своих губ его руку, задышала тяжело. – Хочешь сказать, что за эти десять лет ты ни разу не женился? Такой… такой красавчик – и ни разу? Не поверю!
– Да был, был я женат, дважды, – признался Кузьмин, схватил с тарелки тонкий треугольник сыра, бросил его в рот, вяло пожевал. – Хорошо, детей не осталось от тех разочарований!
– Разочарований – почему?
Дина осторожно скосила взгляд на кольцо, ужаснулась его приблизительной стоимости, мысленно примерила его на свой палец.
Понравилось!
Попыталась представить себя в этой квартире – хозяйкой, женой Кузьмина, матерью его детей – и перепугалась насмерть.
Нельзя! Нельзя в это верить! Это слишком здорово, чтобы поверить в такое.
– Потому что одна была светской дамой и ею же оставалась даже дома, в постели. Черт его знает, что за роль она играла? А может, и не играла, а я так воспринимал ее – как напыщенную, надутую и пустую бабу одновременно.
– А вторая? – поторопила его Дина, удивленно отметив, что его упоминание о постели ее неприятно укололо. – Вторая чем плоха оказалась?
– Вторая? Даже не знаю, – он равнодушно подергал плечами, побродив взглядом по кухне, остановил его на ней. – Будто и не плохая, но… Но все равно, чужая какая-то. Не моя!
– А я – твоя? – удивленно воскликнула Дина и пододвинула к себе коробочку с кольцом. – И оно только мое или тебе его возвращали все покинувшие тебя жены?
– Кольцо новое. Вечно ты… – обиженно поджал губы Кузьмин, достал его из коробки и нацелился им на ее палец, взглянул – требовательно: – Только твое, если примешь. И ты только моя, если согласишься!
– А если нет?
И зачем она его дразнила? С какой целью? Время потянуть? Отодвинуть, отсечь Диану от того благословенного момента, когда она скажет ему…
– А если нет, то дура ты тогда, дылда, – Кузьмин швырнул кольцо на стол, оно ударилось о скатерть с глухим стуком и закачалось на камешке, упав тонкой дужкой наверх. – Нас с тобой сама судьба сводит… Надо же мне было приехать с разборками именно в этот город! Попасть на ту самую дачу! Надо было тебе именно в тот момент оказаться там! Я как увидел фотографии, которые Кузьма сделал, – чуть не помер. Ты!!! Ты – моя Динка – и где!!! На коленях перед жмуриком! Надо же мне было не видеть тебя десять лет, думать о тебе постоянно, ненавидеть и жалеть, чтобы потом обнаружить тебя в доме, где кто-то «приложил» семейную пару!!! Нет, дылда, это судьба! Она нас с тобой сводит.
– А может, она нас с тобой за нос водит, а? Вдруг и я окажусь не такой, как предыдущие две, – она осторожно взяла двумя пальчиками кольцо, повертела его в руках. Проговорила со вздохом: – Вдруг твой друг использует меня для какого-то своего преступления и потом…
– Хотели бы использовать, уже бы использовали, – возразил он с обидой, поймал ее ладонь, ухватил безымянный правой руки, молниеносным движением нанизал на него кольцо. Оно оказалось впору. И так ладненько село. – И фотографии твои следователю этому Рыкову отдали бы.
– Которыми ты меня шантажировал? – Снимать кольцо Дина не стала… пока.
– А что мне было с тобой делать? Явись я к тебе просто так, с пустыми руками, ты бы нос задрала в два счета. И выставила бы меня вон!
– А так и на крючке меня подержать удалось, и помучить вволю, – вспомнила она со вздохом свои мытарства в деревенской избе и потянула кольцо прочь с пальца, уложила его обратно в коробочку. – Если ты думал, что все эти десять лет я прожила спокойно, без угрызений совести и сомнений, то ты глубоко заблуждаешься. Да, я не знала, что ты не сидишь. Не была уверена в твоей безгрешности. Но… Но я часто сомневалась, Данила. Очень часто!
– В чем?
Как только кольцо легло обратно в футлярчик, он сразу сделался холодным и надменным. Смотрел на нее, как на чужую, незнакомую женщину. Будто и не плескалась только что в его глазах ни нежность, ни что-то еще, отчего у нее внизу живота все сладко замирало.
– Я сомневалась: а правильно ли я поступила с тобой тогда? Я даже не хотела говорить о тебе ни с кем, чтобы не будить опять это чувство. Потому и не знала, что тебя вообще почти сразу освободили. Прости!
– Ага, прощаю! Всем спасибо, все свободны!
Он с грохотом встал, схватил свою тарелку – на ней так ничего и не появилось до сих пор. Швырнул ее в сушилку, распахнул дверцу нижнего шкафа, бросил туда футляр с кольцом, сграбастав его со стола. И вообще, начал все убирать со стола. На Дину он упорно не смотрел, запыхтев себе под нос какой-то противный блатной мотивчик. Будто нет ее на кухне, и все.
Дина на него таки вытаращилась – во все глаза.
– Господи! Какой же ты… ненормальный, Кузьмин! – выдохнула она.
Сорвалась с места и кинулась к мусорному ведру, боясь, что кольцо она потом уже не найдет под этой курицей в соусе. А Данила, сосредоточенно отправив все продукты со стола в ведро, уже стоял на изготовку – с посудиной с блестящей пузатой крышкой в руках. Она нащупала бархатную коробочку под кучкой помидоров и кусков колбасы, схватила ее, вытерла ладонью.
– Ну, ты просто психопат какой-то! Я же просто… Я же просто с тобой разговариваю! Я ведь не сказала: «нет!» – Она открыла футляр, достала кольцо. Надела его на нужный пальчик. – Я же имею право подумать?!
– Очумела, дылда?! – Он оторопело заморгал, не сводя глаз с ее пальца, на котором горел огнем дорогой камень. – Десять лет думала! Обо мне, между прочим, думала! Скажешь, нет?
– Думала, – не стала она врать.
– Ну! И не было у тебя никого за это время, я уверен, – на последнем слоге голос его ревниво дрогнул. – Даже если и был, то – ничего серьезного. Пустяк!
– Пустяк, – подтвердила Дина, и – шаг за шагом – двинулась к нему, застывшему с блюдом с курицей у распахнутого шкафчика, где пряталось мусорное ведро. Подошла, отобрала посудину, поставила ее обратно на стол.
– Может, поедим еще, а?
– Может, и поедим, – он впился пальцами в ее затылок, прижал к себе, прошептал на ухо: – Так да или нет, дылда?
– Да… Но если ты еще раз назовешь меня дылдой…
Глава 16
Рыков вошел в комнату для допросов ранним утром раннего лета, обещавшего горожанам изнурительный полуденный зной с тающим под ногами асфальтом, пыльные душные сумерки и буквально вскипающие от наплыва отдыхающих водоемы.
Он тоже должен был ехать с Женечкой через час на дачу к матери, потому что была суббота. И он обещал всем своим женщинам, что этот жаркий день они проведут вместе. Там уже остужались окрошка и пузатый графин водки в погребе, мариновалась в лимонном соке хрустящая молодая капуста с луком, укропом, чесноком и маслом, скоблился молодой картофель и собирались пупырчатые огурчики с грядок.
И ему сегодня хотелось туда, да! Хотелось, как никогда. Знал, мать будет счастлива, что они вместе с Женечкой. Не будет никаких лишних вопросов, советов, укоризны во взглядах. Будет просто благодатный разговор об их будущем, и все. Потом сонная нега в беседке, куда вытащили их с Женечкой походный диванчик, набросав на него расшитых бисером подушек. И вечерняя рыбалка у пруда будет. Он вообще-то не рыбак, но Женечка захотела поудить. Он съездил с ребятами, купил по их совету необходимые снасти, наживку. И сложил все в машину, чтобы натаскать к ужину жирных карасей, которые только что на берег не выползают, так их там много.
Всего этого хотелось Рыкову, очень, а что вышло вместо этого?
А вместо этого он был поднят в шесть утра с постели звонком дежурного из следственного изолятора, который сообщил ему, что подследственный вдруг пожелал, чтобы его поскорее допросили.
Всего этого хотелось Рыкову, очень, а что вышло вместо этого?
А вместо этого он был поднят в шесть утра с постели звонком дежурного из следственного изолятора, который сообщил ему, что подследственный вдруг пожелал, чтобы его поскорее допросили.
– Это который? – спросил Олег, прикрыв трубку рукой, чтобы не разбудить Женечку.
И стал осторожно выбираться из прохлады шелковых простыней. Даже поежился от озноба. Женечка включала на ночь кондиционер на полную катушку и спать любила на шелке. А он соскальзывал и мерз. Но терпел и молчал, зная, что с ней он согласился бы и в болотной жиже спать, лишь бы слышать ее дыхание рядом с собой, лишь бы трогать ее, обнимать, целоваться.
– Это тот, что из-за фоток тех столько людей завалил, – дежурный зевнул ему прямо в ухо. – Орал утром, в дверь колотил, пришлось его утихомирить. Хочет поговорить. Давай выезжай. Ваше начальство приказало тебя привлечь. Шеф, если что, и сам хотел с ним побеседовать, я позвонил ему… Так и так, говорю, Игорь Витальевич, как вы просили, звоню. Парень готов дать признательные показания. А он меня мягко, но послал. Говорит, что на даче со вчерашнего вечера. Гости у них там какие-то, и чтобы я тебя вызвонил. Я и звоню, Рыков. Смотри, торопись, а то парень-то передумает…
Задержанный по подозрению в нескольких убийствах Ражев Николай Ильич молчал две недели. Ему было предъявлено обвинение на основании неопровержимых улик: в его доме было найдено орудие тройного убийства – старый боевой пистолет с комплектом патронов. Его отпечатки совпали с отпечатками неустановленного следствием лица – это когда снимали пальчики в доме Иванцовых и в квартире убитого Валерия Юрьевича. Еще был найден комплект шприцев и лекарство, передозировка которого стоила Елене Ковригиной жизни.
Ну и в довершение или, скорее всего, в начале этого дела были негативы!
В коробке, с которой отправил Игнатову ее начальник к Иванцовым и которую она сочла пустой, находились негативы порнографического свойства. На них были запечатлены сцены оргий с участием Ражева и… Елены Иванцовой, впоследствии Ковригиной!
Негативов было десятка полтора, все они были омерзительными по содержанию и отличными по качеству печати. Мало кто мог смотреть на эти фотографии без брезгливости. То, что вытворяли эти двое в кадре, могло быть вызвано как их внутренней распущенностью и извращенностью, так и какими-нибудь психотропными средствами. В кадре был еще кто-то третий, но его лицо было отрезано.
Итак, думал Рыков, поднимаясь по бетонной лестнице в комнату для допросов, мотив убийства Ражевым Иванцовых отчасти понятен. Ему откуда-то стало известно, что Константин Сергеевич имеет или скоро получит на руки негативы компрометирующего свойства. Он поехал к нему с целью забрать их и наконец обрести покой. Но Иванцов негативов еще не получил и указал на дверь наглому визитеру. Ражев вспылил и, находясь в состоянии сильного душевного волнения, расстрелял пожилую чету.
И по этому поводу у Рыкова возникли вопросы, сразу несколько.
Откуда Ражеву стало известно о том, что негативы вот-вот должны оказаться у Иванцова?
Почему Лена Ковригина, ранее Иванцова, позволила ему хладнокровно – или уж как там вышло – расстрелять своих родителей? Присутствовала ли она при этом или сидела в машине и не предполагала, что ее маму с папой убивают? Почему она позже пострадала сама? Это ведь Ражев ее убил, сомнений нет.
Далее…
Почему сразу же после визита к Иванцовым Ражев кинулся прямиком к начальнику Игнатовой? Константин Сергеевич сообщил, откуда негативы должны прибыть, или Ражев был знаком с Валерием Юрьевичем? Или… Или тот, чье лицо оказалось отрезанным на негативах, был Валерий Юрьевич?
Вопросов было много. Возня с подозреваемым часа на два растянется как минимум. А ему на дачу, блин, надо!
Если убийца сейчас станет упрямиться и круги нарезать вокруг нужных Рыкову тем, он его просто-напросто запрет до понедельника, и все!
Ражева ввели в камеру для допросов, когда Рыков уже разложил на столе бумаги. Высокий крепкий малый двадцати восьми лет, глаза голубые, взгляд открытый, губы пухлые, улыбка добродушная. Поверить в то, что этот человек за месяц с небольшим отправил на тот свет четверых человек, было трудно.
Ломброзо отдыхает, подумал Рыков, вспомнив физиономическую теорию. С таким парнем и в разведку, и на отдых, и на создание семьи – как в омут, пойдешь. Ничего с ним не страшно!
– Адвоката нет, – предупредил его сразу Рыков. – Мне сказали, что вы готовы говорить без адвоката.
– Готов, – кивнул Ражев. – И сигарет мне не надо. И чаю тоже.
Олег фыркнул, покачал головой. Умный какой!
– Итак, с чего начнем?
– С родителей, – простодушно промямлил Ражев.
– Ишь ты! Снова предки во всех бедах виноваты?
– А кто еще додумался родить меня в таком возрасте?
– В каком?
– Матери было пятьдесят пять, отцу – шестьдесят. Сестрице, в лоб ее душу мать, тридцать два! – Ражев наморщил лоб и вдруг сделался удивительно неприятным на вид. – Кто рожает в таком возрасте, скажите?!
– Бывали случаи, – туманно ответил Олег, он тоже не был ранним ребенком у своих родителей. – И что? Это повод мстить людям за то, что они просто на свете живут?
– Вопрос – как живут?! Иванцовы, что ли, жили?! Эти пиявки?! Эти мерзкие… Эти твари!!! – Он отчетливо заскрипел зубами. – Или Валерка жил?! Пакостная мразь!!! Это он нас Ленкой заманил, он! Мы же с ней учились вместе, любили друг друга, хотели пожениться.
– Она об этом знала? – удивился Рыков.
И муж ее, и сама Лена рассказывали ему о том, что Ковригин был у нее первой и единственной любовью. Что же такое этот тип заявляет?
– А то! И она, и мама ее с папой! И покоя нам не давали, и прохода! А когда дело к окончанию школы подошло, мне… Моя сестрица, оставшаяся мне вместо родителей, ясно дала мне понять, что учить меня дальше она не станет. Денег нет, желания тащить меня всю жизнь на себе – тоже. Ступай и вкалывай, сказала она. И еще спасибо скажи, что из квартиры я тебя, говорит, не выписала, а то давно бы на вокзале жил. А я и пошел вкалывать после девятого класса. А Ленка продолжила учиться в школе.
– И вы продолжали с ней встречаться?
– Да… – Ражев протяжно вздохнул, взглянул на Олега тоскливо. – Любил я ее, понимаете?
– Нет. Потому что не понимаю, как можно убить любимую женщину.
Он не понимал, потому что никогда бы Женьку и пальцем не тронул. Не трогал же! И простил бы ей все. Простил ведь! И заботился бы о ней до последнего своего вздоха.
Как она благодарила его за машинку, как благодарила! Как бы и ругает его за самодеятельность, за риск, за опасность, которой он себя подверг. А на самом деле – ликует. Женщины, что с них взять!
– Вам не понять, – огрызнулся Ражев. – Мы с ней через столько всяких мук прошли… Нам с ней столько всего досталось…
– Нельзя ли подробнее, Николай Ильич? – Олег нетерпеливо покосился на часы.
– Можно и подробнее, – кивнул Николай и снова наморщил лоб, тем самым изменив свое добродушное симпатичное лицо до неузнаваемости. – Короче, я работал уже, а она почти школу заканчивала. И тайком бегала ко мне на свидания.
– Вы спали с ней?
– Да. У нас было все по-взрослому, – ответил он горделиво. – Она заводная была! Могла начать раздевать меня прямо под лестницей в подъезде.
Рыков с усилием погасил удивление во взгляде. Милая, спокойная, интеллигентная Ковригина Елена – и секс под лестницей?! Она ведь даже немного понравилась ему на допросе. Он жалел ее. И даже представлял себя рядом с ней.
Неприятно, черт…
– Вот однажды нас кто-то и засветил ее папе. Он меня выловил, начал угрожать. Я его послал! – не без самодовольства объявил Ражев. – Ленке, правда, досталось так, что она сидеть не могла недели полторы. Потом он вдруг от нас отстал. Я успокоился вроде. А она паниковать начала. Не к добру, говорит, такое спокойствие. Потом наступило лето. И Иванцовы неожиданно на пару недель свалили на море. А Ленку оставили одну! Я обрадовался, а она снова ударилась в панику. Не к добру это, кудахчет. И потом случилось…
– Что? Оргия?
– Ее не я заказывал! – зло перебил его Ражев и угрожающе подался вперед. – Все было подстроено этим старым козлом! Он… Он нанял какого-то урода, на которого у него был компромат. Вы ведь не знали, наверное, но эта старая падла, которую я своими руками… К слову, не жалею ни грамма! Он на всех, кто был ему нужен, имел компромат. Хохотал еще, мразь такая, что у каждого в шкафу по скелету, а он, мол, станет их оттуда извлекать и коллекционировать. Короче… Валерку он где-то крепко зацепил, тот трясся как осиновый лист, боялся, что из-за этого у него никакого будущего. И Иванцов ему пообещал, что если Валерка меня обосрет, то он ему компру вернет – всю.
– И Валерка расстарался?
– Еще бы!!! – взвыл Ражев и, сжав кулаки, крепко стукнул себя по коленям. – Так мало – меня, он и Ленку этой дрянью опоил!