— То есть для тебя ничего не поменялось?
— Нет. Просто появилась возможность делать то, что я хочу. Только… я все равно не делаю.
— А почему не делаешь?
— Нужно… правильное настроение.
"А его нет", — досказала за спутницу тишина. И Канн вдруг решился задать вопрос, который совершенно не собирался задавать, почему‑то ему стало важно это выяснить:
— А как получилось, что ты меня помнишь?
— А ты меня?
Она явно пыталась уклониться от темы.
— Ну, я‑то понятно. У меня профессия такая, что приходится мотаться с уровня на уровень. Я просто физически не имею права забывать. Но ты совершила шесть переходов. Шесть. И не забыла. Почему?
И впервые посмотрел на нее пристально. Внимательно и в открытую. А Райна взглянула на него и тут же отвернулась. Ответила болезненно просто:
— Наверное, потому что хотела.
После чего поправила рюкзак и зашагала быстрее.
*****
Любить себя означает жить без страха. Не бояться, что кто‑то осудит, скажет недоброе, не оценит по достоинству, не заметит хорошего. Любящий себя человек не теряет достоинства, когда слышит в свою сторону упреки, не отвечает грубостью на грубость, не ведется на провокации, продолжая следовать по своему пути молча, пребывая в гармонии.
Тот, кто любит себя, испытывает за себя гордость. Тот, кто любит другого, всякую гордость теряет — почему так странно? И как научиться любить другого, но при этом не потерять самого себя?
Обо всем этом Райна думала до того, как к ней с разговорами подошел Канн. Зачем подошел? Зачем разбередил душу? Захотел выспросить новую порцию подробностей, чтобы сложить в своей голове еще более ужасную, но цельную картину о том, какой стала Райна Вильяни?
А она не стала ни плохой, ни хорошей. В какой‑то момент просела под давлением обстоятельств, ожесточилась, любя другого, забыла о всяком уважении к себе. Вот такая она. Райна.
Разговор закончился, а хорошее настроение уже так и не вернулось ни через час, ни через два. До вечерней стоянки она так и дошла, пребывая в раздрае.
И снова костерок, идущие мимо ее ушей беседы чужих людей, установка палаток, готовка. На ужин она попросила у котелка разного: мясного рагу для мужчин и запеканку для себя — соскучилась по творожному. А теперь сидела возле огня, смотрела на угли, силилась отогнать прочь плохие мысли — нужно просто уйти спать. Как можно раньше.
Сегодня навряд ли получится так просто заснуть — будет вертеться в голове разговор с Канном. Что он думает про нее теперь? Изменилось ли что‑то от ее ответов? Нет, наверное, нет. Любовь так и живет в ней, а в нем отсутствует.
Дерьмово на душе. Тускло. Тяжело находиться рядом с тем, кто тебя не любит. Научиться чувствовать в такой ситуации гармонию, все равно, что искать спокойствия, намеренно сунувшись в толпу склочников.
Палочка прогорала; чай в этот раз она заварила некрепкий. Как стал готов, налила его в кружку, отошла к дальнему бревну, привычно устроилась в отдалении, хотела подумать о своем, погрустить.
Не вышло.
Он подошел вновь; Райна напряглась еще сильнее, чем в обед. Как только Канн присел рядом с ней на бревно, мысленно зашептала: "Уходи, пожалуйста, уходи".
Не надо разговоров о пустом, не нужно дурацких вопросов, "тестирований" — ей бы чуточку тепла, ласки, симпатии. Или хотя бы тишины. Тишина лучше, чем чувство, что он — вот он, он рядом, а ты вынужден прикидываться "нормальным" человеком — адекватным, не рвущимся внутри от чувств, не разваливающимся на части от тоски.
Не могла же она сказать: "Уходи, Аарон".
Или могла?
Наверное, сможет, если он так и продолжит сидеть рядом.
Зачем ты подошел? Зачем? Зачем я чувствую тебя так сильно, что делается душно? Почему не могу не смотреть на твои пальцы, ладони, не могу оторвать взгляд от сильных и крепких коленей? Зачем вся эта мука? Чужой… Чужой.
На пальце так и блестело кольцо.
— Райна…
Она не ответила. Спросить "что?" — сам продолжит.
— Ответь мне на один вопрос, пожалуйста, — "пожалуйста" навело и вовсе на неприятные мысли — обычно Канн вежливого общения не придерживался. — Почему мы идем туда, куда идем? На озеро.
Ее лицо одеревенело. Зря… зря он затеял эту беседу, зря она не ушла в палатку. Зря спросил.
— Просто идем.
— Зачем? Для чего тебе это?
— Чтобы "смыть грехи", разве ты не знаешь?
Она вдруг желчно усмехнулась. Душа на части, а тут еще и помогут со стороны — заложат взрывчатку и нажмут кнопку на детонаторе.
— Знаю.
— Тогда что?
— Я… не верю.
— Не веришь во что?
— Что ты виновна.
Ой ли! Тоска стала не просто тяжелой, она стала ядовитой.
— Почему же? Ведь знаешь, что я изменилась — превратилась в стерву.
— Что‑то повлияло на тебя.
— Глубоко копаешь.
Теперь язвила она — обещала себе этого не делать. Она любит себя, любит… Ненавидит в этот момент. За то, что хочется раскричаться, разреветься, хочется удариться в истерику и не быть больше ни плохой, ни хорошей. Ей бы уже просто… не быть.
— Райна, поговори со мной.
Он намеренно делает ей больно?
— О чем, Аарон?
— Расскажи, что случилось с тобой в прошлом? Почему мы идем туда, куда идем? Ведь ты не убивала, я не верю.
— Я убивала, — ответ получился глухим, ровным, практически лишенным эмоций. Браво ей, а то ведь сердце исходит кровью.
А его голос звучал тепло, с сочувствием. Черт бы его подрал.
— Значит, были причины…
— Для всего бывают причины.
— Какие они были у тебя?
— Не тряси меня! Не спрашивай, не лезь в душу! Зачем тебе?
— Райна…
— Я убила его, убила, ты это хотел услышать? — она не выдержала, сорвалась. — Нет, не несчастный случай, как мне хотелось бы верить. Я помогла ему умереть. Намеренно.
— Кому, Райна?
— Не важно.
— Важно. Я мог бы помочь…
— Не мог бы.
— Мог бы. Все сделал бы.
Все сделал? Ей стало тяжело до слез, горше которых еще не было. Где он был, когда она искала его? Почему пропадал все это время? Почему не нашел сам? А теперь поздно… Она все это пережила, превратилась в Марго, век за веком жила со шрамами внутри и снаружи. Пыталась забыть. Его забыть.
— Уже ничего не изменить.
— Я…
— Ничего, Аарон. И мы просто идем туда, куда идем.
— Поделись со мной.
— Нет.
Нет, нет и нет.
Поджав губы и стараясь не выказать того, насколько сильно трясутся ладони, Райна поднялась с бревна, выплеснула заварку из кружки на траву и пошла в палатку.
Глава 16
Все пустое. Все.
Ничего ей не удалось — ни стать собой, ни обрести желанного успокоения. Майкл давал хорошие советы, вот только Райна не сумела ими воспользоваться. Всю ночь напролет она плакала — из‑за того, что не смогла признаться, из‑за того, что к ней впервые обратились с сочувствием, но сил на правду не хватило.
И на какую правду? О том, что она опустилась до "рабыни"? Позволила опустить себя до нее? Что, сама того не желая, отсасывала в машине? Ненавидела того человека и все равно отвечала на его звонки? Боялась, но позволяла мочиться на себя? О том, что никак не могла уйти, не могла сказать "нет"? Раньше, пока было еще не поздно…
И что бы Канн тогда подумал, расскажи она? Наверное, похлопал бы по плечу, пробубнил бы: "ничего, со всяким случается", а сам бы отвернулся в сторону, чтобы она не уловила во взгляде презрения? Не услышала бы молчаливых слов "сама дура, раз такое произошло. Впредь будешь умнее".
И тогда бы она уже точно не поднялась. Ни с колен — ниоткуда, тогда бы точно вернулась из похода и обратилась бы к сенсору. Или к доктору за инъекцией сна.
Она не сильная, совсем не сильная — она прикидывается.
Плакала ночью в палатке Райна, а наутро заплакала Магия — посерела небом, затянулась тучами, стала лить слезы на горы и хвойный лес, далеко — далеко спрятала солнце.
Утром к ней по имени впервые обратился Баал — спросил, по какому принципу работает котелок, а она отделалась коротким "не знаю". Раньше бы обрадовалась — может, становится им не чужой? — а тут даже глаз не подняла, не посмотрела на него. Зачем смотреть?
Они и так не приняли ее, не зная подробностей, а что подумали бы, знай правду? ВСЮ правду? Презирали бы так, как никого и никогда — старались бы общаться не потому, что хочется, а потому что она — "заказчица", потому что надо.
Не надо. Ничего ей не надо.
В путь двинулись молча — уловили ее настроение. Собрали палатки, упаковали вещи и теперь шагали хмурые, под стать погоде. Всем хотелось перемен — отыскать Портал, почувствовать, что усилия приносят плоды, довести уже "убийцу" к озеру и вернуться отдохнуть.
Так ей казалось.
Потому что хранил тишину и мрачное выражение лица Канн, потому что вновь задеревенел после ее "не знаю" Баал, потому с самого утра не произнес ни слова ассасин.
Быстрее бы. Быстрее. Дома, наверное, будет хуже, но дома будет привычней — там она будет одна.
В этот день горы приблизились быстро. Сначала все круче вырастали по бокам валуны — некоторые выше человеческого роста и похожие на неуклюжие колонны, — затем мягкая почва сменилась совсем каменистой; захрустело под подошвами. И вновь — не сломать бы ногу — не до веселья. Дождь сильно мешал.
Не стали останавливаться даже на обед — в такую погоду сложно развести костер и согреться. Негде просушить одежду, не под чем укрыться — не снова ведь палатки раскладывать? И потому шли, шли и шли.
Пока не оказались в настоящем лабиринте из камней.
На часах почти шесть, в желудке пусто, на душе тускло. Отлично видимая тропка в какой‑то момент заскользила вниз по склону, прямо под гору — вбок не свернуть, — а спустя несколько минут окончилась… огромным, завалившим проход камнем.
Справа черная гора до неба, слева такая же, путь пролегает между ними, а закрывает его такого размера булыжник, что и вдесятером не сдвинуть. Да так он четко и плотно втиснулся во "вход", что подошедший ассасин лишь покачал головой:
— Бесполезно, даже палец не всунуть. И, значит, не соорудить рычаг.
Рычаг бы не помог — это понимали все. Не просто "камешек" — настоящая глыба по непонятной причине втиснулась туда, где ее не должно было быть. Случайность? Совпадение?
— Твою налево, — ругался Баал, — нам бы сюда Дэлла со всем его снаряжением. Взорвали бы.
От этих слов волосы на затылке Райны встали дымом — не нужно ничего взрывать, — она была в этом уверена. На Магии вообще никогда и ничего не нужно взрывать — неправильно это.
— Нет, что‑то не так, — твердила она остальным. Попробовала поискать вокруг знаки — подсказки — тщетно. — Что‑то не так…
— Да все не так. Другой тропы нет, опять в тупике.
— Ловушка.
— Попались, блин. И ведь не обойдешь. Опять назад?
И "назад" тоже не верно — не здесь, не на "живом" уровне.
— Нам нужен Майкл, — прошептала Райна тихо и смахнула с лица дождевые капли; с челки стекала вода. — Он подскажет.
Декстер ее услышал:
— И как прикажешь его искать? Здесь ни связи нет, ни способа дозваться. Придется обходиться без него, что‑то придумывать…
— Нам нужен Майкл, — повторила Райна громче. — Нужен. Майкл.
И сама не поняла, к кому обратилась — как будто не к парням. Как будто к Магии.
*****
Он едва вернулся из леса, откуда "эвакуировал" домой путника, зашел домой и собирался попить чаю, когда почувствовал странное — некую невнятную мысль, скользнувшую на задворках сознания. Не смог уловить ее, удержать и потому постоял какое‑то время рядом с раковиной. Затем заварил‑таки чай, донес его до стола и уже открыл сахарницу, чтобы достать пару кусочков сахара, когда мысль — будто не своя, не чужая — внедрилась в разум вновь. На этот раз картинкой: Райной.
Морэн с минуту задумчиво посидел над чаем; в доме тихо, снаружи шумят деревья. Откуда это странное свербящее ощущение?
Отставил чай, вышел на крыльцо, втянул напоенный ароматом хвои воздух, вгляделся в раздерганное на лоскуты небо — тут затянуто тучами, там прореха — и вдруг отчетливо ощутил: он должен их найти. Ребят. Что‑то там случилось у них — требуется его помощь.
Майкл никогда не ставил под сомнение колокольчики интуиции — если включилась, значит, неспроста. Да, возможно, он ошибся и подумал о них сам — не словил сигнал извне, — но лучше проверить. Если что, просто посидит у костра, пообщается.
Прежде чем выйти из дома, он проверил рабочий планшет, убедился, что эвакуация пока никому не требуется, поднялся на второй этаж и еще из коридора услышал щелчки клавиш печатной машинки — Марика работала. Не стал ее отвлекать, оставил внизу записку, что скоро будет, повесил на плечо сумку и тронулся в путь. Вышел во двор, прищурился, мысленно уловил направление и зашагал к ближайшим кустам.
Удивительно, но чем ближе он подходил к горам, тем хуже делалась погода — сначала небо полностью затянуло, затем начало накрапывать, через пару минут уже лило. За логом, откуда до гор начинался короткий и скрытый от чужих глаз путь, неожиданно распогодилось — выглянуло солнце. Однако ощущение того, что Магия пытается ему о чем‑то сообщить, осталось. Майкл задумался и не смог припомнить, чтобы когда‑либо так явно чувствовал такое.
Что‑то происходило там у них, у ребят, однозначно происходило.
Отряд он нашел у самого подножия высокогорья — упершийся в тупик. Сказать, что удивился — ничего не сказать. Еще никогда, ни разу на его памяти ущелье не оказывалось запертым камнем, а ведь путь здесь один — ни объехать, ни срезать, ни обойти. Махнул в знак приветствия Райне — та кинулась причитать, что "горы взрывать не нужно", — кивнул ей, прошел мимо, поздоровался с обрадовавшимися его появлению ребятами, сразу же направился к булыжнику. Обследовал его, какое‑то время напряженно молчал.
— Майки, разве он тут должен быть?
— Нет, не должен.
— А почему появился?
Морэн не знал. Пока нет.
— Есть ли другая дорога? Может, стоит вернуться, попробовать взять правее?
— Другой дороги нет, — обрадовал он присутствующих. — Никогда не было и навряд ли появится. Тут что‑то другое.
— Что?
Он не слушал вопросы, в этот момент он пытался чувствовать Уровень. Давно Магия не позволяла себе подобных "шуток", и если вдруг вздыбилась, заперла дорогу, значит, тому имелась веская причина. Она однозначно чего‑то от кого‑то хотела, не просто хотела — требовала. Значит, кто‑то чего‑то по ее мнению не совершил. Важного.
— Кто‑то из вас что‑то сделал не так. Или не сделал вообще.
— Из нас?
— Да мы просто шли себе и шли. Уже обрадовались, что дошли до гор, тут осталось‑то..
Вот именно. Потому что "осталось‑то", Магия и решила вмешаться — довольно грубо, но очень очевидно.
— Хм, поразительно.
— А нам что делать?
— Вернитесь до ближайшей поляны, разведите пока костер, расставьте палатки — скоро начнет смеркаться. А я подойду к вам чуть позже, мне нужно подумать.
Никто не стал с ним спорить — подобрали с земли рюкзаки, закинули их на плечи, зашагали в обратном направлении — к лесу.
Морэн какое‑то время задумчиво смотрел на людские спины, затем повернулся и вновь взглянул на булыжник, удивленно хмыкнул. Через минуту он тоже отправился к лесу, но взял чуть левее — туда, где на небольшом взьеме виднелся покрытый травой пятачок. Там он сядет, расслабится, закроет глаза и подключится к информационному полю Уровня. И пусть пока неизвестно, сколько на это понадобится времени, он все поймет.
С закрытыми глазами он полностью погрузился в себя. Глубже — глубже — глубже. А после, став невидимым, выпорхнул наружу и слился с природой: с каждым камнем, травинкой, потоком воздуха, землей. Ощутил ее, как собственное тело, — огромное, широкое и распластавшееся до самого горизонта. Почувствовал каждый холм и обрыв, каждый утес и равнину, каждый камешек на дороге, каждую иголочку на многочисленных ветках. Сделался одновременно и скрипучим мохнатым лесом. Отпустил все человеческое, что в нем было, ушел прочь от привычного сознания и прислушался. Чутко — чутко.
Магия шептала. Магия рассказывала и напевала. Магия по — своему грустила.
Ему понадобился почти час, чтобы уловить, почему. Когда Морэн открыл глаза, на полянку уже опустились сумерки; высыпали на небе первые звезды.
Похолодало.
Когда он зашагал по мшистой почве, огибая сосновые стволы, на звук костра, он уже точно знал, к кому идет и что должен сказать. Он получил все ответы.
*****
Ели молча. Никто не захотел высказывать "пожелания" насчет ужина и потому Райна вновь составила меню на свой лад — попросила у котелка овощное рагу с курицей, теплого хлеба и морса для себя — ей до отвращения надоел горький чай.
Хмурились ее проводники и почти не разговаривали друг с другом — очередной тупик никому не прибавил хорошего настроения. Однако все знали — раз пришел Майк, значит, проблема решится, и потому ждали его с нетерпением. Витали в сгустившемся от напряжения воздухе приготовленные для озвучивания вопросы: долго ли еще идти? Сообразил ли он, откуда взялся камень? Зачем? Как сдвинуть?
Райна ждала тоже. Надеялась, что Майкл немного с ними посидит. С ним все равно теплее и светлее, даже если молчит.
Поляну на этот раз выбрали не в чаще — ближе к горам почва в лесу сделалась кочковатой, — а ту, что сразу за лесом. Натаскали дров, развели большой костер — намерзлись за день, — прикатили два бревна, расселись. Чай тянули тоже в молчании; лишь трещали, объятые всполохами, сырые бревна. Летели высоко в воздух оранжевые искры.
Когда вдали показалась знакомая фигура, все оживились — сейчас состоится диалог и выяснятся детали, — но диалога не состоялось. Морэн почему‑то еще издалека махнул рукой Райне, подзывая ту к себе, дал знак следовать за ним и вновь скрылся в лесу.