Громовой голос прапорщика моментально вернул безумную, никакими уставами не предусмотренную ситуацию в рамки реальности – движения солдат стали осмысленны и стремительны, только несчастный узбек стоял и трясся, а слёзы так и бежали из его раскосых глаз. Борух подошёл к нему, поправил на голове пилотку, застегнул верхнюю пуговицу гимнастёрки и резко встряхнул за плечи:
– Рядовой Файхутдинов! Когда это произошло?
– Товарища прапорщик! Моя утрам спал в казарма, потом дневальный кричать: «Подъём, ваша мать!» – потом я пошёл в столовая, миска для собак брать…
– Короче, азия!
– Моя пришёл и увидел – большой беда, кто-то все собака убивать совсем. Я кричать громко – солдаты прибегать…
– Понятно, – прервал его Борух, – ни черта ты не знаешь. Шагом марш отсюда – думать мешаешь.
Узбек, продолжая всхлипывать, поплёлся в сторону казармы, ещё сильнее сутулясь и загребая сапогами.
Борух подошёл поближе к вольеру и, стараясь не глядеть пристально на разбросанные останки несчастных собак, начал осматривать сетку и решётчатую дверь. Он обошёл вокруг вольера, проверяя руками прочность ограждения и пиная ботинком столбы. Всё было на местах, и засов на двери закрыт.
– Что же это за Джек-потрошитель у нас завелся? А, Миша? И как он это проделал, объясните мне? Ведь если бы кто-то кроме азиата нашего или второго собачника – как бишь его фамилия? – в вольер вошёл, то собачки бы его сами порвали на тряпочки…
– Не справится один человек с шестью собаками, – сказал лейтенант, – это Рэмбо какой-то должен быть или Шварценеггер с пулемётом…
– Никаких пулемётов. Тут их кто-то не то ножом, не то как бы топором разделал…
Борух задумчиво прошёлся взад-вперёд и осмотрел землю. Впрочем, чтобы найти какие-то следы в жёсткой степной траве, надо быть настоящим индейцем – на закаменевшем глинозёме наследил бы разве что тяжёлый танк.
– А скажи-ка мне, лейтенант, кто у нас сегодня службу несет?
– Ну офицеры, кроме дежурных, вчера в город поехали, на штабное совещание. Должны были вернуться к вечеру, но задержались почему-то. Я только что звонил в штаб округа с мобильного – не отвечает никто. Бардак вообще какой-то! Надо с узла связи попробовать. Ну и товарищ подполковник… отдыхает…
Подполковник Кузнецов служил некогда в элитных частях, хаживал и по афганским, и по чеченским горам, командовал спецоперациями чуть ли не в Сомали и был, говорят, непобедим. Поборол же старого вояку обыкновенный зелёный змий. Говорили, что в состоянии жестокого похмелья он, будучи ещё полковником, страшно поскандалил на совещании в Генеральном штабе. По слухам, сам министр был им поименован в глаза паркетным шаркуном и табуреточником. Полковник, недовольный новой военной доктриной, предлагал ему даже стреляться на дуэли. Министр вызова не принял, а полковник, ставши немедленно подполковником, отправился дослуживать в самый дальний и занюханный гарнизонишко, который только сыскался на картах Генштаба. Отправить под трибунал или в отставку героя всех последних войн было как-то неудобно…
В общем, героический миф про героического человека, весьма, кстати, далекий от правды, – но зато в него было легко поверить. Одно было верно – теперь его суровые воинские будни проходили в ежедневном принятии вовнутрь горячительных напитков – причём начинал боевой подполковник прямо с утра и к обеду обычно надирался в своём кабинете до состояния полной прострации. Командование гарнизоном, таким образом, сводилось к подписыванию дрожащей рукой всех бумаг, готовил которые как раз лейтенант Успенский.
Прапорщик вздохнул, подёргал себя за бороду и сказал:
– Сходи-ка ты, Миша, в штаб. Может, товарищ подполковник ещё того… не совсем отдохнул… Всё-таки он гарнизоном командует, а тут такие дела творятся… надо бы доложить.
Лейтенант пожал плечами и пошёл через плац к кирпичному двухэтажному зданию штаба. Объясняться с героическим подполковником совершенно не хотелось – скорее всего, он пошлёт его вместе с докладом подальше. Плевал он на всех собак, сколько их ни есть на этом свете, с высокой колокольни. Однако служба есть служба… Навстречу без особого энтузиазма тащились солдаты с лопатами и вёдрами.
– А ну, войска, – бегом! – прикрикнул на них лейтенант, скорее для порядку. – Долго вас прапорщик ждать будет?
Солдаты нехотя ускорили шаг, перейдя на лёгкую рысь, но, как только офицер скрылся за дверями штаба, снова поплелись нога за ногу. Раскалённый воздух был полон пыли и дурных предчувствий.
В полутёмных коридорах штаба было немного прохладнее, и Михаил ускорил шаг. Как говорил прапорщик Мешакер, «неприятную работу надо делать как можно быстрее». Выслушивать же пьяные матюки подполковника было самым что ни на есть неприятным делом.
Кабинет был по обыкновению заперт изнутри – герой предпочитал напиваться в одиночку. Лейтенант постучал – сначала вежливо, потом настойчиво. Изнутри донёсся быстрый шорох, и опять воцарилась тишина. Выждав для приличия полминуты, Михаил решительно пнул дверь ногой – тихо. Это было странно – обычно подполковник в любом состоянии реагировал на стук в дверь достаточно бурно, призывая на голову настырного посетителя кары земные и небесные. И горе тому, кто побеспокоит старика без достаточных оснований!
Из кабинета по-прежнему не доносилось ни звука. Михаил примерился пнуть дверь ещё разок, посильнее – и тут увидел нечто такое, отчего в жаркий летний день покрылся мурашками, как в ледяном погребе. Внизу толстой деревянной двери зияли веером жёлтых щепок две пулевые пробоины…
Михаил нервно оглянулся – полутьма коридора теперь давила на него своей тишиной и неизвестностью. Неожиданно стало очень страшно – как в детстве, когда в пустой квартире непонятные ночные шорохи за дверью заставляют прятаться с головой под одеяло и закрывать ладонями уши. «Товарищ подполковник, откройте! Это я, лейтенант Успенский!» – закричал он, уже понимая, что никто ему не откроет. «Това…» – голос предательски сорвался, перейдя в горловой всхлип. В кабинете раздался какой-то странный скрежещущий звук, и дверь, дёрнувшись, стала открываться.
Увидев то, что стояло в проёме, Михаил кинулся бежать, спотыкаясь и изо всех сил сдерживая рвущийся крик. Выскочив на плац, перепуганный лейтенант с разбегу наскочил на твёрдое брюшко прапорщика Мешакера.
– Там, там… – задыхаясь, просипел Михаил.
Прапорщик молча железной рукой задвинул лейтенанта обратно в двери штаба.
– А ну кончай панику подымать! Что ты орёшь, как больной слон? Ты лейтенант или мамзель с филфака? Докладывай!
Михаил почему-то ни на секунду не усомнился в необходимости докладывать младшему по званию – Борух в этот момент казался ему единственной незыблемой опорой в страшном и непонятном мире.
– Докладываю, – с облегчением сказал он, всё ещё нервно вздрагивая, – дверь в кабинет товарища подполковника закрыта, в ней имеются свежие пулевые пробоины, за дверью подозрительные шорохи…
– Шорохи? А это не сам ли наш старик с перепою в дверь пулял? Может, он там просто по чертям зелёным пострелял, да и уснул. Такая мысль не приходила под твою фуражку?
– Нет, я… Я не знаю… Я почему-то… Там…
– Да что «там»? Не тяни кота за яйца!
– Там… Такой… Чёрный…
– Кто чёрный? Это он там шуршит?
– Не знаю. Я испугался и убежал, – неожиданно для себя самого признался Михаил. Ему было очень стыдно, но единственное, чего хотелось, – убежать ещё дальше.
Оглядев оценивающе лейтенанта с ног до головы, Борух хмыкнул и сказал:
– Ладно, жди здесь. Посмотрю, что там за чёрный шуршунчик. В штаны-то хоть не наделал, воин?
Миша почувствовал, что заливается краской, но Борух не стал ждать реакции, а направился к лестнице. Бодро поднявшись на один пролёт, он неожиданно остановился и застыл, прислушиваясь и как будто даже принюхиваясь. Потом медленно, по одной ступеньке, прижавшись спиной к стене и заглядывая за поворот лестницы, стал двигаться к площадке второго этажа. Правая рука его зависла возле пояса, где на широком офицерском ремне не было кобуры. Заглянув в коридор второго этажа, он напрягся и тихо, аккуратно преступая, попятился вниз. Спустившись, он задумчиво посмотрел сквозь Михаила и сказал:
– А знаешь, кажется – началось…
– Что началось, Борис?
– Знать бы… А ну за мной!
Михаил с удивлением отметил, что старший прапорщик Борух неуловимо изменился – куда девался сытый философ из каптёрки, лениво смотрящий на мир сквозь стёкла неизменных тёмных очков? Мешакер нёсся через плац упругим быстрым шагом, и лейтенанту приходилось почти бежать. Даже брюшко у прапорщика как будто втянулось, а движения стали быстрыми и уверенными. В казарму он влетел так стремительно, что дневальный даже не успел принять уставную позу, а так и застыл с открытым ртом и пальцем в носу.
– Как стоишь, обезьяна! – рявкнул на него прапорщик. – Ты на тумбочке стоишь или на лиане болтаешься? Ты ещё в жопу палец засунь, гамадрил бритый!
Солдат подскочил и вытянулся, нервно выпучив испуганные глаза.
– Ключи от оружейки мне, быстро! – Прапорщик протянул к дневальному большую волосатую руку.
– Но, товарищ старший прапорщик, только по тревоге…
– Тогда – ТРЕВОГА! – заорал Борух и добавил тихо: – Вот балбес-то, прости господи…
Солдат судорожно пытался отцепить от ремня ключи, а второй дневальный, заметив в коридоре офицера, уже кричал: «Рота-а! Становись!» Из казарменного помещёния послышался грохот сапог рядовых второй роты, торопящихся на построение.
Борух, оттолкнув бестолкового дневального, одним движением сорвал ключи с ремня и шагнул в казарму.
– Сержант Сергеев, сержант Птица, ефрейтор Джамиль, – ко мне!
Трое солдат, торопливо подтягивая ремни и застёгивая пуговицы, кинулись бегом по проходу между кроватями. Прапорщик Мешакер командовал редко, предпочитая говорить спокойно и по-человечески, так что все поняли, что случилось что-то экстраординарное. Ну и слухи о происшествии в «собачнике» по казарме, конечно, расползлись.
– Птица и Джамиль, – получить в оружейке автоматы и по два рожка – пойдёте со мной. Сергеев – возьмите пять человек, получите оружие и проверьте посты у склада, в столовую, технический парк и часовых на въезде. Остальные – считать боевую тревогу объявленной, не расслабляться и ждать приказа.
Борух повернулся к обалдевшему дневальному:
– Фамилия?
– Михайлов…
– Что-о-о?
– Рядовой Михайлов, товарищ старший прапорщик!
– Так-то! Обеспечить выдачу оружия и боеприпасов немедленно. Оружейку держать открытой, заняв пост у двери. И если увижу, обезьяна, что ты в носу ковыряешься, – лично прочищу шомполом! Понял?
– Так точно!
– Выполнять!
Михаил с некоторым смущением подумал, что ему ни за что бы не удалось в три минуты организовать из бестолковой кучи рядовых боеспособное подразделение. Такому в училище не научишься. Между тем группа из пяти солдат с сержантом уже отправилась проверять территорию гарнизона и посты часовых, а сержант Птица и ефрейтор Джамиль стояли рядом с прапорщиком, каждый повесил на плечо автомат с пристёгнутыми рожками. Борух спросил уставным тоном, как всегда говорил с лейтенантом в присутствии рядовых:
– Товарищ младший лейтенант, где ваше табельное оружие?
Михаил растерялся:
– В сейфе… Сейчас схожу.
– Не стоит, возьмите лучше автомат.
Михаил и Борух подхватили по автомату и два подсумка с рожками и вышли на плац. Здание штаба казалось лейтенанту непривычно угрюмым и даже каким-то зловещим. Сзади шаркали сапогами по асфальту слегка растерянные солдаты.
В коридорах штабного здания царила всё та же мрачная полутьма. За дверью кабинета подполковника не было больше слышно никаких шорохов – тишина. Борух внимательно посмотрел на пулевые отверстия, потом показал жестом Михаилу и солдатам, чтобы они отошли от двери и держались у стен. Вздохнув, он решительно грохнул в дверь прикладом.
– Товарищ подполковник! Здесь прапорщик Мешакер и лейтенант Успенский. Откройте дверь.
Выждав секунд двадцать, он отступил от двери на два шага, передёрнул затвор и выстрелил прямо в замок.
Говорят, что АКМ калибра 7,62 пробивает рельсу… Это, конечно, солдатский фольклор. Однако выстрел его на пробой мощнее, чем у более современного 5,45, которым перевооружили российскую армию. В захолустном степном гарнизоне перевооружение пока только планировалось – старого образца АКМ с потертым деревянным прикладом оглушительно бухнул в гулком коридоре, и замок вместе с куском филёнки просто влетел внутрь, оставив рваную дыру с торчащими щепками. Дверь распахнулась как будто от великанского пинка, открыв взорам пришедших небольшой кабинет.
В кабинете был страшный беспорядок – деревянные стенные панели пробиты выстрелами, стёкла шкафа блестели стеклянной крошкой на полу вперемешку с бумагами со стола. За столом сидело тело героического подполковника, всё ещё сжимающее в руке именной «стечкин». Затвор стоял на затворной задержке – подполковник отбивался до последнего патрона. Сидело только тело – голова старого вояки, крайне неаккуратно отделённая от разорванной шеи, смотрела на лейтенанта пустыми глазницами с ковра. Морщинистые, плохо выбритые щёки неряшливо смялись, а на губах застыла кривая усмешка.
– Да что же это за чёрт… – тихо пробормотал прапорщик, – за что он его так?
Лейтенанта тихо трясло. Если бы сейчас выскочил откуда-то неизвестный убийца, он бы, наверное, бросил автомат и с диким криком забился в угол, закрыв руками глаза. Происходящее настолько не укладывалось в уставные схемы и скучноватую, но привычную картину мира, что Михаил чувствовал себя на грани помешательства.
– Товарищ прапорщик, слюшай, что делать будем, а? – Джамиль изо всех сил старался выглядеть бесстрашным джигитом, но автомат в его руках ходил ходуном.
– Лейтенант!
Михаил с трудом понял, что прапорщик обращается к нему.
– Ты, как старший по званию, – у Успенского успела мелькнуть в голове мысль, что прапорщик сейчас скажет «должен принять командование», – и мысль эта вызвала моментальную панику, однако Борух продолжил: – Сейчас свяжешься со штабом округа и аккуратно доложишь…
– Сказать, что Кузнецову голову оторвали?
– Ты в себя приди! Тогда тебе, в первую очередь, санитаров пришлют… Скажешь буквально следующее: «В гарнизоне чрезвычайное происшествие, подполковник Кузнецов погиб», – и отключишься.
Узел связи находился этажом ниже. По штатному расписанию там должен был находиться дежурный, но Михаил только сейчас осознал, что не видел его сегодня. Странно, не мог же тот не слышать стрельбы в кабинете полковника? Держа автоматы на изготовку, вся компания ссыпалась, грохоча сапогами, по лестнице и побежала по коридору. Дверь в комнату была приоткрыта… Предчувствия его не обманули – узел связи был пуст. Никаких следов дежурного.
Штаб округа не отвечал ни по обычной, ни по закрытой линии, ни даже по каналу экстренной связи. Такое впечатление, что нет там никакого города и все линии обрываются в пустоту. Лейтенант достал из кармана мобильник, но тот показал отсутствие сети.
– Да что за бардак! Так же не может быть! – растерянно глядя на Боруха, сказал лейтенант.
– Миша, это уже не бардак, – тихо ответил прапорщик, – Это капец…
Как бы подтверждая его слова, с окраины городка донеслись звуки заполошной автоматной стрельбы. Два или три автомата промолотили безостановочно, непрерывной очередью выплёвывая содержимое рожков, – и смолкли. Наступила тишина.
– Началось… – тихим безнадежным голосом сказал прапорщик.
Не сговариваясь, они бросились к выходу.
Навстречу им по плацу бежал человек – вид его был страшен. Зелёное хэбэ практически не имело рукавов – вместо них свисали полоски разлохмаченной окровавленной ткани, штанины выше сапог торчали тёмными клочьями, по предплечьям струилась кровь, оставляя тёмные капли на асфальте плаца. Прапорщик Мешакер узнал своёго лучшего сержанта только по лычкам – лицо бегущего превратилась в кровавую маску. Сержант пытался на бегу вытереть заливающую глаза кровь несуществующим рукавом – но только размазывал красные полосы. Бросив это безнадёжное занятие, он на ощупь, не прекращая бежать, отстегнул пустой магазин у болтавшегося на шее автомата и начал копаться в подсумке, пытаясь достать новый. Рожок запутался и не желал выниматься – окровавленные пальцы впустую скользили по жёлтой пластмассе, оставляя на ней красные следы. За ним, накрывая кровавую капель следа разноцветным лоскутным покрывалом, выбегали на плац собаки.
Никогда прежде лейтенант Успенский не видел столько собак сразу… Они бежали плотной массой, плечом к плечу – на плац как будто вытягивался разномастный лоскутный мохнатый ковёр, усеянный точками злых глаз. Стремительность и слаженность их движений поражала и вызывала невольный ужас. Казалось, их здесь тысячи.
– Сергеев, ложись! – заорал прапорщик, вскидывая автомат.
Сержант среагировал мгновенно – как подкошенный рухнул на плац и резво откатился в сторону, продолжая лапать правой рукой застрявший в подсумке магазин. Трескучая очередь разорвала воздух над плацем – АКМ, как живой, бился в руках Мешакера, поливая свинцом плотные ряды нападавших. Через пару секунд вступили в дело автоматы Джамиля и Птицы, и только лейтенант никак не мог сдёрнуть внезапно ослабевшими руками тугой предохранитель. Несколько секунд, показавшихся Михаилу вечностью, он видел, как автоматные пули рвут в клочья маленькие мохнатые тела, как взлетают фонтанчиками кровь и ошметки шерсти, как, несмотря на потери, накатывается пёстрая волна, – и тут, когда наконец щёлкнул предохранитель, собаки вышли из боя. Лоскутное покрывало распалось, псы проворно метнулись кто куда. Запоздалая очередь лейтенанта бесполезно хлестнула по плацу, выбивая из него асфальтовую крошку.