— Что вы будете пить? — спросил Мартин.
— Мне — виски, а миссис Кохрейн — лимонад с капелькой портвейна.
У Мартина не было ни портвейна, ни лимонада. Пришлось достать из буфета все бутылки с напитками, прежде чем мистер Кохрейн выбрал подходящую замену. Его невестка не раскрывала рта. Когда ей наконец вручили бокал для вина, содержащий смесь сладкого красного вермута и содовой, она один раз очень быстро кивнула, словно ее шея держалась на пружине. Губы растянулись в узкую, напряженную и чрезвычайно нервную улыбку.
Мистер Кохрейн, теперь сидевший на радиаторе, произнес речь. За все время общения с объектами своей благотворительности Мартин впервые сталкивался с такой позицией. Невестка мистера Кохрейна готова принять предложение Мартина — миссис Кохрейн, не перестававшая улыбаться, снова закивала — при условии, что ей предоставят полную свободу выбора в отношении места, где она будет жить, а также типа жилья. Кроме того, Мартин должен понимать, что следует идти в ногу со временем, а за последние несколько лет все изменилось до неузнаваемости, и в районе Лондона невозможно купить ничего приличного меньше чем за пятнадцать тысяч фунтов. В этот момент раздался звонок, и Мартин бросился к телефону. Кто-то ошибся номером. Мистер Кохрейн предположил, что ему позволительно налить себе еще виски, налил и закончил свою речь словами, что поскольку теперь они понимают друг друга и никаких недомолвок не осталось, то утром он начнет поиски квартиры.
Единственным желанием Мартина было избавиться от них. И если это будет стоить ему последние пять тысяч — что с того? Он понял, что именно это ему и нужно, что так он разделается со всем одним махом. Сосредоточенно и аккуратно Мартин налил себе полстакана виски и залпом выпил.
— Рад помочь, — сказал он. — Хорошо, что мы смогли так быстро договориться.
Зазвонил телефон. Норманн Тремлетт спрашивал, могут ли Мартин с Франческой прийти в субботу не на этой неделе, а на следующей. Урбан сказал, что могут, и обещал перезвонить. Мистер Кохрейн надел свой анорак, подал невестке пальто с меховым капюшоном и пристально смотрел на груду кастрюль, фарфора, полотенец и постельного белья.
— Если в пятницу я не увижу мадам, Мартин, скажите ей, что я собираюсь заняться весенней уборкой. С ее одобрения, разумеется.
Мартин не знал, что на это ответить.
— Пойдем, Рита.
Закрыв за ними дверь, Мартин допил виски в стакане. В бутылке осталось не больше дюйма, и он выпил и это. После второго звонка по телефону Урбан решил, что поедет в Суон-Плейс, как только уйдут Кохрейны. Но теперь это было невозможно — он слишком много выпил. Ночью Мартин провалился в тяжелый, без сновидений, сон и проснулся рано с головной болью.
Тем не менее без четверти девять он уже звонил в дверь квартиры Франчески. И долго продолжал нажимать кнопку звонка, хотя в этом уже не было смысла. Затем ему пришло в голову, что Франческа могла повезти Линдси в ясли, и он написал еще одну записку, на этот раз на обороте чека за простыни и полотенца, — просил позвонить ему до обеда.
Стрелки часов показали двенадцать, потом половину первого, а она все не звонила, Мартин впервые за все время по-настоящему забеспокоился. Он извинился перед Гордоном Титертоном, с которым собирался пообедать, и вернулся в Суон-Плейс. Франчески по-прежнему не было. Мартин просто не знал, что делать, но потом вспомнил о двух запасных ключах. Он поехал в Хайгейт-Вилидж, и секретарь агентства по продаже недвижимости без всяких возражений выдала ему ключи.
Его записки лежали на коврике перед дверью. Это первое, что бросилось в глаза. Второй факт — хотя на его осознание потребовалось какое-то время — состоял в том, что после отъезда Батлеров в квартиру никто не заселялся. На полу были ковры, на окнах — занавески, в комнатах — столы и стулья, на кухне — холодильник, плита и электрочайник, но холодильник, размороженный миссис Батлер, стоял пустой, с открытой дверцей, а в ванной не оказалось ни мыла, ни зубной щетки. Мартин заглянул в обе спальни и обнаружил не застеленные кровати. Шкаф в главной спальне был пуст, если не считать пяти проволочных вешалок-плечиков для пальто.
Какое-то время Мартин не мог прийти в себя от удивления. Он сел в гостиной пентхауса рядом с окном, которое было еще больше, чем у него в Кромвел-корт, но почти тут же вскочил. Совершенно очевидно, что нужно позвонить ей домой на Фортис-Грин-лейн. По какой-то причине — она заболела, или Линдси заболела, или Рассел вмешался и применил силу — Франческа не смогла покинуть свой дом в понедельник.
Отбросив мысль о таксофонах, которыми он никогда не пользовался, Мартин поехал домой в Кромвел-корт. Там он впервые за все время набрал номер, который стоял в справочнике напротив Г. Р. Брауна, проживающего в доме 54 по Фортис-Грин-лейн. Никто не взял трубку. Значит, Франческа не может сидеть дома, больная. Его стало подташнивать — то ли от голода, то ли от похмелья. Мартин сделал себе сэндвич с сыром, но кусок не лез в горло. Мысль о том, чтобы взять отгул на полдня и заняться поисками Франчески, не приходила ему в голову. Он еще раз попытался позвонить, потом вернулся на работу, вспоминая страх, который испытывал в первые дни их знакомства, когда Франческа ничего не рассказывала о себе и о своей семье, скрывала от него, где живет. Тогда он задавал себе вопрос, что ему делать, если женщина уволится с работы, поскольку цветочный магазин был единственным местом, где он мог ее найти.
Когда около шести Мартин проезжал «Блумерс», магазин снова был закрыт и свет внутри не горел. Дома он налил себе крепкого бренди, поскольку виски закончился. Почему-то подумалось, что всего неделю назад он мог позволить себе покупать виски ящиками. Но не теперь. У него не больше денег, чем в тот день, когда он в последний раз отправлял по почте ставку Тима в футбольном тотализаторе.
В доме номер 54 по Фортис-Грин-лейн никто не брал трубку. Между шестью и семью часами Мартин звонил четыре раза. Не успел он положить трубку после четвертой попытки, как телефон зазвонил сам. Норман Тремлетт. Почему он не перезвонил вчера вечером, как обещал? Мартин говорил с Норманом как можно вежливее, стараясь не раздражаться на шуточки по поводу «его милой нареченной» и «счастливого дня». И при первой же возможности закончил разговор. Потом поджарил стейк, который купил по дороге, и без всякого удовольствия съел. Бутылка бренди манила его, однако Мартин понимал, что если выпьет еще, то не отважится ехать в Финчли.
Даже не выходя из машины, он мог сказать, что в доме никого нет. Что теперь? Расспрашивать соседей, как при поисках Аннабел? Просидев в машине целую вечность, посвященную неприятному самоанализу, он позвонил в дом номер 52.
Дверь открыла девушка лет пятнадцати. С таким же успехом он мог обращаться к ней на языке хауса[57] или на арамейском.
Наконец она произнесла:
— Вы кто?
Урбан понял, что задавал вопросы, которые в эти неспокойные времена вызывали глубокое подозрение. Девочка пошла за матерью. Мартин попробовал вспомнить наиболее эффективные способы добычи информации, но толку от них было не больше. На пороге появилась женщина, вытирая руки о кухонное полотенце.
— Прошу прощения, — начал Мартин. — Я понимаю, что это может показаться очень странным, но мне всего лишь нужно знать, не уехали ли мистер и миссис Браун из соседнего дома. Я… — Это была не совсем правда, но что еще он мог сказать? — Я их друг.
Реакция была такой, словно он попросил заплатить за товар, который она не покупала и даже не хотела. Женщина рассмеялась, невесело и цинично.
— Неудачное начало. Миссис Браун не существует. Он вдовец. Уже пять лет.
Мартин лишился дара речи.
Похоже, женщина почувствовала его состояние и немного смягчилась.
— Послушайте, я вас не знаю, и вы можете быть кем угодно, правда? В наши дни происходит столько странных вещей. Его нет дома, вы сами видите. Я не видела его с субботы, но это ничего не значит. Он необщительный человек.
Она закрыла дверь прежде, чем Мартин успел преодолеть половину дорожки. Его руки, стискивавшие руль, дрожали. Он сжал и разжал пальцы, сделал несколько глубоких вдохов и попытался успокоиться. Потом снова положил руки на руль — дрожь прошла. Ему нужно было проехать не больше двух миль по Хайгейту, но пришлось немного притормозить из-за дождя, который начался внезапно, а теперь лил как из ведра.
Переступив порог квартиры, Мартин услышал телефонный звонок. В голове мелькнула мысль, что если это Франческа, то он не знает, что сказать, он не найдет слов, чтобы говорить с ней, спрашивать, даже начать. Мартин не мог сказать, что она с ним сделала, но знал, что это нечто ужасное.
Он взял телефонную трубку, Послышались короткие сигналы, шесть штук, затем мужской голос:
— Это Финн.
— Это Финн.
Глава 20
— Да, — сказал Мартин. — Да? — Он забыл, кто такой Финн, а бесстрастный низкий голос не вызывал у него никаких ассоциаций.
— Я подумал, что вы должны были связаться со мной.
Связаться с ним? Ах да… Финн был сыном миссис Финн, а миссис Финн… Мартин удивлялся, что его голос звучит совершенно нормально, ровно.
— Вам сопутствовал успех, не так ли?
— Да. — Кратко и без эмоций.
Мартин начинал привыкать к неблагодарности. Теперь ему было все равно.
— Я пришлю остальное так же, как первую часть, договорились?
— Наличными, — сказал Финн и повесил трубку.
Было всего девять часов. Мартин налил себе еще бренди, но выпить не смог — его тошнило от одного запаха. Может, женщина из соседнего дома лгала? Но зачем, если исключить безумие или беспричинную враждебность? Франческа там не живет и никогда не жила. Но ведь он видел, как она входит в дом… Нет, этого он ни разу не видел. Мартин стал вспоминать всякие мелочи: как она настаивала, что поедет на такси, как отказывалась приглашать его в дом… Где она теперь?
У нее должен быть дом. Она же не явилась к нему, как в сказке — из моря или с другой планеты. Но ведь она его любила?.. У ее лжи должны быть мотивы, и эти мотивы сами по себе не обязательно дурные. Сидя у окна и глядя в ночь, Мартин пытался представить причины ее лжи. Наконец он допил бренди и лег спать. Лондон внизу все так же переливался огнями, словно ничего не случилось.
На следующий день мир переменился. Погода была холодной, сырой и ветреной. Мартин проснулся с неопределенным ощущением несчастья. Через секунду это чувство оформилось в сознание того, что Франческа его обманывала.
Ветер был порывистым и резким. Переходя Арчуэй-роуд, Урбан видел, как вывернулся наизнанку зонтик у кого-то из прохожих. Свет в «Блумерс» горел, хотя не было еще и половины десятого. На двери, с внутренней стороны стекла, висела записка, которой не было на прошлой неделе. «Закрыто до понедельника, 5 марта». Мартин отвернулся. Кейт Росс могла заболеть или взять отпуск. Он вернулся к машине и поехал на работу.
У Кейт должен быть настоящий адрес Франчески. В телефонной книге нашлось не меньше дюжины людей по имени К. Росс, но ни одного в районе Хайгейт, где она жила. По крайней мере, по словам Франчески. Можно ли верить хоть чему-то, что она говорила?
Ее родители жили в Чизуике. Ее девичья фамилия Бланш. Но правда ли это? В Чизуике на улице Барроу-гейтс-гарденс в блоке под названием Петрарх-корт жил некий Э. Бланш. Она говорила, что квартира родителей была в квартале старых особняков. Она говорила, она говорила… Мартин набрал номер, приготовившись услышать, что у собеседника нет дочери и что он никогда не был женат.
Трубку снял мужчина. Судя по голосу, пожилой. Возможно, пенсионер.
— Я пытаюсь найти вашу дочь, Франческу Браун.
Последовала долгая пауза. Затем:
— Я мог бы ответить, что у меня нет дочери.
Мартин не знал, что сказать. Он уже собирался повесить трубку, но старческий голос продолжил, сухо и бесстрастно:
— Я не видел Франческу пять лет, — в трубке послышался надтреснутый смешок. — Она никогда не питала особо нежных чувств к родителям. Бессердечная девчонка. Могу дать вам телефон ее мужа, хотя одному Богу известно, когда она его бросила. Она всех бросает.
Мартин сказал, что ему нужен номер, и записал его.
— Совершенно верно, — сказал мистер Бланш. — Его зовут Рассел Браун, но теперь его нет дома. Он на работе. Кстати, она случайно не бросила и вас тоже, а?
Судя по телефонному номеру, муж жил где-то в Восточном Лондоне, в Илфорде или Стратфорде. Может, Франческа назвала ему адрес на Фортис-Грин-лейн потому, что стеснялась настоящего? Мартин вспомнил язвительный надтреснутый голос: «Одному Богу известно, когда она его бросила. Она всех бросает». В словах мистера Бланша смешались горечь, цинизм и удивление. Впервые за все время Мартин осознал нелепость и унизительность своего положения. Как теперь объяснить родителям, Норману и Эдриану, что он купил Франческе квартиру, а она бросила его, даже не переехав туда? «Она всех бросает…»
Он не мог придумать предлога, чтобы уклониться от ужина с родителями. Мать, потягивая олоросо, сказала, что ждала и Франческу, хотя в этом случае пришлось бы приглашать няню для маленькой девочки. Мистер Урбан стоял с бокалом амонтильядо в руке, облокотившись на каминную полку. Мартин выпил три порции «Тио Пепе», гадая, где теперь может быть Франческа, кто отец Линдси и почему она ему лгала похоже, почти все, что она ему говорила, было неправдой.
— Как ты думаешь, Франческе понравится, если я сошью ей лоскутную юбку? — спросила миссис Урбан.
Мартин сказал, что не знает, — такой ответ он теперь должен был давать на любой вопрос, касающийся Франчески.
— Мне самой они не нравятся, — продолжила мать, — но Франческа, похоже, из тех женщин, которые их носят.
Мартин ушел рано, взяв из шкафчика в ванной таблетку снотворного, которым пользовалась мать, когда уезжала в отпуск. В половине десятого он был уже дома. Что он надеялся узнать, позвонив Расселу Брауну? По словам отца Франчески, «одному Богу известно, когда она его бросила». Наверное, прошло уже несколько лет, и Рассел не мог быть отцом Линдси. Наконец Мартин попробовал позвонить на номер, который продиктовал ему мистер Бланш, но трубку никто не снял. Тогда Мартин проглотил таблетку снотворного, запил ее бренди и лег спать.
Мистер Кохрейн, появившийся в половине девятого утра, ни словом не обмолвился о событиях вечера вторника. По пути он встретил почтальона и поэтому принес Мартину письма. Урбан лишь скользнул по ним взглядом, но вскрывать не стал. У него не было настроения возиться со счетами, капризами мисс Уотсон или Гибсонов, которые, как он предполагал, содержались в конвертах.
Кастрюли, сковородку, обеденный сервиз, две лампы, постельное белье и полотенца Мартин отнес в спальню и запихнул в самый низ платяного шкафа.
Когда-нибудь понадобятся, с раздражением подумал он, в качестве подарков на чью-нибудь свадьбу.
Мистер Кохрейн, облачившись в свою куртку торговца скобяными изделиями, опустошал полки и шкафчики, выкладывая их содержимое на пол кухни — это была первая стадия весенней уборки. На столе лежали две стопки газет, полноформатные и таблоиды.
— Не понимаю, зачем вам весь этот мусор, Мартин, — сказал мистер Кохрейн. — Собираете хлам, будто старуха.
Мартин не обратил на него внимания. Он просматривал стопку «Пост», пытаясь найти номер от 8 декабря, тот самый, в котором поместили несколько строк о Расселе Брауне. Газета должна лежать сверху, поскольку была последней из полученных Мартином; потом он отказался от подписки на «Пост». Наконец Урбан вспомнил. Должно быть, в эту газету он завернул деньги для миссис Финн. Естественно, взял ту, что лежала сверху. Сегодня нужно выбрать время, подумал он, зайти в банк и снять последние пять тысяч — возможно, предварительно позвонив, как в прошлый раз.
Когда Мартин пришел на работу, минут через десять позвонил Эдриан Воучерч. Он сказал, что ему неловко задавать такой вопрос (по голосу это было незаметно), но ему хотелось бы знать, кому присылать счет за акт о передаче правового титула на недвижимость, Мартину или Франческе.
Это стало для Урбана неожиданностью. Конечно, Эдриан выставил ему счет за акт о передаче его собственной квартиры, но после этого он, Мартин, потратил кучу времени, чтобы разобраться в хитросплетениях семейной доверительной собственности Жюли, даже не думая об оплате.
— Разумеется, мне. Кому же еще? — сухо ответил он.
— Дружище, я только спросил. В наши дни дамы очень расстраиваются, когда не соблюдается равенство прав. Теперь Франческа собственник имущества и налогоплательщик. Понимаешь, это может ударить ей в голову, и тебе лучше…
— Эдриан… — перебил Мартин, но закончить не смог.
— Что? Я просто — если это подходящее слово — хочу сказать, что ты ведешь себя так, словно ее квартира принадлежит тебе. Так не бывает: и налогов не платить, и собственностью распоряжаться.
Квартира принадлежит ей. Знает ли об этом Франческа? Мартин никогда прямо не говорил ей, но она же не дура — должна была догадаться. Если она знает, что квартира ее, то обязательно туда придет. Мартин заглянул в кабинет отца, чтобы предупредить, что отлучится на час. Уолтер Урбан был погружен в чтение письма от клиента. Он поднял голову; от раздражения его лицо стало еще больше походить на морду собаки.
— Потрясающий парень, — сказал он, постучав пальцем по письму. — Называет себя директором финансовой компании, но не знает даже азов финансового дела. Тут он пишет, что дал — обрати внимание, дал — сестре десять тысяч фунтов на открытие какого-то бизнеса, и спрашивает, положен ли ему налоговый вычет. Правительство ему ничего не должно — это он им должен. Неужели он никогда не слышал о НПК?