У Лены сидела миссис Гогарти, подруга, предсказавшая Финну насильственную смерть в преклонном возрасте. Внимание двух женщин было приковано к маятнику. На клетку с попугайчиком они накинули бело-розовую детскую шаль. Миссис Гогарти была настолько же толста, насколько Лена худа; копна ее волос была выкрашена в пламенеющий темно-красный цвет.
— Ну-ну, — сказал Финн. — Хорошо сидим. Могу я позаимствовать у вас пару ножниц?
Лена, похожая на одну из трех парок[29] в своем розовато-лиловом платье и просторном меховом палантине, протянула ему дешевые ножницы из универмага «Вулворт», которыми обычно перекраивала свои ежедневные приобретения.
— Он такой милый, твой мальчик. — Эту фразу миссис Гогарти произносила каждый раз, когда они встречались втроем. — Образец преданности.
Финн ухитрился незаметно взять материны очки для чтения с комода, где они лежали среди огарков свечей и ароматических палочек, а также обломков раковин морских ушек. Затем он спустился к себе в комнату, где разрезал на мелкие кусочки банкноты, чековую книжку и кредитные карты. Жестяная банка, из которой он в обед ел ломтики ананасов, уже почти высохла внутри. Финн высыпал обрезки бумаги и картона в пустую банку и поднес зажженную спичку. Потребовалось еще несколько спичек, чтобы разжечь и поддерживать огонь, но в конечном итоге двадцать шесть фунтов Энн Блейк и ее чековая книжка банка «Вестминстер» превратились в тонкие черные хлопья пепла. Карты «Американ экспресс» и «Аксесс» оказались более стойкими, однако они тоже почернели и источали сильный запах каких-то химикатов.
Вернувшись в комнату матери, Финн уронил очки матери и наступил на них. Миссис Гогарти вскрикнула, вскочила и снова села, размахивая руками, — так она вела себя всякий раз, когда случалось нечто даже отдаленно напоминающее неприятности. Лена была слишком занята тем, что успокаивала ее, и ничего не сказала по поводу очков; она отвлекла подругу маятником, подобно тому, как ребенка отвлекают погремушкой.
Финн пообещал отремонтировать очки как можно скорее. Завтра первым делом отправится в оптику, сказал он. Кстати, она не заметила, что дождь заливает ее газовую плиту? Лучше подставить туда миску, а при первой же возможности он поднимется на крышу.
— Образец преданности, — выдохнула миссис Гогарти.
Маятник вращался — быстро, против часовой стрелки.
Глава 7
Снег, не прекращавшийся до самого вечера, сменился дождем. Мартин ехал по Арчуэй-роуд и искал место, куда можно было бы поставить машину. На Саутвуд-лейн надежды не было, как и на забитую транспортом дугу Хиллсайд-Гарденс. Наконец он припарковал машину на одной из улиц за полицейским участком Хайгейт и пешком вернулся к перекрестку, размышляя, не закрылся ли уже цветочный магазин «Блумерс», хотя на часах было еще без десяти шесть.
В выходные Мартин несколько раз спрашивал себя, зачем трудиться и приезжать в магазин, если он не сомневался, что цветы прислала семья Бхавнани. И вообще, какая разница кто? Разумеется, если бы ему было известно имя отправителя, он мог бы написать письмо с благодарностью или позвонить. После обеда ему на работу позвонил доктор Гопал и сообщил, что великий австралийский кардиохирург готов оперировать в следующую после Рождества неделю. В таком состоянии, как у Сумы, ждать больше нельзя. Может, Мартин сам купит авиабилеты и закажет гостиницу для миссис Бхавнани? Урбан согласился, но ему было неловко расспрашивать про цветы, особенно в преддверии встречи с хорошенькой темноволосой девушкой сегодня вечером.
Он увидел ее еще с противоположной стороны улицы, когда проходил мимо почты. Она убирала с тротуара пуансеттии[30] и коробки со срезанными цветами. Мартин подождал, пока на светофоре зажжется зеленый, и перешел улицу. Магазин оказался очень маленьким, а в один из подвешенных к потолку светильников была вкручена красная лампочка, и в оранжевом свете масса свежей, влажной зелени и бархатистые пуансеттии с длинными листьями придавали помещению праздничный, рождественский, почти волнующий вид. Снаружи было темно и серо, а магазин сверкал красным, желтым, зеленым, и посреди всего этого великолепия стояла девушка с охапкой гвоздик в руках.
— Ой, а я была уверена, что вы не придете!
Она умолкла, слегка смутившись. Румянец на ее щеках стал ярче. Как будто — Мартин не мог отделаться от этого чувства — на самом деле она ждала его появления, но приготовилась к разочарованию. Девушка отвернулась и принялась ставить гвоздики в воду.
— Вы, случайно, не выяснили, кто был тот милый человек, который прислал мне букет? — Голос был похож на его, но эта заискивающая интонация ему не нравилась.
Девушка обернулась не сразу.
— Ну вот, готово. — Она вытерла ладони о фартук в белую и коричневую клетку. — Нет, боюсь, у нас ничего не вышло. Понимаете, дама, которая к нам приходила, не назвала себя. Она просто подписала ту карточку и заплатила за цветы.
— А вы не знаете, та женщина была молодой или пожилой, или, к примеру, белой или индианкой?
— Боюсь, нет. Понимаете, я ее не видела. Мне так жаль. — Она сняла фартук, скрылась в маленькой задней комнате, затем вновь появилась, уже в полосатой красно-синей куртке с капюшоном. — Если вы хотите ее поблагодарить, — сказала она, — не стоит беспокоиться, я в этом уверена. В конце концов, цветы прислали в благодарность вам, правда? За то, что вы сделали. Нельзя же благодарить людей за то, что они вас поблагодарили, а иначе им придется благодарить вас за благодарственное письмо, — прибавила она, и ее щеки снова ярко запылали. — Конечно, это не мое дело. Я не собиралась вмешиваться.
— Нет, вы абсолютно правы, — сказал он и поспешно продолжил: — Если вы собираетесь закрывать магазин… я имею в виду, если вы уходите, то я могу вас куда-нибудь подбросить. Я на машине.
— Конечно, можете. Но захотите ли? Ведь вы едете домой, а мне нужно в Хэмпстед. В понедельник вечером я всегда навещаю подругу в Хэмпстеде, а вы представить себе не можете, как трудно добираться отсюда в Хэмпстед без машины. Мне приходится идти на двести десятый автобус, а они либо вовсе не приходят, либо по несколько штук сразу.
Мартин рассмеялся.
— Я пойду за машиной и заберу вас через пять минут.
Чтобы уложиться в это короткое время, ему пришлось бежать. Когда он остановился у тротуара, девушка ждала, окидывая взглядом улицу, и вид у нее был потерянный.
— Вы очень, очень добры, — сказала она.
— Ерунда. И я рад, что догадался предложить.
Мартин уже понял, что она принадлежит к той категории девушек, рядом с которыми мужчина чувствует себя мужественным, надежным и сильным. Она сидела рядом с ним, и от нее исходил аромат цветов, среди которых она провела целый день. Откинув капюшон, девушка нащупала в волосах заколку или гребень, вытащила, и темный шелковистый водопад рассыпался по ее плечам, словно накидка.
На Хайгейт-Хай-стрит, ожидая в очереди машин, чтобы свернуть к школе, Мартин повернулся к девушке. Она бесхитростно и очаровательно рассуждала о неудобствах проезда из Хайгейта в Хэмпстед, о том, что здесь, под Хэмпстед-Хит, должна пройти новая ветка метро, и станция будет называться «Вейл оф Хелт». Мартин молчал. Внезапно он понял, что она не просто хорошенькая, а красивая, возможно, единственный по-настоящему красивый человек, который когда-либо сидел в этой машине или вообще рядом с ним. Разумеется, за исключением Тима Сейджа.
Девушка назвала ему свое имя, когда они ехали по Спаниардс-роуд.
— Франческа, — на итальянский манер произнесла она. — Франческа Браун.
Выяснилось, что подруга, снимавшая квартиру на Фрогнале, еще не вернулась домой с работы. Урбан предложил выпить в «Холлибуш». Дождь хлестал в стекла машины, но у него на заднем сиденье лежал зонт. Мартин раскрыл зонт над девушкой, но, к его удивлению и некоторому смущению, она взяла его под руку и притянула к себе, так что они оба оказались защищены от дождя. В баре народу было еще немного. Когда Мартин вернулся с напитками, то увидел, что большие темные глаза Франчески не отрываются от него, а на губах медленно проступает радостная улыбка. Сердце у него забилось быстрее. Только в восемь часов они поняли, как много времени прошло, но девушка задержалась еще на полчаса.
— Вы поужинаете со мной завтра вечером, Франческа?
Мартин остановил машину в начале Фрогнала, перед большими домами, в одном из которых жила Аннабел. Франческа колебалась. Взгляд ее был пристальным, серьезным и уже совсем не веселым.
— Что случилось? — спросил он. — Что-то не так?
— Нет, — нерешительно произнесла она, а затем робко прибавила, словно не в силах сдержаться: — Мы должны еще встретиться, я знаю.
— Значит, завтра?
В ответ она энергично кивнула. Потом вышла из машины.
— Значит, завтра?
В ответ она энергично кивнула. Потом вышла из машины.
— Заезжайте за мной в магазин.
Серый дождь, сдуваемый сильными порывами ветра, поглотил ее. Дождь не стихал всю ночь. За завтраком Мартин услышал по радио сообщение об убийстве, случившемся накануне вечером в Хэмпстеде. Его пробрала дрожь при мысли о том, что в то самое время, когда он сидел и разговаривал с Франческой, меньше чем в миле от них убили женщину, оставив тело под затихающим дождем.
Он заехал в магазин за Франческой без четверти шесть. Они выпили в «Джек Строе Касл», а затем поужинали в «Вилла Бьянка». Девушка не курила и выпила всего бокал вина, а в качестве аперитива — апельсиновый сок. Когда пришла пора ехать домой, она не позволила Мартину ее отвезти. Они стояли рядом с его машиной и спорили — Урбан настаивал, а она в своей откровенной манере заявляла, что ни в коем случае ему не позволит. В это время мимо проезжало такси, и Франческа прыгнула в машину, прежде чем Мартин сумел ее остановить. Такси повезло ее по Хэмпстед-Хайстрит, а затем свернуло на Гейтон-роуд, а это означало, что Франческа могла жить как к северу от Хэмпстеда, так к востоку или даже к западу. Завтра вечером, подумал Мартин, он прямо спросит ее, где она живет. Почему он еще этого не сделал? Урбан почувствовал нечто похожее на стыд, когда подумал, что большую часть проведенного вместе времени говорил о себе, а она слушала с вниманием человека, уже испытывающего острый интерес к собеседнику. Естественно, он не привык к такого рода дружескому общению. Смешно думать, что его родители, или Гордон, или даже Норман Тремлетт будут, затаив дыхание, слушать его. Но только не Франческа. Это было ужасно лестно, приятно и весело, вызывало желание ее защитить — и отвлекало его от вопросов о ее жизни. Но завтра он обо всем расспросит.
На этот раз не в магазине, а в фойе Театра принца Уэльского. Именно так он строил все свои предыдущие отношения с девушками, довольно непродолжительные и неудачные, — сначала ужин, на следующий вечер театр, потом кино, потом опять ужин. А что еще делать? Франческа была так красива, что Мартин не смог сдержать свои чувства и выпалил, как только они сели на свои места:
— Ты выглядишь просто великолепно. Глаз не оторвать.
На ней было платье из розового панбархата, спадавшее мягкими складками, а на шее — ожерелье в виде крошечных розовых бутонов. Волосы подняты вверх, как у японки, а локоны скреплены длинными черепаховыми заколками. Непривычный макияж делал ее какой-то незнакомой, недоступной и необыкновенно привлекательной в сексуальном плане. От комплимента она слегка поморщилась.
— Не надо, Мартин.
Он дождался окончания пьесы, и когда они шли к его машине, оставленной на Лоуэр-Риджент-стрит, с мягкой улыбкой заметил:
— Не нужно делать вид, что ты не любишь комплиментов.
Тон у него был непринужденный, но Франческа была серьезна и казалась немного расстроенной.
— Знаю, Мартин! Я знаю, что я дура. Но ничего не могу поделать, разве ты не видишь? Мне и вправду хотелось тебе понравиться.
— Естественно. А почему бы и нет?
— Давай не будем об этом, — сказала она.
Когда они ехали по Хайгейт-Уэст-Хилл, Мартин сказал, что собирается отвезти ее домой, и спросил, где она живет. Франческа попросила высадить ее здесь, а дальше она возьмет такси. Мартин остановил машину на Гордон-Хаус-роуд у греческой православной церкви, заглушил двигатель и повернулся к девушке.
— У тебя есть парень, с которым ты живешь, Франческа?
— Нет, конечно, нет, — ответила она и прибавила: — Никакого парня. Я ни с кем не живу.
Дальнейшее стало для Мартина неожиданностью. Франческа открыла дверцу автомобиля и выпрыгнула наружу. Он последовал за ней, но недостаточно быстро — к тому времени, как он добрался до перекрестка, увозившее ее такси уже поднималось по склону холма.
Той ночью Урбан спрашивал себя, неужели он мог влюбиться всего после трех дней знакомства, и пришел к выводу, что вряд ли. Но спал он плохо и не мог думать ни о чем и ни о ком, кроме Франчески, пока в половине десятого не позвонил в «Блумерс», не поговорил с нею и не услышал, что вечером они снова увидятся.
По ее предложению они пошли в маленький ресторанчик в начале Финчли-роуд. Мартин не спрашивал, почему она убежала, а она сама не стала ничего объяснять. После ужина он пригласил ее к себе на Кромвелл-корт на кофе. Произнося эти слова, он смутился, поскольку считал, что приглашения такого рода девушки расценивают как намек на то, что свидание должно закончиться сексом. После вчерашнего вечера он втайне был убежден — хотя почему-то стыдился этого, — что она девственница.
Франческа согласилась пойти к нему. Желтые хризантемы еще не завяли, остались такими же желтыми и агрессивными, только их листья немного сморщились.
— Они бессмертники, — сказала девушка.
Через полчаса она сказала, что ей пора. Мартин подал ей пальто, Франческа повернулась к нему, и они оказались так близко друг от друга, что он наклонился к ней и поцеловал. Губы Франчески были мягкими и податливыми, ладони едва касались его плеч. Мартин обнял ее и поцеловал страстным и долгим поцелуем, пока она вдруг не отстранилась, смущенная и испуганная.
— Франческа, милая, я ничего не мог с собой поделать… Позволь отвезти тебя домой.
— Нет!
— Тогда скажи, что мы увидимся завтра.
— Ты спустишься со мной и найдешь такси? — спросила она.
Вечер был сырым и туманным — конец ноября. На каждой голой ветке висела цепочка капель. Мартин и Франческа вышли на Хайгейт-Хилл. Под ногами шелестели листья платанов и каштанов, мокрые, скользкие, почерневшие.
— Заехать за тобой завтра в магазин? — Мартин махнул такси, и машина уже подъезжала к ним. Он еще не знал, сколько ему предстоит пережить драм, связанных с такси. Франческа взяла его за руку.
— Не завтра.
— Когда же? В субботу?
Она охнула и закрыла лицо руками.
— О, Мартин, никогда.
И уехала.
Будь его машина рядом, Урбан последовал бы за тем такси. Но машина была на стоянке Кромвелл-корт, в двухстах ярдах отсюда. Он возвращался назад, объятый паникой, почти в ужасе, что потерял ее. Из-за поцелуя? Потому что пытался выведать подробности личной жизни? Растерянный, Мартин сидел у себя в гостиной, когда зазвонил телефон. Голос Франчески — помилование — заставил его в изнеможении опуститься в кресло.
— Я не должна была этого говорить, Мартин. Я не это имела в виду. Но ты ведь понял, правда, что в эти выходные мы не сможем увидеться?
— Нет, не понял, но соглашусь, если ты так скажешь.
— Встретимся на следующей неделе, во вторник. Я все объясню во вторник, и все будет в порядке. Обещаю, все будет хорошо. Ты мне веришь?
— Конечно, я тебе верю, Франческа. Если ты говоришь, что все будет хорошо, я тебе верю. — Он не собирался произносить этих слов, до последней секунды не был уверен в своих чувствах, и вообще, такие признания нужно делать не по телефону, но все равно сказал: — Я люблю тебя.
— Мартин, Мартин… — пробормотала она. В трубке послышался щелчок, затем гудки отбоя.
От мысли о том, что он не увидит ее целых четыре дня, внутри образовалась странная пустота. Сегодня он пойдет к родителям, чтобы скомпенсировать свое отсутствие в четверг, завтра выпьет с Норманом во «Фляжке» и поужинает с Эдрианом и Жюли Воучерч, потом длинное и мрачное пустое воскресенье… Почтальон пришел рано, в десять минут девятого, принес счет за телефон и конверт, подписанный незнакомым старческим почерком.
Письмо было от Миллисент Уотсон. Она обращалась к нему «уважаемый мистер Урбан», хотя Мартин помнил, что его представляли ей как Мартина и она называла его по имени. Ей не совсем понятно его письмо, сообщала мисс Уотсон. Он ее ни с кем не перепутал? Если у него сложилось впечатление, что она клиентка его фирмы и имеет инвестиции, то это не так. Она не может взять на себя такую ответственность, как владение собственностью. Более того, она никогда не сможет вернуть деньги, которые предоставит ей в качестве аванса фирма Урбана, Ведмора и Маккензи. Она никогда в жизни не занимала ни пенни и уже не желает начинать. Письмо Мартина ее очень разволновало; она от волнения не могла спать.
Мартин в некотором смятении читал письмо, когда пришел мистер Кохрейн. Он принес с собой шестифутовый шест с зеленой нейлоновой щеткой на конце. Это приспособление, предназначенное для чистки потолков, однажды уже появлялось в квартире — мистер Кохрейн с боем привозил его в автобусе из своего дома на Севен-Систерс-роуд. Мартин тогда сказал, что готов купить щетку для потолка, чтобы избавить уборщика от беспокойства и неудобств, но мистер Кохрейн, разозлившись еще больше, ответил, что ненавидит, когда люди, не знавшие нужды, разбрасываются деньгами, покупая ненужные вещи. Потом Мартину понадобится ручной пылесос, предположил он, электрическая машинка для полировки и так далее.