А история простая. И глупо было надеяться вытащить из нее хоть что-то. Двое приятелей. Родительский запрет. И манящая близость реки. Тайный сговор. Побег. Несостоявшаяся рыбалка.
– Ее к берегу прибило, – сказал старший с виду парень. Он был белобрыс, конопат и вид имел донельзя деловитый. – Мы сразу поняли, что чегой-то не так.
– Ага, – поддержал его второй.
Тоже конопатый, но стриженный так коротко, что цвет его волос не представлялось возможным различить.
– Сюда всегда чего-то прибивает… – старший мазнул рукавом по носу. – В прошлом-то месяце дохлую собаку… а теперь вот трупяка.
– Ага.
– Ее за коряжину зацепило. Там под водою коряжины старые…
– Ага.
– Ну и пакет порвался, значится… я гляжу, что рука из воды торчит. Белая… вот…
– Ага.
– Тут и вперлось, что надобно полицию звать.
– Ага…
– Мы и сбегали скоренько к телефону… там, правда, дядька слухать не хотел, – пожаловался пацаненок, шмыгнув носом. – Уши ободрать грозился.
– Не обдерет, – пообещал Мэйнфорд. – Что ж… спасибо за гражданскую сознательность.
Пацан важно кивнул, а его приятель расплылся в счастливой улыбке. Ну хоть кому-то хорошо. Честно говоря, пацанам этим, для которых найденный на берегу труп был всего-навсего приключением, Мэйнфорд завидовал.
– Видеть вы ничего не видели?
– Так чего тут увидишь? – удивился старший. – Дорога-то старая, только третий маршрут и ходит, который до новой пристани.
– Ага… и еще на завод, когда ездют, – поддержал его младший, который ерзал от нетерпения. – Но они редко… вчера вот никого не было.
– А ты знаешь?
– Знаю! Меня мамка в комнате заперла, чтоб учился…
– А ты не учился? – Мэйнфорд присел и глянул пацану в глаза. Серые. Ясные. И врать еще не то чтобы не умеет, скорее уж не видит смысла врать в данном конкретном случае.
– Не-а… тоска… я в окно глядел… тож тоска. Дождь был. И дорогу видать… когда кто едет, то фары палит. А тут никого за целый вечер.
Тело могли сбросить и выше по течению.
Здесь, как Мэйнфорд прикинул, от дороги далековато. Берег, хоть и пологий, но вязкий, машина в таком сядет и без тягача не вытащишь. А если бы вытаскивали, остались бы следы. Оставлять на дороге? И волочь тело к воде? Далековато выйдет. Неудобно. Да и район, пусть и не из приближенных к Первому кругу, но и не из тех, где никому нет дела до дел ближних своих. Скорее уж наоборот, в таких вот местах все знают обо всех. И появление незнакомца – само по себе событие.
– Если вдруг вспомните что-то, то звоните. – Мэйнфорд вытащил из кармана визитку, которая, на счастье, оказалась не слишком мятой. – Вот. Только скажите, что вы по делу утопленницы.
– Так она не сама утопла, – резонно возразил старший.
Умные ныне дети пошли.
Не сама.
Да и не утопла. Их всех находили в реке, в разных местах, в разное время. В разном же состоянии. Но ни одна из них не утонула. И подходя к телу, распростертому на черном брезенте, Мэйнфорд уже знал, что увидит.
Сахарную блондинку, погасшего светлячка. Сейчас в ней не осталось ничего красивого, напротив, бесстыдная эта нагота, синюшность тела, покрытого узором черных порезов, была уродлива. И Мэйнфорд заставлял себя смотреть.
Подмечал детали.
Нынешняя жертва в воде пробыла недолго. И повезло, что осень, и вода холодная, поэтому тело если и тронуто разложением, то самую малость. Кожа набрякла, но еще не поползла гнилою тряпкой. Лицо… типично.
Правильный овал.
Аккуратный нос. Четко очерченный рот. Глаза закрыты, но гадать нечего – голубые. Он, кем бы он ни был, предпочитал голубоглазых блондинок.
Натуральных.
Ухоженных. И здесь не изменил привычке. Волосы, растрепанные, спутанные, но хотя бы не покрытые слоем трупного воска и водорослями, вились. В жизни она носила прическу волной, тщательно следя, чтобы ни одна прядь не нарушала искусственного совершенства этой волны. И брови выщипывала так, чтобы оставались тонкие нити, которые подкрашивала косметическим карандашом.
Наклеивала ресницы…
И ногти.
Мэйнфорд склонился и, преодолев минутное отвращение – вот не любил он утопленников, было в них что-то подлое, вроде стремления спрятать под водой истинный след, – взял девушку за руку.
Ногти ей обрезали.
И покрыли темно-красным лаком. Причем покрыли аккуратно, профессионально почти. Совершенствуется, зар-р-раза…
Кохэн молча подал пинцет. И рот покойнице помог раскрыть. И вздохнул, когда из горла женщины появилась вялая лилия. Мятая. Размокшая. Уродливая. На ней насчитают с полусотни лилий, вырезанных ножом. И Мэйнфорд знал, что прочтет в заключении: резали их на живой еще жертве.
…они все жили подолгу.
Два дня.
Три дня… самая выносливая, судя по степени заживления старых ран, продержалась около пяти. Сколько мучилась эта?
– В этом нет твоей вины, – Кохэн разглядывал тело.
Что видел?
Ничего.
Если бы хоть что-то, хоть мелочь какую-то… Кохэн знает, насколько важны мелочи.
– А чья?
– Города. И того психа, который их режет…
…он начинает с ног. Аккуратные, неглубокие раны, которые сильно кровоточат и причиняют боль. Он не позволяет жертвам умереть от потери крови.
И заботливо смазывает раны заживляющим бальзамом.
Он выжигает лилии на коленях.
И разрисовывает спину узором из цветов. Он аккуратен и методичен. И наверняка получает немалое удовольствие от процесса. И он никогда не трогает лицо.
Почему?
Этот вопрос мучил Мэйнфорда давно. Он обращался к душеведам, но те готовы были говорит с Мэйнфордом о нем самом, но отнюдь не об убийце…
…он заканчивал всегда одинаково: вспарывал жертве живот, удалял матку и яичники, а внутрь клал камень. И это тоже что-то значило.
Кто бы сказал, что именно.
– Пусть пакуют. И… Кохэн… скажи, чтобы взглянула. Можно, завтра. Когда она обсохнет. Вдруг да повезет…
…единственная надежда. Только какая-то безнадежная.
Глава 15
Единственной лампы было недостаточно, чтобы осветить просторную гостиную. И вишневые обои в полумраке казались черными, как и ковер, тем разительней выделялись белизной резные креслица, совершенно неподходящие ни к этой комнате, ни к ее хозяину. Впрочем, данный факт нисколько не мешал мистеру Найджелу устроиться со всеми удобствами. Он откинулся, вытянув ноги, возложил их на деревянную скамеечку, а под голову сунул подушку.
И вид имел расслабленный.
Несерьезный.
– Свирель, говоришь, – он все еще пил, при том не пьянея, и было ли это результатом многолетних тренировок, либо же естественным свойством организма, Тельма не знала. – Не думал, что ты запомнила…
– Я и не помнила, пока… не услышала вновь.
Она пыталась понять, что именно стоит рассказывать и стоит ли вообще.
– Интересно… очень интересно… а свирель… по случаю досталась. Я одно время гонялся за всякими редкостями… идолы масеуалле… у меня даже есть камень из алтаря, который, если верить продавцу, стоял в главном храме… правда, продавцам всегда стоит верить с оглядкой… а есть булыжники мостовой Старого Света. Хочешь посмотреть?
– Хочу.
Историю Тельма не то чтобы не любила, просто история, которую давали в приюте, оставалась чем-то в высшей степени абстрактным. Даты. Имена.
События.
А тут булыжники мостовой.
– Посмотришь. – Мистер Найтли кивнул, не то Тельме, не то собственным мыслям. – Камень как камень. Может, и вправду обыкновенный, не из Старого Света, а из какой-нибудь местной деревушки…
Он хохотнул и вновь закашлялся, но на сей раз приступ не длился долго. И откашлявшись, мистер Найтли мазнул ладонью по губам, посмотрел на руку, нахмурился.
– А она все ближе и ближе… и никуда-то от нее не деться. Ладно, деточка… свирель… вот уж, и вправду, диковинка. На Рыбачьем рынке купил. Нравилось мне бродить по рядам, искать что-нибудь этакое… порой находил. Большею частью, конечно, барахло, но… не в нем дело. В людях. В рассказах. Ох, какие истории я слышал! Каждая вторая на сцену просилась… пускал. Будь добра, сходи в библиотеку. – Он смежил веки. – Третий стеллаж. Вторая полка. Книга в красном переплете. И не спеши… мне уже некуда. А тебе пока незачем. Помнишь, как пройти?
– Да.
Спуститься на этаж.
Темный коридор. Скудное освещение. И вновь снимки, на которые Тельма старательно не смотрит. И еще более старательно гонит из головы мысли о том, что дело, оказывается, не только в ребенке, который мог бы появиться на свет, если бы мама…
…в деньгах.
…и в страхе, что кто-то узнает о долгах.
В библиотеке, как сие и положено, царили тишина и полумрак. Здесь шторы не задергивали, и в комнату проникал свет с улицы. Яично-желтый, густой, он разливался по паркету и коврам неровными лужицами. Выплескивался на полки. Подсвечивал корешки старых книг.
Когда-то Тельме нравилось здесь бывать.
Надо же, а она и забыла… в приюте ей казалось, что она из дому-то не выходила, а если и выходила, то исключительно для прогулок в парке. А все ведь иначе было. И когда-то она частенько оставалась у мистера Найтли. Он отводил Тельму в библиотеку. Мистер Найтли придвигал вплотную к столу кресло, на кресло кидал пару внушительных томов «Истории Нового Света», к которой он относился с изрядным скептицизмом. На тома – подушечку. А уж на подушку усаживал Тельму. Вручал ей листы бумаги и карандаши.
– Веди себя тихо, – говорил он. – Не мешай работать.
Сам же устраивался в дальнем углу, на софе, где и проводил часы, сгорбясь, уставившись невидящим взглядом в очередную стопку исчерканных листов.
Или же нервно расхаживал по библиотеке, бормоча себе под нос что-то.
Порой он вовсе забывал о Тельме, но ее это не пугало… она рисовала.
Или, когда удавалось сползти с кресла-трона – позже Тельма научилась делать это без труда, – бродила по библиотеке. Вытаскивала книги, разглядывала, что картинки, что желтые листы, что буквы, далеко не всегда знакомые. С книгами она обращалась аккуратно и всегда возвращала на место, а потому, когда мистер Найтли однажды поймал ее за разглядыванием «Энциклопедии малых божеств масеуалле», то не рассердился…
Та книга стояла на прежнем месте. Теперь она не выглядела ни большой, ни внушительной. Обыкновенною. Потрепанной, замусоленной слегк.
Тельма провела пальцами по темному переплету.
Не сейчас.
Какой там стеллаж?
Третий. И полка вторая. Книги мистер Найтли расставлял согласно собственной системе, разгадать которую вряд ли бы у кого получилось.
«Легенды Старого Света», огромный фолиант в обложке красного сафьяна, стоял бок о бок со «Свадебными традициями чичемеков», а с другой стороны его подпирал «Малый справочник животновода». За годы совместного существования книги сроднились, и Тельме пришлось приложить немало сил, чтобы выдрать треклятые «Легенды». Она попробовала было пролистать книгу, но лощеные некогда страницы слиплись, точно «Легенды», оскорбленные столь непочтительным с собою обращением, не желали посвящать Тельму в свои тайны.
Ну и пускай.
– Свет выключила? – поинтересовался мистер Найтли. Сперва Тельма решила, что за время ее отсутствия он задремал, а то и вовсе помер – до того бледной и недвижимой гляделась его фигура. Но нет, мистер Найтли встрепенулся, и стакан умудрился не выронить. – Неси сюда… открывай оглавление. Ищи главу про сирен.
Он не стал дожидаться, пока Тельма справится с упрямой книгой.
– Сирены… проклятые дочери Мельпомены…
– Кого?
– Была в Старом Свете такая богиня. Сгинула вместе с ним… но не сирены.
Книга со скрипом открылась, естественно, не на той странице.
– Наполовину женщины, наполовину птицы. От матери они унаследовали чудесный голос, от отца – дикий и необузданный нрав. Некогда сирены населяли Эгейское побережье. Оттуда расселились по многим островам. Особо нравились им скалистые утесы, рифы. Море, чувствуя родство с их кровью, охотно давало укрытие. Да и могучие крылья сирен способны были унести их на многие и многие мили…
Книга дразнила.
Перед Тельмой мелькали чудища прошлого.
Рогатые лошади и люди с собачьими головами. Вовсе не люди, но твари столь отвратительные, что и на картинках они внушали безотчетный ужас.
– Сирены кормились с кораблей. Они пели. И голоса их очаровывали моряков. Корабль шел на скалы. Разбивался. А там уже сирены и кормились. На деле, если брать свидетельства очевидцев… очевидцев оставалось не так уж и много, не было в них ничего птичьего. Ты с книгами управляться разучилась?
– Нет.
Тельме удалось-таки открыть на нужной странице.
С гравюры глядела женщина, полунагая и очаровательная в этой наготе. Она стояла вполоборота, заглядывая себе через плечо, и взгляд лукавый ее дразнил.
Мол, неужели ты, Тельма, веришь в подобные сказки? Даже если веришь, то сирены исчезли, ушли в воды Мирового океана вместе с породившим их Старым Светом…
– Там дальше еще есть. – Мистер Найтли послюнявил палец и, дотянувшись до книги, с легкостью перевернул страницу. – Да и женского в них тоже немного… разве что изнутри.
Облик этой твари был ужасен, хотя, если разобраться, что ужасного может быть в рыбе? А сирена больше всего аккурат на рыбу и походила. Веретенообразное тело ее лоснилось не то от качественной краски, которая и за годы не поблекла, не то по замыслу художника. Окрас оно имело темно-бурый, светлеющий к брюху, где, насмешкой над всеми эротическими фантазиями, выделялась пара молочных желез. Пожалуй, их можно было бы принять за женскую грудь, но Тельма не представляла того извращенца, которого подобная грудь привлекла бы.
– Морские обитатели, вероятнее всего, наделенные какой-то магией, естественного свойства. Полуразумные. То есть в достаточной мере разумные, чтобы создать стаю…
– Волки тоже создают стаю.
– Возможно, когда-нибудь найдется человек, который и их назовет разумными, – миролюбиво согласился мистер Найтли. – Как знать… сирены умели делать орудия. Копья с каменными наконечниками. Остроги.
Руки, приделанные к этому рыбьему телу гляделись чуждо и нелепо.
Отвратительно.
Как и треугольная голова, выраставшая прямо из плеч.
Плоские акульи ноздри. Широко расставленные глаза. И провал-пасть, полная мелких острых зубов.
– На побережье находили следы древних стоянок с рисунками, осколками глиняной посуды… был даже один чудак или, правильней сказать, безумец, утверждавший, что некогда сирены были разумным видом, сродни людям, цвергам или альвам, но море изменило их…
В пятипалой руке тварь сжимала кривоватое копье с широким наконечником.
– Когда-то, быть может, они и вправду охотились на корабли. Когда корабли строили хрупкими, а люди не умели защищаться от ментального воздействия. Позже появились амулеты-рассеиватели, купола, изоляторы… в общем, много чего. Да и сама защита корабля не позволяла так просто посадить его на рифы. Вот сиренам пришлось перейти на рыбу… по-прежнему опасность они представляли для рыбаков или побережников. Причем особенно чувствительны к голосам сирен были дети.
Тельма осторожно коснулась картинки.
Тварь не ожила.
Не извернулась, не замахнулась дрянным своим копьецом, не впилась в палец. И вовсе ничего-то эти пальцы не ощутили, кроме гладкой, слегка липкой бумаги.
– Уже люди охотились на сирен. И незадолго до Катастрофы истребили, если не всех, то почти всех. И отнюдь не потому, что сирены приносили такой уж вред. Нет, деточка… выяснилось, что в горле их имеется особый костяной нарост… средоточие их магии. Источник волшебного голоса…
– И из него делали свирели?
– Не только свирели, деточка. – Мистер Найтли кивнул, как показалось, с одобрением. – Скажем так, из него делали амулеты ментального воздействия, а уж какие – тут зависело от малефика. Но да, музыкальные инструменты были весьма распространены. Обычно изготавливали что-то попроще. Дудочка. Или даже нагубник, который мог крепиться, скажем, на флейту. Или вовсе свистки. Свирель… свирель, деточка, это уже искусство. Наросты были не столь велики. И на одну свирель ушло бы не менее десятка…
…десяток тварей.
Нет, Тельма им не сочувствовала, как не сочувствовала мамонтам и гигантским ленивцам, истребленным на заре Освоения. Скорее уж ее восхищала целеустремленность малефика, задавшегося целью изготовить именно свирель.
Сирены Старого Света не выглядели легкой добычей.
– Свирель Альваро…
– Кого?
– Альваро, милая моя… Альваро, хотя, конечно, следовало бы использовать полное его имя – Альвитарро-эль-Ягни-из-Холмов-под-Шеффолк-Холлом, – мистер Найтли оскалился, сделавшись вдруг неуловимо похожим на сирену, впрочем, сходство это было мимолетно. – Проклятая ветвь… почему и как – не спрашивай, не знаю. Дела Старого Света…
Выходит, Мэйнфорд Альваро – потомок альва?
Нелепость какая! Да в кресле, в котором Тельма восседать изволит, альвийского больше, чем в Мэйнфорде.
– Так вот, о нем вообще мало известно, лишь то, что он создал Свирель. А уж о Свирели Хроники упоминают неоднократно. Она позволила Писарро захватить императора Альпауку. Она была у Кортезе, когда тот вступил в Теночтитлан. Она играла, когда Монетесума велел своему войску сложить оружие и покориться чужакам… она голосом своим очаровала богов масеуалле и привела их на край Бездны.
Старик смолк, и молчание его длилось и длилось, но Тельма не смела торопить.
– И она же, говорят, однажды откроет врата. К счастью, та Свирель давно ушли в прошлое.
– А ваша?
– Деточка, – мистер Найтли не то хихикнул, не то кашлянул, – неужели ты думаешь, что артефакт подобной силы остался бы без внимания? Чему тебя только учили.