Туда вел отдельный вход, перед которым располагалась небрежно замаскированная ловчая яма. Она возникла, когда Москва неожиданно выделила институту крупную сумму денег. Одни из нас мечтали о премии, другие о новом лабораторном оборудовании, третьи, вроде меня, совсем скромно — о качественных досках и большом количестве мела, однако начальство решило по-своему. Примчались мужчины на экскаваторах, срубили часть деревьев, которые так приятно шелестели под окнами, и вырыли солидный котлован. Потом край его закидали чем-то вроде шифера, и подарок был благополучно освоен.
Моя лекция завершалась в шесть, в декабре в это время уже кромешная тьма, фонари в нашем медвежьем углу не горят, и я каждый раз опасалась, что кто-нибудь из студентов угодит в западню. По счастью, они оказались вполне приспособлены к сложным бытовым условиям. Когда я брела к своему донжону, то уже издалека видела толпу, заполонившую берег котлована. Молодежь бодро скакала в грязи, постукивая шифером и отколупывая от него особенно аппетитные кусочки.
— Если вы меня сейчас не пропустите, некому будет открыть вам дверь, — со всей доступной убедительностью повторяла я, пытаясь пробиться вперед.
Неохотно, но меня все же пропускали без очереди внутрь.
Там было совсем тесно. Испуганная вахтерша в нетерпении ждала, вжавшись в стену стеклянной будки.
— Вы, наконец, пришли! — искренне радовалась она. — Сегодня они почти ничего не поломали. Вот вам ключ, распишитесь.
Дальше я, буквально прорываясь силой, лезла по узкой лестнице на четвертый этаж. Студенты стояли столь плотно, что при всем желании не могли освободить для меня проход.
После этого следовал самый сложный маневр. Я отпирала дверь (важно с первого раза справиться с замком, а то, стоит замешкаться — и, уж поверьте, давка на Ходынском поле покажется в сравнении безобидным происшествием), рывком распахивала и моментально пряталась за нею. В тот же миг в аудиторию с шумом и гиканьем начинал вваливаться народ, снося все на своем пути. А мне за дверью хоть бы что — вот мы, преподы, какие умные!
Дождавшись, пока все усядутся, я покидала свое убежище и выходила к доске.
Аудитория, признаюсь, оставляла желать лучшего. Не исключено, что она как была построена сто лет назад, так с тех пор и стояла без ремонта в виде модных когда-то романтических руин. Допотопные парты разрисованы анатомическими деталями (деликатно не стану конкретизировать), с потолка свисает кудрявая штукатурка, на стенах кое-где просвечивают странные конструкции из пересекающихся реечек, а в полу не хватает нескольких досок, причем как раз рядом с лекторским столом.
Я сразу догадалась, что последнее рано или поздно доведет меня до беды. Я человек увлекающийся, невнимательный и не слишком ловкий. Или, наоборот, слишком — тут все зависит от точки зрения. Например, суметь на бегу зацепиться хлястиком куртки за турникет метро — это свидетельствует об удивительной координации движений или совсем наоборот? Я проделываю подобное регулярно. Если нет хлястика, использую ручку от сумки. А уж про мои взаимоотношения с лифтом страшно даже упоминать — он упрямо прищемляет меня за самые экзотические и нежные кусочки.
Сами догадываетесь, сколько возможностей таит для меня глубокая дыра, располагающаяся прямо на пути! Понимая это, я поставила в щель преподавательский стул. Нужды в нем нет — присесть на занятиях все равно не удается, а споткнуться безопаснее, чем провалиться. Вот она, мощь интеллекта! Без нее я бы давно сломала себе шею.
Однако через некоторое время один из студентов поинтересовался, нельзя ли воспользоваться моим стулом, примостившись на нем у стеночки. Дело в том, что помещение нам досталось длинное, как кишка, и совершенно без подъема. Нормально видно лишь с первых парт, но их захватывают самые шустрые. Несчастный парень со сколиозом, плоскостопием и зрением минус семь, разумеется, не имел ни малейших шансов.
Я не стала жадничать, решив, что уже выработала условный рефлекс и буду автоматически обходить коварную дыру.
Как бы не так! Разумеется, заговорившись на увлекательнейшую тему интегрирования дробно-рациональных функций по методу Остроградского, я напрочь забыла про жизненные реалии и провалилилась под кафедру — правда, всего одной ногой, да и то лишь по щиколотку, так что лекция не прервалась ни на секунду, а студенты и вовсе ничего не заметили.
По окончании занятия обнаружилось, что я не в силах пройти ни шага — растянуты связки. А ведь только что прыгала, словно молодая горная коза при виде свежей травки!
Сидя в пустой аудитории, я мрачно размышляла, как же теперь быть. Я имела неосторожность снять сапог, и теперь надеть его на меня обратно сумела бы разве что особо тренированная Золушка — нога распухла вдвое. Вызывать такси? Признаюсь, я редко на них раскатываю и даже нужного телефонного номера не знаю. Звонить кому-нибудь из знакомых с машиной? Вот других забот у людей нет, только мчаться ко мне и вывозить с работы — заметим, живу я в противоположном от института конце города. К тому же, пока ко мне приедут, настанет глубокая ночь.
Можно, конечно, попытаться доковылять до метро — хоть студенты и не заслужили счастья лицезреть преподавателя, скачущего на одной ножке, мне не жалко, пусть порадуются. Смущал высокий каблук на сапогах, особенно учитывая необходимость как-то взгромоздиться на эскалатор. Не лишиться бы и второй ноги!
В голову почему-то упорно лезли совсем уж романтические планы спасения. Скорее всего, тут виноват донжон. Вспоминалась прекрасная золотоволосая дева, запертая в башне. Она спустила в окно свои косы, и по ним тут же взобрался горделивый рыцарь. Однако к двадцать первому веку девы явно захирели. По крайней мере моим волосам явно недостанет ни длины, ни прочности, хоть я и балую их замечательным французским шампунем. К тому же не уверена, что горделивый рыцарь разглядит хоть что-нибудь в темноте — даже если предположить, что он сейчас бродит по краю ловчей ямы, умудрившись туда не сверзиться. Хотя о чем я? Все равно окна в аудитории заколочены гвоздями — сколько раз я безуспешно пыталась их открыть…
От горьких размышлений меня оторвал звук открываемой двери. На пороге стояли трое мужчин: один моего возраста, второй лет на десять постарше, а третий совсем солидный и седой.
— Это у вас тут была лекция? — недоверчиво меня изучая, осведомился солидный.
— Да, — кивнула я.
— Только сегодня?
Я удивилась.
— Почему? Каждый четверг. А что?
Гости приблизились, озираясь с не понятным мне сомнением.
— Вы тут с ними работаете без помощников? Только вы и студенты?
— Конечно, — пожала плечами я. — А как иначе?
Незнакомцы уставились на меня с восторженным видом юных натуралистов, неожиданно обнаруживших, что именно маленький безобидный бобер, сидящий перед ними на кочке, в одиночку построил плотину, перегородившую реку и полностью остановившую работу городского водопровода.
— Понимаете, — признался мой ровесник, — когда ваши студенты впервые пришли в наше крыло, мы решили — началось землетрясение. Потом понемногу привыкли, выработали тактику защиты. Уже за полчаса все мы запираемся в своих лабораториях и не выходим до окончания вашей лекции. Все — от первого этажа до четвертого. И часто обсуждаем — что за смельчак решается работать с такой толпой? Были уверены — это мужчина, ну примерно как…
Он оглядел хилых спутников и, не найдя достойного образца, расправил плечи, напыжился и широко развел руками.
— Да что вы, — засмеялась я. — Там двести человек — силой с ними и Николай Валуев не справится. Остается брать хитростью.
— Но ногу они вам все-таки сломали, — проницательно и сочувственно заметил молчавший доселе третий гость. — Только теперь понимаю, какие мы счастливцы, что не работаем на младших курсах. Нет, у нас тоже иногда бывает наплыв студентов — если придет сразу человек пять, не каждый из наших способен с ними справиться. Да, разрешите представиться — меня зовут Валерий Сергеевич Павлов, я завлабораторией. Как вы отнесетесь к тому, что я отвезу вас домой на своей машине?
— Мне далеко, — предупредила я.
Он в ответ лишь улыбнулся…
С тех пор, получая расписание на семестр, я первым делом в самом буквальном смысле пробегаюсь по всем фигурирующим там аудиториям и внимательнейшим образом пересчитываю стулья, сравнивая с количеством студентов в списке. Если не хватает — мчусь к коменданту, с которой мы замечательно сдружились, и она щедро предоставляет мне списанные колченогие экземпляры, которые я, словно трудолюбивый муравей, на своем горбу перетаскиваю куда надо.
Теперь, наверное, вас уже не удивляет сон, с которого началась данная глава? Правда, кроме аудиторий, там фигурировал мел, но с ним как раз все просто. Тот, который закупает институт, не всегда имеется в наличии, к тому же крошится и очень плохо пишет — даже после того, как я хорошенько просушу его дома на батарее. Поначалу я жутко мучилась, стирая пальцы буквально до крови. А потом как-то раз на практическом занятии произошел забавный случай. Студенты вечно критикуют своих коллег, выходящих к доске: «Почему написанное тобой так плохо видно, нажимай на мел сильнее!» В ответ получают: «Я стараюсь, да невозможно, вы бы сами попробовали!» Однажды я, не выдержав, осведомилась: «А вот как мне, слабой женщине, это удается, никогда не задумывались?» «И вправду, как?» — заинтересовались ученики, и я продемонстрировала изувеченную руку.
Теперь, наверное, вас уже не удивляет сон, с которого началась данная глава? Правда, кроме аудиторий, там фигурировал мел, но с ним как раз все просто. Тот, который закупает институт, не всегда имеется в наличии, к тому же крошится и очень плохо пишет — даже после того, как я хорошенько просушу его дома на батарее. Поначалу я жутко мучилась, стирая пальцы буквально до крови. А потом как-то раз на практическом занятии произошел забавный случай. Студенты вечно критикуют своих коллег, выходящих к доске: «Почему написанное тобой так плохо видно, нажимай на мел сильнее!» В ответ получают: «Я стараюсь, да невозможно, вы бы сами попробовали!» Однажды я, не выдержав, осведомилась: «А вот как мне, слабой женщине, это удается, никогда не задумывались?» «И вправду, как?» — заинтересовались ученики, и я продемонстрировала изувеченную руку.
Именно после этого один юноша и преподнес мне на Восьмое марта большой бумажный пакет, полный ядреного, крепкого мела. Согласитесь, есть чем гордиться. Вряд ли еще хоть одна дама на свете получала подобный презент! Сразу охладеваешь к лишенным фантазии поклонникам с их скучными цветами и конфетами.
— Это вам для работы, — краснея, сообщил даритель, подошедший ко мне на перемене. — А это — мм… личное.
И он протянул маленькую красную коробочку в форме сердца, обтянутую бархатом.
Я почувствовала смущение. Пакет-то я приняла не задумываясь. Пускай меня впоследствии решат на его основании обвинить в коррупции, улики будут уже уничтожены — мало того что испишу мел до полного исчезновения, так еще коварно сотру все его следы с доски тряпкой! Согласитесь, любой шпион, привыкший съедать шифровки, позавидует моей ловкости.
Но, если в футляре украшение, его, увы, придется вернуть, и ребенок огорчится. Он же, бедняга, и без того готов провалиться сквозь землю, пугаясь собственной смелости.
Снедаемая любопытством, я все-таки приоткрыла коробочку. А вы небось полагали, я не дочь Евы, а какой-нибудь гомункулус, подкидыш природы, рожденный в автоклаве? Дочь, дочь, как бы ни маскировалась.
На алой подстилке восседал крупный жук, радостно болтая всеми шестью ножками.
Вы себе не представляете, как я боюсь насекомых! Впрочем, боюсь, пожалуй — не совсем правильное слово. Скорее брезгую, предпочитая держаться от них подальше. Однако дареному жуку в усы не смотрят. Спасибо, не скорпион или тарантул, а нечто вроде благородного скарабея.
Я вгляделась. То, что зверюшка до сих пор меня не укусила (а я, признаться, настолько вкусна, что насекомое, к какой бы породе оно ни принадлежало, никогда не упустит случая), наводило на приятные мысли. И впрямь, жук оказался пластмассовый, хоть и весьма реалистично сделанный.
— Я знал, что вам понравится, — поднимая на меня сияющие глаза, восторженно сообщил ученик. — Вы не представляете, как я долго его выбирал. Все ларьки обошел. Этот — самый лучший! Так же, как у нас — вы…
И он для верности указал пальцем сперва на отвратительное существо, гнусно шевелящее конечностями, а затем на меня, по случаю праздника не забывшую нанести макияж и наряженную в самое элегантное платье.
— Благодарю, — скромно потупилась я.
Действительно, после общения со студентами каждый преподаватель предпочел бы именно такого домашнего питомца — тихого, миниатюрного и запертого в коробочке.
Однако юноше я благодарна прежде всего не за жука, а за гениальную идею. Я уже упоминала — не только студенты учатся у меня, но и я у них. Раньше мне как-то в голову не приходило покупать мел самой. Тряпку собственную ношу, да, а до мела не додумывалась.
Теперь, наконец, я поумнела. И как бы надо мной ни потешались — все равно продолжу свою противоправную деятельность, пока меня не поймают на месте преступления и не вышвырнут из института вон. Наверное, это называется коррупционер-извращенец. Нормальные люди тащат, что могут, с работы, а мы, педагоги, наоборот. В конце концов, на десяток садистов, например, должен найтись хоть один мазохист — таков закон природы. Аналогично и здесь. Когорта чиновников всячески пытается изничтожить высшее образование — а я, для равновесия, потихоньку против них партизаню. Вот поднакоплю сил — и отремонтирую ночью гидрокорпус… начну с той аудитории, где с потолка вечно сыплется штукатурка… ладно уж, надпись на стене «Мадунц, ты злая» закрашивать не стану — пускай радует потомков… зато приволоку из дома старое зеркало и повешу в женском туалете — тогда мы с девчонками, ура-ура, сможем подновлять макияж, а не ходить с размазанным… нет, плевать на макияж! Лучше решусь рассекретиться, наберу партизанский отряд из наиболее проверенных студентов, и мы, с боем проникнув в неурочное время на территорию института, дружно зароем жуткий котлован у донжона, насадив обратно весело шумящие деревья. Дайте нам только время…
Лекция седьмая
о любви. Причем, удивительное дело, не к работе, а, наоборот, к мужчине… в некотором смысле по крайней мере. Ага, заинтригованы?
Другая жизнь в цвету. В ином цвету, чем тот, что цвёл до сей поры и ныне — всё цветёт.
Не просто взгляд другой при внешнем сходстве лиц — другая как бы связь волокон, ткань частиц.
Говоря в одной из глав о своих радостях, я честно призналась, что среди них имеются специфические. Пожалуй, к ним и перейдем — вы уже достаточно адаптировались к тексту, и вряд ли хоть что-то вас по-настоящему шокирует, не правда ли? Только не ждите рассказа о том, как я медитирую в ашраме, или, вся в цепях и коже, истязаю сексуального партнера, или принимаю активное участие в движении за пищевую свободу вампиров. Кого сейчас этим удивишь? Все глянцевые журналы заполнены подобными отчетами, очевидно, крайне актуальными для широких слоев населения.
Мои увлечения по нынешним временам куда неожиданней. Три кита, позволяющие мне оставаться на плаву, двигаясь по бурному и не слишком чистому океану жизни, — балет, литература и путешествия. Перечислила в алфавитном порядке, поскольку расставить по ранжиру своих китов не сумела бы, равно обожая каждого. Итак, балет…
Классический балет есть замок красоты,
чьи нежные жильцы от прозы дней суровой
пиликающей ямой оркестровой
отделены. И задраны мосты,—
писал Михаилу Барышникову Иосиф Бродский. Лучше не скажешь! Как я счастлива, что хотя бы здесь мосты еще задраны…
Да, это не свидетельствует в мою пользу. Надо смотреть вперед, а не назад и смириться с неизбежным. Но слишком много оазисов прекрасного на моих глазах было смыто прозой дней.
За примером ходить недалеко. К нам приехал погостить дальний родственник с суверенной ныне Украины. Я привычно потащила упирающегося беднягу в Эрмитаж. Мы шли по Невскому.
— Что это за кафе? Ты тут была? — спросил Андрей.
— Какое кафе? — удивилась я.
— С разноцветной вывеской.
Ох, а я и не замечала. Привыкла к этому зданию и вывеску умудрялась игнорировать.
— Нет, не была.
— А что вон в том красивом доме?
Нацепив очки, я с трудом прочла:
— Промбомсамбанк. Оформление кредитов.
— Ты туда заходила?
— Нет, Андрей. Зачем мне?
— О, — обрадовался гость, — а вот и музей. Уж его ты точно посещала, правда?
Я отрицательно покачала головой.
— Музей шоколада — на самом деле магазин. Он дорогой, я туда не заглядываю.
— Надо же, — удивился Андрей. — Всю жизнь в Петербурге, а Невского проспекта совсем не знаешь. Ты не огорчайся, у нас тоже многие так — сидят в своем микрорайоне, словно в глухой деревне, и никуда не выбираются. Одним неохота, у других денег нет, третьи — по ограниченности кругозора. Слушай, может, ну его, этот дурацкий Эрмитаж? Смотри — «СабВэй», нормальная такая кафешка. Не «Макдоналдс», конечно, но тоже ничего себе. Давай я тебя свожу. Ведь не была небось, а должна же ты хоть немного изучить место, где живешь… пусть только самый центр.
И ведь словно в воду смотрел — не бывала я в «СабВэе»…
Тут-то я и прозрела, обнаружив, что оказалась абсолютно не в том городе, какой себе представляю. Вижу то, что было раньше, закрывая глаза на перемены.
Внимательно оглядевшись по сторонам, я обнаружила главную улицу немного вульгарного стандартно европейского мегаполиса, а не любимый мною до боли изысканный, безукоризненного вкуса Санкт-Петербург. И, не скрою, пожалела, что нельзя законсервировать былой замок красоты, задрав мосты навечно, чтобы не пустить туда всепроникающую прозу наших суровых дней.
Новая Голландия, где ты, счастье моей юности, неповторимый архитектурный ансамбль на воде, старинный и все же живой и теплый, похожего на который нет, не было и не будет? Сейчас ты в руинах — не от времени, а от наших стараний заколдовать тебя, словно в страшной сказке. Конкурс уже в разгаре — скоро бывший шедевр «превратится в общественно-деловой многофункциональный комплекс, проект которого наполнен всевозможными динамичными программами, серьезной культурной составляющей, включающей гостиничный, ритейл, культурный, развлекательный секторы». По сравнению с этим преображение царевны в лягушку — акт милосердия. Да после одного слова ритейл мне хочется возопить: да лучше я собственными руками взорву тебя, о Новая Голландия, чем допущу над тобою надругательство!