Так что я была немало удивлена, когда на перемене она ворвалась ко мне в аудиторию с жалобным воплем:
— Ваш Антон Василенко срывает мне занятия! Сделайте с ним что-нибудь, а то я за дальнейшее не ручаюсь!
Вообще-то Василенко был скорее ее, нежели мой, я даже не знала его в лицо. Да и не принято в институте звать на помощь лекторов — у них своя работа, у практиков своя. Однако истерика коллеги, всегда спокойной, словно танковая бригада, произвела на меня такое впечатление, что я покорно поплелась следом.
— Вот! — с тоскою произнесла Наталья Ивановна, указывая на черноволосого высокого юношу.
Я тотчас заметила, что глаз у него дергается, губы перекошены, а пальцы непрестанно то сплетаются, то расплетаются. Короче, мой клиент — не зря я недавно проштудировала книгу по психиатрии. Такие мелочи, как черная косуха в заклепках, сильно подведенные глаза и три серьги в носу, я в расчет не беру — мало ли у кого какие вкусы.
— Он оплевал мне полстены, — горестно поведала коллега.
Василенко, кивнув, и впрямь довольно ловко плюнул. Студенты молча за ним наблюдали.
— Здорово, Антон, — похвалила я, интригующе добавив: — А попробуйте провести по стене тряпкой… или не сумеете?
Презрительно пожав плечами, Василенко размазал результат своих трудов.
— Замечательно, — кивнула я. — Теперь уборщице не придется мыть. К тому же слюна антисептична. Вы можете помогать в уборке каждую перемену.
— Вот еще, — фыркнул Антон, отворачиваясь.
А я поняла, что меня ждет нелегкий учебный год. Даже два, поскольку курс математического анализа длится четыре семестра. С душевнобольными основная проблема та, что каждый раз ты начинаешь общение словно с нуля. Твои предыдущие успехи не накапливаются, как с нормальными людьми, а моментально обесцениваются. Это уже не цитата из учебника по психиатрии, а мой личный печальный опыт. Кроме того, у большинства из них очень много энергии, и они расходуют ее, не скупясь. У меня же и в юности-то сил было мало, а сейчас совсем беда. Если позволить себе выплеск, после целый вечер лежишь пластом.
И началось. Раз в неделю, когда мы занимались в соседних аудиториях, Наталья Ивановна прибегала ко мне.
— Я умру от вашего Василенко! — стенала она. — Он только что разгрыз весь мой запас мела!
— Антон, — ласково советовала я, — при дефиците кальция лучше употреблять специальные таблетки. Вы ведь не хотите причинить вред своему ценному организму?
Парень оказался неистощим на выдумки. Однажды и вовсе довел меня до предынфарктного состояния, отрезая бритвой кусок за куском от собственной рубашки. Вид острого предмета в его руках оказался весьма тяжелым испытанием для моих расшатанных нервов.
Вы, конечно, спросите, почему такого не отчислили. Ха, ха и снова ха — кто нам позволит? Забыли слоган: пять отчисленных студентов — один уволенный преподаватель? К тому же бедняга был неглуп и вполне способен учиться. Другое дело, что сесть и сделать домашнее задание было для него неприемлемо — да, вероятно, и невозможно.
Как мы с ним дотянули до конца второго курса, до сих пор не понимаю. Но вот наступил последний экзамен по математическому анализу. Василенко отправился отвечать Наталье Ивановне.
Через пять минут она с диким воплем рванула ко мне. Антон молча, но резво бежал за нею.
— Вы посмотрите, что у него здесь написано, — ужасалась коллега, протягивая мне листок. — Нет, он все-таки доведет меня, этот ваш Василенко! Что за чушь он несет!
И тут я увидела страшную вещь. Поверьте, я не шучу. Студент наклонился над преподавательницей, постепенно сжимая руки над ее шеей. Ноздри его раздувались, губы дрожали, а глаза блестели нехорошим блеском.
— Антон! — быстро крикнула я, отвлекая внимание.
Парень, встрепенувшись, опустил руки вниз. И тут меня посетило очередное озарение — похоже, сказался учебник по психиатрии. Мобилизовав все свои внутренние ресурсы, я взглядом гипнотизера уставилась парню прямо в глаза и медленно, с выражением произнесла:
— При вашем уме вам достаточно три дня позаниматься, и вы легко сдадите экзамен, а потом целое лето будете совершенно свободны от учебы. А нас с Натальей Ивановной вообще не увидите больше никогда. Только представьте себе: небольшие усилия, и вы никогда нас больше не увидите!
Похоже, Антон представил. Лицо его осветилось радостью, и он пулей выскочил из аудитории, а через три дня на пересдаче получил заслуженную тройку.
Полагаете, на этом истории конец? Не надейтесь.
В сентябре, когда я вела занятия у на редкость милой группы первокурсников, по непонятной причине хорошо себя ведущей и уважительно относящейся к преподавателю, дверь неожиданно открылась.
На пороге стоял Василенко.
— Чего вы хотите? — спросила я.
— Посмотреть на вас, — не мешкая, ответил он.
Я бодро заметила:
— Вы уже осуществили свое намерение и можете быть свободны.
Он, поколебавшись, удалился. Группа застыла в параличе.
Через неделю дверь снова отворилась.
— Александра Игоревна! Вы, как всегда, великолепны, — заявил Василенко, лучезарно улыбаясь.
— Знаю, — кивнула я. — Если другой информации нет, вы свободны.
Бедные первокурсники наблюдали за его уходом, словно завороженные кролики за перемещением удава.
Ровно семь дней спустя Василенко возник опять.
— Я соскучился! — известил он.
— Сочувствую, — парировала я. — Но ничем не могу помочь.
И так целый семестр. Мы с группой, признаться, постепенно привыкли и даже волновались, когда юноша не появлялся.
Но если вы думаете, что это самый сложный случай за последние годы, то сильно недооцениваете работу педагога. Больше всего моей крови попила Натуся.
Девушка, увы, не только ходила ко мне на лекции, но и занималась на практике. Познакомились мы следующим образом. Когда пришла ее очередь отвечать у доски, Натуся по ошибке переписала не тот пример, который нужно.
— Ничего страшного, — улыбнулась я. — Решим тот, который вы переписали.
И тут студентка залилась горючими слезами.
— Вы не смеете так надо мною издеваться! — всхлипывая, выкрикивала она. — Это гнусно!
— Натуся, — успокаивали одногруппники, — тебе же сказали: ничего страшного. Ты что плачешь?
Барышня продолжала рыдать — а у меня, с горечью должна заметить, очень развит дар так называемого эмоционального заражения. Я, конечно, с собой борюсь, но при виде плачущего человека сама жажду к нему присоединиться, а уж настроение портится надолго. Есть другой вариант — быстренько успокоить несчастного. Только догадаться бы, как именно…
— Она не уважает мою личность, — с трудом выдавила Натуся, косясь на меня. — Она нарочно меня гнобит. Я ее ненавижу!
Сердце мое замерло, а мозг привычно поставил диагноз: неизлечимо. Что бы я ни делала, с девушкой будут огромные проблемы, а впереди у нас два года тесного общения и море слез.
Мне уже попадалась барышня со склонностью к истерикам. Но там все было просто — она теряла душевное равновесие, когда была не в силах решить задачу (то есть с завидной регулярностью). Тогда я подходила к ней и тихо комментировала:
— Аня, а вы отдаете себе отчет, что сейчас плачете из-за интегрирования дробно-рациональных функций (дифференциальных уравнений с разделяющимися переменными, критерия Коши сходимости рядов и далее по списку)? Как вы считаете, интегрирование дробно-рациональных функций стоит того, чтобы вам из-за него рыдать?
Ошарашенная студентка тут же утешалась.
Однако с Натусей этот номер не пройдет — она ответит, что рыдать, разумеется, стоит. Есть, правда, универсальный метод. Надо сказать: «Вот баночка, собирай свои слезы, это ценный продукт, который мне скоро понадобится». Источник тут же иссякает.
Баночки я с собой, увы, не прихватила, зато готова была, не задумываясь, пожертвовать футляром от очков — пускай поплачет в него. Однако терзало подозрение, что после подобного оскорбления Натуся выбросится из ближайшего окна. Может, и нет, но кто ее разберет? Я в психиатрии дилетант, и рисковать не хотелось. Значит, придется терпеть.
Кстати, Натуся закончила хорошую математическую школу. Вскоре я узнала историю ее поступления на наш факультет. Я иногда просматриваю в Интернете форумы своих студентов, считая, что это полезно для работы. Вдруг, например, прочту: Александру Мадунц очень легко обвести вокруг пальца так-то и так-то. Я ведь, естественно, не всегда способна заметить их хитрости, а тут узнаю и обезврежу. Хотя, если честно, пока наиболее интересной информацией оказалось заявление, что Мадунц — нечто среднее между Адольфом Гитлером и Майклом Джексоном. Если первое сравнение мне понятно, то второе интригует до сих пор. На всякий случай поясню — я не мужчина и не негр, к тому же пока жива.
Как бы там ни было, я почитываю на досуге студенческие дебаты, причем ники, то есть интернетовские псевдонимы, обычно раскрываю с легкостью. А уж Натусю грех было бы не опознать — колоритнейшая личность проступала в первых же строках! Итак, девушка собиралась поступать в Большой университет на матмех и даже приехала на экзамен, но обнаружила, что задания очень простые, и она легко их решит. Это так ее потрясло, что она проплакала все время, сдав в результате пустой лист. Вот и пришлось довольствоваться обычным техническим вузом.
Натуся прикипела ко мне с первого же занятия. Как я мечтала, чтобы она прогуляла хоть одну лекцию! Увы, она посещала все без исключения, выбирая, разумеется, первую парту и время от времени заливаясь то смехом, то слезами. Подобные нервные всплески сильно действуют на окружающих — не одна я мучаюсь с эмоциональным заражением. Недаром раньше на религиозных праздниках достаточно было пары кликуш, чтобы вызвать массовое распространение истерики. Это психологический закон, и вокруг Натуси возникало целое кольцо напряженности.
На практических занятиях мне приходилось еще сложнее. Трудно было предугадать, чем я сильнее обижу бедную девушку: вызвав ее к доске или, наоборот, оставив сидеть на месте? Вступив с нею в диалог или проигнорировав ее гневные выкрики?
Самое главное, что переживала Натуся всерьез, и мне было ее очень жаль. Я, кажется, уже упоминала, что питаю слабость к умным. Очень удобное качество для педагога. Студенты неоднократно сообщали мне, как замечательно, что я всегда выставляю оценки справедливо, не имея любимчиков. Тут нет моей заслуги — я моментально проникаюсь искренней симпатией к тому, кто хорошо отвечает.
Натуся схватывала математику на лету и этим мне нравилась. А что я вызываю у нее странные чувства — ну что тут поделаешь? Иногда в ответ на любой вопрос она отвечала: «Мадунц».
— Ты чего не идешь в буфет? — интересовался одногруппник.
— Потому что Мадунц, — отвечала она.
— Что за объявление вывесили на деканате?
— Мадунц, — настаивала несчастная барышня.
— Ты слышала о последнем теракте?
— Мадунц, Мадунц, Мадунц…
— Далась тебе эта Мадунц? — удивлялись студенты.
Скажу больше — однажды я не без тревоги прочла в Интернете рассказ Натуси про приснившийся ей недавно прекрасный сон. Она там преобразилась в мужчину со всеми вытекающими физиологическими последствиями, а я оставалась женщиной, и, чем мы вместе занимались, умолчу из соображений стыдливости.
Признаюсь, к каждому занятию в Натусиной группе мне приходилось морально готовиться.
Закончилась эпопея совершенно неожиданно. Раз — и при встрече со мной девушка стала радостно улыбаться, а на переменах горячо убеждать всех, какой я замечательный педагог. Я опешила, однако безусловно взбодрилась. А вскоре обнаружила, что у моего Живого Журнала появилось несколько новых читателей, в которых я с легкостью опознала собственных студентов — прежде всего, разумеется, Натусю.
Поясню для тех, кто не пользуется Интернетом. Живой Журнал — нечто вроде открытого дневника (учитывая хакерские атаки на него последнего времени, так и хочется назвать — Журнал, пока еще Живой). Я в основном пишу там рецензии на балетные спектакли, которые недавно посетила.
Как Натуся меня умудрилась выловить, не знаю. Я не фигурирую в Интернете под собственной фамилией. Пыталась было зарегистрироваться на одном сайте, но там требовалось предоставить фотографию. Послав самую удачную, я в ответ получила сообщение, что она не годится, причем перечислен целый ряд возможных причин. Мол, либо на ней отсутствует изображение человека, либо изображены дети дошкольного возраста без сопровождения взрослых, либо известные люди (ехидно добавлено — «и это не вы»), либо на фото эротика или порнография.
Я долго гадала, кто я. Не человек? Дитя? Известное лицо, но не я? Или, не побоюсь этого слова, порнография? Подруги, хихикая, предположили: известное нечеловеческое лицо дошкольного возраста в эротическом виде без сопровождения взрослых. На этом мои попытки появиться в Интернете с открытым забралом бесславно завершились.
Однако Натуся сумела каким-то образом найти мой Живой Журнал среди миллионов других. Несколько дней студенты на форуме активно обсуждали, имеет ли она право поделиться с окружающими великой тайной. В результате пара избранных получила-таки почетное право наслаждаться моими балетными рецензиями.
Трудно сказать, почему это столь сильно на Натусю повлияло. Возможно, раньше она считала меня кем-то вроде Призрака Оперы? Знаете, такое специальное существо, живущее в бескрайних подвалах второго учебного корпуса и моментально распадающееся в прах, стоит ему покинуть пределы института. И вдруг выясняется, что моя жизнь состоит не только из работы. Хуже того — во мне есть что-то человеческое! Разумеется, бедная девушка опешила. Знать бы заранее, я дала бы ей адрес своего Живого Журнала еще на первом курсе.
Как бы там ни было, Натуся стала вести себя на математическом анализе почти нормально (разумеется, в рамках возможностей собственной психики). До сих пор, спустя немало лет, я натыкаюсь в Интернете на ее благодарности мне как лучшему педагогу. То-то же!
Однако в целом глава оставляет грустное впечатление, не правда ли? Конечно, она посвящена злобности преподов — предмет, мало располагающий к веселью, но все равно не хочется заканчивать на мрачной ноте.
Вот что! Подарю-ка я желающим бонус. Он не имеет ни малейшего отношения к теме злобности и скромно называется про Машу и Дашу. Суровых пуристов, готовых пригвоздить автора к позорному столбу за нарушение композиции произведения, умоляю этот кусок пропустить. Зато остальных, надеюсь, ждет негаданная радость. Во-первых, небольшая, но приятная экономия — бонус, как ему и полагается, совершенно бесплатен. А во-вторых, вы небось решили, что по-настоящему хороших студентов на свете уже не бывает? Сейчас убедитесь, что бывают, причем даже во времена ЕГЭ. Уж не знаю, как им это удается, — очевидно, крайне высокая сопротивляемость организма. Просто о тех, с кем нет проблем, вроде бы и рассказывать особо нечего.
На Машу и Дашу я обратила внимание сразу. Две симпатичные хохотушки, как сели за одну парту, так и продолжали дружить все два года изучения математического анализа (надеюсь, и дальше тоже). Иногда я вынуждена была делать им замечание: «Девочки, либо постарайтесь смеяться потише, либо выйдите на время в коридор. Вы нам мешаете!» Подруги искренне пытались взять себя в руки, хотя получалось не всегда. Нет, они не отвлекались на обсуждение посторонних тем, просто математика приводила их в превосходное настроение.
На первое занятие Маша принесла большую коробку с собственноручно испеченными пирожными и угостила всю группу. А на второе занятие Даша приволокла гитару, уточнив у меня, можно ли немножко попеть в перемену. Раз в перемену, я не возражала. Все, что вызывает приятные ассоциации, идет обучению на пользу.
Обе девочки неплохо знали школьную программу, зато в целом группа была довольно слабой. Подружки охотно выходили к доске, объясняя сложные номера из домашнего задания. Более того — я часто видела, как они в свободное время помогают двоечникам исправлять ошибки. Спокойно, без малейшего раздражения они раз за разом повторяли желающим ход рассуждений.
Последние годы мне нелегко работать с первокурсниками. Атмосфера поначалу царит довольно агрессивная. Студенты смеются друг над другом или, того страшнее, выбирают постоянный объект для травли, и мне стоит огромных душевных сил это преодолеть, добившись доброжелательности друг ко другу. А на занятиях с Машей и Дашей я просто морально отдыхала.
По окончании сессии выяснилась потрясающая вещь. Несмотря на все старания педагогов, у нас на факультете большой отсев — ну не способны многие из вчерашних школьников освоить сложную программу, да и не имеют подобного желания. Из этой группы не отчислили никого! Остальные существенно поредели, а Машина-Дашина осталась в неприкосновенности. Результат был уникальным, особенно если принять во внимание изначальный невысокий уровень.
Девочки учились на пятерки, однако в третьем семестре Маша, отвечая мне лично, неожиданно допустила несколько существенных ошибок. Я искренне огорчилась — тем более, она всегда подробно разбирала лекции и каждую неделю подходила ко мне с вопросами.
— Увы, это четверка, — вздохнула я. — Вы ведь не хотите, чтобы я выставляла оценки за свое отношение к человеку, а не за его ответ, правда? Это будет несправедливо.
— Правда, — с трудом сдерживая слезы, подтвердила Маша.
— Я сама расстроилась, — честно призналась я.
Очень не хотелось портить отношения с хорошей девочкой, а я прекрасно понимала — если много занимался и не получил высшего балла, невозможно не обидеться на преподавателя.