– Не вопрос, – сказал я, принимая бразды правления и наслаждаясь ошарашенным выражением на лицах своих соседей по комнате.
Грегсон велел нам спуститься вниз через десять минут и ушел, а я вернулся к своей койке. Распаковав барахло, я еще раз обвел взглядом всех четверых, которые так и продолжали стоять, изумленно раскрыв рты, и сообщил им о грядущих переменах.
– У меня не пикнете. Для начала всем выложить «обеденные» деньги на стол.
– Неслыханно, – пробурчал Бочка, и я не мог с ним не согласиться. Кто бы мог подумать, что меня назначат старостой!
5. Новые лица
Как выяснилось, район, куда нас привезли, назывался Норвудом. В то время я еще не знал Лондона и никогда не слыхал о Норвуде, однако и так было понятно, что это не центр вселенной. Школа Гафин располагалась на тихой пригородной улочке. Вокруг не было ни других школ, ни пабов, ни магазинов, которые можно было бы ограбить. На одном конце улицы – большой парк, на другом церквушка, а между ними – дома, дома, дома. Одним словом, дыра. Разумеется, так и было задумано – держать нас в каком-нибудь душеспасительно нейтральном месте.
Я бы, конечно, предпочел Сохо или даже лондонский Тауэр, где мы целыми днями шатались бы по подземельям, но нас определили в Норвуд. Обычный, ничем не примечательный, нормальный такой Норвуд.
В первый день никаких особенных подвигов мы не совершили. Позавтракали, немного поболтали. Трое ребят заработали по тумаку (и это хорошо), в том числе я (а это – не очень), и каждому из нас пришлось, стоя перед классом, объяснять, почему мы оказались в Гафине. Три четверти учеников искренне недоумевали, за что же их сюда отправили, и жутко возмущались такой несправедливостью, что лично у меня вызвало смех. Упрямо делать вид, что ты прав, стоять на своем до конца – таковы были мы. Да, все мы натворили достаточно, чтобы попасть в школу для малолетних правонарушителей, но это совершенно не имело значения, ведь наказать нас повторно уже не могли, поэтому мы озадаченно чесали в затылках и пожимали плечами, не в силах разгадать непостижимую тайну. Я невероятно гордился своей причастностью к этой бравой команде.
После ленча продолжилась обычная тягомотина на тему «давайте познакомимся». Честно говоря, практически ничего из этой мутотени я не запомнил, хотя Рретсону не без помощи стопки личных дел все же удалось вытащить из нас несколько ответов, иногда дело дошло до моих соседей по комнате, я сделал для себя кое-какие заметки.
Почти предсказуемо, Четырехглазый оказался поджигателем. Я все гадал, кто из моих однокашников будет носить клеймо любителя развести огонек, и в общем-то не свалился со стула от удивления, узнав.; что это наш очкарик. Ну скажите, кем еще он мог быть со своими короткими толстыми ножками и заклеенной пластырем оправой? Школьным хулиганом? Форточником? Нет, поджигательство как нельзя кстати подходило Четырехглазому, и чём больше я за ним наблюдал, тем яснее видел на его хмурой физиономии легкую досаду от того, что в эту минуту никто поблизости не катается по земле, объятый пламенем. Четырехглазый сжег несколько акров леса вдоль дороги, ведущей к его дому, соседский забор, отцовский сарай и наконец часть школы. Все знали, что поджоги совершил он, но почему-то не могли этого доказать. Очкарик по всем статьям был настоящим ловкачом, ведь поджог – такое преступление, провернуть которое безнаказанно очень трудно. В конце концов на него повесили только сгоревший соседский забор. Четырехглазый отделался постановлением суда и медицинским обследованием на предмет психической нормальности. Забрезжила надежда, что это лишь трудности переходного возраста, однако четыре недели спустя, когда школьная столярная мастерская словно бы исчезла в вакууме и целиком уместилась в трех мусорных корзинах, подозрения пали на Четырехглазого. Тот горячо доказывал свою невиновность, но полиция и родители, сделав обыск в доме, обнаружили, что недостает полного комплекта одежды, а также тюбика с гелем для душа. Тюбик вскоре нашли на берегу реки за школой, а вот одежда пропала бесследно. Шмотки, понятное дело, наверняка воняли не хуже копченой селедки, и этих двух фактов властям вполне хватило, чтобы предъявить обвинение нашему герою.
Забавно, что Четырехглазый тоже должен был отправиться в Мидлсбро, но в последний момент его родители передумали и записали сына в Гафин – само собой, после того, как Грегсон проделал с ними тот же номер, что и с моими предками.
Наверное, думал я, за каждого придурка, присланного в Гафин, Грегсон получает от ее Величества изрядный куш, иначе с чего бы ему пыхтеть?
Трамвай был магазинным вором, и вором искусным. Он мог пройтись по любому супермаркету, не разнимая скрещенных на груди рук, и при этом вынести под своей мешковатой толстовкой больше товаров, чем вы увезете на магазинной тележке. У него были пальцы волшебника, вот что я вам скажу. Либо вторая пара рук под курткой.
К несчастью для Трамвая, против него действовало одно обстоятельство: возведенный в ранг закона расизм магазинных охранников. Бедолагу постоянно останавливали и проверяли только потому, что он был черным. По правде говоря, это дико бесило Трамвая, но что ему оставалось делать, платить за покупки? Да ни за что. Трамваю нравилось красть, он от природы обладал воровским талантом. Лишь по злой иронии судьбы невежественное, малокультурное, предубежденное и несправедливое общество раз за разом ставило препоны Трамваю с его смешной прической.
Крыса, можно сказать, находился на другом конце спектра. В отличие от Трамвая, он вовсе не хотел оставаться незаметным, а напротив, стремился быть на виду – как правило, у стайки девчонок и, как правило, с выставленным из штанов членом. Этот плюгавый извращенец «щелкнул» больше пташек, чем Дэвид Бэйли, и его трудно винить: будь у меня такая рожа, как у Крысы, я бы тоже любым способом постарался отвлечь от нее внимание.
Начав с девочек на школьной площадке, Крыса переключился на мамаш с колясками, гуляющих по соседним улицам, и в конце концов осчастливил видом своего члена заместительницу директора школы. Большая часть публики реагировала на зрелище смехом (девчонки и молоденькие мамаши), но заместительница директора почему-то напряглась. Едва Крыса расстегнул перед ней штаны, она потащила его в свой кабинет, а на следующее утро выставила юного эксгибициониста на позор перед всей школой. Как вы понимаете, подростки есть подростки, и один-два звонких выкрика переросли в бодрое, нарастающее скандирование полутора тысяч голосов: «Покажи! Покажи!». Остальное можете прочесть в приказе об отчислении. Полагаю, стыд и унижение Крысы оказались чуточку сильнее, чем рассчитывала заместительница директора.
Как ни странно, все время, пока я знал Крысу, он был одним из немногих парней, которые стеснялись мочиться при посторонних.
Теперь про Бочку. Вы спросите, каким образом жиртрест, принимающий мамочкино «лекарство от желудка», загремел в Гафин? Как выяснилось, Бочка был школьным хулиганом. Он любил задираться, при помощи угроз отбирать деньги и вообще всячески третировать других. Как и большинство ему подобных, Бочка обижал, выбивал деньги и отравлял жизнь лишь тем, кто был значительно младше и ниже его. Периодически Бочку ловили на том, что он гонялся за первоклашками на велосипеде и пытался окунуть их головой в унитаз, но все предупреждения, задержания после уроков, отстранение от учебы и даже исключение из школы не возымели ровно никакого эффекта. Ему просто нравилось так себя вести. А кому бы не понравилось?
К несчастью для Бочки, он очутился там, где не было малолеток, которых он привык запугивать, зато собрался целый класс воров, драчунов и прочих психов, притом почти все – раз в десять сильней его. Из грозы школы Бочка моментально превратился в забитую жертву. Какая ирония!
Ну, а что касается меня – мою историю вы уже знаете. То есть знаете вступление, а настоящая история только начинается.
6. Принцип гафина
Всю оставшуюся неделю мы смотрели видео – записанные на пленку передачи о реальных преступлениях: «Пой-ман на камеру» и «Самые тупые преступники Британии», только без этих идиотских знаменитостей, представляющих каждый сюжет. Нам также прокрутили немало отрывков из «Криминальной хроники», и мистер Шарп (наш «перевоспитатель» или «специалист по реабилитации») то и дело останавливал пленку, дабы объяснить нам, что преступник сделал неправильно, как его задержали, и какой срок он получил.
Типичный пример – мутная запись с камеры видеонаблюдения на автозаправке. Какой-нибудь чувак с беззаботным видом заходит в магазинчик вроде как заплатить за бензин или купить «Милки уэй», подгребает к кассиру, протягивает ему десятку, а когда тот пробивает чек и открывает кассу, бьет бедолагу в морду и сигает через стойку. Затем следует потасовка, кассир иногда пытается отбиться, но развязка почти всегда одинакова: кассир лежит на полу и взирает на грабителя, который лихорадочно набивает карманы деньга-ми, сигаретами и шоколадками. Обычно в этот момент входит какой-нибудь покупатель, нерешительно застывает в дверях и тем самым дает шанс налетчику перепрыгнуть через коробки с шоколадом и сделать ноги.
Мы просмотрели с полсотни подобных сюжетов, и Шарпей (мистер Шарп) комментировал их примерно так:
– Ричард Мэттьюз, возраст двадцать три года. Унес с заправки четыреста восемьдесят пять фунтов. Задержан через три дня, после того как полиция установила личность грабителя по записи с камеры видеонаблюдения. Кассир и покупатель его опознали. Мэттьюзу вменили в вину причастность к четырем другим налетам – все они были совершены на автозаправках или в угловых магазинчиках. В общей сложности его обвинили в пяти грабежах с отягчающими обстоятельствами, трех случаях нанесения физических увечий и одном случае умышленного причинения телесных повреждений. Мэттьюз получил восемь лет тюрьмы и вышел на свободу через пять с половиной. Банстед, вы записываете?
– Э-э… да.
– Хорошо. Вся эта информация понадобится вам длятого, чтобы вывести принцип Гафина.
– А что такое «принцип Гафина», сэр? – раньше времени поинтересовался Крыса.
– Я как раз собирался это объяснить, молодой человек.
Если будете слушать меня внимательно и не станете бежать впереди паровоза, может быть, мы все-таки доберемся до сути. Разумеется, если вы не против.
Крыса скорчил обиженную гримасу и обвел взглядом класс, но ответом ему были только смешки и неприличные жесты с использованием среднего пальца.
– Итак, принцип Гафина предельно прост. Стоит ли оно того? Оправдан ли риск? В конечном счете, проиграл или выиграл мистер Мэттьюз?
– Проиграл, конечно, – подал голос Шпала. – Раз смыться не удалось, значит, дело – труба.
– Спасибо, мистер Уильяме, за доходчивость. Очень умно.
Если тебя сцапали – ты проиграл, если сумел смыться с до бычей– выиграл. Я правильно понял, мистер Уильяме?
Шпала почуял подвох и решил проявить осторожность:
– Гм… не знаю. То есть, я хотел сказать… если тебя задержали, значит… м-мэ…– Мистер Уильяме, каждого преступника в итоге поймают. Каждого. Возможно, в некоторых случаях ему удастся уйти, но не во всех. Рано или поздно каждый преступник сядет в тюрьму, – с расстановкой произнес Шарлей и большими буквами записал фразу на доске.
– Запомните мои слова, потому что это наиважнейшая истина, которую я и все остальные учителя в Гафине будут вдалбливать в ваши головы, пока вы здесь находитесь, – сказал он, а затем повторил еще несколько раз (для тех, кто каким-то образом выпал из зоны приема сигнала): – Каждый преступник сядет в тюрьму. Каждый преступник сядет в тюрьму. Каждый преступник сядет в тюрьму.
Мы начали переглядываться, сдавленно хихикая. Процесс перевоспитания оказался не столь тонко организованным, как я боялся поначалу. Само собой, каждый преступник сядет в тюрьму. Блин, мне талдычили об этом едва не с пеленок. Сделаешь то-то и угодишь за решетку. Действие «X» при обстоятельствах «V» повлечет результат «2». Черт возьми, если уж до сих пор никто не сумел погасить во мне жажду азарта, вряд ли у Шарпея есть серьезные шансы.
– Принцип Гафина позволяет сопоставить процент риска и вознаграждения, – продолжил он, – оценить, стоило ли совершать преступление.
– Стоило ли? Если попался, то нет! – фыркнул Рыжий.
Шарлей скептически скрестил руки на груди.
– Вот как? Хорошо, тогда позвольте спросить: вас когда-либо оставляли после уроков?
– Ясен пень, конечно, оставляли.
– Это стоило того?
Рыжий задумался и притих, а Шарлей тем временем обратился к остальным:
– Кого еще в качестве наказания оставляли после уроков?
– Меня! – прозвучал коллективный ответ.
– Повторяю вопрос: стоило ли оно того, хотя бы раз?
Я понимал, о чем он говорит. Примерно год назад, специально под выходные, я забрался в кабинет своего тогдашнего директора, успешно вскрыл сейф и переписал все варианты экзаменационной работы по биологии; назначенной на следующий вторник. Разумеется, я сделал это не ради собственного блага, так как давным-давно забил на биологию. Я просто подумал; что неплохо бы срубить несколько фунтов, предложив этот Ценный документ всем зубрилам, которые еще не последовали моему примеру.
Восемь ботанов выложили по три фунта с носа и продемонстрировали столь высокий уровень знаний, что мы с учителем биологии могли искренне ими гордиться, и все было бы замечательно, если бы не один долбарь, который взял и всех заложил: Директор устроил членам «клуба стопроцентников» допрос с пристрастием, и трое из восьми указали на меня как на источник своих феноменальных познаний.
По правилам, за этот маленький фокус меня полагалось исключить из школы, но поскольку директор и иже с ним так и не смогли взять в толк, каким образом я получил доступ к экзаменационным заданиям (они попросту отказывались верить, что кто-то сумел проникнуть в здание школы, в запертый кабинет, открыть запертый сейф, а на обратном пути все аккуратно за собой закрыть), я отделался двухнедельным отстранением от учебы и задержкой в классе после уроков еще в течение месяца.
Тогда это считалось достаточно суровым наказанием, особенно для тощего четырнадцатилетнего заморыша, но я перенес его легко, потому что в итоге выходка обернулась для меня немалой пользой. Я даже не говорю о двадцати четырех фунтах, а имею в виду свою популярность, дурную славу, которая с тех пор тянулась за мной шлейфов. «Скандал с биологией» стал моей визитной карточкой, и мой рейтинг в среде однокашников взлетел ввысь, как ракета.
Кроме того, зубрилам не засчитали злосчастные экзаменационные оценки; им пришлось таскаться в школу целое лето и пересдавать биологию – всем восьмерым, да еще девятой участнице «клуба стопроцентников», которая заработала свои сто баллов абсолютно честно и самостоятельно (во второй раз она, кажется, набрала семьдесят семь процентов – в принципе, нормально, хоть и не фонтан). Так что, да, оно того стоило. Безусловно стоило, и еще как!
– Скажем иначе. – Шарлей резко прервал мои счастливые воспоминания, – Если бы мистер Мэттьюз украл шесть миллионов фунтов, которые ждали бы его по выходе из тюрьмы, оправдан ли его риск в этом случае?
Мы дружно зашевелили мозгами. Шесть лимонов за пять с половиной лет? Каждый год стоит почти миллион, причем не надо напрягаться, сиди себе, жди заветного дня и – хоп! – ты богач. Удачная сделка. С другой стороны, человеку, который спер шесть миллионов, дали бы не пять с половиной лет тюряги, а что-то в районе двадцатки, ведь так?
Я поднял руку и озвучил свои сомнения.
– Вы правы, мистер Банстед, – кивнул Шарлей. – Скорее всего срок составил бы не менее двадцати лет, но суд мог бы кое-что скостить, если бы преступник вернул украденное, или же полиция установила бы за ним слежку после выхода на свободу и так или иначе обнаружила бы эти деньги.
– По-моему, сэр, шесть миллионов даже за двадцать лет – вполне неплохо, – робко высказался Трамвай.
– Нет, – резко возразил Шарлей. – Награда совершенно не покрывает риск. Украсть наличные намного сложней, чем вы себе представляете. Даже если вы спрячете добычу в бронированный бункер и закопаете где-нибудь в Швейцарских Альпах, после вашего освобождения эти денежки не будут стоить даже бумаги, на которой напечатаны.
– Но шесть лимонов есть шесть лимонов, сэр, – не согласился Четырехглазый.
– Отнюдь. Это пшик, и не более. Ладно, не берем в расчет инфляцию, серийные номера, меченые купюры и «куклы»; деньги не будут стоить ни-чер-та, потому что раз в не сколько лет Банк Англии меняет дизайн банкнот. Вам достанется чемодан устаревших бумажек, которые у вас не примут даже на передаче «Антикварные гастроли».
Н-да, надо признать, в словах Шарпея был определенный смысл. Сам я как-то до этого не додумался.
– Даже через пять лет половина этих денег выйдет из обращения, поэтому я снова задаю вопрос: оправдан ли риск?
– Да, сэр, если бы удалось скрыться с деньгами, – сказал Крыса, а Шарлей в ответ выразительно постучал подоске, напоминая нам то, что мы уже успели забыть: каждого преступника ждет тюрьма.
– Иными словами, не хочешь сесть – не надо лезть, – перефразировал Шарлей. – Эту поговорку знают уголовники всего мира, и каждый уважающий себя преступник, если у него есть голова на плечах, всегда оценивает степень риска так же, как сегодня это учимся делать мы с вами. У нас это называется просто: принцип Гафина.
– Что такое принцип Гафина? – перебил Крыса именно в тот момент, когда Шарлей открыл рот, чтобы дать объяснение.
– Еще раз встрянете, мистер Макфарлан, и получите в зубы, ясно?
Крыса смущенно опустил руку и вопросительно посмотрел на меня. Мне прямо-таки не терпелось увидеть, как он схлопочет тумак, и я быстренько написал Шпале записочку, предложив поставить фунт на то, что это случится до конца урока. Шпала охотно согласился.
– Чтобы наглядно продемонстрировать принцип Гафина, запишите, пожалуйста, ключевые цифры. Четыреста восемьдесят пять фунтов округляем до пятисот, – сказал Шарпей и записал число на доске. – Мэттьюза обвинили в пяти грабежах, будем считать, что с каждого дела он уносил по пять сотен, и отсидел пять с половиной лет, которые мы уменьшим до пяти – видите, у нас все пятерки. В году пятьдесят две недели, сделаем из них пятьдесят, в неделе – семь дней, значит, посчитаем, как десять.