Девушка подошла к окну и распахнула его. Но и после этого бабочка не знала, куда ей лететь. Осторожно, кончиками пальцев, Мелисанда взяла насекомое и выпустила его на улицу.
– Полетела. Домой к своим деткам, – сказала маленькая Луиза.
– В свой крошечный домик, где живут ее малышки, – добавила Иветта.
Девушка взглянула на детей, и ее зеленые глаза стали печальными. Каждая из девочек постоянно думала о доме, пусть и убогом, о родителях, влачивших полунищенское существование. Дети тосковали по братьям и сестрам. Сама же Мелисанда уже давно привыкла к жизни в монастыре, и мысли о доме ее не мучили.
Едва бабочка исчезла в окне, как дверь отрылась, и в комнату вошла сестра Евгения.
Мелисанда, предчувствуя неприятности, тяжело вздохнула – дети еще гудели, обсуждая дальнейшую судьбу бабочки. За шум в классе ей непременно сделают замечание. «И почему при каждом моем проступке мне непременно вспоминается дом?» – подумала девушка.
Как ни странно, но на шум в классе сестра Евгения внимания не обратила. На щеках монашки играл легкий румянец, а глаза возбужденно горели. Такой Мелисанда ее еще не видела.
– Я приму класс, – сказала ей монахиня, – а ты сразу же иди к матушке.
Мелисанда была поражена. Она открыла было рот, чтобы расспросить сестру, но та отрезала:
– Иди сейчас же. Но сначала приведи в порядок волосы. Матушка ждет.
Мелисанда поспешила из классной комнаты, прошла по коридору и свернула в общую спальню. Над кроватью, чуть большей по размеру, чем остальные, висело зеркало. И кровать, и зеркало над ней были ее. Теперь, когда ей почти шестнадцать, девушка должна была спать вместе с младшими детьми.
Волосы ее, хоть и заплетенные в косы, как всегда, растрепались. Неудивительно, что сестра Евгения это заметила!
Девушка распустила волосы, причесалась и заново заплела их в косы. Интересно, зачем это матушка вызвала ее? Снова идти на рынок? Но она только вчера там была. Может быть, из-за того, что они так весело болтали с Анри, что даже собственный внук сделал ему замечание: «Дедушка, перестань заигрывать с молодой леди!»
Наверное, кто-то из монахинь оказался поблизости и теперь нажаловался на нее матушке. Боже, какой грех она совершила! Какое же ждет ее наказание?
По дороге к комнате, где настоятельница читала религиозные книги и занималась текущими делами монастыря, Мелисанда лихорадочно думала над тем, как оправдаться перед матушкой.
– Входи, – отозвалась матушка, когда девушка постучалась в дверь.
Мелисанда вошла и, увидев сидящего за столом мужчину, замерла. Кровь прихлынула к ее лицу. Ей был знаком этот человек. Она узнала бы его и в толпе, потому что он не был похож ни на кого из тех, с кем ей доводилось встречаться. Это был тот самый англичанин, который сидел возле гостиницы.
– Мелисанда, дитя мое, подойди ближе, – сказала настоятельница.
Девушка подошла к столу, а матушка продолжила:
– Это мистер Чарльз Адам.
Мелисанда, глядя на англичанина, сделала реверанс.
– Детка, говори с ним по-английски, – сказала матушка. – Таково его желание. Мистер Адам хочет кое-что тебе сообщить, но предпочитает побеседовать наедине. Я вас оставлю, и вы сможете поговорить без помех.
– Да, la Mere.
– Мелисанда, мистер Адам – твой опекун. И не забудь… про английский. Он хочет знать, насколько ты в нем преуспела.
Настоятельница поднялась и, взяв девушку за плечо, легонько подтолкнула ее к мистеру Адаму. Тот тоже встал со стула и протянул Мелисанде руку.
– Ты удивлена? – спросил мистер Адам, когда матушка вышла из комнаты.
– Тем, что вы… мой опекун? – спросила она.
– Да… да.
– Но вы же мне ничего не сказали. Я имею в виду, там у… ну, когда у меня соскочил башмак. Могу представить, что бы со мной было тогда, узнай я, что вы мой опекун. Я же понятия ни о чем не имела…
Мелисанда замолчала. Она была настолько взволнованна, что никак не могла подобрать нужные слова. Даже сестра Евгения как-то указала ей, что, волнуясь, Мелисанда начинает говорить бессвязно. Как она, узнав такую ошеломляющую новость, сможет описать свои чувства, да еще по-английски?
– Прости, – сказал мистер Адам. – Тогда я не мог тебе всего объяснить. Да и сейчас это нелегко…
– Да, конечно, мсье, – ответила она, с восхищением разглядывая мужчину.
Мелисанда оглядела его элегантный костюм, слегка посеребренные сединой виски, суровый взгляд серых глаз, жесткую линию губ и решила, что он просто великолепен. Именно так, по ее мнению, и должен был выглядеть опекун. Ни у сестры Терезы, ни даже у ма тушки никогда бы не появилось сомнений в его порядочности. Как странно! Впервые в жизни она находилась в комнате наедине с мужчиной!
Подумав об этом, Мелисанда тотчас сурово сжала губы.
– Итак, мсье, вы мой опекун.
– Я… я знал твоего отца.
– Пожалуйста, расскажите мне о нем. Я часто представляла его себе. Как он выглядит? Где он сейчас? Почему меня отдали в монастырь? Он жив?
– Твой отец был настоящим джентльменом, – ответил он.
– А моя мама?
– Твоя мама умерла вскоре после твоего рождения.
– А папа тоже умер?
– Ты… ты лишилась и его. Он и попросил меня приглядеть за тобой.
– Так это вы отослали меня в монастырь?
– Образование, которое здесь дают, не хуже любого другого… Так меня уверяли.
Девушка засмеялась и, заметив его удивленный взгляд, извиняющимся тоном произнесла:
– Я рассмеялась от радости. Ведь вы первый, кто проявляет интерес к моей судьбе.
– А я полагал, что этот монастырь станет для тебя домом.
Улыбка мгновенно исчезла с лица Мелисанды. Она почувствовала себя бабочкой, которой дали глотнуть свежего воздуха, указали путь к свободе, а потом снова закрыли окно.
– Хорошей монахини из меня все равно не получится, – мрачно ответила девушка. Блеск в ее глазах пропал, лицо стало печальным. – Ни молитвы, ни пост не вызывают у меня воодушевления. Вот маленькая Луиза говорит, что там, на алтаре, в костюме ангела она чувствует, как у нее за спиной вырастают крылья, и она начинает парить в небесах. А я, когда меня наряжали в костюм ангела, таких чувств не испытывала. Мне быстро это надоедало, и начинали болеть глаза. Видите ли… – начала она, но осеклась. «Конечно же, мистеру Адаму совсем не интерес но слушать о малышке Луизе, моих чувствах или слезящихся глазах», – подумала девушка.
Англичанин на ее слова не отреагировал, и она решила больше не говорить с ним о своих переживаниях и впредь только отвечать на его вопросы.
– Выходит, что жизнь в монастыре не для тебя, – констатировал опекун. – Если ты не желаешь в нем оставаться, мне придется тебя забрать.
У Мелисанды неожиданно задрожали руки, и она, чтобы скрыть волнение, сжала кулаки.
– У меня к тебе два предложения, – глядя на ее просветлевшее лицо, сказал опекун. – Говорят, у тебя способности к преподаванию. Так что ты могла бы пойти в гувернантки. Мне также известно, что ты хорошая рукодельница. Можно было бы подыскать тебе и такую работу.
«Он хочет, чтобы я из одной тюрьмы попала в другую», – решила девушка.
Увидев на ее лице глубокое разочарование, мистер Адам сразу же понял, что ни то ни другое предложение ее не обрадовало. Лучшим для него выходом было взять ее к Фенелле. Однажды Фенелла помогла ему и на этот раз охотно удовлетворила бы его просьбу.
Англичанин с волнением смотрел на Мелисанду, которая даже в мешковатом одеянии выглядела красавицей. Перед ним стояла вторая Милли – Милли, которая воплотилась в облике этой девушки. Но если Милли была хорошенькой и притягивала к себе взгляды мужчин, то Мелисанда оказалась настоящей красавицей.
Милли не получила надлежащего образования, а у ее дочери, помимо красоты, дарованной природой, был еще и интеллект, а пытливый взгляд больших зеленых глаз придавал девушке особое очарование. Как можно было устоять перед соблазном и не предложить своей родной дочери поселиться с ним вместе? Тогда он мог бы каждый день видеть ее. Нет, невозможно допустить, чтобы его младшая дочь стала прислугой в чужом доме! В ушах его звучал голос Милли, говорившей: «Хочу, что бы у нее было платье из настоящего гроденапля и длинная мантилья…»
«Так оно и будет! – решил Чарльз. – Раз в жизни забуду об осторожности, но поступлю так, как задумал. Пусть при этом возникнут проблемы – ничего, я с ними справлюсь».
– Могу предложить тебе и другой вариант, – медленно произнес он.
– Да?.. Какой?
– У меня недавно умерла жена, – быстро сказал он. – Осталась дочь несколькими годами старше тебя. Ей нужна подруга. Не хочешь ли жить в нашем доме? Для тебя это будет не очень обременительно, а дочери в твоей компании станет веселей. У тебя будут те же права и обязанности, что и у нее.
Глаза девушки заблестели, она была готова обнять и расцеловать мистера Адама.
– Да, я согласна, – радостно ответила она.
Глаза девушки заблестели, она была готова обнять и расцеловать мистера Адама.
– Да, я согласна, – радостно ответила она.
– Когда можно тебя забрать?
– Прямо сейчас! – воскликнула Мелисанда.
– Думаю, что через пару дней было бы удобнее. Тебе ведь надо собраться.
Девушка просияла и, как обычно, сказала первое, что пришло ей в голову:
– Уверена, что вы очень дорожили дружбой с моим отцом.
Мистер Адам резко отвернулся от Мелисанды, затем повернул голову и бросил через плечо:
– Почему ты так решила?
– Потому что вы заботитесь обо мне, совсем меня не зная. Я рада, что буду жить в вашем доме.
Мистер Адам снова повернулся к девушке, и лицо его уже было спокойным.
– Надеюсь, мы все будем рады.
Предстоящий отъезд Мелисанды не мог остаться в секрете, и первыми о нем узнали владельцы гостиницы.
– А что я тебе говорил? – радостно воскликнул Арман. – Убедилась, что я был прав?
– Теперь он никогда не приедет в нашу гостиницу, – чуть не плача произнесла мадам. – Да и Мелисанду мы уже никогда не увидим.
– Конечно, а ты очень любила ее, – с грустью в голосе сказал Арман. – Мелисанда – чудесная девочка, и нам следует за нее порадоваться – она будет жить в доме своего отца, ходить в шелках и бархате. Потом с хорошим приданым найдет себе богатого жениха.
– Но в шелках и бархате мы ее не увидим. Ни один из них не приедет и не заглянет к нам.
– Не они, так другие джентльмены… другие джентльмены приедут, – успокоил жену Арман. – Сядут рядом со мной и будут наблюдать за детьми.
– На это вряд ли можно рассчитывать, – парировала мадам.
– Как знать, – пробормотал Арман. – Всякое может случиться.
Мадам заплакала навзрыд, а Арман, смахнув слезу, потянулся за бутылкой вина.
Супруги с тоской во взоре провожали глазами экипаж, увозивший в Париж странного вида парочку: задумчивого респектабельного англичанина и сияющую от счастья молодую девушку, одетую в монастырское платье.
Они еще не доехали до Парижа, когда Чарльз решил сообщить Мелисанде свое настоящее имя. Монастырь с его обитателями остался далеко позади, а узнать его подлинную фамилию она должна была до приезда в Англию.
– Монахиням я представился как Чарльз Адам, – сказал он девушке. – Но настоящая моя фамилия Тревеннинг. Чарльз Тревеннинг.
– Тревеннинг, – повторила она с французским прононсом. – А зачем вы назвались другим именем? – Мгновение спустя девушка поняла, что поступила бестактно, и лишний раз убедилась, что она сначала говорит, а только потом думает. – Это… это было… – продолжила она, мучительно подбирая слова. – Это было необходимо?
– Видишь ли, мои друзья… они не могли тебя забрать…
– Вы имеете в виду моих родителей?
– Да. А у меня… у меня самого остался ребенок. Девушка понимающе кивнула.
– Да, для вас это было не совсем удобно. Даже очень неудобно, – сказала она, радуясь, что смогла точно подобрать слово.
Глаза ее загадочно сверкали. Находясь в монастыре, она украдкой прочитала несколько запрещенных книг, в которых описывалась светская жизнь. В свое время в гостинице останавливалась одна дама, которая прониклась симпатией к молодой девушке. Они много раз говаривали, и женщина подарила ей несколько книг. Мелисанда тайком пронесла их в монастырь. Они показались девушке куда интереснее Библии и церковных книг, в которых описывались странствия паломников. Какое волнение испытывала она, читая о протекавшей за стенами монастыря жизни, о которой она ничего не знала!
Так что Мелисанда, в отличие от монахинь, посвятивших жизнь служению Богу, уже имела представление, что творится в недоступном для нее мире. Узнав, что англичанин ее опекун, Мелисанда решила, что после смерти родителей ее отдали на попечение этого джентльмена. Но почему именно ему? Такого вопроса у нее не возникло – ведь этот человек был другом ее отца.
– Но монахиням ваше настоящее имя все равно бы ничего не сказало, – задумчиво произнесла девушка.
– Я посчитал, что так будет лучше, – ответил он. – Теперь запомни, что я – Чарльз Тревеннинг, сэр Чарльз Тревеннинг. Ты, наверное, заметила, что на нас обращают внимание. Людям интересно, кем мы доводимся друг другу. Думаю, пока мы в дороге, будет разумнее, если я стану называть тебя… дочерью.
Мелисанда радостно закивала.
– Для меня это большая честь, – сказала она. – Мне будет очень приятно.
Чарльз Тревеннинг не мог не отметить про себя, какая Мелисанда вежливая и смышленая девушка. Чем дольше они находились вместе, тем сильнее он к ней привязывался.
– И вот еще что. Твоя одежда… – продолжил сэр Тревеннинг. – Приедем в Париж, подыщем тебе что-нибудь приличное.
Возможность сменить, наконец, ненавистное монашеское одеяние привела Мелисанду в восторг.
Чарльз Тревеннинг намеревался на несколько дней задержаться во французской столице. Перед отъездом в Англию молодая девушка должна была выглядеть как окончивший школу английский ребенок, который вместе с отцом возвращается на родину.
Чарльз Тревеннинг понимал, что девушка привлекает к себе внимание странной одеждой и восторженностью, с которой воспринимает окружающий мир. Он надеялся, что за несколько дней пребывания в Париже возбуждение Мелисанды пройдет, но вскоре убедился, что, несмотря на все его старания, она не выглядит такой, какой ему хотелось бы ее видеть. Он представил ее в темном клетчатом платье и маленькой шляпке на затылке. «Нет, такой головной убор ей не подойдет. Нужна нормальная шляпа, из-под которой бы не так светились ее восторженные глаза», – подумал сэр Чарльз.
Они вошли в магазин, и англичанин на ломаном французском обратился к продавщице:
– Хочу, чтобы моя дочь имела достойный вид.
Но он опоздал – Мелисанда уже разглядывала нарядное платье с глубоким вырезом, все в рюшах и оборках, с широкими сверху и сужающимися книзу рукавами. Девушка замерла, сложив на груди руки, и восхищенно смотрела на платье.
– Мадемуазель слишком рано носить такое, – осторожно заметила продавщица.
– Но платье очень красивое, – возразила девушка. Продавщица понимающе улыбнулась, они с Мелисандой громко рассмеялись и затараторили по-французски. Англичанин ничего и не понял из их разговора.
– Нам нужно дорожное платье, – сказал он.
– Что, мсье?
– Дорожное платье…
– Хочу платье ярко-красного цвета! – воскликнула Мелисанда. – Красного, голубого и золотистого. Пусть в нем будут самые яркие в мире цвета. Я ведь всю жизнь провела в монастыре и ничего, кроме черного, не надевала…
– Черное будешь носить, когда немного повзрослеешь, – заметила продавщица. – Тебе, с твоими глазами, черный цвет очень подойдет. Я уже вижу тебя в длинном, с глубоким декольте черном платье. С воланами из прозрачного шифона.
– Нам нужно дорожное платье, – настойчиво повторил англичанин.
Продавщица предложила мужчине кресло и увела Мелисанду вглубь торгового зала. Он слышал восторженные возгласы девушки и думал о Милли Сэнд из Хэмпстеда. А какое платье она сама выбрала бы для своей дочери? А вдруг она сейчас смотрит на них? Сэр Чарльз Тревеннинг в душе надеялся, что люди, покинувшие этот мир, наблюдают за теми, кого оставили на земле. Если так, то Милли непременно сказала бы ему: «Я знала, что тебе можно доверять».
Время бежало, а сэр Тревеннинг сидел и вспоминал о том далеком времени, когда страстно любил девушку, связь с которой доставила ему столько хлопот и волнений. Он знал, с какими проблемами ему предстоит столкнуться, когда их дочь, живой укор прошлому, появится в его доме. «Как же давно это было. Окажись Милли рядом, я вряд ли узнал бы ее», – подумал англичанин.
Появление Мелисанды прервало его воспоминания. Теперь девушка была одета в строгое приталенное черное платье, отделанное зеленым шелком. Шляпка из такого же зеленого шелка прикрывала ее маленькую головку. В новом одеянии она выглядела особенно трогательно. Она незамедлительно сообщила мистеру Тревеннингу о том, что под платьем у нее надета пышная нижняя юбка и другие предметы женского туалета, и уже подняла подол платья, чтобы их продемонстрировать, но продавщица остановила ее.
– Вот так темперамент! – улыбаясь, воскликнула женщина. – Мсье, обслуживать такую клиентку одно удовольствие. Для особо торжественных случаев мы еще подобрали платьице с широкой юбкой на кринолине. Вы не возражаете?
Чарльз Тревеннинг смотрел на Мелисанду и думал о Милли. Какое чувство гордости за их дочь испытала бы она сейчас! Их девочка получила такое же образование, как и дети из богатых семей, а теперь еще и одета по последней парижской моде.
– Нет, не возражаю. Его мы тоже возьмем, – с восхищением глядя на Мелисанду, произнес сэр Тревеннинг. – Может быть, вы предложите что-нибудь еще?
Продавщица пришла в восторг, а о Мелисанде и говорить было нечего – та сияла.