Они, похоже, ожидают, что этот шут гороховый сейчас начнет неуклюже скакать с кочки на кочку, изо всех сил пытаясь не наступить на зелень, которая, конечно, совершенно надежна! А вот не ухнет ли под его весом какая-нибудь «безопасная» кочка в жуткую глубь – это еще вопрос.
Конечно, до смерти Никита не утонет – у экстрасенсов уже была масса возможностей его угробить, – но побарахтается достаточно, чтобы эта компашка успела закатиться от смеха в самый дальний угол тайги.
Ну нет! Всё! Хватит с вас веселеньких картинок!
С этой мыслью Никита ступил на зеленую муравушку, покрытую бисеринками влаги, – и аж захохотал злорадно, ибо никуда, конечно, не провалился. Правда, хохот довольно быстро унялся, потому что от холода перехватило дыхание.
Значит, нечего стоять, надо идти дальше, да поскорей!
Никита решительно шагнул вперед – и ухнул в леденящую глубь по колени.
Невольный крик вырвался изо рта, а следующий вопль обратился в какой-то ледяной комочек, застрявший в горле. Растаять у этого комочка не было ни единого шанса, потому все внутри Никиты застыло.
Он попытался шагнуть в сторону, однако замер, обнаружив, что вокруг все, абсолютно все зелено, опасно-зелено и как-то особенно мокро: сплошь лужицы, которые враз стеклись вокруг него.
Так это не глюк… Это самое настоящее болото!
Кажется, оно называется марь, вдруг вспомнил Никита.
В эту марь можно провалиться по горлышко, в ней можно утонуть – потому что не за что уцепиться, не на что опереться, дно будет уходить из-под ног, но еще раньше, чем Никита утонет, у него разорвется сердце – от мертвящего холода, от ужаса, от осознания того, что он не вернется к папе…
Зачем он свернул с тропы?! Почему был так невнимателен на пути, так самонадеян?!
И что теперь делать?!
Никита огляделся, смахивая слезы страха, которые так и хлынули из глаз, и только сейчас заметил, что на мари тут и там торчат не только кочки, но и чахлые деревца, уже лишившиеся листвы. Вроде бы это ольха, вся покрытая наростами бледного, заплесневелого мха.
Эх, если бы можно было дотянуться хотя бы до одного из деревьев! Вцепиться в его ветки, подтянуть к себе или подтянуться к нему, сломать его, использовать как посох, которым можно ощупывать путь, находить надежные места! И выбраться на твердую землю!
Никита затравленно озирался, прикидывая расстояние, которое отделяло его от деревьев, и вдруг обнаружил, что от одного из них тянется почти под поверхностью воды довольно длинный корень. Тянется – и обрывается не слишком далеко от Никиты!
Даже удивительно, что он сразу не заметил этот корень! Как бы за него схватиться? Эх, была бы рука длинней сантиметров на десять, ну или этот корень был бы подлинней!..
Он в очередной раз вытер глаза, которые слезились не только от страха, но и от напряжения, – и тихонько ахнул, обнаружив, что корень реально стал ближе.
Как же это возможно? А, понятно, наверное, его течением колышет, ну и подносит к Никите.
Но вот вопрос: а в болотах бывает течение? В них же по определению вода стоячая, поэтому болотный запах такой противный. На мари запаха нет никакого, только сыростью несет, поверхность смертельных лужиц гладкая, ничего не шелохнется, не колыхнется…
Наверное, это подводные течения несут корень. Давайте, давайте, течения, постарайтесь еще немножко! Буквально минуточка – и Никита за него схватится, точно схватится!
Стоп. А вдруг это змея? Какая-нибудь водяная змея?!
Вот только змеи тут не хватало!
Никита вглядывался в воду до рези в глазах.
Ничего похожего. Не змея. Нормальный спасительный корень!
Он все ближе, ближе… Никита изо всех сил вытянул руку, и вдруг над его головой раздалось громкое карканье.
От неожиданности он чуть не рухнул в ледяную воду, но все же сделал какой-то почти акробатический финт, чудом удержав равновесие, и краем глаза увидел большую черную ворону, которая улетела куда-то за лес… а краем другого глаза заметил еще что-то… словно бы какое-то существо – как раз под той чахлой ольхой, откуда тянулся спасительный корень.
Выпрямившись, Никита уставился туда, но там, кроме воды, дерева и корня, ничего не было. А между тем мгновение назад он видел что-то надутое, рыхлое, сероватое, в бледных синих и зеленых пятнах… и целый комок щупальцев, серых и коричневых! Одно из них тянулось к Никите.
Да что за чушь! Нет ничего. Это ему померещилось. Это точно был глюк!
Так, все понятно. Экстрасенсы реально решили погубить Никиту посреди мари. Или утопить, или заморозить до смерти. Поняв, что он вот-вот спасется, схватившись за корень, они подпустили ворону. Никита должен был, перепугавшись, упасть в болотину. Не упал – и тогда они изобразили это мерзкое чудище. Чтобы Никита не схватился за корень! Чтобы наверняка погиб!
А вот фиг вам!
Никита отчаянно вытянулся – вот-вот поймает корень!
– Ну миленький, ну подтянись еще немножечко! – прошептал он, и корень словно бы послушался.
Подтянулся, подплыл к Никитиным пальцам, а потом… а потом взял да и обвился вокруг них и как бы пополз по руке Никиты выше и выше – мокрый, ледяной, омерзительный! – и рука мигом онемела, и чем выше полз корень, тем больше мертвело все тело.
Никита ошеломленно помотал головой – и наконец разглядел то, что заметил еще раньше, но счел призраком, глюком.
Оказывается, чахлая ольха вырастала из серой голой головы какого-то существа, медленно поднимавшегося из воды. У него был один зловеще прищуренный красный глаз посреди морщинистого выпуклого лба и полный желтых зубов рот. Вернее, пасть, которая злобно оскалилась, когда Никита, не веря глазам, уставился на это чудище. Между зубов змеились щупальца, словно жадные, непомерно длинные языки, и сейчас одно из них по-свойски пожимало Никите руку, подбираясь все выше и выше, к локтю.
Он не решался освободиться от щупальца, чтобы и другая рука не стала его добычей. А между тем было отчетливо видно, как в темной воде скользит еще один «корень ольхи» – еще одно щупальце, – подбираясь к ногам Никиты.
Он вдруг понял, что через несколько мгновений будет сдернут в воду, а там… а там он станет добычей этого болотного кошмара! Щупальца будут душить его, зубы – рвать.
А может быть, тварь сейчас сыта. И упрячет тело Никиты под ольху, в ледяную воду. Типа, в холодильник положит. Про запас…
Нет! Нет, уж лучше самому утопиться!
Никита отпрянул, пытаясь упасть на спину, чтобы погрузиться в воду и поскорей покончить с этим ужасом, однако щупальце натянулось и удержало его, а потом продолжило подтягиваться по его руке – все ближе и ближе к плечу.
И вдруг что-то пронеслось над головой, раздался шум крыльев.
Никита взглянул вверх и вновь увидел ворону, которая кружила над ним, то снижаясь, то опускаясь.
Вот… уже и ворона прилетела, готовая его клевать, а ведь он еще жив!
– Я еще жив! – выкрикнул Никита, но голос мигом сорвался от смертного ужаса, от слез, которые было не удержать.
А щупальце ползло, ползло, уже почти к плечу поднялось…
Ворона снова пошла на низкий вираж, явно целясь в глаза Никите, и вдруг он разглядел: птица что-то сжимает в когтях! Через миг это что-то полетело на него… и Никита машинально поймал его свободной рукой.
Это был жгут сена.
Никита тупо уставился на него, и тут звонкий девчоночий голос прокричал откуда-то сзади:
– Спичку! Спичку зажги! Скорей!
Это ворона, что ли, кричала?!
Такой была первая Никитина мысль. А вторая: какую спичку?! Где взять спичку среди этой болотины, почти сделавшись добычей страшного чудовища?!
«Да господи… да в кармане же! – вдруг сообразил Никита. – Я же на кухне спичечный коробок в карман положил!»
И тут же мелькнуло воспоминание: дедка-домовой там, дома у Никиты, в прихожей, машет жгутом горящего сена перед дверью – и то косматое, черное, жуткое создание, которое ломилось в нее, бросается в бегство.
У Никиты сейчас есть и сено, и спички. А что, если…
Надежда придала сил. Извернувшись, Никита выхватил коробок из кармана, чуть не выронив сено в воду. Но хватило ума понять, что тогда он совсем пропадет, а потому, стиснув жгут зубами и сунув коробок под мышку, Никита кое-как достал из него одну спичку, изо всех сил стараясь, чтобы они все не высыпались.
Щупальце настороженно замерло, но тут же от ольхи, где сидело довольнехонькое чудище, уже, конечно, предвкушавшее, как оно полакомится человечиной, раздался такой пронзительный вой, что у Никиты заложило уши.
Чудовище было явно разъярено.
Всё! Щупальце сейчас потянет его в воду!
Никита стремительно чиркнул спичкой, вскинул ее к лицу.
Сено мигом вспыхнуло, но Никита успел выхватить жгут изо рта, прежде чем огонь коснулся лица.
Замахнулся этим маленьким факелом на щупальце… нет, уже не на что оказалось замахиваться! Щупальце отпустило его руку и со страшной скоростью, взбаламучивая воду, втягивалось обратно, под ольху: туда, где, злобно визжа, погружалась в глубину болотная тварюга.
С невероятным облегчением Никита поднял затекшую, оледенелую, словно бы измятую, нет, даже изжеванную руку, – и едва успел поймать падающий из-под мышки коробок.
Ну уж нет! Неизвестно, что его ждет! Надо беречь спички. Вот только бы сеном еще разжиться…
Никита сунул коробок в карман и замер, с опаской поглядывая на догорающий жгут.
Что же теперь делать? Спасительное сено догорит, и эта гадость опять вылезет?!
– Поворачивайся и иди к берегу! – раздался тот же голос за спиной, и Никита резко повернулся, почти уверенный, что увидит сейчас кричащую человеческим голосом ворону.
Но никакой вороны там не оказалось. Зато совсем недалеко, на ржавом краешке твердой почвы, стояла какая-то девчонка и хмуро смотрела на Никиту.
* * *– Тебе же сказали – сиди и жди! Чего в болото полез?! Ты охотник? Нет. Ты мэрген? Нет. Зачем тогда к сунгун-нгэвен пошел? Дулу-дулу ты, больше никто! А, да что с тобой говорить!
Она ворчала беспрестанно. С трудом переводила дыхание, запыхавшись от быстрой ходьбы, поддерживала спотыкающегося на каждом шагу Никиту – и снова ворчала и ворчала.
Он не спорил, молчал. Молчание, как известно, знак согласия. Никита и впрямь был согласен с этими упреками. Он и сам не знал, зачем полез в болото. И вполне заслуживал быть названным дулу-дулу – тупицей. Правда, он не понял, что такое сунгун-нгэвен, но спрашивать было неохота. Еще нарвешься на очередное «дулу-дулу» или на что-нибудь похуже!
Короче, Никита помалкивал и только все косился на свою ворчливую спасительницу.
– Чего так смотришь? – буркнула она однажды. – У меня уже щека горит!
Никита виновато отвел глаза.
Конечно, он смотрел так! Потому что пытался разглядеть в ее волосах или на одежде черные перышки.
Вороньи перышки…
А что? Летала над ним ворона-спасительница? Летала. Потом ворона куда-то исчезла? Исчезла.
Она исчезла, а на берегу вдруг нарисовалась смуглая черноглазая девчонка с короткими коричневыми кудряшками, одетая в коричневый нанайский амири – халат с желтым орнаментом по подолу, обутая в мягкие торбаса.
Нет, на превратившуюся ворону она была не слишком похожа. И все же эта девчонка практически спасла Никиту…
Во-первых, она следила за каждым его шагом, пока он выбирался из болота, подсказывая, куда ступить. Потом мигом нашла едва заметную тропу и, крепко держа Никиту за руку, бросилась бежать и мигом вывела его к той самой избушке на берегу сверкающей речки, откуда он ушел так недавно – и так давно.
Солнце уже садилось, сумерки сгущались, когда они подошли к крыльцу.
– Разувайся, – скомандовала девчонка. – Сушить твои чуни[20] надо! Портянки сушить надо! Синие штаны – не знаю, как зовут, – сушить надо! Насквозь промок!
И скрылась в избушке.
Ну что ж, она опять была права…
Никита покорно плюхнулся на крыльцо и принялся стягивать мокрые кроссовки, названные чунями, носки (портянки), ну а насчет джинсов (синих штанов) решил не спешить, хоть они и промокли до колен. Что ж он, в одних трусах останется?!
Через несколько минут, когда он сидел босой и выжимал противные ледяные носки, девчонка снова возникла на крыльце и положила перед Никитой какой-то сверток. Это оказались сухие и чистые штаны из ветхой ткани неопределенного цвета и валенки с кожаными заплатками на пятках. А также две выбеленные временем тряпицы.
– Где взяла? – удивился Никита.
– В избушке, – буркнула она.
– Не было там ничего! – возразил Никита. – Я все обшарил, когда еду искал. Ничего не нашел.
– Значит, плохо искал! – пожала плечами девчонка. – Этими портянками ноги обмотай, валенки надень, штаны промокшие давай – сушить надо!
И снова исчезла в домишке.
Никита усмехнулся. Портянки он раньше только в кино видел. Наверное, и эти портянки, и штаны, и валенки остались от прежних хозяев дома. Про которых рассказывал домовой.
Наконец Никита послушался и переоделся, а потом кое-как обулся. Все оказалось очень велико, на штанах не было никаких застежек, и пришлось подхватить их какой-то веревкой, которая, на счастье, нашлась в кармане.
А что оставалось делать, как не слушаться? Во-первых, эта зануда-спасительница, сразу чувствуется, так просто не отвяжется, а во-вторых, в мокрых штанах ноги застыли до ломоты.
– Переоделся? – высунулась зануда. – Иди есть, пока все горячее!
Никита, который как раз собрал со ступенек все свои вещи, снова их выронил – от изумления.
Как это – есть? Что? Где она еду нашла?!
Но тут же из приотворенной двери потянуло таким живым, крепким, сладостным духом вареной картошки, что Никита ринулся вперед – и споткнулся на пороге.
Вот чудеса! Неужели это та самая пустая, пыльная, холодная избенка, где он проснулся утром, где понапрасну искал хоть корочку хлеба?
Сейчас здесь было необычайно тепло. Печка топилась; на ней булькал, выкипая, горшок с водой. На столе в большой жестяной миске дымилась гора картошки. На обрывке бересты была насыпана горка крупной соли, лежала вязанка вяленой черемши. Тут же стояли жестяные кружки, полные горячей воды, в которых размокала сушеная черемуха.
На столе горела большая толстая свеча, и с ней, да еще в отблесках огня, игравшего в печи, было почти светло.
Это просто какая-то фантастика, честное слово! Никита и незнакомая девчонка вернулись в избешку минут пять, ну десять назад, и успеть растопить печь и приготовить еду было просто немыслимо… Особенно если учесть, что никакой картошки тут раньше не было!
А может, еду кто-то принес? И печку натопил? И картошку сварил в ожидании возвращения Никиты?
Кто? Уж не домовой ли?..
Однако думать об этом Никита сейчас не мог. В голове мутилось от голода и усталости, и всеми его помыслами и поступками управлял только пустой желудок.
Короче, через полсекунды Никита уже сидел за столом и ел все подряд, диву даваясь, что самая обыкновенная картошка в мундире может быть такой умопомрачительно вкусной.
Девчонка проворно развесила его джинсы и носки на каких-то рогульках поближе к печке, поставила рядом кроссовки – и тоже села за стол. Аккуратно откусывала от горячей картофелины маленькие кусочки и настороженно поблескивала своими узкими и длинными черными глазами.
– Тебя как зовут? – наконец спросил наевшийся Никита. – Как ты меня нашла? Кто все здесь наготовил? Кто еду принес?
– Сиулиэ, – сказала она. – Меня зовут Сиулиэ.
Никита кивнул и уставился на нее выжидательно. Однако Сиулиэ помалкивала и отвечать на прочие вопросы явно не собиралась.
Хорошо. Никита решил зайти с другой стороны.
– А что такое сунгун-нгэвен?
– Кочка – плохой черт, – буркнула Сиулиэ. – В болоте живет. Зачем к нему полез?!
– Откуда я знал, что там кто-то живет, тем более плохой черт? – пожал плечами Никита.
– Везде кто-нибудь да живет, – наставительно сказала Сиулиэ. – В горах – калгама с длинными ногами и острой головой, в болоте – сунгун-нгэвен, из реки киата – утопленник – может выйти, из-под земли харги норовит свой коготь высунуть… У каждого места свой амбан – злой дух.
– Утопленника я уже видел, – передернулся Никита. – Это было незабываемо… Слушай, а куда ворона делась?
– Какая ворона?
– Ну такая, черная! – Никита для наглядности даже руками помахал и прохрипел: – Карр! Карр!
– А, ты про гаки говоришь! – усмехнулась Сиулиэ. – Это ворон был, а не ворона! Гаки небось в лес улетел. Что ему на болоте делать!
– Откуда ворон знал, что горящее сено поможет против болотного черта? – спросил Никита.
– Сено? – Сиулиэ уставилась на него с таким видом, словно он произнес неприличное слово. – Сам ты сено! Это богдо был! Богдо, понимаешь?!
Никита покачал головой.
Сиулиэ смотрела презрительно:
– Да, это правда: ничего ты не знаешь, ничего не понимаешь, ничего не видишь! Мимо сокровища пройдешь – не оглянешься! Руки у тебя гоё-гоё – вкривь да вкось! Боги-предки куда смотрели, когда тебе…
Она вдруг умолкла, словно испугалась сказать лишнее.
– Слушай, ты не можешь объяснить, что происходит?! – разозлился Никита. – Конечно, ты меня спасла и все такое, но это совершенно не дает тебе права…
Сиулиэ вскочила. Глаза ее насмешливо блеснули:
– А что тебе объяснять, сын моей гугу? Ты все равно ничего не поймешь! Жить хочешь – сиди на месте и жди, когда усатый-бородатый чужак придет!
И кинулась к выходу.
Хлопнула дверь.
Никита тупо смотрел ей вслед.
Ему казалось, что кто-то очень крепко навернул его по голове.
Еще бы!
Во-первых, Сиулиэ назвала приметы чужака, которого Никита должен ждать. Он будет усатый и бородатый.
Откуда она это знает?!
Во-вторых, она тоже велела Никите сидеть в избушке, как велел медведь-шаман. Она что, его слушается?!
Очень странно! А ведь такая хорошая девчонка, хоть и ворчунья… И жизнь Никите спасла.
Но самое главное…
От волнения Никита больше не мог сидеть. Вскочил и начал ходить туда-сюда по избушке, волоча по полу неуклюжие разношенные старые валенки.