– Ничего страшного, – первой нарушила растерянное молчание Джейн. – Мы скоро его все равно найдем.
Но это было гораздо проще сказать, чем сделать. Лопаты свои они обнаружили весьма быстро, но сколько ни копали, место, где прячется Саммиад, оставалось скрытым.
Наконец они были вынуждены прервать поиски, и совершенно не потому, что выбились из сил или вера в успех их оставила, а исключительно из-за Ягненочка, которому надоело сидеть на руках, и он решительно возжелал коснуться ногами земли. А когда вы вынуждены следить за перемещениями энергичного малыша, заниматься одновременно поисками чего-либо в песке невозможно. Попытайтесь-ка сами, когда попадете на пляж в компании маленького братика, закинуть свой любимый перочинный ножик в песок, а после найти его, и вы прекрасно поймете, что я имела в виду.
«Полезность», по выражению Марты, свежего воздуха сказывалась на Ягненочке самым явственным образом. Он был энергичен, словно песчаная блоха. Старшие собрались обсудить свои будущие желания, которые загадают, когда (и если) найдут Саммиада, однако в планы Ягненочка не входило слушать какие-то разговоры. Он рвался к активному времяпрепровождению.
Улучив подходящий момент, лапушка кинул Антее в лицо горсть песка, а затем сам зарылся в него головой, болтая в воздухе толстыми ножками. Радовался он, впрочем, недолго, ибо песок, как до этого и Антее, запорошил ему глаза, и он принялся громко выть. К счастью, предусмотрительный Роберт, из опасения, что в карьере их начнет мучить жажда, прихватил с собой целую коричневую бутылку имбирного лимонада, которую теперь пришлось срочно откупорить, потому что сейчас они только этой жидкостью и располагали, а Ягненочку надо было хоть чем-то промыть глаза. И, разумеется, от имбиря ему их защипало, и он принялся выть с удвоенной силой. Ну, а бутылка, пока он орал, лягался и извивался, опрокинулась на бок, низвергнув прекраснейший лимонад в песок, где он и был для детей навсегда потерян.
И Роберт, обычно достаточно терпеливый по отношению к младшему брату, на миг совершенно забывшись, сказал:
– Каждому он нужен! Как бы не так! Почему-то на деле-то с ним никто возиться не хочет. Иначе бы Марта нам постоянно его не подсовывала. Потому что в действительности он не «золотой наш лапушка», а маленький надоеда. И я лично просто мечтал бы, чтобы он любому, кому хотите, был нужен. Может, мы бы хоть после этого стали спокойнее жить.
Ягненочек наконец умолк, ибо Джейн, неожиданно вспомнив единственный безопасный способ прочистки ребенку глаз, применила его на практике. Средством здесь служит ваш собственный мокрый язык, которым глаза замечательно промываются, если, конечно, малыш вам настолько близок и дорог, что вы на такое отважитесь.
В карьере повисла полная тишина. Роберт совсем не гордился, что так вспылил, а остальные совсем не гордились им. Подобные, полные напряжения паузы обычно и возникают в моменты, когда кто-нибудь скажет вдруг нечто, чего говорить совершенно не следовало, а присутствующие, умолкнув, ждут от него извинений.
Тишину разорвал громкий выдох. Головы всех четверых повернулись на этот звук с такой резкостью и синхронностью, словно к каждой из них было привязано по веревке и выдохнувший разом дернул их на себя.
И все увидали песчаного эльфа, сидевшего подле них с тем самым выражением на мохнатом лице, которое у него означало улыбку.
– Доброе утро, – поприветствовал их Саммиад. – Мне было легко это сделать. Теперь он нужен любому, кому хотите.
– Не имеет значения, – мрачно проговорил Роберт, уже к этому времени полностью осознавший, насколько по-свински повел себя. – Нужен кому-то он, кроме нас, или нет, без разницы. Здесь все равно одни только мы.
– Неблагодарность – ужасный грех, – осуждающе и обиженно произнес Саммиад.
– Но мы совсем не неблагодарные! – спешно стала разуверять его Джейн. – Роберт про малыша сказал просто так. Поэтому ты бы не мог взять это желание обратно, а мы бы тогда тебя попросили, о чем действительно собирались.
– Не мог бы, – сухо отрезало существо. – Вот еще, перекраивать и менять. Лучше будьте поосторожнее с желаниями. А то знал я одного мальчика. Он возьми да и попроси у меня плезиозавра вместо ихтиозавра, за которым его послал отец. Лень ему было, видите ли, и скучно запоминать названия всяких там бытовых вещей. А отец на него за ошибку так рассердился, что отправил спать без пятичасового чая и запретил назавтра участвовать в ежегодной школьной регате на каменных лодках. И мальчик в то утро, когда должно было состояться это торжественное состязание, пришел ко мне, лег на землю, засучил своими маленькими истерическими ножками и сказал, что хочет умереть. Ну и, конечно же, умер.
– Ужас какой! – хором выдохнули потрясенные дети.
– Ну, помер-то он, положим, лишь до заката, – внес уточнение Саммиад, – однако его папе с мамой хватило и этого. Ох, как они убивались и горевали! Зато и влетело ж ему, как только он ожил. С полной ответственностью вам могу заявить: наказали его нешуточно. Вот только за давностью лет из памяти вылетело, отчего он не окаменел у меня? Видимо, были на то какие-нибудь причины. Только родители-то его не знали, что это всего лишь сон и после он обязательно пробудится либо там же, где вроде бы помер, либо где-нибудь даже в местечке получше. Словом, они такую головомойку ему закатили. Мегатериумов ему было запрещено есть целый месяц. И питался этот несчастный одними устрицами, барвинками и другой ерундой вроде них.
История доисторического мальчика произвела на детей крайне тягостное впечатление, и они смотрели на Саммиада с ужасом. Все, кроме Ягненочка, который, заметив рядом с собой коричневое и пушистое существо, весьма оживился.
– Киша, киша, киша, – пролепетал он и попытался схватить песчаного эльфа.
– Нет, миленький, это совсем не киска, – поторопилась ему объяснить Антея.
Эльф в панике отскочил от Ягненочка.
– Мой левый усик! Уберите скорей от меня своего малыша! Ему нельзя до меня дотрагиваться! Он ведь у вас совершенно мокрый!
Шерсть на песчаном эльфе от ужаса вздыбилась: голубую одежду Ягненочка было действительно хоть выжимай от имбирного лимонада.
Саммиад тут же начал в отчаянном темпе копать и мгновенье спустя исчез в песчаном водовороте.
Дети тщательно обложили камнями место его погружения.
– Пойдемте домой, – виновато потупился Роберт. – Мне, конечно, ужасно жаль, что я все испортил. Утешает только одно: хотя это мое желание и совершенно для нас бесполезно, оно и вреда никакого не принесет. А Саммиада мы завтра снова найдем, – указал он на тщательно выложенный кружок из камней.
Остальные при всем расстройстве сумели явить пример благородства. Они ни словом не упрекнули Роберта. Сирил взвалил на закорки полностью к тому времени успокоившегося Ягненочка, и вся компания устремилась по безопасному пути к дому.
Путь этот, служивший для въезда в карьер и выезда из него повозок, соприкасался с главной местной дорогой, от которой его отделяла калитка. Возле нее компания наша замешкалась, чтобы пересадить Ягненочка со спины Сирила на спину Роберта. Тут-то они и увидели, как по главной дороге едет открытая коляска, с кучером и лакеем на козлах и шикарной дамой внутри. На ней было великолепное платье из белых кружев, отделанных красными лентами, руки ее лениво поигрывали бело-красным шелковым зонтиком, а на коленях ее сидела пушистая беленькая собачка с красным бантиком на шее.
Когда экипаж поравнялся с калиткой, дама скользнула взглядом по детям, глаза ее сфокусировались на малыше, и она одарила его улыбкой. Взрослые часто Ягненочком умилялись, видимо, разделяя мнение слуг, которые называли его не иначе как «дитяткой исключительной притягательности», и наша компания, не усмотрев в поведении дамы ничего для себя удивительного, вежливо помахала в ответ, полагая, что она просто проедет мимо. Дама, однако, велела кучеру остановиться и поманила к себе Сирила.
– Ах, что за миленький лапочка ваш ребенок, – с придыханием начала она. – Мне так бы хотелось усыновить его. Как вы считаете, мама его против этого возражать не станет?
– Убеждена, даже очень станет, – ответила ей напрямик Антея.
– Но у меня бы он жил окруженный роскошью, – продолжала дама. – Чтобы вам было известно, я леди Читтенден. Мои фотографии публикуют все иллюстрированные газеты. Знаете ли, меня там называют красавицей, но, разумеется, это полная ерунда. Дайте же мне хоть минуточку…
Осекшись, она распахнула дверцу коляски и выпрыгнула на дорогу, продемонстрировав великолепные красные туфельки на высоких каблуках и с серебряными пряжками.
– Дайте же мне хоть минуточку подержать его, – договорила она наконец прерванную на середине фразу.
– Дайте же мне хоть минуточку подержать его, – договорила она наконец прерванную на середине фразу.
Дама взяла Ягненочка на руки, и по тому, как неловко и скованно это у нее вышло, сразу можно было понять: с детьми обращаться она не умеет.
Не успели дети хоть что-то сообразить, она вдруг прыгнула вместе с ребенком в коляску, захлопнула дверцу и крикнула кучеру:
– Трогай!
Ягненок взревел. Белая собачонка начала яростно лаять. Кучер замешкался.
– Трогай, кому было сказано! – яростно взвизгнула дама.
И кучер послушался, иначе, как позже он объяснил в свое оправдание, его бы уволили.
Четверо детей, обменявшись быстрыми взглядами, разом бросились за коляской и успели вцепиться в нее сзади. Вот так и вышло, что модная дорогая коляска катила себе по пыльной дороге, а за нею мелькали с немыслимой скоростью восемь ног братьев и сестер Ягненочка.
Он сначала орал все громче и громче, но какое-то время спустя вопли его сменились икающим бульканьем, а потом и вовсе затихли, и дети поняли, что он уснул.
А коляска все продолжала и продолжала ехать, и восемь ног, мелькающих в дымке дорожной пыли, все сильнее болели и уставали и едва уже не отваливались от тел своих обладателей, когда экипаж, наконец, остановился возле сторожки, стоявшей у входа в огромный роскошный парк. Дети, присев, спрятались за коляской, а дама вылезла из нее. Бросив взгляд на сиденье, где спал Ягненочек, она просюсюкала:
– Миленький пусечка, я не буду тебя беспокоить, – и поспешила к сторожке, где начала предъявлять претензии вышедшей ей навстречу женщине, которая продала ей куриные яйца породы Буфф-Орпингтон. Яйца, по уверению дамы, были положены по всем правилам под наседку, однако цыплят из них так и не вывелось.
Кучер и лакей слезли с козел и склонились над продолжающим спать Ягненочком.
– Славный парнишка, – сказал кучер. – Очень он мне пригодился бы в качестве сына.
– Только ты бы ему не особо понравился, – презрительно хмыкнул лакей. – Больно уж он красив для такого папаши.
– Ну, она меня удивила, – будто не слыша реплики своего собеседника, покосился кучер туда, где стояла хозяйка. – И на что ей его увозить приспичило? У ней и своих детей нет, и чужих никогда не терпела.
Затаившиеся на корточках в белой пыли под коляской дети с тревогой переглянулись.
– Я тебе вот как скажу, – многозначительно изрек кучер. – Пущай меня лучше в клочья разорвет, чем он ей достанется. Вот сейчас спрячу детенка в кустах, ей объявлю, будто это евойные братья пришли и забрали, а после сам за ним и вернусь.
– Э-э, нет, – возразил лакей, – я, может, детишек таких превосходных в жизни еще не встречал. Если уж он кому и достанется, то исключительно мне.
– Разбежался, – хохотнул кучер. – Куды тебе дети. Ты в них вообще ничего не смыслишь. Тебе что один, что другой, без разницы. А вот я – человек семейный, породу ребенка даже за милю учую и уж столь редкостно первоклассного одногодку, как этот, не упущу. Ты лучше б, чем языком зря чесать, мне подсобил дело сделать, пока хозяйка не возвратилась.
– Зачем тебе, к твоему-то выводку, – брезгливо бросил лакей. – Мне бы, на твоем месте, и от того, что есть, уже стало бы тошно. Альфред, Альберт, Луиза, Виктор Стенли, Элен, Беатрис, – начал перечислять он, – и еще…
Тут кучер заехал ему от души кулаком в подбородок. Лакей столь же смачно врезал ему в обтянутый жилетом живот, после чего удары с обеих сторон посыпались щедрым градом, а беленькая собачка, перепрыгнув с сиденья экипажа на козлы, словно подначивала дерущихся заливистым лаем.
Сирил прокрался на полусогнутых вдоль того борта коляски, который дальше всего отстоял от арены великой битвы, отворил дверцу и, так как двое мужчин настолько были поглощены дуэлью, что ничего не заметили, вытащил спящего малыша и, по-прежнему приседая, устремился с ним на руках по дороге – туда, где пятнадцатью ярдами дальше шла лестница через изгородь, за которой простерся лес.
Остальные последовали за ним, и вся компания затаилась среди орешника, молодых дубов и каштанов. Они залегли под высокими терпко пахнущими папоротниками, внимая из своего укрытия происходящему возле ворот. До них донесся сердитый окрик бело-красной дамы, после которого яростные восклицания и звуки битвы оборвались, уступив место поискам исчезнувшего малыша. Они длились довольно долго. Наконец громко хлопнула дверца, и коляска уехала.
– Чтобы мне съесть свою единственную шляпу! – первым решился заговорить Сирил, когда перестук колес окончательно стих вдали. – Наш малыш действительно стал теперь всем и каждому нужен. Уверен, что этот песчаный скот Саммиад снова нарочно над нами поиздевался. Вот эльф неприятный. Думаю, нам по-любому надо скорей Ягненочка возвратить домой.
Высунувшись с большими предосторожностями из своего укрытия, они огляделись и, лишь убедившись, что справа нет ничего, кроме пустой припорошенной белой пылью дороги, и слева, насколько хватает глаз, тоже тянется только пустая пыльная белая дорога, отважились на нее выйти вместе с Ягненочком, который и на руках у Антеи продолжал крепко спать.
Но приключения подстерегали их повсюду. Первый же встречный, а им оказался деревенский мальчишка с вязанкой хвороста за спиной, при виде Ягненочка швырнул свою ношу на обочину дороги, взмолился, чтобы ему разрешили как следует поглядеть на маленького, а затем предложил его понести. Антея второй раз на уловку не поддалась, и они пошли дальше, но мальчишка за ними тащился следом и клянчил Ягненочка до тех пор, пока Сирил и Роберт с самым свирепым видом не повторили несколько раз, что если он тут же не уберется, то отведает их кулаков.
Потом за ними тащилась добрые четверть мили какая-то девочка в сине-белом клетчатом переднике, требуя со слезами себе «драгоценного славненького ребеночка». От нее удалось избавиться лишь под угрозой, что если она не уйдет, то они свяжут все свои носовые платки и примотают ее ими к дереву в чаще леса.
– И как только станет темно, медведь придет и сожрет тебя, – жутким голосом произнес Сирил.
После этого братья и сестры нужного всем малыша, едва завидев кого-нибудь на горизонте, предпочитали прятаться в придорожных кустах. Это позволило им избавить Ягненочка от совершенно излишнего обожания со стороны молочника, камнетеса и человека, правившего повозкой с привязанной позади бочкой парафина. А уже почти на подходе к дому их ожидало худшее из всех сегодняшних происшествий.
За поворотом толпились цыгане, вставшие табором на обочине. Борта их кибиток были тесно увешаны самым разнообразным скарбом – от плетеных стульев и детских колясок до жардиньерок и метелочек из перьев для смахиванья пыли. Чумазые ребятишки сосредоточенно лепили на дороге куличики. Двое мужчин, раскинувшись на траве, курили. А три женщины затеяли семейную постирушку в старой красной лейке с оторванным верхом.
Дети еще не успели ничего сообразить, как весь этот народ окружил их плотным кольцом.
– Дай мне его подержать, маленькая леди, – сказала одна из цыганок с лицом цвета красного дерева и волосами цвета дорожной пыли. – Не бойся. Я его буду беречь как зеницу ока. Ну и ребеночек! Прямо картинка!
– Лучше не надо, – попятилась от ее простертых к Ягненочку рук Антея.
– Правильно. Дай лучше мне, – потянулась к нему другая цыганка, тоже с лицом цвета красного дерева, но с густо-черными волосами, вьющимися тяжелыми, словно бы просмоленными кольцами. – Я-то с детишками обращаться умею. У меня их своих девятнадцать штук.
– Нет, – снова нашла в себе смелость для возражений Антея, хотя сердце ее от страха билось так сильно, что она даже дышала с трудом.
– Убей меня молния, если это не он, мой давно потерянный сыночка! – вдруг жадно уставился на малыша шагнувший из круга вперед один из мужчин. – Вот и родинку подмечаю на ухе у него левом. Он! Он, моя кровь и плоть! Мой малец, украденный от меня в пору невинного своего младенчества! – хрипло взвыл он. – Вот давай и уговоримся, как водится по цыганской чести: ты мне его отдаешь, а я закон в это дело мешать, так и быть уж, не стану.
И он, изловчившись, схватил Ягненочка. Антея в отчаянии зашлась от плача. Джейн, Роберт и Сирил остолбенели. Ни разу в жизни еще они не испытывали такого ужаса. По сравнению с тем, что сейчас случилось, даже недавние злоключения в Рочестере, когда им пришлось иметь дело с полицией, казались им сущей безделицей. Но Сирил, белый, как полотно, и с трясущимися руками, все же нашел в себе мужество подать знак остальным, чтобы они молчали, а затем, поразмыслив с минуту над ситуацией, спокойным и словно бы равнодушным тоном произнести:
– Если он правда ваш, мы не хотим его оставлять у себя. В общем-то, он, как видите, к нам привык. Но если желаете, забирайте.