На третьей минуте, незадолго до гонга, он скорее ощутил, нежели понял, что у противника провисли кулаки. Хьюитт, привыкнув к ударам в нижний этаж, крепко прижимал локти к корпусу, забыв о защите головы, за что и был немедленно наказан.
Последовала моментальная атака на двух уровнях: правой — в корпус, левой — короткий, ничего не значащий замах, который Хьюитт без труда парировал правой перчаткой, и завершающий — мощный правый хук в голову! Удар пришелся через перчатку, но он был настолько силен, что Хьюитт покачнулся.
Теперь самое главное было — не отпустить противника. Насесть на него, прилипнуть-, разорвать, но при этом — не забывать о том, что, увлекшись, можно и самому пропустить здоровенную плюху, которая в одну секунду может поменять весь ход поединка.
Сергей стал осторожно наступать, выцеливая челюсть или висок Хьюитта. Тот уже поплыл. Его глазные яблоки двигались замедленно, но идеально координированное тело чернокожего бойца продолжало работать на автомате. Он был по-прежнему непредсказуем и опасен.
Сергей зашел слева. Провел тройку. Хьюитт закрылся и ушел к канатам. Сергей изменил направление атаки. Сделал ложный выпад, сместился вправо и дал мощную двойку, после чего быстро присел, и во- „ время. Перчатка Хьюитта просвистела в сантиметре над головой. Если бы Степанцов увлекся атакой и пропустил этот удар, можно было бы открывать счет. К счастью, он не увлекся. Отступил назад, еще один ложный выпад... В этот момент прозвучал гонг. Сергей вернулся в свой угол.
Для него наступал хорошо знакомый каждому боксеру момент, когда контуры действительности начинают дрожать и расплываться. Многоголосый рев толпы уже не слышен, глаза не видят ничего, кроме соперника. Мысли больше не приходят в голову, потому что они не нужны. Они слишком медленны; мышцы работают быстрее мысли. Для того и требуются долгие годы тренировок, чтобы научить свое тело думать самостоятельно. Развить органы чувств до такого предела, чтобы они улавливали малейшие колебания эфира, точно передавая, откуда следует ждать угрозы:
Альберт Назимов дал ему воды. Сергей прополоскал рот и выплюнул воду в подставленное ведерко. Врач нагнул ему голову и стал поливать холодной водой шею, чтобы немного остудить кровь. Во время боя температура тела боксера повышается до сорока градусов. Естественно, работа в предельном режиме не проходит для организма бесследно. Наиболее уязвимым местом оказывается мозг. Поэтому секунданты всегда так тщательно поливают шею, где проходят крупные кровеносные сосуды.
Тренер обмахивал Степанцова полотенцем. Липкий горячечный туман, окружавший Сергея, стал потихоньку рассеиваться. И тут случилось странное.
Точнее, Сергей это понял уже потом. Тогда он не был готов задумываться над происходящим. Савин нагнулся и зашептал ему в ухо. — Он уже твой!
Нагнетай! Хватит боксировать! Лезь напролом, ты его добьешь!
Сергей кивал. Слова тренера приходили к нему будто откуда-то издалека. Он не очень вникал в смысл, зато правильно ухватил главное. С боксом пора заканчивать. Надо переходить к драке. С этой установкой он и вышел на пятый раунд.
С первых же секунд Сергей бросился вперед, отбросив всякую осторожность; Он наносил удары, не заботясь об обороне; бил, словно заколачивал кулаки в неподвижную грушу, но Хыаитт был начеку. За время перерыва он успел отдохнуть и восстановиться, а теперь, когда Степанцов стал бездумно растрачивать свои силы, он окончательно воспрял духом.
Сергей вкладывал в удары всю мощь, удивляясь, почему они не достигают цели. В последний момент Хьюитт успевал сделать незаметное глазу движение и ускользнуть. Удар размазывался по воздуху и Сергей стал быстро уставать. В запале боя он не заметил коварный апперкот, хотя на самом деле догадаться, что он последует, было нетрудно.
Сергей прорвался в клинч и положил плечо на ребра Хыоитта, пытаясь достать его левой. Он хорошо видел ноги соперника в щегольских боксерках с разноцветной бахромой. Казалось, что противник не хочет разрывать клинч и позволяет Сергею маленько повисеть на нем. В таком положении невозможно нанести сильный удар, и боксеры часто этим пользуются, чтобы отдохнуть, перевести дух.
Степанцов уже ждал команды рефери «брек», но произошло нечто противоположное. Хьюитт резко ушел назад и на отходе сильно пробил в разрез, снизу вверх. Боли не было. К пятому раунду бойцы перестают чувствовать боль. Но ощущение было такое, словно кто-то выключил свет. Сергею показалось, что это длилось одно короткое мгновение. Он открыл глаза и увидел прямо перед собой красный настил ринга. Откуда-то сверху доносился гулкий голос, отсчитывающий секунды. «Три, четыре...»
Сергей повернул голову и увидел, что стоит на одном колене. Справа, в двух шагах, он заметил белые брюки рефери. Это был нокдаун.
— Что он делает? Что он делает? — как заведенный, безотчетно восклицал Белов, толкая локтем Лайзу и с трудом сдерживаясь, чтобы не повторять за Степанцовым его движения.
Но девушка при всем желании не смогла бы ему помочь: она ничего не понимала в боксе... Через секунду все повторялось, хотя Белов и сам знал, что адресует свой вопрос в пустоту, но все равно ничего не мог с собой поделать. Этот парень губил все прямо на глазах. В третьем раунде он утвердил свое преимущество над соперником, а в четвертом — смог его увеличить.
Но в пятом... В пятом его словно подменили. После перерыва на ринг вышел не боксер, а уличный драчун, не соображающий толком, что к чему. И развязка была закономерной. Она попросту не могла быть другой. Увидев, что Сергей опустился на одно колено, Белов вскочил с места. Вскочил и его сосед — прилизанный мачо в белом.
— Вставай! Продержись полминуты, и перерыв! Вставай! — причал Белов.
Обладатель помятой шляпы орал прямо противоположное.
— Лежи! — надрывался он. — Не вздумай подниматься!
Белов незаметно ткнул красавца локтем в бок так, что тот мгновенно поперхнулся, и наклонился к уху брюнета.
— Ты что же такое орешь, падаль? — сказал он громким шепотом. — Ладно бы еще по-английски... Но ты ведь по-нашему, по-русски, желаешь поражения! Вот гнида!
Лайза почувствовала, что напряженность снова начинает нарастать и вспыхнувшая искра может стать причиной взрыва. Она деликатно взяла Белова за руку.
— Саша, о чем ты говоришь с этим человеком?
— Я... интересовался, где он купил такой красивый шейный платок.
Лайза страшно возмутилась:
— Тебе нравится этот платок?
— Конечно, нет, — нашелся Белов, — Платок совершенная дрянь, но ему он очень идет, согласись?
— Не знаю, — Лайза отвернулась и перевела взгляд на боксера. — Боже, как мне его жалко! Ведь это так больно! Пусть все скорее закончится!
— Он встанет, — сказал Белов. — Вот увидишь, он встанет.
Вокруг бушевала толпа. Саше приходилось повышать голос, чтобы Лайза его услышала. Слышал его и брюнет в белом костюме. Он не стал ничего говорить, только усмехнулся. Этак презрительно и самодовольно.
«Шесть, семь...» — отсчитывал рефери.
Степанцов уперся рукой в колено, собрался с силами и...
— Лежи! Не вздумай подниматься! — услышал Сергей чей-то противный голос.
Сергей оперся рукой на канаты. Теперь он видел лицо кричавшего человека. В нем было что-то фальшиво итальянское. И рядом — другое лицо, узнаваемое. Тот человек, о котором Сергей много слышал из газет и телевизионных передач... «Как его зовут? Белов!» — вспыхнуло в мозгу.
Точно. Это был Белов, и он что-то шептал на ухо человеку в белом. Шестеренки памяти вновь сцепились своими острыми зубчиками и совершили еще один оборот. «Это он приходил незадолго перед боем. Это он хотел, чтобы я лег. Но при чем здесь Белов? Они что, заодно?».
Все эти мысли промелькнули в его голове за считанные доли секунды. Осталось самое главное: прочная ассоциативная связь. Белов — белый костюм недоброжелателя — крик «Лежи! Не вздумай подниматься!». Цепочка замкнулась. «Они все против меня!» — подумал Сергей. Рефери подошел и спросил, все ли с ним в порядке. Может ли он продолжать бой? Сергей кивнул.
Рефери произнес стандартную формулировку: «Можете ли вы себя защищать?» Степанцов вытянул вперед обе руки. Рефери ощутимо надавил на них сверху. Сергей напряг мышцы, показывая, что силы у него еще есть.
— Окей! — сказал рефери и дал знак сходиться: — Бокс!
Этого короткого слова было достаточно, чтобы к Сергею вернулось чувство времени. Внутренние часы, заведенные ударом гонга, отсчитывали последние секунды раунда. Ему надо было только выстоять. Дождаться перерыва...
Пятый раунд подходил к концу, и Буцаева это не устраивало. Парень пропустил удар. Пропустил красиво, не придерешься. Никто и не вздумал бы обвинять его в нечестной игре. Значит, все шло по плану. Но какого черта он делает? Почему он встает? Ведь сказано было: «Все должно случиться именно в пятом раунде»? Дьявол! Огромный куш уплывал прямо из-под носа!
Буцаев размахивал руками, пытаясь привлечь к себе внимание Савина. Он должен был напомнить этому зарвавшемуся старику, чего от него хочет Роман Остапович. Но Савин, как назло, не оборачивался. И в этот момент прозвучал гонг!
Пару мгновений Сергей не мог сориентироваться, в какой угол ему идти. Последние секунды раунда он убегал от Хьюитта, пытаясь хоть как-то закрыться. А у того словно открылось второе дыхание. Хьюитт бил на выбор, размашисто, почти не контролируя свою защиту. Тут бы и выбросить акцентированный прямой в разрез между перчатками, наобум, на ощупь, вслепую...
У Сергея это всегда хорошо получалось: он мог вытащить соперника на себя, заставить его поверить в свое неоспоримое превосходство и, уйдя в глухую защиту, точно выстрелить по цели. В такие моменты цель не видишь, но ее чувствуешь — по ударам противника, по его хриплому дыханию, по расположению ног... Но даже на это не было сил. Апперкот сильно потряс Степанцова, и ему была необходима передышка.
— Сергей!
Голос Альберта. Сергей повернулся на голос и увидел синий угол.
— Сюда!
Он пошел в угол, изо всех сил пытаясь не покачнуться. Савин уже выдвинул стул, слева стояло ведро. Назимов вытащил капу, дал Степанцову воды.
— Ты как?
— Нормально, — ответил Сергей, стараясь говорить разборчиво.
Альберт намочил холодной водой губку и прижал ее к затылку боксера. На спину потекли струйки. Врач еще раз намочил губку.
— Как голова? — спросил Назимов.
— Вроде на месте. Но тебе виднее.
Альберт улыбнулся. Если у парня еще остались силы шутить, значит, все не так уж плохо.
— Соберись! — говорил врач. — Соберись и боксируй!
Савин обмахивал Сергея полотенцем, но почему-то он не произнес ни слова. Степанцов посмотрел на него.
— Анатольич! Как?
Тренер еще сильнее замахал полотенцем. Он по-прежнему молчал. Перерыв подходил к концу. Сергей попытался заглянуть тренеру в глаза.
— Анатольич?
Савин убрал полотенце и повесил его на плечо. Степанцов испугался. В глазах у тренера стояла такая безысходная тоска, что становилось страшно. Савин что-то сказал: беззвучно, одними только губами.
— Что? — переспросил боксер. .
Ему показалось, или это и впрямь было? Но если так, то почему? Й за что? Шли последние секунды перерыва. Назимов убрал чемоданчик и ведерко, сунул Сергею в рот капу. Савин шагнул обратно за канаты. Прозвучал гонг, и Сергей решительно поднялся со стула. В последний момент он обернулся и взглянул на Савина. На этот раз он был уверен, что ему не показалось. Тренер действительно сказал — тихо, так, что только он мог это расслышать.
— Прости...
Времени раздумывать над всем этим не было. Сергей вышел на середину ринга...
Этот псевдоитальянец уже откровенно надоел Белову. Он вел себя, как экзальтированная институтка, впервые посмевшая публично употребить вслух матерное словечко. Причем началось это именно в пятом раунде. Мужчина ругался и размахивал руками. Он словно забыл обо всем на свете. И почему-то — Белов это заметил — брюнета не столько интересовало то, что происходило на ринге, сколько поведение тренера Степанцова. Он почему-то все время обращался именно к нему.
В любом случае, это не могло, быть простой случайностью. Что-что, а грязную игру Белов чувствовал сразу. В его жизни было столько всего, что он давно научился разбираться в людях и отличать черное от белого. «Черное от белого...» — Саша усмехнулся. Это звучало нелепым каламбуром. Белый костюм, белая шляпа, черные волосы, — с одной стороны, и он сам — с другой. Александр Белов. Саша Белый.
Вот уж действительно головоломка. Мозаика. Разрозненные кусочки, не желавшие пока складываться в цельную картинку. Но где-то в глубине души у Белова зрело предчувствие, что этим кусочкам еще суждено собраться вместе...
Положение на ринге постепенно выправлялось. Обидный нокдаун не только не сломил Степанцова, а напротив, остудил его; заставил действовать спокойнее и расчетливее. Словом, вернуться к тому рисунку боя, что был разработан изначально. Хьюитт пытался наседать, но Сергей был уже не тот, что в предыдущем раунде. Он будто вспомнил все, чему учат мальчишек в секциях: «Бокс — это прежде всего искусство защиты. Лучше нанести один удар и не получить взамен ни одного, чем нанести десять ударов и в ответ получить девять».
Сергей кружил по рингу, уворачивался, приседал и подавлял противника отточенной техникой, простотой замысла и педантичностью реализации. Он перестал делать лишние движения и затрачиваться на ненужные удары. Такая строгая и скупая манера ведения боя совсем не радовала публику, жаждавшую зрелища, зато она была единственно правильной. Выигрышной! Ход поединка снова стал меняться: чаша весов клонилась в русскую сторону. До второй минуты, когда...
— Грязная игра! — не выдержал и закричал Белов.
Более всего удивила Лайза. Сначала она схватила
Белова за руку и прижалась к его плечу, а потом, словно опомнившись, сунула два пальца в рот и оглушительно свистнула. Белов был вынужден признать, что диапазон знаний и умений истинной манхэттенской леди гораздо шире, чем он мог себе это представить.
— Holy shit! — завопила Лайза, и Саша подумал, что надо будет спросить у нее смысл этого выражения; в академических словарях вряд ли он это найдет.
А на ринге произошло следующее. Норман Хьюитт, потеряв надежду добить Степанцова и встретив грамотное и продуманное сопротивление, внаглую пошел вперед. Он словно забыл, что участвует не в боях без правил, а в боксерском поединке. Негр пригнул голову и начал быстрое сближение. Сергей ответил очередью увесистых хуков; с обеих рук, от души.
Хьюитт покачивался, но, видимо, решил, что другого такого шанса может и не быть. Закрывая перчатками и предплечьями голову, он продолжал переть с настойчивостью асфальтового катка. Он даже не пробовал наносить удары — несся по прямой, как игрок в американском футболе. Подобная тактика срабатывает в боксе крайне редко. И сейчас дело шло к тому, что очередной удар остановит его и посадит на пятую точку. Степанцов умело маневрировал, закручивал противника, а тот не успевал реагировать и открывался все больше и больше. Оставались считанные секунды. Перчатка Сергея вот-вот найдет брешь в примитивной защите соперника, прилетит прямо в висок, и тогда...
Но Хьюитт в последний момент распрямился и попытался провести удар на скачке — технически очень сложный прием, редко у кого получающийся идеально.
Не получился он и у Хьюитта. По инерции чернокожий пролетел вперед и что было сил; впечатался лбом в левую бровь Степанцова.
Сергей отступил на шаг. Рефери набросился на уже неважно соображавшего Хьюитта и повис у него на руках. Степанцов стоял, прижимая перчатки к лицу.
На грудь капали крупные темные капли крови. Они смешивались со струйками пота и стекали по животу, останавливаясь где-то на поясе, фиксирующем паховую защиту. Назимов подбежал к канатам.
— Сергей! — позвал он.
Степанцов подошел. К. нему уже спешил доктор матча, обязанный контролировать физическое состояние бойцов.
— Что там? Покажи! — говорил Назимов.
Сергей убрал перчатки. Кровь, ничем не сдерживаемая, хлынула на лицо. Назимов прижал к рассечению тампон с перекисью.
— Ничего, ничего. Продержись, в Перерыве заклею. Все будет нормально.
Конечно, все понимали, что- ничего нормально не будет. Даже если врачу удастся заклеить рассечение, то левая половина лица все равно распухнет, веко наполовину закроется, и боксер лишится стопроцентного обзора. Кроме того, достаточно будет одного, пусть не сильного, но точного попадания, и рассечение откроется снова. А ведь левый глаз Степанцова приходился как раз напротив передней, правой руки Хью-итта; он же — левша.
Официальный врач матча встал рядом с Назимовым и потребовал убрать тампон, чтобы он мог хорошенько осмотреть рану. Реферй внимательно наблюдал за происходящим. Как бы то ни было, на ринге он — единственный хозяин, и последнее слово всегда остается за ним. Ему нужно было принять правильное решение, чтобы не подвергать здоровье боксера необоснованной опасности. И тут случилось то, чего никто не ожидал...
Теперь Белов понял, какого элемента не хватало в мозаике. Белая шляпа, белый костюм, черные волосы... Это же его антипод! Он прикрыл от досады глаза.
— Вот черт! — Белов ожидал чего угодно, но только не этого.
Савин снял с плеча белое полотенце, бросил его на ринг и тут же полез под канаты. По правилам бокса это означало, что он снимает своего бойца с поединка. Попросту говоря, капитулирует. Формально осудить его было трудно. Но в торопливости движений и какой-то извиняющейся походке безошибочно прочитывалось, что тренер действует не по своей воле.