Я тоже думала, что ничем, но вдруг?
— Нет уж, — решил мой супруг. — Перебьемся. Тем более скоро нам уже домой…
***
Изображение в зеркале погасло. Дирмас досадливо скривился. Жаль, что даже задеть эту сучку не удалось. Увернулась.
Но физически она уже восстановилась. Это хорошо.
Можно будет ее использовать… по назначению, ха-ха…
И надо поторопить союзника. Сколько можно ждать!?
И попробовать подготовить еще один сюрприз? Для него надо будет чуть больше времени и сил, но ведь для родственника ничего не жалко, так?
Конечно, не жалко…
***
На рынке было шумно и людно. Давно я тут не бывала. И отвыкла. За пять минут меня три раза толкнули, один раз пнули, и нагло оттеснили от элваров. Пришлось пробиваться локтями. Ага, щас!
Передо мной тут же вырос кавказец поперек себя шире.
Хочу сказать сразу — я НЕ нацистка. Не расистка.
И вообще, считаю и то и другое чем-то вроде венерических заболеваний. И болеть этим и признаваться одинаково мерзко.
Да и будь я хоть на сотую долю нацисткой, меня бы просто не пустили в Универ.
Но!
Это не значит, что люди другой национальности все плохие. Или все хорошие.
Сволочь — это такое существо, вроде микроба или вируса гриппа, который чихать хотел на национальность.
Сволочи есть и среди арийцев, и славян, и чеченцев, и африканцев… да где их нету-то!?
Если на Марсе есть жизнь — и там обязательно найдется сволочь!
И вот такая вот сволочь, жирная, наглая, сверкающая золотыми зубами и зверски воняющая потом, сомкнула руку на моем локте.
— Слюшай, какой кырасывый дэвушка, да? Тэлэфон, золато, доллары?
Меня аж передернуло от омерзения.
Захотелось шарахнуть наглеца чем-нибудь трудноизлечимым. Но — оцените мой героизм! Я сдержалась. И обошлась легонькой иллюзией. Слегка махнула перед глазами нахала свободной рукой.
Сейчас он видел в этой руке ужасно грозное удостоверение.
— Полиция, проверка, регистрация. Приготовьте документы. Вышел указ президента — лицам кавказской национальности больше никаких поблажек не будет. Ну!?
За спиной материализовался Тёрн, и оттуда прямо-таки потянуло страхом.
Мужчина сделался белее собственной, давно не стиранной майки и что-то залепетал.
Элвар двумя пальцами снял его руку с моей.
— Документики предъявите.
Бормотание, что у него их с собой нет, но он сейчас же может их принести из машины… ну-ну… Я ухмыльнулась и показала на часы.
— Пять минут. Время пошло.
Ей-ей, если бы я не знала, что это — мир техники, поверила бы в дематериализацию. С такой скоростью растворился напуганный кавказец.
Так тебя, учить и учить. Другую, авось, не схватишь. Да и вообще, тебе твои же соотечественники жизни не дадут.
Теперь будут издеваться. Никто другой-то моего вмешательства не заметил.
Я довольно улыбнулась Тёрну.
— Лайре. А то по улицам скоро не пройдешь.
Ответом мне была нежная улыбка.
— Я никогда не думал, что моими способностями можно пользоваться и так…
Можно. Активно воздействовать на разум и чувства человека. Или не-человека. Но я не думаю, что Тёрн будет этим злоупотреблять.
— Ты же поработаешь голосом моей совести?
— Смеешься? У меня и своя-то померши!
— Вот уж неправда. Ты у меня самая лучшая.
— Это ты у меня самый-самый…
— ребята, вы долго тут будете статую свободы изображать? — зашипел на нас Лерг.
Оказалось, что мы с Тёрном стоим прямо посреди улицы, взявшись за руки, и нежно глядя друг на друга. А прохожие на нас не налетают только потому, что рядом рассредоточились Керрон и Винер. Что-то мы и правда…
— Пойдем уж, чудо природы…
— Сам ты… чудак!
— За чудака ответишь!
Но с места мы таки стронулись. Болтать можно и на ходу. А заторы создавать ни к чему.
***
В магазине, где я выбирала нижнее белье по последнему визгу моды (сувениры девчонкам) было людно. Распродажа.
Наших денег хватило бы и на приобретение самого магазина, но экономика должна быть экономной! И все тут!
— Тань, ты слышала, какой кошмар?!
— Какой?
— У Людки, Семиренковой сын, говорят, за один день постарел.
— Да ты что!?
— Ну да. Он домой ночевать не пришел, она тревогу забила, милицию на уши поставила, мальчишке еще и четырнадцати нет… так что ты думаешь?
— Что?
— Является! Но в каком виде!
— Что избили? Ограбили? Изнасиловали?
— Нет, нет и нет!
— А что тогда? Давай, рассказывай!
— Он словно бы на семьдесят лет постарел!
Собеседница аж слюной захлебнулась.
— КАК!?
— Да вот так! Одежда — его! Все знает, что знает ее сын, все при всем, но — старик!
— Слушай, а вроде бы есть такая болезнь, когда дети стареют быстрее нормы?…
— Есть. Гери, гере… прогерия, вот! Только это точно не оно. Он не мог постареть за один день! А постарел!
— Жуть какая! Как же это так?
— Врачи в шоке и ужасе! Никто не знает!
Я довольно улыбнулась.
И не узнает. Еще чего. Я так понимаю, речь идет об одном из самых младших мерзавцев. А поделом. Интересно, что они рассказали…
И словно отвечая моим мыслям, заговорила вторая.
— а сам-то ребенок что говорит?
— Говорит, что ничего не помнит. Шел домой, через гаражи, потом его словно светом ослепило, он упал — и темнота.
— Инопланетяне?!
— А кто его знает?…
Почти. Иномиряне.
Дальше мне стало неинтересно слушать. Умные, сволочи. Надеюсь, ум и подскажет, что не надо больше воровать и гадить людям. А поднимать руку на стариков вообще последнее дело.
Я сгребла кучку белья, отобранного для себя — и проскользнула в примерочную.
Глава 8. За одного битого двух небитых дают. И в придачу — корзину с розгами
Мы как раз выходили из магазина, когда позади послышался шум. Я невольно обернулась.
Какая-то невзрачно одетая девчонка оседала на грязный пол универмага.
Ладно, пол был чистый. Но девчонку было все равно жалко. И не только мне. Тёрн чуть кивнул элварам и Керрон сорвался с места.
— Девушка, вы в порядке? Что с вами?
— Неси на воздух, — отдал распоряжения супруг, и Керрон повиновался. На лавочке девушке стало чуть лучше. Она приоткрыла глаза, огляделась…
— Лёлька?
Я хлопнула ресницами.
Не помню, хоть убивайте!
— Лёлька, ты что!? Это же я, Катька из пятого бэ!
— Эвхаар граакс!
Действительно. Вот теперь я ее вспомнила.
Катя Немоляева, которую жутко дразнили за ее фамилию. И я. Мы не были подругами. Но однажды…
Я никогда не могла найти контактов с одноклассниками. Мы были слишком разные. У меня в крови, как я понимала теперь, играла магическая сила, заставляя быстрее взрослеть, осознавать себя, острее и живее воспринимать мир…
А их больше интересовала губная помада косметика и мальчики.
Точек соприкосновения с одноклассницами не было. Кроме одного случая. Когда десять девчонок решают поиздеваться над одной — они находят и время и место.
Я была в пятом классе тогда. И как всегда, прогуливала физкультуру. Сидела за школой, читала книгу. Поглядывала на часы. Там меня и отыскала злобная стайка.
Плохо помню, что они мне говорили. Зато хорошо помню, как вырвали у меня из рук книгу Эдит Несбит, которую я с огромным трудом выпросила у библиотекарши, как она улетела в лужу, как больно толкнули меня…
Кажется, я бросилась в драку.
Ничем хорошим это не кончилось бы, если бы Катька не привела туда учителя физкультуры. А потом заявила у директора, что девчонки сами задирали меня. Толкнули. Испортили книгу. И вообще начали свару первыми.
Директор поверил. И даже заставил родителей девчонок оплатить стоимость книги. Больше никто меня не задирал. С Катей мы подружились. А потом, в седьмом классе, ее родители переехали на другой конец города.
Катя перешла в другую школу.
Сначала мы перезванивались и общались. А потом как-то закрутило…
И сейчас передо мной стояла моя старая подруга.
Но в каком виде!
Высшие силы леса!!!
Катька никогда не была толстой. Но сейчас она была худа и бледна как смерть. На джинсах дыра красовалась на дыре. И не в силу моды нет. Просто джинсы были старыми, а денег на новые у подруги, видимо, не было. Старенькая кофта тоже не вызывала восторга. Модной и новой она была хорошо, если три года назад. Про обувь вообще говорить не хотелось.
Волосы хоть и чистые, но тусклые и секущиеся, глаза запали, губы обветрели и видно, что Катя часто прикусывает их, словно нервничает. А пальцы… у скелета с кафедры анатомии они потолще будут!
Лютик бесцеремонно присел рядом с Катей на скамейку, коснулся шеи…
— Ёлка, она явно недоедает. И давно. Плюс нервы, плюс какие-то проблемы… но сначала ее надо накормить.
— а она заворот кишок не получит? — усомнился Эвин, присаживаясь с другой стороны. — Ты посмотри, она же дня два не ела!
— я ей сейчас фрейхи поставлю.
Слова у Лютика с делом не расходились. Он вытащил из кармана губку и тут же пришлепнул ее на Катино запястье.
— Это что!?
Эвин перехватил ее за руку.
— Не дергайся. Лекарство.
— Какое еще… Лёлька, что это значит!?
Я пожала плечами. Элвар обнял меня за плечи.
— Девушка, у вас ведь проблемы?
— Нет у меня никаких проблем! — попыталась соврать Катя. Ага, размечталась. Моему мужу закоренелые дипломаты врать не пытаются, а ты тут самая умная?
— Ну да. И голодаете вы, чтобы записаться в модельное агентство? Правда?
Катя покраснела. Врать она по-прежнему не умела. А с ее рыжими волосами и белой кожей даже и пытаться не стоило. Краснела она мгновенно.
Лютик тем временем воткнул в порозовевшую губку пузырек с соком фрейхи. Безумно питательный раствор, друиды его чуть ли не на вес серебра продают. В мире техники в таких случаях ставят капельницу с глюкозой. И не одну. В мире магии хватает десяти грамм фрейхи.
— Это что? Как…
— Сиди, не дергайся, — цыкнула я на подругу. — И рассказывай, как дошла до жизни такой.
— нормальная у меня жизнь…
— Катька!
Мой грозный рев подействовал, и подруга заговорила.
— У меня недавно умерла мама…
— Теть Света!? Шхресс!
Теть Свету я отлично помнила. Удивительно добрая женщина, чем-то похожая на свою кинотезку. Только что не блондинка. И застать ее грустной было невозможно. Она постоянно смеялась, шутила, беззлобно ехидничала… там, где была она, всегда было тепло и уютно.
— Ну да. Попала под машину. А после ее смерти все разладилось…
— что именно?
Катя опустила глаза долу. То есть к подолу.
— Отец запил. Он сейчас почти не просыхает. Приходит, забирает деньги — и опять уходит. Одно утешение, он старается держаться подальше от дома, когда пъян. Да и когда трезв — тоже. Говорит, что не может жить в доме, где все пропитано памятью о маме…
На последних словах голос подружки дрогнул — и я погладила ее по голове.
— Ну-ка, спокойнее. Тише, тише, кот на крыше…
— Какой кот?
— Никакой. Тут главное, чтобы крыша не съехала.
— Лёлька!
Вот так-то лучше. Я понимаю, что у нее жизненная трагедия и все такое… но я ж тоже не железная! С какими-нибудь бутнячками или буздюками сражаться — это без вопросов! Но утешать плачущих девиц… на это я не подписывалась!
Я не лекарь!
— Сто лет Лелька. Ты давай, дальше рассказывай. Папаша запил. Это ясно.
— А Янка попала в секту.
Упс.
— Ку-да!?
— Туда! Называются эти уроды 'Дети Воскресения Христова'[2]. Приползли из Америки, черти б их взяли! Молятся, поют, Янка туда вообще сначала ходила английский изучать. Но ты понимаешь, какая засада? Они этот английский изучают на библейских текстах! А после уроков — чай с печеньем и душеспасительной беседой! Сначала она просто смеялась. Потом там задерживаться начала. А уж потом…
— потом — это до или после смерти матери? — вдруг напрягся мой любимый.
Катя задумалась.
— Сложно сказать.
— Сколько она уже туда ходит?
— Года два.
— Хм-м…
— И что ты этим хочешь сказать?
— пока — ничего. Пока мы не посмотрим на эту секту, я не смогу сказать, где причина, а где следствие.
— Мы?! Посмотрим?!
— А что — ты ее так бросишь?
— Любовь моя, и кто из нас двоих больший филантроп? Ты или я?
— Эвин. Ты посмотри, как он глядит на девочку.
Я перевела взгляд на оборотня, который, пользуясь паузой, подносил к Катиным губам стакан с водой и уговаривал выпить.
— Не поняла?
— И очень жаль. Она ему очень понравилась.
— Катьке только этого и не хватало?
— Чего?
Я задумалась. Действительно — чего? Интрижки? Да о чем может идти речь? Если Эвин здесь будет еще неделю — от силы. А потом мы удерем на родину. В мир магии. Ничего они толком не успеют. Ни влюбиться, ни жениться…
А бросить девчонку в такой ситуации действительно некрасиво. Нам-то ее проблемы и гроша ломанного не стоят! Поможем и не заметим.
— Дорогая, а как насчет не быть затычкой в каждой бочке?
Я пожала плечами, глядя на то, как Эвин подсовывает Катерине сухое печенье.
— А чем нам тут еще заниматься целую неделю? С ума сойдешь от скуки!
— Действительно. Но может быть, здесь есть кружки шитья? Или вышивания?
— А ты собрался шить? И что же?
— Я? Любовь моя, а ты вообще-то в курсе, что невеста в Элварионе обязательно должны вышить сорочку в подарок жениху. И сама ее сшить, конечно!
Я хлопнула ресницами. Вот тебе раз? Элвары? Вышивание?
— Так мы же от эльфов тоже происходим!
— И что же? Две другие-то части шитьем не увлекаются?
Да и вообще. Я бы скорее представила, как элварская невеста дарит своему жениху пояс с ножом. Или сам нож. Или меч… Короче, что-нибудь крутое и боевое. И что мне теперь делать? Ежели надо? А я даже носки толком штопать не научилась. Вечно у меня такой авангард получается, что самой страшно. Один раз носок к пятке пришила, у другого горловину заштопала намертво…
От мрачных размышлений меня отвлекло тихое хрюканье. Тёрн не смеялся в голос только потому, что боялся переполошить половину улицы.
Разыграл?!
Ах ты… ты… да я тебя сейчас… ну, погоди у меня!!!
Клыкастый мерзавец увернулся от подзатыльника и послал мне воздушный поцелуй.
— Выходи за меня замуж и отрави мне оставшиеся три тысячи лет жизни?
— Я тебе… Я тебя!!! Я тебе штаны зашью!!! Намертво!!! Я тебе пояс верности крестиком вышью!!! Ну, попадись ты мне только!!!
Мои попытки догнать увертливого элвара оборвал Керрон, который сгреб меня в охапку и приподнял над землей.
— Ёлка, бить Его Величество на глазах у верноподданных — это плохой пример.
— А вам самим ему ни разу настучать не хотелось?
— И подстрекать к революции — тоже.
— Гады, — заключила я. — Сговорились?
— Мы тебя тоже все любим.
— Исключительно платонически, я надеюсь?
— можешь даже не надеяться, — Тёрн принял меня из рук телохранителя. — Кому ты еще такая колючая нужна кроме меня?
Я скорчила ему рожицу, но драться не стала. Вот уж действительно, кто бы меня еще терпел, такую?
— Я тебя просто люблю.
— и я тебя…
Кто сказал? Кто ответил? Разве это важно, когда любишь? Поцелуй оборвал Эвин.
— Ёлка, ты вообще-то с подругой разговариваешь — или с мужем дерешься?
— А что — одно другому мешает?
— Ёлка? — удивилась Катя.
— Да. И если тебе не сложно, так меня и называй. Я привыкла.
— Хорошо… Ёлка.
— а теперь рассказывай дальше.
Рассказывать было почти нечего. Янка стала фактически неуправляемой. Поносила цитатами из библии, загадила всю квартиру иконками и прочей пакостью, отказалась от косметики и коротких юбок и строго вычитывала за это дело сестре и матери. В основном сестре. Мать ее слушать просто отказалась. Подрастешь — поумнеешь. А пока — брысь!
Потом Янка нашла себе какого-то полудурка из таких же пришибленных Библией — и стало еще веселее. То бишь цитаты пелись на два голоса. Хотя Катькины коленки этот умник так взглядом облизывал, что руки чесались их перцем посыпать.
Теть Света смотрела на все это дело ровно два месяца. А потом принялась наводить порядок в своем доме.
— а почему она вообще на это дело только смотрела? — не поняла я. Зная теть Свету… двух месяцев ей бы не понадобилось! Она бы раньше всех разнесла.
— А я не говорила? Мама заболела. У нее была киста яичников. И подозревали рак. Положили ее в онкологию…
— Тьфу! Катька, никогда не рассказывай детям сказки! А то у тебя Иван-царевич сначала женится, а потом пойдет себе проблем добывать! То есть началось все это дело с болезни твоей матери, так? Она в больницу, папаша то к ней, то на работу…
— Ну да!
— Ага. А вы оказались предоставлены сами себе. Янка отползла в церковь. А ты?
— А что — я? Кто-то же должен был шуршать по дому, готовить полезные бульоны и все остальное, стирать, гладить, убирать…
— понятно. Тебе и без религии было чем заняться. А чего ты малявку к делу не приставила?
— приставишь ее! Она как что сделает, так хоть топись! В магазин пошлешь — вместе с продуктами накупит себе килограмм косметики! Пыталась постирать. Бело белье загрузила вместе с цветным! Отпарила одежду так, что ее пришлось перестирывать заново!