— Погоди, я с тобой… — Витька, сопя, начал стаскивать с себя джинсы, но мне было все равно. Точно торпеда я вонзилась в глубину и гребла, толкалась руками от воды, пока хватало воздуха. Давление неотвратимо сдавливало уши, но я специально не продувалась. Одна боль вытесняла другую, и мне это сейчас было необходимо. Когда воздух совсем иссяк и голову стало заметно кружить, я стиснула зубы и, сделав последний рывок, попыталась ухватиться за какой-нибудь, поросший мшистыми водорослями камень. Ничего не вышло. Кто-то цапнул меня за щиколотку, бесцеремонно потянул наверх.
— Ты что, сдурела? — это был, конечно, Витька Анциферов. Он плавал вокруг меня, бешено отплевываясь, сердито вращая белками глаз. — Я даже футболку не снял, за тобой погнался…
Я блаженно дышала.
— Прямо чокнутая… У меня от твоих выкидонов этот… Инфаркт приключится. Потонуть решила?
Не отвечая, я с силой провела рукой по воде. Электрическое свечение вспыхнуло и угасло.
— Что это? — Витька тут же умолк, оторопело заморгал.
Я улыбнулась.
— Неужели не видел никогда раньше?
Витька замотал головой.
— Чудила! Живешь у моря, а главного не знаешь.
— Так я это… Днем обычно купаюсь.
— Купаюсь… — хмыкнула я. — Купаются чудаки, а нормальные люди плавают.
— Еще ты будешь обзываться!
Странно, но ворчливость Витьки меня рассмешила.
— Ладно уж, смотри вниз. Представление бесплатное, показывается только раз.
Я взбурлила ногами воду, и целая шапка переливающегося пламени вскипела вокруг моих щиколоток.
— Мощно! — восхитился он.
— А теперь погружай голову и открывай глаза.
— Прямо так?
— Прямо, прямо, не бойся…
Витька послушно задержал дыхание и, окунувшись с головой, стал смотреть, как, бурля и вспенивая темную воду, я плыву и переворачиваюсь в глубине, рождая электрические всполохи и завихрения, озаряя дно фантастическим свечением. Миллионы миниатюрных организмов, потревоженные моим вторжением, вспыхивали и гасли, окутывая меня сияющим ореолом. Днем ничего этого мы не могли видеть, ночью же попадали в настоящую сказку.
— Блин! — ахнул Витька, когда я вынырнула на поверхность. — А я и не знал ничего. То есть про огни Святого Эльма, про океанический планктон читал, но чтобы у нас под самым носом…
— А чем наш планктон хуже океанического? Те же рачки-фонарики. Ты их тревожишь, они светятся. Главное — шевелиться энергичнее. Смотри, если гребу плавно, никакого свечения.
— Ага…
— А так сразу появляется.
— Слушай! — воодушевился Анциферов. — А если набрать воды в банку и уже на суше встряхивать время от времени? Может, и там эти рачки будут светиться? Представляешь, получим ночной фонарь!
— Не знаю, получим ли. Это тебе лучше у профессора спросить.
— Обязательно спрошу, — Витька немного помолчал, глядя в воду под собой. — Спасибо тебе, Ксюх!
— На здоровьице! — откликнулась я. И мельком подумала, что даже от Витьки слышать такие словечки приятно. Конечно, если то же самое сказал бы Роман… То есть, если бы вот так же поплавать с ним… Но об этом лучше было не думать.
— Не-е, в банку я сажать их не буду, жалко. Лучше уж так, — Витька с уханьем плеснул в меня водой, и волна под его ладонью на секунду-другую металлически поголубела. Я ответила однокласснику тем же.
— Класс! — он энергично задрыгал в глубине ногами, родив светящееся облако, я тут же последовало его примеру.
— Разве не чудо? — мои руки циркулем описали круг, и я оказывалась в огненном обруче.
— И я так хочу! — Витька повторил мой пируэт. Мы танцевали и ныряли, глотали от смеха воду, и море потакало нам, как расшалившимся щенкам, послушно включая и гася глубинное электричество. Кто сказал, что сумасшествие не заразно? Минут на десять мы с Витькой точно спятили. И настроение мое вновь совершило странный кульбит, из полной безнадеги переметнувшись в нечто прямо противоположное. Может, и в самом деле, я еще не слишком далеко убежала от Глебушки?
Вдоволь наплававшись, мы выбрались на берег. Одевшись, взбежали на Слоновий холм. Земля тут же обрела вид равнины. Впереди море, позади суша, но существенной разницы не ощущалось. За нашими спинами мерцали сотни и тысячи далеких лампочек, прямо перед нами море фотографировало звездное небо со всеми его звездами, туманными загадками и млечными причудами.
— А вы, правда, клинок скифский нашли?
— Ага. Какой-то особенный. Борьсаныч потому и вызвал профессора. Даже в Москву телеграмму отправляли. Какая-та у них мудреная гипотеза о здешних поселениях наклевывается.
— Тебе это и впрямь интересно?
— Ну… — Витька пожал плечами. — Сначала было не очень, а потом, как наслушался разных историй, тоже загорелся. Может, на самом деле, пойду в археологию. Я ведь люблю историю, а археология — почти то же самое. Только не по учебникам, а по-настоящему. Потому что восстанавливает то, о чем уже не помнят. Правильно кто-то сказал: человечество быстрее забывает, чем узнает.
— Здорово!
— Вот и мне понравилось. Мы ведь потому и воюем, что забываем все на свете. И войны минувшие, и катастрофы экологические. Вот и повторяем одни и те же ошибки. Куда-то спешим-рвемся, а позади оставляем сплошные руины. Какой же это на фиг прогресс? Крем с пирожных слизываем и на пол бросаем…
Я даже головой мотнула. Так непривычно и ловко Витька все это сформулировал. И ведь укладывалось в одну ровную цепочку. Археология, история, нежелание людей помнить свои корни… В самом деле, зачем нам космос, если мы вырубаем леса и осушаем реки? Неужели, чтобы на новых планетах заниматься той же ерундой?
Заслышав звук мотора, я обернулась. Где-то далеко-далеко ползла по невидимой дороге этажерка из огней. Чуть покачиваясь, она прожигала тьму, кусками выхватывала степное пространство. Что-то зловещее почудилось мне в этом неуклонном движении.
— Вроде ночь, все спят, а они едут и едут куда-то, — угадал мою мысль Витька.
— Они не едут, они нас ищут.
— Думаешь, это Бизон?
— Не он, так его пристяжные.
Витька засопел. Потом неожиданно взял меня за руку.
— Ты это… Не переживай. Все перемелется.
— Ага, и это пройдет, и то и другое.
— Умная, — оценил Витька.
— Мама говорит, умным в жизни приходится несладко.
— Ну, это не повод, чтобы расти глупыми. И потом — это очень умным тяжело, а просто умным нормально.
Я хмыкнула. Все-таки забавный тип — этот Витька. То грубый, то смешной — успокаивать вот пытается, в «просто умные» записал…
Неожиданно мне подумалось, что таким, как Витька, легко верить. Пожалуй, из всех моих одноклассников он оказался самым надежным. Дважды ведь бросался мне на выручку. Может, и правильно, что он отправился за нами следить? Не эта бы драка, я так и ходила бы за Романом слепым цыпленком. Или слепой цыпленок — это не так уж плохо? Во всяком случае, не хуже страуса, прячущего голову в песок. А мы ведь все прячемся и зарываемся. Чем старше — тем глубже. Посмотреть на нас из космоса, так получится планета, населенная песчаными страусами. Или слепыми цыплятами…
Тряхнув головой, я неожиданно начала рассказывать Анциферову обо всем, что случилось с моей семьей. От начала и до конца. Он не перебил меня ни разу, только время от времени стискивал мои пальцы. А я говорила и говорила, сдуваясь, словно проколотый шарик. Избыток воздуха меня душил, и с каждым сказанным словом мне становилось легче.
— Вот, значит, почему вы поселились на этом «Титанике», — проговорил он.
— «Варька» не «Титаник».
— Само собой… — Витька невесело улыбнулся. Мне показалось, он о чем-то задумался. Ухо, за которое дернул его Роман, покраснело и стало вдвое больше, и оттого вид у Анциферова стал совсем нелепый. Ван Гог не Ван Гог, но тоже нечто особенное.
— Да не грузись! — я легонько толкнула его плечом. — Как-нибудь выкрутимся.
— Как-нибудь, конечно, — он покорно кивнул.
— Давай лучше желания загадывать, — предложила я. — Вон, сколько звезд созрело. Точно черешня на дереве. Дождемся, когда упадет какая-нибудь, и загадаем.
Мы задрали головы и задержали дыхание. Звезды приняли нашу игру и лучами что есть моченьки вцепились в бахрому неба. Мы ждали, а они не падали. Мы мучились без кислорода, а они насмешливо помаргивали и продолжали держаться. И только когда не дышать стало совсем невозможно, небо сжалилось. Я порывисто вздохнула, и тут же сработала невидимая кнопка. Первая огненная стрела стремительно перечеркнула небо, за ней последовала вторая, и звезды посыпались градом…
* * *Оставаться в палатке Романа — пусть даже под охраной бдительных богомолов — было, конечно, невозможно. Витька уговаривал нас задержаться, но ему все равно нужно было отправляться на раскопки, и, дождавшись на рассвете ухода студентов, мы с Глебом тихонечко улизнули из лагеря. Симпатичная кашевариха с васильковыми глазами — та самая Катька, конечно, все видела, однако без лишних слов нагрузила нас изюмом и черносливом, добавила пару бутербродов с сыром.
— У тебя красивые глаза, — сказала я ей на прощание. «Красивые глаза» жалобно моргнули. Они не ожидали от меня таких слов, как мы не ожидали от девушки подарочного пайка. Во всяком случае, я поняла, что мы с ней вовсе не враги. Скорее уж друзья по несчастью.
— Спасибо! Чернослив я обожаю. — Глеб первый протянул девушке руку, а после теплую ладонь васильковой кашеварихи осторожно пожала я…
Наш матрас остался на корабле, но расхрабрившийся Глеб уверил меня, что запросто доплывет до «Вари» без всяких дополнительных плавсредств. И он, в самом деле, доплыл. Я почти не помогала ему. Море, прозванное когда-то Меотидой, обошлось с нами ласково и волнами в лицо не плескало. Но еще больше помогли дельфины. До корабля оставалось не более полусотни метров, когда море вокруг вскипело от вертлявых черных тел, а воду справа и слева стали резать острые плавники.
— Дельфинчики! — завопил Глеб и заработал руками вдвое энергичнее. Об усталости он напрочь забыл. А когда один из дельфинов позволил себя погладить, братец мой забыл и про корабль. В одиночестве я добралась до «Вари» и кое-как вытолкнула на палубу намокший тюк с едой и одеждой. Чуть передохнув, вернулась к Глебу, и мы еще какое-то время бразгались среди игривых дельфинов, цепляя их за плавники и хвосты, оглаживая упругие тела. Подобно щенятам, они резвились возле корабля, по-своему изучая двух неумелых ихтиандров, а может, пытаясь понять, нужна ли нам помощь. Но мы орали и хохотали, а утопающие так себя не ведут, и стайка исчезла так же внезапно, как и появилась.
— Ну почему? Почему они уплыли? — переживал братишка.
— Проголодались, — предположила я. — Немножко поиграли, а теперь отправились на охоту. Их ведь никто не покормит, сами должны заботиться обо всем.
— А меня? — капризно протянул Глеб. — Меня кто-нибудь покормит?
— Тебя, так и быть, покормлю я.
Видно было, что он крепко устал, и я подхватила его, как китиха-мать подхватывает плавниками новорожденного китенка. Мы не спеша добрались до «Вари» и, изнемогшие, выползли на горячую палубу.
Общение с дельфинами не прошло даром. Я вдруг подумала, а не обзавестись ли нам какой-нибудь живностью? Конечно, корову с козой или курицу на корабль не притащишь, но собаку, кошку или тех же богомолов вполне можно переправить. По крайней мере, будет кому охранять судно в наше отсутствие. И Глебушке, если куда уплыву, найдется с кем поиграть. А еще пришло вдруг понимание того, что при всей своей любви к морю и одиночеству долго я здесь не протяну. Оказывается, я любила людей больше, чем предполагала раньше. Я даже готова была им прощать миллион глупостей. Да что там! — я и Бизона перестала ненавидеть, немножечко даже жалела, как жалела скромницу Надюху, брыкливого Егора-Егэ и брошенного капризной Юлькой Колюню. Ведь скажем честно: не так уж просто уживаться со всеми нами. И мозг людской изобретательнее всего работает там, где требуется выдумывать каверзы и колкости, наставлять капканы и изобретать засады. И я даже дала себе слово — почаще извиняться. Даже тогда, когда буду не слишком ощущать свою вину…
А вечером к нам приплыли родители. Не на лодке — на катере. И привез их, знаете, кто? Не участковый дядя Вася, не тетка из Ейска и не Бизон, а мой нечаянный друг Витька Анциферов. Это было так неожиданно, что я потеряла дар речи. Хотя в моих словах никто особенно не нуждался. Хватило радостных воплей Глебушки. Он ходил по рукам и на руках, скакал по палубе, показывал найденных нами рапан, тянул в обжитые каюты и на бак к штурвалу. Родители тоже что-то хором говорили, перебивали друг дружку, не в лад принимались то плакать, то смеяться. То есть плакала в основном мама, а папа больше бурчал себе под нос и старательно стирал с лица непривычное для него счастливое выражение. Мама скомканно объяснила, что с Бизоном они рассорились в первый же день, а когда им позвонили, сообщив про исчезновение Глеба, она тут же решила лететь домой. Ссора переросла в скандал, и мама даже расколотила что-то ужасно дорогое об пол. Больше всего ее возмутило то, что Бизон тут же сдался, даже не попытавшись ее удерживать. Сразу после скандала он купил ей билет, а сам изъявил желание остаться на чудном курорте. Это оказалось последней точкой и последней каплей. Настолько последней, что даже подарки Бизона мама оставила там. Как бы расплатилась за авиаперелет и сомнительный отдых.
Но больше всего, меня поразило поведение отца. Он ведь мог ее выгнать, мог даже на порог не пустить, но ничего подобного не произошло. Более того, отец прямо светился внутренней радостью. Не злорадным торжеством, не победой смеющегося последним, а нормальным человеческим счастьем.
Кстати, нас он, как выяснилось, тоже искал. Еще до моей записки. Все с тем же ружьецом наведывался к гориллам Бизона. Но никто ничего про нас не знал. А потом как снег на голову свалилась с Карибов мама, появился Витька Анциферов, и они наконец-то нас разыскали.
Разумеется, Глеб готов был поверить любой истории и любым сказкам — и верил, конечно. Я же в основном помалкивала. Потому что поглядывала на Витьку Анциферова и снова терялась в догадках. Оказывается, я снова ничего не понимала. Ни в жизни, ни в людях, ни в чем ином. Понимала только то, что вчерашний звездопад нам явно помог. Других объяснений не было. Мы загадывали желания, и желания эти исполнились. А Витька… Витька сидел в катере и потирал ушибленную лодыжку. Ее он зашиб вчера, когда спускался со мной на руках со Слоновьего холма. Все-таки я не пушинка, а он старался вовсю — изображал былинного богатыря. Хотя именно богатырем в итоге и оказался. Самым что ни на есть былинным. Не знаю уж, как он вышел на родителей, что именно наговорил им, но сказанного вполне хватило. Родители приехали вместе.
Немного неловко папа прижал к груди мою голову, и я не стала противиться. Я видела, что руки у него подрагивают.
— Ты прости нас, Ксюх… — ему было сложно выдавить из себя эти слова. Он и смотрел куда-то в сторону, словно стеснялся своей счастливой мимики, своей бесконтрольной улыбки. — Прости нас, дураков.
Я погладила его по руке.
— Все нормально, пап. Правда, нормально.
— Надеюсь, вы вернетесь домой? — поинтересовалась мама.
— Конечно, вернемся! — пискнул Глеб. — Какие вопросы!
Быстро собрав вещи, мы погрузили их в катер. Витька начал заводить мотор, а отец, склонившись ко мне, скупо шепнул:
— У тебя очень хороший друг.
— Я знаю, — тем же шепотом отозвалась я и наконец-то улыбнулась. Хотя и понимала, что вчерашние звезды сделали для нас многое, но не все. И будет еще очень непросто наладить жизнь сызнова. Попробуйте-ка склеить воздух и воду! Тут было примерно то же. И старое нам придется забывать еще и забывать. А что не забудется, вынуждены будем простить…
Уже в катере я села поближе к Витьке и он таки добил меня последней оглушающей новостью.
— Помнишь, про скифский клинок говорили?
— Ну…
— Сегодня нам радировали, что все подтвердилось.
— Что все-то?
— Ну… — Витька немного смутился. — Я же не историк, но у них там мудреная версия насчет скифской империи. Какие-то упоминания о городе, что располагался как раз в этих местах. То есть, если это настоящее захоронение, то и город обязан быть. Может, даже древняя столица.
— Круто! — оценила я.
— Круто другое. Если так, то по всему здешнему побережью наложат запрет на строительство. Понимаешь? Значит, никаких заводов, никаких отелей и казино.
— Правда? — я даже руками всплеснула.
Витька довольно кивнул.
— Значит, и Слоновий холм уцелеет?
— Само собой…
Взревел мотор, нас качнуло друг к другу, и я, не удержавшись, поцеловала Витьку в щеку. То есть я ведь так и жила до сегодняшнего дня — сгорбленная и перекошенная: на левом плече — родительские проблемы, на правом — тоска по морю и погибающему побережью. А Витька приехал и сбросил все одним махом. Я бы его даже не просто поцеловала, а обняла за такую весть! И он, кажется, это понял, потому что обрадовано улыбнулся. Конечно, не так широко, как я, но шире было уже невозможно. Рот же можно порвать!
В стрекоте мотора мне вдруг послышалось пение. Ну да! Это пела маленькая Сандра, но уже почему-то на русском языке. И это было удивительно. Витька прибавил газу, и голос Сандры зазвучал громче. Даже сидящие на носу родители с Глебушкой удивленно подняли головы. Что-то такое уловили и они…
Беззвучно открывая рот, я щурилась встречным брызгам и в радужном мареве видела себя крохотной зеленоватой ящеркой — бесхвостой, усталой, выползшей на солнечный валун погреться.
Ящерка грелась и напряженно ждала. Опасности, еды, ласки. Утерянный хвостик отрастал долго, отрастал больно и трудно. Но ящерка ждала и надеялась. Ящерка верила в чудо…
Примечания