Неожиданно я остановилась.
— Чего ты? — Глебушка оглянулся на меня удивленно. — Ксюш, ты уснула?
— Я знаю, где мы спрячемся! — выпалила я. — На «Варьке»!
— Ты про «Варьку», которая в море?
— Ага! Там нас вовек не найдут!
— Ну ты даешь! Там же никто не живет.
— А мы возьмем и поселимся.
— Ура! — заблажил Глеб и выстрелил из револьвера в небо. — Будем жить на корабле, как настоящие капитаны!
— Робинзоны, — поправила я. — Как настоящие Робинзоны.
* * *Тот день я запомнила на всю жизнь.
Шторм ухал и кашлял на протяжении недели. Его мочальные кулаки били о песчаный берег, разбивались в пену и пыль, заставляя вздрагивать землю. Я приезжала на море и с укоризной взирала на барашки волн, на пасмурное небо, но погода не обращала на меня никакого внимания и вовсю продолжала бушевать. Словно кто-то и с кем-то выяснял отношения — то ли на небесах, то ли в неведомых пучинах. Целую неделю мы не играли с дельфинами, были лишены возможности плавать и загорать. Зато когда стихии успокоились, наступил долгожданный рай и из моря показалось дремавшее до сих пор чудо-юдо.
Должно быть, так же реагировали туристы на выглядывающего из Лохнесского озера плезиозавра. Только здесь у нас был не плезиозавр, а нечто иное. Сердитое море, взмешав донные пески, заставило повторно перевернуться затонувшее в трехстах метрах от берега судно.
Трудно сказать, что это был за корабль. Не то отживший свое сухогруз, не то длиннотелая, смахивающая на гигантского налима баржа. Непонятно было и то, как этот здоровяк оказался в нашем мелководном море. С его-то осадкой он ползал бы здесь, как сом в грязевой луже, выбираясь с одной мели и тут же застревая на другой. Так или иначе, но никто из местных жителей не подозревал, что под самым боком у нас покоится такая громадина! Это казалось невероятным, однако ржавый в дым, поросший водорослями и мидиями корабль встал на киль и удивил все побережье.
Со временем к кораблю привыкли. У него появилось даже свое ласковое название — «Варя». Само собой, произошло оно от «Варяга». Только геройский «Варяг» в конце концов утонул, а наша «Варя», пролежав в песках несколько десятилетий, вновь надумала пуститься в виртуальное плаванье. Кто поотважнее — доплывали до судна, взбирались на борт и ныряли в воду. Разумеется, я тоже успела побывать на «Варе», обнаружив, что ряд внутренних помещений сохранили вполне пристойный вид. Гадая, как это могло случиться, мы даже предположили, что несколько кают успели перед потоплением крепко-накрепко задраить, и вода проникала сюда постепенно, миллиметр за миллиметров разъедая переборки и уплотнения. В конце концов, глубина была небольшой — всего-то несколько метров, а потому давление металл выдержал.
Словом, именно на «Варе» я решила обустроить наше временное пристанище. Надувной матрас я с собой, по счастью, прихватила, — значит, было на чем переправить вещи. В двух словах я изложили Глебу нехитрую стратегию. Плавал мой братик для своих лет неплохо, но дистанция до «Вари» была ему пока не по силам. А потому, по очереди дуя в пипку матраса, мы живо накачали его воздухом, после чего скотчем принайтовили к готовому плавсредству нехитрые пожитки. При этом постарались сделать так, чтобы осталось место для Глебушки. Так сказать, на всякий пожарный. Одежду я упаковала в полиэтиленовый пакет, обмотав все тем же скотчем. Рюкзак пришлось положить поверх матраса. Немного подмокнет, но с этим придется смириться.
Осторожно заведя шаткий плотик в воду, мы в последний раз оглядели родной пляж и пустились в путь.
На этот раз я плыла в маске с трубкой. Кто не знает, чем это лучше подводных очков, могу объяснить. С трубкой вы можете дышать, погрузив голову в воду, практически не затрачивая никаких усилий. С очками такой номер не пройдет, разве что вы перевернетесь на спину. У меня же была отличная маска — как раз выпросила на свой тринадцатый день рождения — с великолепным обзором, серебристого цвета, с мягким, позволяющим легко продуваться «носом». Вот трубка мне нравилась значительно меньше. Все эти загибы, клапаны и прочие задумки против дождя и волн только затрудняли дыхание. Вода в трубку все равно проникала, а выдувать ее обратно было на порядок сложнее. Я всегда была против современных наворотов. Что в плеере, что в телефонах с телевизорами — они только усложняли мою жизнь. Зачем мне помнить то, что я помнить не желаю? И зачем мне тысяча функций, если использовать я желаю всего три или четыре? Вот и дыхательная трубка — вполне профессиональная на вид — заставляла меня только морщить нос. Но ничего не попишешь: свою гладкую, миллион раз проверенную, я подарила Глебушке. С ней-то он и плыл сейчас, отважно вспенивая ногами водную поверхность. Далеко-далеко на берегу маячила целующаяся парочка. Вряд ли они нас видели. Рыбак, что удил с лодки в километре от «Вари» тоже, скорее всего, в нашу сторону не смотрел. Так что в целом я чувствовала себя спокойно. Плотик перемещался не слишком быстро, но мы никуда не спешили. Я осторожно подталкивала матрас, еще и успевала при этом поглядывать в воду под собой.
— Аку нэ? — всякий раз мычал сквозь загубник Глеб, и это означало один и тот же вопрос: нет ли под нами акул? Я подмигивала ему через маску и качала головой. Акул не было. Пару раз мы проплыли над какими-то торчавшими из песка шаландами, но затонувших катеров и судов здесь было еще мало, корабельное кладбище начиналось значительно дальше.
А вообще-то я не люблю, когда не видно дна. Вроде сто раз тут плавала, а все равно появлялся озноб. Фантазия рисовала то пасть выплывающей из желтого тумана хищницы, то жуткую, обрывающуюся на сотни метров глубину. Чушь, конечно! — максимальная глубина Азовского моря всего-то метров пятнадцать, однако страх — штука неуправляемая, и я заставляла себя энергичнее работать руками и ногами, дабы не затягивать плавание. И Глебушка, молодец такой, держался, как надо, так что до «Вари» мы добрались довольно быстро.
— Здорово, Варюх! — дружески шепнула я и похлопала по чешуйчатому от ржавчины боку. Нутро корабля отозвалось одобрительным эхом. Так мне, во всяком случае, показалось.
Борт судна возвышалась над водой едва-едва, и, легко перекочевав на палубу, мы некоторое время сидели, переводя дух.
— Да уж! — улыбнулся Глебушка и покосился на далекий берег. — По-моему, я герой.
Фраза была из моего лексикона, — Глеб вообще копировал все мои любимые словечки — в том числе и ругательные. Однако в данном случае он был абсолютно прав. Мы добрались до «Вари», не утопив ничего из снаряжения, мышцы наши не свело судорогой, скат-хвостокол не подкараулил нас на мелководье, и, наконец, акулы-няни тоже проморгали свой костлявый обед, беспрепятственно позволив доплыть до корабля. Поэтому я с удовольствием подтвердила слова Глебушки:
— Точно, мой ласковый и нежный братец, ты у меня герой.
— И ты, Ксюш, тоже!
— Само собой! Мы оба герои. И даже почти гении. Потому что догадались укрыться здесь.
— Ага, тут нас точно никто не найдет, — согласился Глебушка. — Никакие Полины Владимировны.
— И никакие дяди Сережи!..
* * *Это был наш первый вечер на «Варе». Из четырех уцелевших кают мы выбрали помеченную номером «три». Почему? Да потому что именно эта каюта оказалась обитаемой! Это обнаружил Глеб, который, заглянув в помещение, тут же завопил:
— Паучки! Смотри, Ксюх! Живые паучки!
Он был прав. Местные восьмилапые аборигены успели занавесить углы узорчатой паранджой. Неизвестно, откуда они тут взялись и кого ловили, но с выбором они нам точно помогли. Мы ведь так примерно и рассуждали: если в помещении имеется хоть одна живая душа, значит и человек скучать не будет. Кроме того, здесь до сих пор открывался и закрывался иллюминатор. Мутное стекло мы живо протерли, и Глеб даже проверил иллюминатор на предмет возможного «вылезания» наружу.
— Это будет нашей морской форточкой! — объявил он. Разумеется, я не возражала.
В соседней каюте мы решили устроить импровизированный камбуз. Для этого пришлось выбросить лишний хлам и скоренько прибраться. Правда, выяснился один серьезный минус: прихваченная из дома походная керосинка работала очень даже неплохо, но греть на ней было совершенно нечего. Все съестные запасы уместились в одном-единственном кульке, — полкило сушек и пригоршня карамелек. Но хуже всего, что мы оказались без воды. Крохотную бутыль газировки мы оприходовали, даже не заметив. Глупая штука, но завтрашний день сулил жажду, и я живо рассудила: если уж плыть, то сейчас — пока не темно, пока охотники за убежавшей парочкой еще не опутали колючей проволокой все тропки и дороги. Рассудив так, я решительно засобиралась в путь. Само собой, объяснила все Глебушке.
— Только ты недолго, — он вновь вооружился револьвером.
— Только ты недолго, — он вновь вооружился револьвером.
— А ты будь осторожнее. Фонарь без нужды не зажигай и береги патроны. — Я беспричинно забеспокоилась. — Если «Варя» начнет раскачиваться, хватай матрас и плыви к берегу.
— Ты думаешь, она снова может утонуть?
— Тонуть ей некуда, но вот перевернуться… — я взглянула на Глеба и тут же пошла на попятный. — Да нет, перевернуться она не сможет. Разве что повторится какой-нибудь супершторм.
Мысленно я обругала себя за длинный язык. Нечего пугать детей вздором. «Варя» стояла на приколе уже более трех лет, и я сама видела, в какой надежный капкан взяли ее пески.
— Не волнуйся, штормом пока не пахнет, — успокоила я брата. — Все будет в порядке, не сомневайся. И не застрели случайно, когда буду возвращаться.
— Ты что! Я сначала пароль спрошу. Потом — предупредительный в воздух, и только после этого — контрольный.
— Контрольный? — я почесала макушку.
— А что, неправильно?
— Скажем так: почти. В общем, оставляю тебя капитаном. Помни, теперь ты здесь самый главный.
— Это хорошо, — Глеб довольно расплылся. — Я люблю быть главным!
Сидящий на корточках, голенастый, в плавках, да еще с дурацким пистолетиком в руках, он напоминал смешного лягушонка. Я порывисто обняла его. До чего же здорово, что у меня есть братик! А то куковала бы сейчас одна-одинешенька и проливала бы в пустоту горючие слезы.
— Все, я быстренько. Наберу воды-еды и назад, — не теряя времени, я сунула свое платьице в пакет, укрепила на поясе. Конечно, промокнет малость, ну да ничего. Не голой же по поселку шастать! Махнув Глебу рукой, я натянула на лицо маску и соскользнула в море.
Стоило мне погрузиться в воду, как в голове все тут же пошло укладываться и выстраиваться по своим аккуратным полочкам. Так уж действовало на меня море. Я сразу поняла, что от голода мы не умрем. В конце концов, начнем лопать мидий, которых тут миллион с хвостиком, а если понадобится, приспособимся ловить рыбу. Жалко, конечно, но надо ведь чем-то кормить Глеба. А по ночам я буду плавать на берег и заглядывать в кооперативный сад. Виноград там еще незрелый, но вишня с черешней уже начинают осыпаться с веток. Можно хоть килограммами собирать. С водой — тоже никаких проблем. Купить еще пару бутылей побольше, обвязать их леской и после свободно буксировать к «Варе». Денег, взятых из копилки, не так уж много, но на первое время хватит. Надо бы и ластами обзавестись. Чтобы плавалось легче. Раньше-то они были не нужны, а сейчас придется курсировать туда-сюда, да еще за мидиями охотиться…
Припомнив о других охотниках — более опасных и кровожадных, я злорадно хохотнула в трубку. Правильно! Пусть поищут и поскребут в затылках. Такие здоровенные, бдительные, а проморгали малолетнего пленника! Небось, и Бизон им задаст. С нянечкой Полиной в придачу. А отцу… Папе, то есть, надо будет написать записку. Не сегодня, конечно, — пусть тоже немного поволнуется. Но завтра или послезавтра обязательно черкнем письмецо. Чтобы знал, что с нами все в порядке. И чтобы понял: пока родители в ссоре, детям дома делать нечего.
* * *«Никогда не садись в попутки с незнакомыми людьми!» — вещала мне мама, и, в общем, я была с ней согласна. Вон, сколько маньяков развелось, озвереть можно! Но сегодня ждать было некогда, да и нужная машинка подвернулась очень вовремя. Шофера я, кстати, тоже узнала, — это был старенький сторож из персикового сада. То есть возле нашего поселка располагалось два больших сада — виноградный и персиковый. Виноградным владел Бизон, и сторожа там расхаживали с собаками на поводках, с помповиками за спиной. Запросто могли пульнуть или натравить своих волкодавов. Еще бы, экспортный товар, марочные вина! За такое Бизон наказывал сурово. Поэтому в виноградный сад лазили только самые отважные. Колян, например, лазил, и Егор временами наведывался, а вот странноватый Витька Анциферов — тот вообще посещал виноградник чуть ли не каждый день. Егор объяснял, что Витьку тянет туда все равно как сталкера в зону, а Колян говорил, что Анциферов ходит за адреналином. Мне же казалось, что все обстоит гораздо проще: Витька жил в семье не самой богатой, Бизон же был реальным миллионером, — вот и работала классовая неприязнь. Бедный Витька наказывал богатого Бизона. А заодно доказывал обществу, что власть, собаки и пули не устрашат настоящего пацана. Один раз садовые псы чуть не порвали Анциферова на куски, но он все же отбился, а после, едва залечив раны, тут же возобновил рискованные рейды. Смешно, но за это я его даже немного уважала. Потому что когда-то виноградник был общим. В смысле, принадлежал всему поселку, как персиковый сад. А потом что-то случилось, и хозяином вдруг стал Бизон. Поговаривали, что и персиковый сад он скоро приберет к рукам. Но пока лазить за персиками считалось зазорным. Потому что, во-первых, слишком просто, во-вторых, нас самих приглашали туда на уборку персиков, и в такие дни разрешалось наедаться фруктов до отвала. Кроме того, сразу после уборки сад вообще становился открытым для всех. Туда и свиней на выпас запускали, и детишек вроде нас. При этом персиков оставалось еще приличное количество, — деревья-то густые, высокие, не всюду и дотянешься. А потому, если внимательно вслушиваться, можно было ловить глухие шлепки — это бухались в траву перезревшие персики. И тогда уж мы вовсю соревновались со свиньями, спеша к упавшим плодам. Чаще поспевали, конечно, любительницы похрюкать, но и это было по-своему весело.
Словом, старичок за рулем был практически своим. Кожа его напоминала кору древнего дуба, и всю дорогу я украдкой поглядывала в сторону водителя. Каждая морщинка представлялась мне событием в долгой жизни старика — может быть, какой-то радостью или напротив горем. И оттого лицо сторожа походило на загадочный ребус. Лет ему было много, — я бы смело дала все сто. И все же скрипучим своим «Москвичом» старичок управлял уверенно, в два счета домчав до поселка. Он и высадил меня, где просила, — на улице Учителей, проходящей параллельно моей Ломоносовской. Предосторожность оказалась нелишней. Миновав овражек и проникнув на территорию огорода, я сразу разглядела чужие следы. По нашим газонам чужаки прогулялись, сломав легкий штакетник, помяв мамины георгины и кусты неокрепшей японской айвы. Мимо зарослей кинзы, петрушки и лука я прокралась к шелковице, за которой начиналась ограда и тут же рассмотрела незнакомую иномарку. Можно было не сомневаться, что охранялы Бизона расположились в ней. То есть устроились на некотором отдалении — в тени огромной вишни, но и дураку было ясно, что это засада.
Не рискнув заходить в дом, я извлекла из-под навеса свой велосипед, маску с трубкой перевесила на багажник и той же партизанской тропой выбралась наружу. Живо вращая педалями, уже через пяток минут доехала до Юлькиного дома.
Родичи подружки жили просторнее нашего. Вернее, огород у них был меньше, зато домину они отгрохали в два этажа и сразу на семь комнат. Комнаты, понятно, планировалось сдавать отдыхающим, и ничего удивительного, что, приходя в гости, я то и дело натыкалась на новых людей. Мне это казалось диким, Юльку же подобный бедлам, как ни странно, совсем не смущал.
Вот и сегодня здесь играла музыка, шумели голоса, правда, повод для веселья оказался весомым. Войдя во двор, я с ужасом припомнила о Юлькином дне рождения. Вот же елки зеленые! Она ведь меня звала, а я из-за расстройств забыла. Хуже нет, чем не помнить о таких вещах, и я почти повернула назад, когда меня заметили.
— Ксюха, давай к нам! Наконец-то! — из распахнутого окна мне махали ладошками ребята: Егор, Максик, Нинка и, конечно, сама Юлька.
— А мы, блин, ждем ее, ждем…
— Не видишь, она только с пляжа. Платье даже мокрое.
Видок у меня и впрямь был не ахти, но я же не знала ничего о гостях!
Гремел ударник, стонала электрогитара. Это была любимая Юлькина группа «Ариягром». Под нее сейчас и танцевали. На этих хипужников в нашей школе все западали, а мне вот они не нравились. Да и что там могло нравиться? Дергали куски из классики, пересаживали на бас-гитары и выдавали за свое собственное. Я уже и Листа фрагмент угадала однажды, и отрывки из Чайковского с Шопеном. А главное — эти воровайки пытались штамповать моду. В прошлом году в драных шортах по сцене прыгали, косичками трясли, а в этом перешли на патлы и оглушительный клёш. Ну и подражателей, понятно, хватало. Такие вещи меня уже просто бесили. Потому что стоило солисту группы сесть на иглу, и молодняк тут же начинал героинить с ударной силой, а когда Сеня Пашук, ударник из «Ариягрома», рыбкой сиганул из ресторанного окна Останкино, в разных городах за ним последовала целая стайка дурочек-самоубийц. Вот и люби после этого кумиров! Дурдом, если не сказать больше. Туговатые на ухо фэны копировали любой жест, любое тату, любую интонацию. Именно поэтому иных «звезд» я крепко бы отходила ремешком, поскольку ребятки явно не догоняли, что своими понтами реально ломают жизни сотням и тысячам поклонников.