— Иди через ручку двери продень. Чтоб правду говорили. Здесь еще сохранилась ручка в виде скобы на прямоугольном металлическом основании с отверстиями для гвоздей. У Малаховых в избе тоже была такая ручка… Он продел, вернул гадальщице колоду, она велела снять ее левой рукой к себе и принялась открывать по три карты.
— Ой, смотри, сразу же крестовый король выпал!
— Это я, да?
— Не, ты пока червонный, молод еще… А крестовый значит, что гадание будет верным. Смотри, вот он ты. Ну-ка, сейчас мы все про тебя узнаем…
Червовый король лег в центр стола, Наташа принялась обкладывать его с четырех сторон другими картами.
— Посмотрим, что у тебя на сердце… Дорога, опять дорога… И куда это ты все ездишь? Дом родной, хлопоты, разговоры о деньгах… И две дамы — бубновая и червонная.
— Сразу две? Это что ж за дамы такие?
— Ну, бубновая молоденькая, тревожишься ты о ней… Дочка, не иначе. И в голове у тебя все ее дела… А вот что за червонная — тебе лучше знать… Ой, смотри, любовь у тебя с ней скоро будет! Видишь — девятка.
— Так-так, — шутливо погрозила пальцем Лана. — Червовая дама, значит? С любовью? И не я?
— Да, похоже, не вы, — отвечала гадальщица. — Вы вот она, крестовая, при доме родном, с хлопотами домашними… Ой, Виталь, а тут и винновая дама у тебя за спиной! Да еще с крестом. Злодейка с какими-то кознями… Вон — встреча с ней скорая, неприятности через эту встречу, разговор тяжелый… Да, похоже, и не один.
— Да ты, дорогой муженек, оказывается, прямо донжуан! — смеялась Лана. — Одни дамы кругом!
— Ой, да не берите в голову! — Наташа отвечала без тени улыбки. Похоже, сама она, в отличие от всех остальных, искренне верила в то, что делает. — Когда четыре дамы выпадает, это значит, что всерьез-то и нет никого. А что на пороге у тебя? Ого! Опять дорога дальняя и какое-то приобретение. Крупное что-то купите, может, машину новую, может, еще что…
— Неужели? — заинтересовалась Лана. — Прямо так и выпало — приобретение?
— Ну вот сами смотрите — десятка бубновая с семеркой червей. Точно говорю — приобретение.
— Ох, хотелось бы верить…
— Наташа, я ничего не понимаю! — сокрушался Коллуэй. — Что ты говоришь Виту?
Но гадальщица лишь отмахивалась:
— Погоди, солнце мое, я тебе потом все объясню… Ой, чегой-то мне тут все у тебя не нравится, Виталик… Козни, обман, предательство. Что-то нехорошее против тебя затевается… Ладно, давай посмотрим, что под сердцем лежит. Под сердцем всегда самая главная карта.
— Так что же может быть под сердцем, если все четыре дамы уже тут? — иронизировала Лана.
— А вот мы сейчас и поглядим! — Наташа вытащила карту, которую с самого начала гадания положила закрытой под короля, перевернула ее и даже руками всплеснула:
— Ой, батюшки!
— Что, плохо? — Виталий и сам не понял, отчего вдруг так встревожился.
— Самая дурная карта, Виталик, — горестно покачала головой гадальщица. — Туз винновый, да еще острием вверх.
— Ну вверх еще ничего, — попытался отшутиться он. — Был бы вниз…
Но Наташа не поддержала шутку:
— Нет, Виталь, вниз — это еще не так страшно! Это значит просто удар, от удара еще оправиться можно. А когда вверх — это совсем худо…
— Смерть? — почему-то шепотом уточнил Малахов. Наташа молча кивнула и торопливо стала собирать карты.
— Ничего, сейчас я дальше разложу, — бормотала она. — Что было, что будет, чем сердце успокоится… Авось все еще выйдет ничего…
Она снова начала тасовать колоду, но карты вдруг вырвались из ее рук и рассыпались по столу и по полу.
— Ну вот — упали! — в голосе Наташи послышалось облегчение. — А значит — гадание насмарку. Пустое все, и ничего не сбудется.
— Ну и слава богу! — вздохнул Виталий. Лана поднялась из-за стола.
— Вот за это я и не люблю гаданий! — раздраженно проговорила она. — Выпадет какая-нибудь гадость, расстраивайся потом…
Малахов с удивлением взглянул на нее. Надо же, как близко к сердцу она это приняла…
На Джозефа было жалко смотреть.
— Sweety, я ничего не понял, — пожаловался он. — Что ты нагадала Виту? Все плохо или все хорошо?
— Все нормально, дружище! — улыбнулся Малахов. А Лана зевнула и сказала:
— Давайте, что ли, спать ложиться… Поздно уже.
Сначала в доме, очевидно, было одно-единственное помещение, но позже его разделили тонкой перегородкой на две комнатки. Малаховым досталась поменьше, с кроватью, живо напомнившей Виталию детство — точно такая же, как была у него когда-то: железная, с пружинной сеткой и шарами на спинках. Лана брезгливо осмотрела матрас, подушку и белье, расправила, как могла, ситцевую занавеску на окне и легла одетой, только джинсы сняла, осталась в колготках. На узкой кровати они вынужденно прижались друг к другу, и он подумал с усмешкой, что давно уже не был со своей супругой так близок. Виталий осторожно просунул руку под плечи жены, прижал ее к себе. Лана медленно провела тонким пальчиком по груди мужа.
— Виталь, мы его купим? — это было скорее утверждение, чем вопрос.
— Кого? — шепотом спросил он.
— Господи, да дом, конечно!
— Я постараюсь все разузнать, — расплывчато пообещал он.
— Только обязательно! Прямо сразу, как приедем, — настаивала супруга. — Я его хочу!
— Мне он тоже понравился… Но я, честно признаться, не могу тебя понять. Тебе-то зачем дом в глуши? Одно дело я, медведь деревенский… Но ты-то у нас девушка до мозга костей городская! Неужели ты и правда хочешь поселиться здесь, за сто с лишком верст от Москвы, от твоего салона, от всех твоих кабаков, бутиков и тусовок?
— Зайка, ну как ты не понимаешь! — Она всегда называла мужа зайкой, когда хотела чего-то от него добиться. — Никто и не говорит о том, чтобы перебираться сюда насовсем. Но представь, как это гламурно — иметь под Москвой собственную усадьбу, с таким потрясающим домом, с куском леса, с чудным видом на реку! Сюда можно будет приезжать на несколько дней отдохнуть от городской суеты, приглашать друзей на уик-энды, устраивать загородные приемы. Конечно, неплохо было бы иметь нечто подобное по Рублево-Успенскому направлению, но там практически вся земля уже раскуплена…
— И в крайнем случае ты согласна на Волоколамскую губернию, — Малахов игриво пощекотал жену за ушком, она возмущенно отстранилась:
— И нечего иронизировать. Кстати, к старости и впрямь можно будет здесь поселиться. Как Маргарита Лошманова, мама Аркаши.
— Маргарита живет в Немчиновке, там обжитой и охраняемый поселок, из окна мансарды видно Окружную дорогу. А тут глухой лес и четыре километра до ближайшего жилья. Ни тебе магазинов, ни помощи в случае чего…
— Все это решаемо, — отмахнулась супруга. — Забор выстроим, сигнализацию надежную поставим, охраны наймем побольше… А все необходимое из города доставлять будут, сейчас это не проблема. Вот только дорогу надо будет в порядок привести.
— Я смотрю, ты уже все решила! А ты хоть представляешь, сколько это будет стоить?
Ее рука ласково погладила его по груди и животу:
— Но ведь ты справишься с этой задачей, правда, зайка? Я же вижу — тебе хочется купить этот дом не меньше моего!
И она была права, права на все сто!
— Все-то ты у меня знаешь! — он рассмеялся и протянул руку, чтобы обнять супругу, но она повернулась к нему спиной и потянула на себя одеяло:
— Ладно, давай спать. Спокойной ночи!
— Спокойной ночи, — усмехнулся он. Вот тебе и вся супружеская близость!
Однако уснуть им не удалось. За фанерной перегородкой вскоре послышались шум, возня, шепот Джозефа и хихиканье Наташи: «Да тише ты! Там же все слышно!» Однако техасец, судя по всему, не унимался. Кровать под ними заскрипела, раздались вздохи, сопение, Наташа тихонечко замурлыкала, потом застонала. Лана села на постели:
— Черт знает что! Они что, не могли этого сделать днем? Пока мы ходили смотреть дом?
— Тише, Лана, они тебя услышат.
— Ну и пусть! Почему-то их совсем не беспокоит, что я их слышу!
Парочку за стеной это действительно уже мало интересовало. Джозеф пыхтел все сильнее, Наташа стонала громче и в конце концов издала сдавленный крик — очевидно, вспомнила в последнюю минуту о Малаховых за стеной и прикусила руку или подушку. Виталию вдруг нестерпимо захотелось узнать, как она кричит, когда ей ничто не мешает. Лана никогда в жизни в такие моменты не кричала, не стонала и не мурлыкала в постели… С этими мыслями он и уснул.
Разбудило его яркое солнце, пробивавшееся сквозь тонкую занавеску — окно их спальни выходило на восток. На часах еще не было и восьми, но он чувствовал себя выспавшимся и как никогда отдохнувшим. Как можно осторожнее, чтобы не разбудить Лану, Малахов поднялся с кровати, оделся и тихо вышел. В соседней комнате спал, раскинувшись один на кровати, аккуратно укрытый одеялом Джозеф.
Виталий вышел на улицу. В тени от земли еще тянуло холодом, но на солнце было уже совсем тепло, прямо по-летнему. Он сбегал в туалет, потом сбросил джемпер и с удовольствием умылся застудившейся за ночь родниковой водой из ведра. Когда он уже вытирался стареньким полотенцем, за спиной послышались тихие шаги — Наташа, несмотря на ее полноту, ступала как-то удивительно легко. Малахов обернулся. На женщине были только кроссовки на босу ногу и футболка Джозефа, подчеркивавшая соблазнительные формы. В руках она держала охапку веток, покрытых пушистыми, как цыплята, почками.
— Где это ты была с утра пораньше? — улыбнулся Виталий, заглядывая в веснушчатое лицо.
— Да вот, — Наташа показала на свой букет, — веток ходила наломать. Позавчера ведь Вербное воскресенье было, Пасха скоро. Поставлю дома в вазочку, красиво… Тебе дать?
— Дать, — отвечал Виталий, подходя к ней поближе. — Только не вербу. А совсем другое…
Наташа засмеялась, закидывая назад голову и кокетливо открывая нежную белую шею.
— Ой, ну ты скажешь тоже! Ну пусти, дай пройти!
— Неа. Не пущу…
Ее тело было теплым, а кожа удивительно гладкой на ощупь. Виталий обнял ее и зарылся лицом в пахнувшие антоновскими яблоками волосы. Его удивило и обрадовало, насколько охотно Наташа подалась к нему. Что это — профессиональная привычка? Или что-то другое?
— Подожди, подожди, — шептала она, пытаясь остановить его нетерпеливые руки, уже задравшие футболку. — Давай уйдем куда-нибудь! Увидят же! Лана увидит!
— Никто не увидит… — бормотал он. — Мы быстренько… Но тут Наташа вдруг резко вырвалась из его рук. Виталий обернулся. На крыльце, уставившись на них, стоял Джозеф. Обычно красноватое лицо техасца было сейчас бело-желтым, как древесина клена.
Зная своего американского партнера, Малахов скорее был склонен ожидать от него обид, криков и претензий. А потом такого же шумного быстрого примирения. Но Коллуэй только выругался на своем родном языке, сплюнул ему под ноги и исчез в доме.
Финал чудесной поездки был безнадежно испорчен. Пока не проснулась Лана, все разбрелись и не то что не разговаривали, но старались не попадаться друг другу на глаза. Наташа торопливо собрала вещи и робко заикнулась о завтраке, но мужчины и слышать не хотели о еде. Когда Лана наконец поднялась и привела себя в порядок, все уже было готово к отъезду.
— А вы чего такие кислые? — поинтересовалась она, усаживаясь в «Лексус».
— Да так, не выспались, — отвечал Виталий. Точно подтверждая его слова, Джо, как только сел в машину, сразу сделал вид, что задремал.
Глава 7 Черная радуга
Коллуэй так и промолчал всю обратную дорогу. Наташа тоже притихла и лишь односложно отвечала вполголоса, когда Малахов уточнял у нее, как проехать. Виталий был смущен и раздосадован. Черт его знает, как нехорошо вышло… Но кто же знал, что Джо так среагирует? Было бы из-за чего заводиться — из-за бывшей проститутки. Да и почему бывшей? Можно подумать, что после отъезда Джозефа Наташа сразу превратится в добродетельную матрону. Разумеется, нет, вернется к своей привычной профессии, тут и думать нечего… А сложности с американским партнером Малахову были совсем ни к чему. Не дай бог это отразится на бизнесе! В душе закипало и бурлило раздражение, объектом которого почему-то стала Наташа. И дернул же ее черт попасться под руку…
У подъезда дома на Тверской-Ямской техасец тотчас открыл глаза, буркнул: «Buy»,[13] вышел из машины и, не оглядываясь, пошел к подъезду. Наташа подхватила свою опустевшую сумку, торопливо попрощалась с Ланой, кинула встревоженный взгляд на Виталия и потрусила следом.
— Чего это они? — лениво поинтересовалась супруга.
— Поссорились, — вяло ответил Малахов. На его счастье, Лана даже не стала спрашивать из-за чего. Ее интересовало совсем другое:
— Зайка, ты уж не забудь похлопотать о доме, ладно? Хочется побыстрее!
Похоже, она не сомневалась, что нынешние хозяева спят и видят передать свое владение в ее собственность, вопрос только в сроках. Эх, если бы все было так просто…
Приехали к себе на Басманную. Виталий принял душ, сменил джемпер и джинсы на офисный костюм с галстуком и отправился в контору. Уселся в любимое кресло и первым делом вызвал к себе Лошманова.
Аркаша быстро смекнул, что от него требуется. Системный администратор недавно завел у них на сервере подробную карту Москвы и Московской области, и найти необходимое место теперь не составляло никакого труда. Они увеличивали изображение до тех пор, пока местность не стала видна до мельчайших деталей. Недостроенного дома на карте, конечно, не было, но речка и бывшая сторожка лесника нашлись, что значительно упрощало дело.
— Нет проблем, — понимающе кивнул Лошманов. — Есть у меня одна коза, она в «АРКе» работает, ну, знаете, это одна из крупнейших в Москве компаний, занимающихся недвижимостью…
— Знаю, конечно. И фирму, и Виктора Волошина, ее владельца… Только поскорей, Аркаша, хорошо? А то Лане так уж не терпится, — здесь Малахов несколько покривил душой. Ему и самому очень хотелось сделаться обладателем чудесного дома.
— Сэр, есть, сэр! — отвечал помощник, вытянувшись в струнку и приложив к голове ладонь. Рассмеялся и скрылся за дверью.
Видимо, коза из риелторской конторы свое дело знала — уже на следующий день молодой помощник был у Малахова в кабинете с подробным докладом.
— Ваш вожделенный участок с недостроенным домом принадлежит писателю Дмитрию Валентиновичу Россихину. Знаете такого?
— Нет, признаться, не слыхал.
— И я не знаю, но матушка моя, дама культурная, вспомнила. Этот самый Россихин во время оно числился в диссидентах. Написал что-то такое, что не только не напечатали, но и сочли идеологически вредным… Хотя, в общем-то, ничего особенного в его книгах и не было — так, повседневная жизнь интеллигенции на зарплату в сто двадцать рублей да обсуждения на кухне вечных вопросов «кто виноват?» и «что делать?». Но властям не понравилось. Гонения на него устроили, даже, кажется, посадили… Но он все равно продолжал писать, в стол. Когда перестройка с гласностью начались, Россихин был уже не первой молодости. Однако подсуетился, тиснул несколько своих вещей в толстые журналы, его заметили, стали издавать за границей. Ну и, естественно, гонорары, деньги повалили — тогда-то он и купил этот участок, начал потихоньку строительство. Вот только ажиотаж вокруг его имени быстро поутих. Бытописание простого советского инженера народу стало неинтересно. Сами знаете, что сейчас люди читают — или разоблачиловку какую покруче про сильных мира сего, чтобы все грязное белье наизнанку, или сперму в сахаре, или кровавые страсти-мордасти. Ну, в крайнем случае, что-нибудь этакое, слегка замороченное, вроде как и с претензией на интеллектуальность, но в то же время чтобы и мозги особо напрягать не надо… Малахов невольно рассмеялся. Ему как человеку, с детства привыкшему к чтению, понравилась такая характеристика современного книжного рынка.
— Так, значит, земная слава писателя прошла, деньги закончились, и строительство было заморожено?
— Истинно так.
— А он жив, этот Россихин?
— Жив, но его давно уже не видно и не слышно. Ничего не публикует, на людях не появляется…
— Но нам это только на руку. Думаю, в таком случае он будет просто счастлив, если мы предложим ему продать дом. Можешь достать его координаты?
— Обижаете, шеф! — Помощник выложил перед ним на стол распечатку электронного письма. — Все уже схвачено! Извольте получить — адрес, почтовый индекс, домашний телефон, мобильный телефон. И даже мобильный телефон супруги — на всякий случай.
— Отлично! Молодец ты у меня, Аркашка!
— Стараемся, шеф. Малахов взглянул на часы:
— Одиннадцать сорок уже… А в полдень у меня встреча. Значит, сделаем так: свяжись с этим самым Россихиным, обрисуй ему ситуацию, разведай, что он думает, и доложи мне. Ясно?
— Ну, а чего ж тут неясного? Чай, меня матушка не от дяди Васи сантехника родила, а от доктора экономических наук. Правда, тогда он еще только кандидатом был…
Малахов не сомневался, что у Аркаши все получится. И был неприятно удивлен, когда во второй половине дня его правая рука появился в дверях маленького кафе с озадаченным и расстроенным видом.
— Так и знал, что вы тут, шеф, — проговорил он, втискиваясь за столик напротив Виталия. — Дело приняло неожиданный оборот. Этот самый Россихин наотрез отказывается вести какие-либо переговоры относительно продажи дома. Нет, спасибо, я ничего не буду, я только на минутку заскочил, — последние слова уже относились к приблизившейся к столику «девушке из таверны».
— А что он говорит? — поинтересовался Виталий, помешивая кофе.
— Да ничего не говорит. Заявил, что не намерен вести беседу на эту тему, и бросил трубку.