— Дура, — пожала плечами девушка.
— Почему, Долькин? — удивился он.
— Да потому что выбрала этого слюнтяя Рауля.
— Ты считаешь, она должна была бы предпочесть Призрака? — улыбнулся Виталий.
Долька пожала плечами:
— Ну, конечно же! Это настоящая личность, пережившая столько страданий… К тому же он напоминал ей отца. Я бы на ее месте даже не сомневалась!
— Но она всю жизнь была потом счастлива с Раулем.
— Разве это счастье? Житейское болото!..
Малахов больше не стал с ней спорить и только улыбнулся про себя. Как она все-таки еще юна… Девочка-май.
Они помолчали, прошли некоторое время, погруженные каждый в свои мысли, а потом вдруг одновременно, не сговариваясь, запели вполголоса лейтмотив из фильма: «In dreams he comes to me…»[15] Посмотрели друг на друга и расхохотались.
Кинотеатр находился недалеко от ее дома, поэтому Виталий оставил свой «Лексус» на знакомой стоянке. Он довел дочку до подъезда и привычно поцеловал в щеку.
— А может, переночуешь у меня? — предложила она на прощание, кинув взгляд на часы. — Уже за полночь, что ты — попрешься через весь город?
— Нет, Долькин, мне завтра рано вставать, — покачал головой Малахов. — У меня с утра важная встреча.
— С мужчиной или с женщиной? — лукаво улыбнулась девушка.
— Как тебе сказать… — замялся Виталий. — Скорее с женщиной.
— Тогда это получается уже не встреча, а свидание, а?
— Ну ты скажешь тоже! — рассмеялся он в ответ. — Уж чем-чем, а амурами там и не пахнет…
Дочь вдруг так внимательно посмотрела на него, словно догадалась о чем-то.
— Такое чувство, что ты очень не хочешь идти на эту встречу… — вдруг проговорила она.
— Не хочу, Долькин, — честно признался он. — Ты даже не представляешь, насколько не хочу. Больше всего на свете.
— Так не езди, — пожала плечами дочь.
— Если бы я мог…
Дома он был уже во втором часу, почти одновременно с ним вернулась и Лана — веселая, слегка хмельная, с блестящими глазами.
— Ой, зайка, как здорово, что ты еще не спишь! — обрадовалась она. — Я как раз хотела с тобой поговорить про нашу «Черную радугу».
— Извини, но я очень устал и хочу лечь, — ответил он, удаляясь в свою спальню. — Потом поговорим, ладно?
В ту ночь он впервые за все это время спал плохо — ворочался, то и дело просыпался, видел какие-то смутные неприятные сны. А утром встал с мыслью — а ведь Долька права… Какого черта он каждый раз мчится к этой дурацкой сторожке, покорно, точно овца на заклание? А что, если и правда сегодня взять и не поехать?
Конечно, он не надеялся, что таким образом сумеет скрыться от неизбежности или хотя бы отсрочить ее. Скорее в этом поступке было какое-то мальчишество, желание самоутвердиться, продемонстрировать — а вот я какой, смелый и независимый! Хочу — еду, хочу — нет. Хотя, возможно, им двигало любопытство, стремление узнать, что из этого получится. Но не исключено, что просто страх. Так многие люди оттягивают до последнего визит к врачу, не сомневаясь, что им предстоит узнать или пережить там нечто очень неприятное.
Так или иначе, на Волоколамку Виталий сегодня не поехал, а вместо этого отправился в офис. Дежуривший на входе новый секьюрити, очевидно, нанятый за время его отсутствия и видевший шефа первый раз, преградил ему путь и сурово спросил:
— Простите, чем я могу вам помочь?
— Ничем! — отвечал раздосадованный Малахов. — Если только тем, что уйдешь с дороги.
— Э-э, послушайте!..
Виталий уже готов был сказать этому бугаю пару ласковых, но тут появился Денис, начальник охраны, и быстро объяснил новичку, что к чему. Тот принялся извиняться, а Малахов с горечью подумал: «Ну вот, меня уже перестали узнавать в собственной конторе…»
Войдя в помещение, он почти сразу же столкнулся с Аркадием.
— А, шеф! Добрый день! Решили нас навестить? — с улыбкой поинтересовался первый заместитель, пожимая ему руку. Малахов даже прореагировать не успел, как к ним тут же приблизился Васильич, директор по кадрам.
— Аркадий Андреевич… Добрый день, Виталий Павлович. Аркадий Андреевич, представляете, Коля Тихомиров вдруг увольняться надумал. Бухнул мне на стол заявление об уходе.
— С чего это он вдруг? — удивился Аркадий. — Ладно, зайди ко мне минут через десять, поговорим.
Раньше такие вопросы всегда решал только сам Малахов. А теперь человек, с которым они бок о бок проработали восемь лет, увольняется и даже не считает нужным поставить его в известность.
— Аркадий Андреич! — подлетела взволнованная Полинка. — Подойдите быстрее к телефону, там из префектуры звонят!.. Ой, Виталий Павлыч, здрасьте, я вас не заметила…
Вот уже даже и так. Не заметила.
Малахов шел по гудящему, как улей, офису и снова, как и позавчера, чувствовал себя здесь чужим. Но сегодня вдруг осознал, что дело не только в нем, его проблемах и душевном состоянии. Просто раньше он был уверен, что сам является центром этой мини-вселенной, двигателем сложного механизма, что без него тут все встанет и умрет… А выяснилось, что налаженная машина прекрасно работает и в его отсутствие.
«Для них я уже умер, — думал Виталий, глядя на своих занятых работой многочисленных подчиненных. — Им все равно, кто будет сидеть в кабинете шефа — я, Аркашка, Коля Тихомиров, Васильич… Да хоть Полинка, лишь бы зарплату вовремя платили! Я здесь никому не нужен. Хотя почему здесь? Я вообще никому особо не нужен. Разве что Дольке. А так… Даже телефон последние дни все время молчит».
И тут же, словно опровергая его мысли, в кармане запиликал сотовый. Номер, высветившийся на дисплее, был ему неизвестен.
— Алло?
— Виталик? — торопливо проговорил незнакомый и в то же время какой-то удивительно родной женский голос. — Не узнал меня? Это Наташа.
— Наташа? Мне сейчас не совсем удобно… — он все еще находился в общем зале, среди множества посторонних ушей. — Я тебе перезвоню через некоторое время…
— Нет, тогда я уже не смогу говорить, извини, — отвечала она с сожалением. — Да я, собственно, только на минутку. Попрощаться. Мы с Джозефом через час улетаем в Америку. Возможно, насовсем.
— Вот как? Поздравляю.
— Спасибо…
— У тебя такой тон, будто ты не рада.
— Я сама не знаю… Все так сложно… Знаешь, тут такое было! Я и не думала, что Джозик на такое способен. Он просто рвал и метал! Сказал, что если я еще хоть раз произнесу твое имя, он убьет и меня и тебя. Можешь себе представить?
— Могу, — серьезно отвечал Малахов. Конечно, Наташа ничего не знала о запланированном убийстве. Было бы странно, если бы оказалось иначе.
— В общем, я все это время даже позвонить тебе не могла, — продолжала она. — С трудом улучила минутку. Так что прощай, не поминай лихом.
— До свиданья, Наташа. Меня тут кто-то научил, что говорить «прощай» плохая примета.
— Знаешь, о чем я жалею все это время? — вдруг сказала она. — Что тогда, в сауне, села рядом с ним, а не рядом с тобой…
И, прежде чем Виталий успел что-либо ответить, в трубке раздались короткие гудки.
«Итак, Джозеф уезжает, — думал Малахов, направляясь к своему кабинету. — Что бы это значило? Наверное, он решил, что безопаснее быть вне страны, когда Сергей меня убьет… А если Сергей после того, как получил от меня деньги на операцию, сам отказался от убийства? Тогда Джозеф наверняка нанял кого-то другого… И что же теперь?»
Он нисколько не удивился, увидев ее в своем кабинете, в кресле под портретом Рокфеллера. Даже очередной новый облик не сумел его обмануть.
Сегодня она выглядела намного старше, чем когда-либо. Морщинистое лицо и руки, жидкие седые волоса собраны под гребенку, на носу большие очки, на плечах вязаная шаль. На его начальственном месте она сидела, точно в качалке, и даже, в довершение образа, что-то такое вязала на спицах.
— Привет! — устало сказал он и опустился на стул по другую сторону своего стола. Кажется, такое было с ним впервые. До этого он ни разу тут не сидел.
— Здравствуй-здравствуй! — отвечала она, не поднимая глаз от вязания. — И что это ты вдруг захотел, чтобы я побегала за тобой?
— Ну, ведь это я тебе нужен, а не ты мне, — спокойно парировал Малахов.
— Ты так думаешь? — она бросила на него быстрый взгляд и опять склонилась к спицам.
— А то нет! — он вдруг разозлился. — Не будешь же ты утверждать, что это я нуждаюсь в тебе? К твоему сведению, я отлично бы без тебя обошелся. Еще лет тридцать. Или даже сорок. Или даже…
— …или даже вовсе. Ты считаешь, что лучше всего было бы жить вечно, да?
— Да, я так считаю! Что бы ты там ни говорила о переходе в другой мир и прочем… Я не согласен с этим и не стремлюсь ни в какие другие миры. Меня вполне устраивает этот. Мне тут нравится. И я не хочу его покидать ни сейчас, ни потом…
Она отложила вязание, встала, распрямилась, насколько это позволила ей старческая сутулость.
— Вот, посмотри на меня. Примерно так выглядят те, кому столько, сколько будет тебе лет через тридцать-сорок. А дальше — больше. Трясущиеся руки, слезящиеся слепнущие глаза, из беззубого рта течет слюна, голова дергается, кожа в темных пятнах… Я не говорю уже о постоянных болях, провалах в памяти, помутнении разума… И в таком вот виде ты хотел бы существовать вечно? Знаешь, сколько тех, кто уже не в состоянии себя контролировать и обслуживать, кого измучили боли и страдания? Они призывают меня день и ночь. А я прихожу не к ним, а к тебе.
— Ну и что? Не ждешь же ты от меня благодарности за то, что не даешь мне дожить до старости?
— А разве это не лучше? Умереть молодым, сильным, здоровым? Избежав всех этих мучений, физических и моральных? Знаешь, как тяжело постоянно жить с ощущением, что другим твое существование в тягость? Что родные и дорогие тебе люди вынуждены улыбаться тебе, разговаривать бодрым тоном, тратить свое время и силы на уход за тобой, хотя в душе…
— «…вздыхать и думать про себя: «Когда же черт возьмет тебя?» — усмехнулся Виталий.
— Да, именно так. Ваш поэт был прав. Я, кстати, хорошо помню его. Мы долго встречались с ним, говорили — вот как с тобой. Откуда, ты думаешь, он взял эти слова?… И он, кстати, оказался в конце концов в более худшем положении, чем ты. У него не было выбора — а тебе я его предложила. Кстати, а хочешь — другой выбор предложу? Ты вот вчера опять сблагородничал, денег на лечение девочке Наде дал… И вроде как даже и не думаешь о том, что ее отца наняли тебя убить. Или ты все-таки хотел таким образом откупиться от него, а заодно и от меня? А? Признайся?
— Я… Нет… — Ему почему-то было очень стыдно. Так стыдно, как бывало только в очень раннем детстве, когда бабушка Вера ругала за мокрые штаны.
— Не нет, а да. Меня-то не обманывай… Слушай, а если я тебе предложу поменяться с Наденькой? Ты уйдешь' со мной — а она за это останется? Или наоборот?
Видимо, лицо Виталия отразило все происходящие в его душе сомнения, потому что она посмотрела на него и рассмеялась старческим кашляющим смехом.
— Ладно, не бойся, деточка, я пошутила… Как вы говорите в ваших играх, первое слово дороже второго. Да и меня та кандидатура куда больше интересует… Итак, когда ты дашь мне свой ответ — кто? Ты — или твой будущий убийца?
— А сколько у меня еще есть времени? — торопливо спросил Малахов.
— Все боишься, все тянешь кота за хвост… — покачала она седой головой. — Ну хорошо, так уж и быть. Я дам тебе еще отсрочку. Но это будет последний раз, слышишь?
«Какой срок я могу попросить, чтобы она согласилась? — судорожно размышлял Виталий. — Год? Нет, это много, не даст… Месяц? Неделю? Хотя бы неделю… Но как же этого мало!..»
— Я даю тебе пять дней, — строго проговорила она. — Пять суток. — Морщинистая рука развернула настольный календарь с изображением петуха. — Сегодня четверг, девятнадцатое мая. Значит, мы встретимся с тобой во вторник, двадцать четвертого. На нашем месте. Не позже четырех часов. Это будет последняя наша встреча, и поверь мне, будет лучше, если ты сам приедешь, а не заставишь гоняться за тобой, как сегодня.
С неожиданной для ее облика энергией она поднялась с места и почти мгновенно исчезла за дверью кабинета. Малахов рванулся следом за ней в приемную — и наткнулся на удивленный взгляд Полинки.
— Виталий Палыч, что с вами? У вас такое лицо…
— Ты видела, кто сейчас вышел из моего кабинета? Аккуратно выщипанные бровки девушки поднялись чуть не до середины лба, подведенные глаза распахнулись во всю ширь.
— Никто не выходил! Я тут сижу не вставая, но никого не видела… Ой, Виталь Палыч, у вас там мобильник в кабинете разрывается, слышите?
На этот раз звонила Лана.
— Зайка, ты в последние дни стал такой неуловимый… Скоро мне, чтобы встретиться с тобой, придется записываться у Полины на прием. Я просыпаюсь — ты уже уехал, приезжаю домой — ты спишь…
У Виталия так и рвались с языка слова, что приезжать надо, как нормальные жены, ранним вечером, и готовить мужу ужин, а не шляться неизвестно где, свалив всю домашнюю работу на помощницу по хозяйству. Но он сдержался:
— Да, я что-то совсем закрутился последнее время.
— A y меня для тебя новость. Моя Таня Тосс побывала в нашем поместье и говорит, что там все нормально, забор уже начали ставить. Теперь нам с тобой нужно опять связаться…
— Постой-постой! — перебил Малахов. — Она ездила туда одна, без тебя? Но ты же говорила, что она не знает дороги!
— Виталик, ну что ты вечно создаешь проблемы там, где их нет! Как не знала, так и узнала. Может, ей Максим рассказал…
— Может или точно?
— Ой, зайка, ну что ты ко мне пристал? Мне что — больше заняться нечем? Ты бы лучше позвонил Стасу Кириллову в «СТК-проджект», договорился бы о встрече. Пригласи его куда-нибудь в приличное место на ужин. Надо нам с ним втроем сесть, все распланировать, поговорить о строительстве…
— Ладно, позвоню.
Он дал себе слово, что потратит оставшиеся пять дней с максимальной пользой. Но время бежало с ужасающей скоростью, а дела, заполнявшие его, были какими-то мелкими и суетными. Да, нужно было встретиться со Стасом, договориться о ходе проектных работ в «Черной радуге» и оплате, чтобы дальше все бы шло уже без него. Да, необходимо было привести все в порядок в бизнесе — чтобы фирма «Мит-сити», когда ее владельца не станет, продолжала бы нормально функционировать и приносить вдове и их дочери приличный и стабильный доход. Но это были совсем не те дела, которыми Виталию хотелось заниматься за сто, девяносто, восемьдесят часов до смерти…
Ближе к концу рабочего дня в пятницу на дисплее зазвонившего сотового снова отразился незнакомый номер.
— Слушаю.
— Виталий Павлович, это Сергей Псарев. Я… Это… Ну, в общем… В общем, Надюхе только что операцию сделали… — Голос бывшего водителя дрожал, речь была сбивчивой.
— И как все прошло? — быстро спросил Малахов. Он сам удивился, насколько взволновало его это сообщение.
— Хорошо, Виталий Палыч, хорошо! — захлебнулся в трубке голос Сергея. — Знаете, как доктор сказал? Результаты, говорит, превзошли самые смелые мои ожидания. Самые смелые ожидания! Виталь Палыч, вы понимаете, что это значит? Наша Надюшка будет жить, слышите? Жить как нормальный, полноценный человек! В школу ходить! Танцевать! На коньках кататься!
— Я рад. Очень рад. И за Надю, и за тебя, и за Лелю.
— Виталий Павлович, это вы нас спасли! — продолжал Сергей. — Я вот ведь и звоню, чтобы сказать — теперь я ваш должник до гроба. Что хотите для вас сделаю! Жизнь отдам…
— Нет уж, не надо, — горько усмехнулся Малахов. — Поживи еще…
И тут ему в голову пришла одна идея. Что, если попробовать?… В конце концов, почему бы и нет? Он посмотрел, плотно ли прикрыта дверь кабинета, и проговорил, чуть понизив голос:
— Знаешь, а ты ведь действительно можешь мне помочь…
— Все, что хотите! Только одно ваше слово. Я хоть в огонь, хоть в воду…
— Сергей, тут ходят слухи, что кто-то решил меня убрать.
— Да, Виталий Павлович… — даже по телефону было ясно, что собеседник помрачнел. — Я и сам давно собирался сказать, да не знал как… В общем, поговорить об этом надо. Может, встретимся?
— Когда?
— Да хоть прямо сейчас. Я в центре, на Садовом кольце, мигом подскочу, куда скажете.
— Знаешь, тут недалеко от нашего офиса есть маленькое кафе…
— То самое, ваше любимое? Помню, конечно. Буду там максимум через полчаса, идет?
Кафе встретило Малахова не слишком радушно. Мало того, что «девушка из таверны» была сегодня выходная, так еще и любимый столик у окна с цветком оказался занят. Сергей, с трудом разместивший свое большое тело в тесном пространстве между столом и стеной, помахал рукой.
— В общем, я прямо к делу, ладно? — спросил он, едва официантка отошла от их столика. — Мне так легче — без реверансов… Короче, где-то дней десять назад, может, чуть больше, открываю почтовый ящик, а там письмо. Для меня. С именем, но без адреса и штемпеля. А в письме написано — тебе, парень, деньги нужны, так убей своего бывшего командира, получишь за это тридцать пять европейских кусков.
— Интересно! — присвистнул Виталий. — И как тебе предлагалось убить меня?
Водитель покачал головой.
— Там про это ничего сказано не было. Может, потом бы сообщили, в дальнейших, так сказать, инструкциях.
— Логично. — Малахов кивком поблагодарил другую официантку, поставившую перед ними кофе. — А что еще было в письме?
— Что-то вроде: подумай и пойми, что жизнь Нади для тебя важнее всего остального. Я тогда сразу понял, что это не шутка, не розыгрыш дурацкий. Они ведь знают и что дочка больна, и что меня уволили… И даже сколько денег нужно на операцию. Да и вообще, не шутят такими вещами…