- Да, неприятное, - вздохнул Ганс. - Можно живота лишиться...
- И-и! Сколько хотите!.. Я вот, знаете ли, на днях: иду за одним эсэриком... да вы его знать должны, как же-с: еврейчик, часовщик, Трейгер фамилия...
- Как же, знаю! Ну, этот не опасен - мальчишка... Другие есть, настоящие...
- Конечно, - поспешил согласиться незнакомец. - Ах, простите, привстал он, - позвольте представиться: Николай Иванович Хвостов-с. Я недавно служу, а все же, конечно, приятно познакомиться. Да-с. Так вот, слежу я, изволите видеть... А он, жидюга, завернул за угол да оттуда обратно и выскакивает... А я разлетелся, да и сшибись с ним... Ка-ак он замахнется на меня набалдашником!.. Я уж тут отбежал... И грозит еще, представьте. "Не попадайся!" - кричит.
- Скоро мы им отшибем спеси, - сказал Ганс.
- Да-а... Больно ведь уж силу взяли, куда тебе! Так и плодятся, как саранча... Одних этих партий проклятых не пересчитаешь... да-с. Мы тогда же, как вашу телеграмму получили - подумали: ну, возьмутся умные люди, закрутят овечке хвост!..
- Да, я потому и послал телеграмму, что так было удобнее, - сказал наудачу Ганс.
Но Николай Иванович, очевидно, обрадовался возможности поговорить. Он подсел еще ближе и, оглядываясь, таинственно зашептал:
- Да-с: мы как ее расшифровали, господин Высоцкий, - так и подумали: тут дело не с бухты-барахты делается... Сообщает человек свой адрес, фамилию и когда увидеться. Сразу, с налету, так сказать, орлом! Налетел, расклевал, - ищи! Дело чисто сделано! Ха-ха!..
Ганс облегченно вздохнул, и рот его улыбнулся. Теперь все становилось ясно.
- Нельзя иначе, Николай Иванович, - сказал он. - Я сам - человек общительный, люблю общество умных людей... поговорить там, в картишки... А все же, знаете, нужно себя сохранить... Что же? Приехал я аккуратно, с паролем, виды видал, думаю - живо выведу всех на чистую воду, прихлопну и дальше... Надо себя сохранить...
- Это верно-с, верно! Что говорить! - подхватил Николай Иванович. - А то начнешь ходить в жандармское, полицию или так куда... не дай бог заметит кто из социалистов!.. А тут уж разговор короткий...
- Знаете, - перешел Ганс в деловой тон, - я, пожалуй, сегодня же вам все передам. Делать здесь больше нечего... Останется разве какая мелюзга на развод! - усмехнулся он.
- Да-а? - обрадовался Хвостов. - Вот молодец вы, право!.. В две недели!.. И уезжаете?
- Конечно... А скоро все это сделано потому, что я сразу вошел в комитет... Ну, - и актер я хороший...
- Да-с, да-с!.. По лицу даже заметно... Гениально, можно сказать! А я вам тут пакетец припас от полковника... Сведеньица тут и потом, знаете, кое-что насчет Екатеринослава... Может, там будете, так дела можете сделать...
У Ганса сделался нестерпимый зуд в ногах от этих слов. Всеми силами сдерживая охватившее его волнение, он немного помолчал и сказал небрежно:
- Ну, что ж... Давайте! Всякое лыко в строку...
Николай Иванович расстегнул пиджак и вытащил тяжелый, толстый пакет. Принимая его, Ганс испытывал ощущение стопудовой тяжести в руке, пока пакет не очутился в его кармане. Ему вдруг сделалось ужасно радостно и весело на душе. С веселым лицом он повернулся к Хвостову и, опустив руку в карман, где лежал револьвер, сказал изменившимся голосом, в упор глядя на сыщика:
- А что бы вы сказали, Николай Иванович, если бы вдруг узнали, что я... не Высоцкий, а... социалист-революционер?
- Что бы я сказал? - улыбнулся Хвостов. - Сказал бы, что вы гениальнейший артист! Гамлет-с, можно сказать!.. Талант! Хи-хи!
Ганс рассердился.
- А что бы вы сказали, - грозно произнес он, быстро вставая и приставляя браунинг к фетровой шляпе Хвостова, - что бы вы сказали, повторил он, и его резкое лицо вспыхнуло, - если бы я сообщил вам, что здесь восемь пуль и одной из них довольно, чтобы пробить ваш грязный мозжок? А?
Николай Иванович сидел, сложив руки на коленях, недоумевающе улыбался и вдруг побелел в темноте, как снег. Глаза его в ужасе, казалось, хотели выскочить из орбит. Он протянул руки перед собой, как бы отстраняя Ганса, и пролепетал:
- Хо-хо-роший револь-вер... У вас... ка-казенный?
- Не валяйте дурака! - начал Ганс. - Если вы...
- Ка...раул!.. - взвизгнул Хвостов, но вместо крика из его горла вырвался какой-то сип. Ганс быстро ударил его дулом в лоб. Сыщик пошатнулся и умолк.
- Если вы, - зашипел Ганс, - скажете хоть еще одно слово - застрелю... Сюда! - громко сказал он в сторону дров.
Дрова со стуком посыпались, и Костя бледный, держа за спиной револьвер, подбежал к воде.
- Товарищ! - взволнованно сказал Ганс, - вот этот человек - шпион... Я хочу, - произнес он, быстро переводя дыхание, - сплавить его на тот берег.
- Господа! Миленькие!.. - пискливо шепнул Хвостов. - Ей-богу!.. Если я!.. Простите! Будьте такие добрые! Ради Христа! Христос не велел...
- Садитесь в лодку! - приказал Ганс, не отводя дула от сыщика. Скорее! Я вам не сделаю ничего, увезу вас только на тот берег, чтобы вы не подняли гвалт... Костя, голубчик, обыщите его скорее...
Молодой человек торопливо выворотил карманы Николая Ивановича. Записная книжка и несколько фотографических карточек исчезли в брюках Ганса.
Хвостов стоял, дрожа всем телом. Он сразу как-то весь окис и опустился, молчал и только изредка всхлипывал. Ганс связал ему руки назади туго свернутым носовым платком и, втолкнув в лодку, схватил весла.
- Ганс! - сказал Костя, и в голосе его слышалась просьба. - Вы...
- Ничего я ему не сделаю, товарищ, - сурово ответил Ганс. - Пусть полежит с денек в лесу...
"Дедка" проснулся, вышел из шалаша и, вздыхая, посмотрел на небо. Кой-где блестели звезды, и бледные клочки начинающего светлеть неба тонули в тучах. Он зевнул и обернулся к темным фигурам, возившимся у воды. Уключины брякнули, и лодка, столкнутая Костей, заколыхалась на воде.
- Поехали, молодцы? - спросил "дедка". - Дай бог веселого пированья... Али вы рыбу ловить?
- Рыбу ловить, дедка! - крикнул Ганс, и Костя вздрогнул, не узнав его голоса в этом звонком, оборвавшемся выкрике. Вода зашумела под веслами, и лодка отделилась от берега, уходя в темноту. Минуты две еще было слышно, как брякали уключины в такт мерным, тяжелым всплескам. Затем все стихло.
Серый туман окутал реку, и с нее потянуло пронизывающей сыростью. Вода светлела у берегов, и стальные гладкие полосы отмелей серебрились, пронизанные черными отражениями судов, стоящих на якоре. Разноцветные точки фонарей дрожали в воде.
И вдруг в глубокой тишине уходящей ночи гулко и отчетливо прокатился выстрел, подхваченный эхом... Вверху на горе глухо залаяли разбуженные собаки... И снова все стихло. Река сонно шептала у берегов, как будто рассказывая тысячелетние были. Костя вздрогнул и опустил голову...
IV
Ганс причалил, молча снял весла и отнес их в сторожку. Затем встряхнулся, потянулся так, что затрещали суставы, и, не дожидаясь вопросов "дедки" о причинах скорого возвращения, схватил Костю под руку и быстро зашагал в гору. Выбравшись наверх, они остановились и перевели дух.
Костя поглядел на товарища. Лицо Ганса как-то посерело и осунулось, а серые, холодные глаза ушли внутрь. Он тяжело дышал. Так они стояли с минуту, глядя друг другу в глаза.
- Костя! - сказал наконец Ганс упавшим грудным голосом. - Вы знаете, кто такой... Валентин Осипович Высоцкий?
- Что за штуки, Ганс, - поморщился Костя. - Говорите прямо... если есть что.
- Петербургский провокатор! - выпалил Ганс. - Это тот самый, что провалил в прошлом году ростовских социал-демократов!..
Костя остолбенел, и крик изумления вырвался у него:
- Провока-тор! Ганс!! Не может быть!..
- А вы слушайте!.. - продолжал Ганс тихо. - И пойдемте... Тут стоять нельзя. Знаете - если бы мне три дня тому назад кто-нибудь сказал то, что я вам сейчас - я без дальних околичностей закатил бы ему пощечину... А теперь... "Всякое бывает" - сказал Бен-Акиба... Все вышло случайно... То есть поистине все вышло чудесно... Дело было так: два дня тому назад прихожу я к Высоцкому... У меня было дело, надо было посылать человека за границу... Пришел, а его дома нет... Ждал, ждал... Вдруг стучит кто-то... "Войдите"... Посыльный. - "Здесь живет такой-то?" - Здесь, мол... "Письмецо вам"... - Хорошо, - говорю... Ушел, письмо я сунул в карман, Высоцкого не дождался, про письмо забыл, прихожу домой, - тут мне почтальон приносит два письма... Но так как мне тут же надо было спешить на организационное собрание, то я их в тот же карман сунул, сел на конку и помчался... Дорогой вынимаю одно, читаю...
Ганс остановился и вытер вспотевший лоб. Товарищи шли быстрым, полным шагом... Бледный рассвет застыл над городом недвижной, мертвой улыбкой. Было тихо и пусто.
- И тут, - продолжал Ганс, - меня как будто целой крышей по голове хватили... Там было написано вот что... оно у меня огненными буквами в мозгу засело: - "Многоуважаемый г.Высоцкий! Настоящим имею честь уведомить вас, что, согласно просьбе вашей, выраженной в телеграмме, назначить свидание для переговоров о деле не раньше двух недель со дня приезда вашего - полагаю возможным назначить таковое в субботу, 29-го сего месяца. Место и час прихода вашего будьте любезны заблаговременно сообщить письмом в Управление, с указанием какого-либо отличительного знака, по коему наш агент мог бы вас узнать. По приходе он скажет вам следующее: "Барсов". Примите уверение в совершенном почтении, Барсов"... И вот, пока я читал, я еще думал, что эти карбонарские приемы относятся к какому-нибудь нашему делу, мало ли что может быть... А подпись жандармского ротмистра меня прямо к земле пригвоздила... Да еще в связи с канцелярским изложением... Я ночь не спал, все думал - как быть? Потом решил взять все на свой риск и написал Барсову письмо, что все, мол, прекрасно и в двенадцать часов ночи я приду туда, где мы сейчас с вами были... Я хотел таким образом попытаться узнать кое-что... И действительно... А сегодня, то есть вчера вечером, поправился Ганс, - у нас было очередное заседание... Высоцкий приходит и читает письмо, якобы от районного комитета; смысл письма таков, что к нам приехал провокатор и что провокатор этот - вы!..
Костя застонал и схватился за голову.
- Вот! И понимаете, - что всего ужаснее - вас здесь никто не знает!.. Приехали вы с местной явкой, а Высоцкий - с партийным паролем... А? Каково? И вчера, знаете, уж порешили вас того - убрать...
Костя вдруг опустился на ближайшую тумбу и закрыл лицо руками. Нервное потрясение было слишком велико... Он весь содрогался от сдерживаемых рыданий и скрипел зубами...
- Костя, да что с вами? Будьте хладнокровнее! Идемте скорее! До утра нужно еще созвать всех и обсудить, как быть дальше! Время дорого... Слышите?..
Ганс тряс товарища за плечо изо всей силы. Наконец тот встал и рассмеялся хриплым, нервным смехом, вытирая глаза.
- Видите, какая скотина! - заботливо-негодующим тоном произнес Ганс. Он ведь переписку вел. Пари держу, что получил письмо относительно себя и хотел след запутать, а сам еще где-нибудь напакостить... Вы вот что: идите к Нине и Сергею, а я побегу к остальным... Сергею надо щекотать пятки, иначе он не встанет...
- Хорошо...
- Ну, до свиданья пока... Ой, ой, вы мне руку раздавили!
- Слушайте, Ганс!.. А... тот?
- Пришлось покончить... А соберемся, скажите - у Лизы...
В небе легли розовые краски, и стало холодно. Запели петухи.
V
- Я сам пойду! - кричал бледный Сергей, размахивая шапкой. Глаза его лихорадочно горели, и красные пятна зловеще алели на щеках. - Я, - он глухо закашлялся и схватился за грудь, - я сам... кха... кха!..
- Нет! Пусть Валерьян!.. Куда вам?! Идите спать, Сергей! - кричал Ганс. - Вы будете шуметь, разговаривать! Слышите?
- Нет! - раздражался Сергей. - Я пойду!.. Эволюция личности!.. Прохвост!..
- Сергей! Прошу вас, останьтесь!.. - решительно сказал Валерьян. - Вы мягкий человек!..
- Боже мой! Валерьян - да идите уж вы, что ли, скорее!.. Ведь не сто человек тут нужно... Вот деньги и паспорт на всякий случай... Впрочем, наверно, увидимся еще!.. Нина, где деньги?..
Девушка, плотно сжав губы, молча вынула ассигнации и подала Гансу. Тот передал их Валерьяну, который стоял, ероша обеими руками свою густую копну, и энергически тряс головой. - Ну, жарьте!..
Валерьян вышел, плотно притворив дверь и вздрагивая от утреннего холода в своей черной сатиновой блузе. Все в нем кипело и бурлило, как самовар. Юноша гневно сверкал своими черными маленькими глазками, направляясь в центр города. У подъезда гостиницы он остановился и позвонил.
Было пять часов, и солнце золотым шаром выкатилось над крышами, позолотив куполы церквей и стекла окон. Сновали редкие прохожие, громыхали пролетки извозчиков, выезжавших на промысел. Валерьяну отпер заспанный, обрюзгший швейцар, окинув молодого человека подозрительным взглядом. Революционер сунул ему двугривенный и стал подыматься вверх.
В длинных полутемных коридорах гостиницы все еще спало. Валерьян подошел к номеру, в котором жил Высоцкий, и приложил ухо к двери. Там слышалось ровное дыхание спящего. Где-то внизу хлопнула дверь, и кто-то стал подниматься по лестнице. Валерьян осторожно постучал три раза и снова прислушался. Дыхание прекратилось, и послышалось шарканье калош, одетых на босу ногу. Через секунду чиркнула спичка и ключ повернулся в замке. Дверь отворил Высоцкий, в одном белье, с заспанным и недовольным лицом. В зубах его торчала папироса. Увидя Валерьяна, он прищурился и сморщился.
- Что так рано? - зевнул он. - Ну, проходите...
- Дело есть, Валентин Осипович, - глухо проворчал Валерьян, входя и запирая дверь на ключ. Подумав немного, он вынул ключ из замка и сунул в карман.
- Зачем вы это делаете? - размеренно спросил Высоцкий.
- Затем, чтобы нам не помешали, - слегка дрожащим голосом ответил Валерьян. - Я пришел... ну, одним словом, не будем долго разговаривать... Вы провокатор, и ваша песенка спета!
Что-то неопределенное сверкнуло в глазах Высоцкого. Лицо его оставалось спокойно, но пальцы рук нервно задвигались. Он отступил в глубину комнаты и произнес громким, сдавленным голосом:
- Вы - мальчишка и сумасшедший! Убирайтесь вон!..
- Молчать! - заревел Валерьян, и револьвер ходуном заходил в его руке. - Сорвалось, ага! Скажите только хоть слово!..
Высоцкий покачнулся и упал вперед всем корпусом к ногам юноши. Тот растерялся и в то же мгновение почувствовал, что падает сам. Валентин Осипович схватил его за ноги и с силой дернул к себе. Падая, Валерьян выронил револьвер, и началась отчаянная борьба на полу. Но молодой был сильнее и проворнее старика. Он быстро подмял его под себя и уселся сверху, тяжело пыхтя. Правая рука его шарила по полу, отыскивая упавший браунинг. Наконец полированная рукоятка попала ему в руку.
- Слушайте! - сказал Валерьян. - Я сейчас убью вас!.. Но скажите, откройте мне душу предателя!..
Высоцкий лежал, запрокинув голову, и широко раскрытые глаза его вертелись во все стороны. Тонкая кровяная струйка стекала по виску, оцарапанному при падении.
- Я дам вам тысячу рублей... - с трудом, наконец, прохрипел он, так как левая рука молодого медвежонка лежала на его тонкой, жилистой шее. Слышите?! Пустите меня!.. Когда я был... слушайте... я вам расскажу!.. в группе старых... народовольцев...
- Эволюция личности, да? - злобно прошипел Валерьян, плохо соображая, о чем говорит Высоцкий. - Подленькая натура у вас, это будет вернее!..
- Вы, вы знаете... правду? - захрипел Высоцкий. - Кто вы - черт вас побери с вашим добром и злом? Пустите меня, паршивый идеалист!.. Вас повесят, слышите вы? Фарисей!..
Сиплый полувизг, полукрик клочками вылетал из его сдавленного горла.
- Застрелитесь сами?! - предложил вдруг Валерьян, красный, как пион.
- Сам?? - Пустите меня! - слышите? Ради матери вашей!..
Валерьян отвернул голову и выстрелил не глядя куда... Эхо зарокотало в коридоре, и тело лежащего вздрогнуло под рукой Валерьяна. Пороховой дым заклубился по комнате... Юноша выскочил и бросился бежать, сломя голову, по лестнице вниз. Она была пуста. Весь дрожа, улыбаясь бессознательной, плачущей улыбкой, Валерьян вышел на улицу и крикнул извозчика.
Через час он был на конспиративной квартире.
ПРИМЕЧАНИЯ
Подземное. Впервые под заглавием "Ночь" - в журнале "Трудовой путь", 1907, № 5.
П.С.Р. - партия социалистов-революционеров, сокращенно эсеров.
Эсдеки (сокращ.) - социал-демократы, члены РСДРП.
Уврие (франц. ouvrier) - рабочий.
Гектограф, мимеограф - копировальные аппараты, при помощи которых размножали рукописный или машинописный текст.
Бунт - здесь: груда товара.
"Кавказ и Меркурий" - название русского пароходного общества конца XIX - начала XX века.
Ротмистр (устар.) - чин в кавалерии, равный пехотному капитану. Здесь жандармский чин.
Екатеринослав - прежнее (до 1926 г.) название Днепропетровска.
Бен-Акиба (Акиба Бен Иосиф, I век н.э.) - еврейский ученый и политический деятель.
Карбонарские - от карбонарии (итал. carbonaro) - угольщики. Тайное политическое общество в Италии, в начале XIX века боровшееся против владычества французов, за воссоединение Италии.
Ю.Киркин