Стараясь не встречаться со мной взглядом, он обувается и выходит. Я стою среди комнаты, смотрю на закрывшуюся за ним дверь и ощущаю пустоту. Однако я отгоняю мрачные мысли и оставшееся время трачу на то, чтобы привести себя в порядок и подготовиться к встрече.
Перед выходом я перестилаю свою кровать. Я утыкаюсь носом в ворох постельного белья и чувствую знакомый запах одеколона Джейсона. Внизу живота появляется приятный холодок.
Моя постель.
Пахнет.
Джейсоном.
Чтобы отвлечься, я принимаюсь запихивать грязное белье в корзину.
Джейсон уже ждет меня, сидя на ступеньках перед зданием. Он встает, и я улыбаюсь, видя его встревоженное лицо. Что-то я не припомню, когда в последний раз ему было так неловко передо мной.
– Ты готов? – спрашиваю я.
Он кивает, сует руки в карманы и идет рядом со мной. В столовой мы сразу направляемся к стойке с кофе.
Мы садимся за столик в тихом уголке, и Джейсон молча пьет кофе. По тому, как он морщится, когда гул голосов становится громче, я понимаю, что чувствует он себя не лучшим образом. Я через стол подвигаю к нему две таблетки ибупрофена, и он с усталой улыбкой выпивает их.
– Прости за вчерашнее, – говорит он.
– Не бери в голову. Ничего страшного.
Он хмурится.
– Как раз напротив. Я поступил крайне безответственно.
– Это точно. – Я пожимаю плечами. – Но все закончилось хорошо. Теперь ты у меня в долгу.
Он вопросительно изгибает одну бровь.
– Вот как?
– Ага, и я собираюсь получить его сполна.
Он улыбается.
– Что же ты хочешь?
– Чтобы ты изменился, – отвечаю я, игнорируя растущую во мне нервозность.
– Изменился? А что со мной не так?
– Не знаю. Ты мне расскажи.
Он озадаченно смотрит на меня.
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
Я вздыхаю.
– Джейсон, давай будем реалистами. Ты в депрессии. Допускаю, свою роль тут сыграло то, что случилось с группой, но на самом деле я бы сказала, все началось значительно раньше. Я права?
Он тут же ощетинивается.
– Все не так…
– Не отрицай. Я знаю признаки. Поверь мне.
Он не спорит, но смотрит на меня мрачно. Я воспринимаю его молчание как знак того, что можно продолжать. Я не специалист, но у меня достаточно опыта, чтобы видеть: ему нужна помощь. Может, не психолога, но человека, которому он не безразличен. И очевидно, я такая одна.
Если у тебя тяжелые времена, ты нуждаешься в помощи, – говорю я. – Что бы ни происходило, тебе нужно с кем-то это обсудить. Разобраться со всеми сложностями, что надо сделать, чтобы стать счастливым. Нельзя замалчивать свои проблемы.
– Я не замалчиваю! – кричит он и тут же, вздрогнув, значительно тише добавляет: – Полная нелепость.
– Разве? Тогда зачем ты напиваешься? Зачем пропускаешь уроки? Почему больше не общаешься с друзьями?
– Потому что мои друзья отказываются общаться со мной, – бросает он.
– Ну, один из них все еще общается.
Он презрительно фыркает, но я вижу, что он теряет воинственный запал. Он смотрит в большое окно, выходящее на улицу, и на его лице появляется задумчивое выражение.
– Софи никогда не злилась на меня, – говорит он. – Во всяком случае так, как сейчас. – Его голос понижается до шепота. – Грейс, я не могу потерять ее.
Я киваю. У меня от тоски сжимается сердце. Я бы все отдала, чтобы Нейтан так сказал про меня.
– Ты обижаешь людей, – говорю я, сдерживаясь, чтобы не взять его за руку. – Что бы там ни было, я хочу помочь. Пожалуйста, позволь мне.
– А какое тебе дело до меня? – спрашивает он – без вызова, с искренним любопытством. – Мне казалось, ты злишься на меня.
Я прикусываю губу, чтобы не засмеяться.
– Я и сейчас злюсь. Но это не значит, что я откажусь помогать, когда друг в беде.
Мои слова отбивают у него охоту задавать вопросы. Его взгляд смягчается, и я призываю на помощь всю свою выдержку, чтобы не признаться ему, что я уже давно простила его и что мне хочется услышать от него только одно: как я ему нравлюсь. Возможно, нам было бы гораздо проще разобраться с его проблемами, если бы он поцеловал меня.
Я кашляю, чтобы не произнести те слова, что рвутся у меня с языка.
– Может, ты еще не готов говорить о том, что с тобой происходит. Это нормально. Может, ты никогда не будешь к этому готов. Но я не оставлю тебя в покое, пока не решу, что тебе стало лучше, договорились?
Джейсон кивает.
– Да, мэм, – с насмешливой серьезностью отвечает он, подражая южному говору.
Я морщусь.
– Ты оскорбляешь не только меня, но и всех южан.
Он смеется.
Я протягиваю ему руку.
– Давай скрепим наш договор рукопожатием. Впредь ты пойдешь по радостному пути выздоровления.
Он берет мою руку и задерживает ее в своей на секунду дольше, чем нужно. Он пристально смотрит на меня, и я чувствую, как пылают щеки. Я прячу свое смущение за кофейной кружкой, к тому моменту, как я допиваю кофе, мое лицо успевает приобрести нормальный цвет.
Часа через два мы расстаемся, и я возвращаюсь в свою комнату. Софи уже там, она ведет себя пугающе тихо.
– Между прочим, зря ты с ним общаешься, – говорит она, нарушая напряженную тишину.
Я отрываюсь от тетрадки, которую листала в поисках того места, где записала домашнее задание.
– С кем?
– С Джейсоном. С кем же еще?
Софи. – Я ищу правильные слова, чтобы она не решила, будто я осуждаю ее, и чтобы она не отказалась от продолжения разговора. – Дай ему время. Он переживает гораздо сильнее, чем ты думаешь.
Она пренебрежительно хмыкает, но я вижу тревогу в ее глазах.
– Да ради бога. Только тебе приходится расплачиваться за свое добросердечие.
– В каком смысле «приходится расплачиваться»?
Она берет свой телефон, на котором открыт интернет-браузер.
– Ты этого еще не видела?
Я беру у нее телефон и вижу на экране свое лицо. Это какой-то корейский таблоид. Я не могу прочитать статью, но догадываюсь, что в ней о наших с Джейсоном вчерашних приключениях. К счастью, на фото не видно, что он пьян в хлам. Все выглядит так, будто мы обнимаемся в автобусе.
Меня передергивает от отвращения.
– Все было не так, как выглядит.
– Важно не то, что было, а то, как все это видят. – Она натянуто откашливается. – Он… он тебе нравится?
Я изумленно смотрю на нее.
– Что? Софи, я.
Она качает головой, заставляя себя улыбнуться.
– Забудь об этом. Глупый вопрос. Но послушай, Грейс, – она смотрит на меня с жалостью, – если ты намерена и дальше общаться с ним, ты неизбежно попадешь в прессу. Тебе нужно решить, стоит он того или нет.
Я снова смотрю на фотографию, прикидывая, сколько времени уйдет у репортеров на то, чтобы раскопать, кто я такая и что у меня за семья. Тогда все узнают, что Нейтан мой брат.
Мое первое инстинктивное желание – держаться подальше от такой публичности. Но я продолжаю смотреть на снимок, на Джейсона, на юношу, который значительно талантливее, значительно добрее, чем кажется большинству. И понимаю: да, стоит.
Он стоит всего.
* * *– Когда ты в последний раз что-нибудь сочинял? – спрашиваю я.
Джейсон пожимает плечами, перебирая струны гитары.
– Наверное, когда мы с тобой работали над песней для дорамы.
– Ну, тогда неудивительно, что ты в депрессии, – с сарказмом говорю я. – Твой творческий потенциал в подавленном состоянии. Тебе надо выпустить его на свободу.
Он смеется и придвигается ко мне поближе. Мы сидим на кровати, и наши колени почти соприкасаются, поэтому мне требуется все мое умение владеть собой, чтобы сосредоточиться на разговоре.
– А мне мама вчера прислала по «мылу» письмо, – говорю я и удивляюсь, с какой стати я заговорила об этом.
– Да? И что пишет?
Я тереблю в руках краешек покрывала.
– Спрашивает насчет церемонии вручения аттестатов. Ну, осталось-то всего ничего.
– Верно. – Его рука замирает на струнах. – Твои родители приедут на торжество?
Я пожимаю плечами. Мне вдруг ужасно хочется сменить тему. Я хватаюсь за первый же вопрос, пришедший на ум:
– Так ты расскажешь мне, что стало причиной твоего грандиозного падения?
Я морщусь, недовольная отсутствием у себя чуткости и умения ловко переводить разговор. Хотя знать-то я хочу.
Я ожидаю, что Джейсон опять ощетинится, но он просто говорит:
– Не знаю. Наверное… я чувствовал, что все против меня, хотя ничего плохого я не сделал.
– Ты погубил карьеры Тэ Хва и Йон Джэ. Вот это точно можно считать плохим поступком.
– Но на самом-то деле не я. Да, официально из группы вышел я, но первым это предложил Йон Джэ.
Вот это новость! Вероятно, слухи, что Йон Джэ надеется сделать сольную карьеру, не обманывают.
– Кроме того, – продолжает Джейсон, – я абсолютно уверен, что и моя карьера рухнула.
Он наигрывает мелодию, которую я сразу узнаю.
– Эй, да это же «Sweet Home Alabama»[33]! – кричу я.
– Я решил, тебе будет приятно вспомнить свои корни.
– Я из Теннесси, а не из Алабамы, балбес. – Я хлопаю его по плечу, и он со смехом отшатывается. – Сыграй что-нибудь еще, – требую я. – Что-нибудь новенькое.
– Я из Теннесси, а не из Алабамы, балбес. – Я хлопаю его по плечу, и он со смехом отшатывается. – Сыграй что-нибудь еще, – требую я. – Что-нибудь новенькое.
Он изумленно смотрит на меня.
– Ты хочешь подстегнуть мой творческий потенциал?
– Да. Играй.
Он преувеличенно тяжело вздыхает, на мгновение задумывается, потом берет пару невнятных аккордов.
Потом он начинает петь. Его мягкий голос обволакивает меня как объятия, и я непроизвольно улыбаюсь.
– А перевод есть? – спрашиваю я, зачарованная звучанием незнакомых слов.
Он перестает петь, но не обрывает мелодию.
– Нет.
– Почему?
– Потому что она о тебе.
Я опять краснею и смущенно смотрю на него, но его взгляд устремлен на гитару, на собственные пальцы на струнах. Он поет песню обо мне.
Обо мне.
О Грейс Уайлде.
Я стала музой. Как Пэтти Бойд[34], вдохновившая Эрика Клэптона[35] на «Лайлу» и «Прекрасный вечер».
Хотя, я не уверена, что песня обо мне такая же крутая, как те. Может быть, в ней поется о том, как пахнут мои ноги или что я иногда чавкаю. И все же. Теперь у меня есть песня обо мне.
Джейсон снова поет, и я пытаюсь запомнить звучание слов, чтобы потом произнести их Софи и с ее помощью понять, что они значат. И тут я соображаю, что она все равно не переведет их для меня – она все еще сердится на Джейсона.
Я достаю телефон и на слух записываю то, что слышу. Джейсон умолкает и заглядывает мне через плечо.
– Что ты делаешь? – спрашивает он.
– Пытаюсь записать слова, чтобы потом их перевести.
Он хохочет, глядя на только что записанную мною фразу.
– Даже близко не похоже. Как тебе вообще удалось сдать корейский?
– Тогда скажи, как правильно.
– Ни за что.
Остальное время мы проводим, веселясь и распевая во все горло «Бэкстрит Бойз», пока кто-то в соседней комнате не начинает колотить в стену и орать, чтобы мы заткнулись. Я сожалею о том, что мы не можем так же весело проводить время вне комнаты Джейсона, вне школы, вне Канхва. Мне бы очень хотелось оказаться там, где нас все видят, и тогда бы я убедилась, что Джейсон не прячет меня, что он гордится тем, что я рядом. Потому что я стою того, чтобы быть со мною рядом.
У меня начинает щипать глаза, в душе зарождается вихрь эмоций, и это раздражает меня. Я откашливаюсь, смотрю на часы.
– Уже шесть, – говорю я, загоняя мрачные чувства в самую глубь. – Давай сходим поужинаем?
Джейсон перегибается через меня, чтобы поставить гитару на стойку, и его волосы касаются моего лица. Я судорожно втягиваю в себя воздух и маскирую это кашлем, а потом утыкаюсь в телефон, чтобы Джейсон не заметил, как горят мои щеки.
– Я не то чтобы голоден, – говорит он.
– Но сегодня вечер пятницы. Мы обязаны хоть как- то развлечься.
– Ты говорила, что впредь мне запрещается развлекаться.
– Когда я это говорила?
– Ты сказала, что хватит мне шляться по барам.
Я закатываю глаза.
– То, что тебе нельзя напиваться в стельку, еще не значит, что тебе нельзя развлекаться. Ведь здесь есть я, так? Я и есть развлечение.
Он тихо хмыкает.
– Ага, точно.
– Я уже больше не помеха? – Я задерживаю дыхание в ожидании ответа, который очень важен для меня.
Джейсон смотрит на меня, на его губах появляется улыбка.
– Вовсе нет, ты все еще помеха. – Видя, что я хмурюсь, он добавляет: – Но лучшая из всех помех.
У меня потеют ладони, и откуда-то из низа живота поднимается трепет, который проходит по всему телу, вплоть до кончиков пальцев. Я приказываю себе смотреть Джейсону в глаза и не опускать взгляд ниже, но у меня ничего не получается. Я все же смотрю на его рот, мысленно очерчиваю линию его губ.
Вероятно, он обратил внимание на мой взгляд, потому что его улыбка превратилась в самодовольную ухмылку. Будь я в другом состоянии, я бы хорошенько пнула его.
– А что, если мы купим какой-нибудь еды и вернемся сюда смотреть кино? – предлагает он.
Ответа он не ждет. Он спрыгивает с кровати, хватает меня за руку и тянет за собой. Я сопротивляюсь только для того, чтобы позлить его. Он в буквальном смысле впихивает мои ноги в ботинки и выталкивает за дверь, а я от души хохочу.
Мы берем еду в столовой – после пьяных эскапад Джейсона папарацци выяснили, где он учится, и теперь стоят лагерем у ворот кампуса, поджидая его. Я думала, что это расстроит его, но когда я заговариваю с ним о том, что тайна перестала быть тайной, он просто пожимает плечами.
Мы возвращаемся в его комнату. Джейсон в отличном настроении, я давно его таким не видела. Возможно, никогда. Улыбка стала увереннее, из глаз пропала грусть. Когда он смотрит на меня, я больше не вижу в нем того Джейсона, которого волокла домой из «Лотоса», кто горевал по отцу, пропившему свою жизнь. Я вижу просто Джейсона, темноглазого юношу в ярких кроссовках. И мне очень хочется, чтобы он ответил мне взаимностью.
Я нащупываю под покрывалом пульт и включаю телевизор. Перескакивая с канала на канал, я вдруг вижу знакомое лицо.
У меня непроизвольно разжимаются пальцы, и жареная картошка падает мне на колени.
– Вот это да! Это же ты!
– Что? – Джейсон бледнеет.
– По телеку! – кричу я, нажимая на кнопку увеличения громкости.
Идут вступительные титры фильма, и на экране мелькают кадры с Джейсоном. Вот он играет на гитаре, вот он держится за руки с На-На, которая лежит на больничной койке, вот он бежит прочь от наемного убийцы.
– Мы обязательно должны посмотреть, – говорю я. – Почему ты не рассказал мне, что фильм уже вышел?
Фильм продолжается, и я понимаю, что это только первая серия. Я нажимаю кнопки на пульте, пока внизу экрана не появляются английские субтитры. Сюжет крутится в основном вокруг На-На, но есть и несколько эпизодов с Джейсоном, голодающим художником, который зарабатывает себе на пропитание игрой на гитаре.
Джейсон стонет, когда камера показывает его героя, поющего грустную песню в темной комнате – прямо как эмо.
– Выключи, – говорит он. – Не надо смотреть на это.
– Что ты несешь? Это же потрясающе!
Он прищуривается.
– Ты хочешь посмеяться надо мной.
– Конечно, хочу!
Но это ложь. На самом деле я хочу увидеть, как он поет песню, которую мы написали. Нашу песню.
Он тянется к пульту, но я убираю руку.
– Грейс, серьезно. Я не хочу на себя смотреть.
– Нет, мы уже смотрим, так что расслабься.
С недовольным возгласом он опять пытается выхватить у меня пульт. Я отодвигаю руку, а он все тянется за ним и даже опирается на мое бедро. Я вскрикиваю от боли, когда он переносит на руку свой вес. В конце концов он делает рывок, промахивается мимо пульта и падает на меня. Хохоча, мы оба валимся на матрас. Джейсон оказывается на мне, я тяну руку с пультом за голову.
Мы осознаем, что произошло, и наш хохот стихает. Мы смотрим друг на друга. Улыбка Джейсона тает, его глаза темнеют. Он смотрит на мои губы. Я разжимаю пальцы, и пульт с треском падает на пол, но никто не спешит подобрать его. На заднем фоне я слышу голос Джейсона, доносящийся из телевизора. Лицо Джейсона очень близко от моего, мне достаточно чуть-чуть приподнять голову, и наши губы сомкнутся.
– Грейс… – Он указательным пальцем проводит по моему подбородку. – Я сказал На-На, что у нас с ней ничего быть не может и что я встречаюсь с ней только ради рекламы нашего фильма.
Мне приятно слышать его слова, и мое сердце начинает колотиться о ребра. Мне безумно хочется сократить разделяющее нас расстояние, но меня останавливает страх, да и в голове звенит предупредительный сигнал. Нельзя доверять парню с гитарой. Пусть я и мечтаю о том, чтобы он полюбил меня, только это всего лишь фантазии. Он сам фантазия.
Я призываю на помощь тот самый гнев, который испортил рождественские каникулы в Сеуле, отворачиваюсь и обеими руками упираюсь Джейсону в грудь. Мне не надо прилагать особых усилий – он и сам отстраняется, садится и проводит рукой по волосам. Он ничего не говорит, но в его глазах я вижу множество вопросов, ответов на которые у меня нет.
Я встаю с кровати.
– Я, наверное, пойду, – говорю я, чувствуя страшную неловкость. – Уже поздно. Зайду завтра, и мы придумаем, что делать. Договорились? – Я оглядываю комнату в поисках своей сумочки. – Мы можем позаниматься спортом. Активный отдых пойдет тебе на пользу, насытит тебя эндорфинами. Может, я даже покатаю тебя на твоем велосипеде.
– Грейс, – прерывает он мой монолог.
– Мм?
– Прости… меня. – Я вижу в его глазах сожаление, которое я ощущаю как удар в солнечное сплетение.
– О чем ты? До завтра.
Я выбегаю из комнаты, прежде чем он успевает что- то сказать. В коридоре я останавливаюсь. На глаза наворачиваются слезы, и я приваливаюсь к закрытой двери. Я больше не могу игнорировать свои чувства к Джейсону – то, каким восторгом наполняет меня его улыбка, то, какую радость я испытываю каждый раз, когда он, доверившись мне, открывает еще один кусочек своего прошлого, то, как я в его присутствии забываю обо всем, что оставила в Нэшвилле.