Мне хочется напомнить Джейсону, что он третировал музыку Йон Джэ, но я этого не делаю.
– Послушай, дай Софи время прийти в себя. Она успокоится. В том смысле, что ты же ее брат. Она же не будет злиться на тебя вечно.
Я направляюсь к двери, но Джейсон останавливает меня:
– Грейс?
– Да?
На его лице появляется слабая улыбка.
– Спасибо.
– За что?
– За понимание. Или за попытку понять.
«Даже несмотря на твое нежелание быть частью моей жизни». Он не произносит это вслух, в этом нет надобности. Мы оба знаем, что он об этом думает.
– Но это не снимает с тебя ответственности. Я не имею права судить тебя, не зная всех обстоятельств. Может, ты и придурок, не знаю. Но я не могу тебе указывать. Ты должен сам это понять.
И хотя мне очень хочется поругаться с ним, напомнить, как он обижал меня, объяснить, что его попытки познакомить меня со знаменитостями не отменяют того, что он игнорировал меня все каникулы, я ухожу. Я закрываю дверь и вспоминаю, как мама часто говорила мне, что я будто специально порчу все, к чему прикасаюсь. Но никто не заслуживает того, чтобы в нем бередили чувство вины, особенно когда душа и так болит от угрызений совести.
Я убедилась в этом на собственном опыте.
Глава девятнадцатая
Сплетни о роспуске группы еще долго не утихают, и к началу марта я уже не могу ничего слышать об «Эдеме». Поначалу я еще мониторила все корейские блоги о шоу-бизнесе и читала все статьи с помощью «переводчика», встроенного в браузер. Какие-то источники называют инициатором распада Джейсона, другие утверждают, что Йон Джэ решил делать сольную карьеру. Я не знаю, чему верить, а Джейсон не торопится делиться со мною информацией, поэтому мне остается только гадать.
Одно могу сказать точно: Джейсон и Йон Джэ не поладили с самого начала. Неназванные источники в звукозаписывающей компании сообщали, что ребята часто конфликтовали в студии и не появлялись вместе нигде, кроме рекламных мероприятий и концертов. В большинстве публикаций в распаде обвиняют Джейсона, но в некоторых упоминается, что и Йон Джэ не горел желанием играть в «Эдеме», давая всем ясно понять, что хотел бы выступать в танцевальном проекте. Теперь я понимаю, почему эти двое то и дело сталкивались лбами.
Я ожидала, что в школе члены распавшейся группы вызовут особый интерес, но наши одноклассники стали держаться от ребят на почтительном расстоянии. Еще я думала, что теперь, когда ребят больше ничего не связывает, Йон Джэ и Тэ Хва уйдут из школы, но они остались. Софи говорит, что любой перевод для них сейчас будет связан с кучей проблем, но я подозреваю, что тут сыграла свою роль и их студия, которая хочет, чтобы между Джейсоном и остальными сохранилась видимость цивилизованных отношений.
Софи так и не простила брата. Каждый раз, когда я завожу о нем разговор, она меняет тему или со смехом отмахивается от моих вопросов. Тэ Хва переехал в другую комнату, и теперь я вижу Джейсона только в классе. Я наблюдаю за ним и понимаю, что его интерес к учебе тает с каждым днем. Он перестал делать домашнюю работу, а на уроки приходит перед самым звонком, неряшливый и взлохмаченный.
Он пропускает три дня, и я считаю, что теперь у меня есть основания начать расследование. Но когда я принимаюсь расспрашивать Софи, она отвечает:
– Откуда мне знать, что с ним происходит? Я с ним не разговариваю.
Я едва сдерживаюсь, чтобы не поругаться с ней, чтобы до нее, наконец, дошло, насколько она мелочна. Ведь он ее брат.
Я иду к корпусу Джейсона, набирая на ходу его номер. Он не берет трубку. Чертыхаясь под нос, я поднимаюсь на его этаж, стучу в дверь. Пусть он спит или занимается – переживет. Скажу честно: я беспокоюсь. Мне нужно убедиться, что он все еще дышит, все еще жив. После этого я спокойно смогу и дальше считать его жутким типом и придурком.
Я выжидаю несколько секунд, прежде чем постучать вновь. Ответа нет. Я опять звоню ему. Потом еще трижды. На четвертой попытке он берет трубку.
– Грейс? – говорит он. Его голос заглушают громкие голоса на заднем фоне.
– Ты где? – Мне приходится заткнуть другое ухо, чтобы что-нибудь расслышать.
– Грейс! – он подозрительно весел и рад меня слышать.
– Хм… ты в порядке?
– Конечно, в порядке! – кричит он. – А что со мной может случиться?
Вот тут мне становится страшно.
– Джейсон, ты где?
Он смеется, в трубке раздается треск, словно связь прервалась.
– В баре.
– В каком?
– Э-э… – Он обращается к кому-то на корейском.
– Джейсон!
У меня бешено стучит сердце, память услужливо возвращает меня к другому телефонному разговору. С Нейтаном. Господи, не допусти, чтобы он закончил как Нейтан!
Давняя тревога грозит снова заявить о себе, и я пытаюсь с ней справиться. Мне нельзя сейчас психовать. Мне нужно найти Джейсона. Я должна помочь ему. Сделать то, что не смогла сделать для брата.
– Грейс? – говорит он таким тоном, будто забыл, что мы разговариваем.
– Джейсон, в каком ты баре? – как можно более ровным голосом спрашиваю я.
– В «Лотосе». Кажется. В Инчхоне.
– Ладно, будь там. Я приеду.
Я отсоединяюсь до того, как он успевает ответить, гуглю бар «Лотос» в Инчхоне и одновременно листаю свои контакты в поисках телефона водителя, работающего на студию Джейсона. Отыскав и то, и другое, я звоню водителю и на смеси корейского и английского объясняю, что мне от него надо. Он соглашается заехать за мной.
Я с нетерпением дожидаюсь машину у школы, а потом всю дорогу мысленно кричу на водителя, чтобы он прибавил скорости. Может быть, я слишком нервничаю, но беспокойные мысли то и дело возвращают меня к Нейтану. Туда, где я нашла его в ту ночь. Он звонил мне, но я даже не захотела слушать его пьяный бред. Я не предполагала, что все закончится так.
Я молю бога, чтобы Джейсон не наделал глупостей.
Наконец мы добираемся до Инчхона. Я выскакиваю из машины на той улице, на которой, согласно Гуглу, находится бар, и принимаюсь лихорадочно искать вывеску «Лотос». Хотя бы изображение цветка, ведь если название будет на хангыле[32], я не смогу найти это место. К счастью, я замечаю в толпе знакомое лицо.
Ссутулившись и склонив голову, Джейсон стоит, привалившись к фонарному столбу. Волосы падают ему на лицо, но я узнаю куртку, которую я ему купила. Прохожие замедляют шаг и присматриваются к нему, гадая, действительно ли это Джейсон Бэ или нет.
– Джейсон! – Я чувствую огромное облегчение.
Он поднимает голову, улыбка освещает его лицо, однако взгляд остается стеклянным. Я подхожу поближе и чувствую запах алкоголя. Сердце у меня падает.
– Привет, Грейс. – Он, пошатнувшись, делает шаг мне навстречу.
Я подхватываю его, а он смеется.
– Ты хорошо пахнешь, – говорит он мне в плечо.
– Ну, а ты нет. – Но у меня все равно перехватывает дыхание, когда я сквозь одежду ощущаю тепло его тела.
Я быстро оглядываюсь по сторонам и убеждаюсь, что никто не наставляет на нас фотоаппараты или мобильные телефоны. Вот и хорошо, не надо беспокоиться из- за того, что завтра в Сети появятся какие-нибудь порочащие снимки.
– Тебе надо домой, – говорю я, помогая ему выпрямиться.
– А я хочу веселиться! – Он пытается отстраниться и едва не падает. – Все считают меня лузером, так я и буду вести себя как лузер! – кричит он.
Прохожие начинают оборачиваться, шептаться. Я слышу удивленный гул толпы, кто-то уже достает камеры.
Втягивая воздух сквозь сжатые зубы, я обхватываю Джейсона за талию и поддерживаю его в вертикальном положении.
– Пошли в машину.
Но тут я обнаруживаю, что машина и водитель, конечно, исчезли. Я звоню ему, но он не берет трубку. Я в тупике. С пьяным Джейсоном на руках, в центре города, а вокруг два с половиной миллиона людей, и все они знают его в лицо.
Справившись с паникой, я полуведу-полутащу его к автобусной остановке – ничего лучше я придумать не могу. Джейсон всю дорогу хохочет мне в ухо.
Я усаживаю его на скамью и игнорирую прохожих, которые таращатся и показывают на него пальцем. Наконец подъезжает автобус, и я вздыхаю с облегчением.
– Пошли, – говорю я.
Джейсон не двигается.
– Не усложняй ситуацию, – сержусь я. – Я тебя не понесу.
И все же мне удается оторвать его от скамьи. Он наваливается на меня, и мы кое-как забираемся в автобус, расплачиваемся и усаживаемся в последнем ряду. Я мечу гневные взгляды на всех любопытных, рискнувших оглянуться в нашу сторону.
Джейсон откидывает голову на спинку и закрывает глаза.
– Грейс?
– Что? – раздраженно спрашиваю я.
– Зачем ты приехала?
– Чтобы учиться в школе.
– Нет, не в Корею. – Он указывает пальцем сначала на себя, потом на меня. – Сюда. Ты же сказала, что не хочешь быть частью моей жизни.
Хороший вопрос. Действительно, зачем я приехала сюда? Я украдкой смотрю на него – бремя, которое я добровольно на себя взвалила – и у меня сжимается сердце. Он нуждается в ком-то. Никто не сомневается в том, что он легко переживет роспуск группы, но на самом деле Джейсон страдает. И если Софи плевать на то, что он губит себя, то мне нет.
– Чтобы учиться в школе.
– Нет, не в Корею. – Он указывает пальцем сначала на себя, потом на меня. – Сюда. Ты же сказала, что не хочешь быть частью моей жизни.
Хороший вопрос. Действительно, зачем я приехала сюда? Я украдкой смотрю на него – бремя, которое я добровольно на себя взвалила – и у меня сжимается сердце. Он нуждается в ком-то. Никто не сомневается в том, что он легко переживет роспуск группы, но на самом деле Джейсон страдает. И если Софи плевать на то, что он губит себя, то мне нет.
Но кроме этого есть еще что-то, чего я не могу объяснить. Что-то, что влечет меня к нему, что заставляет быть с ним, несмотря ни на что. Что-то большее, чем просто восхищение его красивыми ключицами в распахнутом вороте рубашки или наслаждение теми мгновениями, когда редкая улыбка озаряет его лицо. Что-то, с чем я пока не готова разбираться.
Мы выходим на нашей остановке и умудряемся добраться до кампуса без свиты преследующих нас фанатов. За такую операцию меня следовало бы представить к награде.
– Давай сюда ключ, – говорю я, когда мы подходим к его корпусу.
– Э? – икает Джейсон.
– Ключ.
Он принимается шарить по карманам. На его лице появляется озадаченное выражение.
– У меня… у меня его нет.
– Что?
– Наверное, я. – Он смеется. – Я, наверное, оставил его в комнате. – Он хлопает себя по карманам, будто надеется, что каким-то чудом ключ появится в одном из них.
– Поверить не могу!
Вообще-то Джейсон заслуживает того, чтобы провести ночь на улице, но я не могу так поступить. Неужели придется идти к коменданту с просьбой отпереть его комнату? Но тот, несмотря на запрет общаться с прессой, может тайком сфотографировать Джейсона или рассказать все какому-нибудь «желтому» изданию. Это еще больше навредит репутации Джейсона.
После недолгого размышления я принимаю решение.
– Ладно, – смущаясь, говорю я, – пошли ко мне.
Джейсон молча следует за мной. Сегодня Софи ночует в гостинице – встречается со своей подругой из прежней школы. Та приехала из Сеула, и Софи заранее получила у администрации разрешение покинуть кампус на ночь.
Очень кстати. Может, хоть сейчас Господь будет ко мне милостив?
Я оглядываюсь на Джейсона, который бредет, то и дело спотыкаясь о трещины в асфальте. Понятно, не будет.
До моей комнаты мы добираемся в одиннадцатом часу. Джейсон сразу падает на стул и начинает рыться в бумагах на моем столе, потом инспектирует ящики и, наконец, выуживает фотографию, которую я, засунула в самый дальний угол, когда только заселилась в комнату.
– Это кто? – Показывает он на Нейтана, обнимающего меня за плечи.
– Что ты творишь?! – Меня ошпаривает паника, и я выхватываю снимок у него из рук:
– Кто дал тебе право рыться в чужих вещах?
Он опускает лицо и вид у него такой виноватый, что я почти сразу прощаю его.
– Извини, – говорит он.
– Ладно, – отмахиваюсь я. – Ты ведешь себя, как ребенок, которого ни на минуту нельзя оставить без присмотра. Прекрати!
Я ищу в шкафу что-нибудь простенькое, но красивое, в чем можно было бы лечь спать. Не надену же я старую папину майку, которую стащила из дома. Когда я выхожу из ванной в трико для йоги и топике, вижу, что Джейсон, тихонько посапывая, удобно свернулся на моей кровати, правда, в кроссовках.
– Нет, вы только поглядите! – Я смотрю на него, и восторженный трепет смешивается во мне с раздражением.
Бормоча ругательства, я стаскиваю с Джейсона кроссовки. Пихаю его, но он крепко спит. Я раздумываю, не скинуть ли его на пол, где он мог бы спать до утра, но южное гостеприимство не позволяет мне так с ним поступить. Поэтому я лезу на кровать Софи и заползаю под одеяло.
Мы одни в моей комнате, Джейсон спит в моей постели, и я могла бы придушить его за то, что он напился, но мой пульс учащается, стоит мне вспомнить, как он опирался на меня, когда мы шли к остановке, как его дыхание согревало мне шею и даже сквозь алкогольный «выхлоп» чувствовался запах его одеколона.
Я гоню от себя эти мысли, но вместо того, чтобы заснуть, вслушиваюсь в дыхание Джейсона и переживаю, как бы у него не случилось алкогольное отравление. Однако я все же засыпаю и просыпаюсь через несколько часов от того, что хлопнула дверь в ванную. По звукам, доносящимся оттуда, понимаю, что Джейсона тошнит. Я сижу, сонно моргая, и пытаюсь понять, сон все это или явь.
Суперзвезда к-попа Джейсон Бэ пугает мой унитаз.
Самый настоящий сюрреализм.
Стон, донесшийся из ванной, отрывает меня от размышлений. Я спускаюсь с кровати и иду на звук. Джейсон стоит на коленях перед унитазом, упершись лбом в сложенные на сиденье руки.
– Ты как? – спрашиваю я.
Не поднимая головы, он стонет, и я поневоле вспоминаю его слова об отцовском алкоголизме. А еще я вспоминаю о зависимости Нейтана от наркотиков и спиртного. Во время гастролей мой брат тоже много времени проводил на полу в туалете – это мне в подробностях рассказал его ударник за несколько месяцев до моего отъезда в Корею.
Я сажусь на пол рядом с Джейсоном и кладу руку ему на спину. Он вздрагивает, но не отстраняется. Его опять сотрясает рвотный спазм. Я сдерживаю собственную тошноту, но продолжаю гладить его по спине, как это делала мама, когда я болела в детстве, – одно из скудных воспоминаний о ее материнской заботе.
Джейсон отодвигается от унитаза и приваливается к стене.
– Прости, – хриплым шепотом говорит он.
– Не переживай. Уберешь завтра утром. – И мне самой слышно напряжение в моем неестественно оживленном тоне.
Он ложится на пол и кладет голову на коврик. Я, вздыхая, подсаживаюсь поближе и перекладываю его голову к себе на колени. Чтобы он расслабился, я принимаюсь перебирать его волосы.
– Когда-нибудь я использую это для шантажа. Это я так, к сведению, – говорю я.
Он тихнько усмехается, подтягивает к себе мою свободную руку и переплетает пальцы с моими. У меня перехватывает дыхание от восторга, но я держу свои эмоции под контролем.
– Не бросай меня, ладно? – бормочет он.
– Ладно, – сдавленно отвечаю я.
– Обещаешь?
– Обещаю.
По телу бегут мурашки, и я больше не могу отрицать очевидное.
Я люблю этого парня.
Я люблю его волосы, люблю его джинсы и яркие кроссовки, и то, как он порой цинично реагирует на жизнь, как будто с нею надо смиряться, а не ею наслаждаться. Но больше всего я люблю его.
Это не увлечение. И не влечение, как то, что я испытывала к Айзеку.
Это Любовь.
И это пугает меня сильнее, чем можно представить.
Я прижимаюсь затылком к стене и обдумываю сложившуюся ситуацию. Пусть это кажется нелепым, но я знаю: я там, где мне и суждено быть. Возможно, это безумие. Возможно, я потянулась к нему из-за извращенного желания переделать прошлое, помочь ему там, где я не смогла помочь Нейтану.
Но что, если Джейсон погряз в этом еще глубже? Что, если я позволю себе сблизиться с ним, а он погубит себя? Смогу ли я снова пережить утрату дорогого мне человека?
Однако я понимаю: несмотря на страх, я не могу оставаться в стороне. Я не могу бросить его. Я должна помочь.
Потому что ты сделаешь все для человека, которого любишь.
– Может, ты и пытаешься разрушить свою жизнь, но я тебе этого не позволю, – говорю я скорее себе, чем ему. – Я не дам тебе превратиться в твоего отца. – Я вспоминаю фотографию, которую он вытащил из ящика, и продолжаю шепотом: – Я не позволю тебе превратиться в моего брата. Обещаю. Мы вытащим тебя из этого вместе, ты и я.
Возможно, когда переживания, вызванные распадом группы, останутся в прошлом, когда Софи простит его и жизнь вернется в нормальное русло – и если он к тому времени не сломается, – тогда мы сможем быть вместе.
Глава двадцатая
На следующее утро я просыпаюсь раньше Джейсона. Одевшись и умывшись, я бужу его. Ночью я почти не спала, то и дело просыпалась, свешивалась вниз и прислушивалась к его дыханию. Что до него, то он спокойно проспал под моим розовым одеялом до самого утра.
– Эй, просыпайся. – Я трясу его за плечо.
Он отворачивается, бормочет под нос нечто нечленораздельное. Я стараюсь игнорировать то, как соблазнительно он выглядит с прижатой к груди подушкой.
– Джейсон, – снова трясу я его. – Проснись!
Он резко подскакивает и бьется головой о верхний ярус кровати. Выкрикнув что-то по-корейски – вероятно, чертыхнувшись, – он потирает ушибленное место, видит, как я хохочу над ним, и ошарашенно оглядывается по сторонам.
– Я спал здесь всю ночь? – спрашивает он.
– Естественно.
Он бледнеет как полотно.
– Вставай. – Я шлепаю его по руке, чтобы предупредить назревающую неловкость. – Тебе нужно выпить кофе, потому что тебе предстоит тяжелейшее похмелье.
Джейсон вылезает из кровати и рассматривает свою мятую одежду.
– Иди к коменданту, попроси, чтобы он открыл твою комнату. Прими душ. Переоденься. Через час жду тебя у твоего корпуса. – Я сую ему в руки кроссовки.