Сервионе тут же пересказал весь разговор Кастелле. Тот вздохнул:
– Наконец-то они зашевелились.
– Этот тип не сказал ничего такого, о чем бы мы и без него не знали… И до сих пор у нас нет ни малейших доказательств…
– Вот если бы удалось заставить Юбера признать, что он обеспечил убийцам поддельное алиби…
– Никогда Юбер на это не пойдет… Их он боится гораздо больше, чем нас, Кастелле… Но надо хорошенько запомнить, что Пелиссан ходил на разведку в «малую Корсику», а главное – что по крайней мере один из членов банды (и между нами говоря, очень неглупый парень!) подозревает Базилию в убийстве Бенджена!
– Но, послушайте, это ведь невозможно!
– Вы уверены?
Кастелле немного поколебался.
– Нет…
– С завтрашнего дня я хочу, чтобы два агента постоянно дежурили у входа в «малую Корсику».
На следующее утро, прежде чем полицейские успели занять наблюдательный пост в старом городе, Коломба, зябко кутаясь в черную шаль (она вечно мерзла), уже спешила на улицу Ласкари. У дома 227 она подняла голову, разглядывая окна третьего этажа и пытаясь угадать, за которым из них прячется убийца Пьетрапьяна. Всякий раз как Коломба вспоминала о безвременной гибели друзей, жажда мести придавала ей сил. И она поднялась по лестнице с неожиданной для женщины столь преклонных лет прытью.
Когда в дверь постучали, Барнабе еще лежал в постели, изучая программу парижских скачек. От неожиданности он вздрогнул, потом тихонько встал и, прихватив пистолет, вжался в стену у самой двери.
– В чем дело?
– Это я.
Услышав голос, бандит сразу успокоился.
– Кто это, вы?
– Я принесла вам ответ на письмо.
– Ах да! Пожалуйста, подождите секундочку! Пелиссан торопливо сунул револьвер в ящик стола и, накинув халат, впустил Коломбу.
– Ну?
– Письмо у меня.
– Давайте скорее!
Старуха протянула записку, и Барнабе тут же прочитал ее с самым простодушным удовольствием. Правда, бандита тронула не сквозившая в этих нескольких строчках нежность, а то, что письмо свидетельствовало о его новой победе. Пелиссан снова одержал верх! Очевидно, даже такая гордячка не устояла перед очарованием красивого парня! И Барнабе поклялся жестоко отплатить ей за вчерашнее унижение.
– Вы мне вернете письмо?
– Зачем?
– Не знаю, но Мишель сказала, что, если я не принесу его обратно, она больше и слушать о вас не захочет.
– Она любит командовать, а?
– Ну, смотря кем…
– Ладно, вот вам ее записка… Думаю, мне незачем писать ответ… Я согласен… в шесть вечера там, где она сама хотела со мной встретиться.
– Я передам.
– Но как вам удалось ее уговорить?
– Чего только не сделаешь за пятьсот франков!
Барнабе расхохотался.
– Верно! Погодите…
Покопавшись в бумажнике, он вытащил пятисотфранковый банкнот и отдал Коломбе, подумав, что это своего рода первоначальный вклад и впоследствии Мишель сторицей возместит ему эту сумму.
Полицейские, получившие приказ следить за «малой Корсикой», никак не думали, что это касается и ее обитателей. Поэтому они не обратили никакого внимания на двух старух с плетеными корзинками. Да и какое кому дело до бабок, очевидно, отправившихся за покупками? Стало быть, полицейские спокойно пропустили мимо Базилию и Коломбу, даже не разглядев их лиц – как все корсиканские крестьянки, обе закутались в черные покрывала.
В половине пятого подруги стали потихоньку взбираться по тропинке, ведущей к замку. Лишь около шести часов они наконец добрались до вершины скалы, нависавшей над морем, откуда открывался великолепный вид, на который, впрочем, обе мстительницы не обратили никакого внимания. Коломба уселась на скамейку, а Базилия спряталась среди зарослей, образовавших нечто вроде живой изгороди в двух-трех метрах от скамьи. И обе стали ждать, подобно двум древним паркам, которых ничто не может отвлечь от их зловещего дела.
Поднимаясь в Замковый сад с непокрытой головой, Барнабе Пелиссан, пыжась от грубого самодовольства, свойственного всем грошовым донжуанам, даже не догадывался, что бегут последние минуты его жизни, являвшей собой лишь бесконечную череду всяких мерзостей. Приближалось время давать отчет. Но парень ни о чем подобном даже не подозревал. Столь поразительно легкий успех совершенно опьянил его. Карабкаясь на скалу, он разрабатывал план, благодаря которому уже к утру трепещущая Мишель упадет в его объятия.
Увидев на скамейке женщину и признав в ней старуху, приносившую записку, Барнабе решил, что его разыграли, но все-таки подошел.
– Она не придет? – буркнул он.
– Что вы, что вы! Придет! Вот только малость задержалась с работой и чуть-чуть запоздает. Потому и послала меня предупредить и извиниться.
– Я не стану ждать больше десяти минут!
Коломба улыбнулась:
– Не думаю, чтобы вам пришлось ждать так долго!
– Тем лучше для девушки!
Как будто для того, чтобы объяснить опоздание Мишель, старуха принялась рассказывать Пелиссану о том, как жила девушка до встречи с ним. И молодой человек, совершенно потонув в бесконечном потоке слов, уже не мог расслышать никаких посторонних звуков, даже если рядом творилось что-то необычное…
Базилия выбралась из укрытия, прихватив спрятанный в корзине тяжелый предмет. Чтобы набраться мужества, она вспомнила, как падали под пулями убийц ее муж, сын и сноха, как испуганно закричала после первых выстрелов Анна… И Базилия решительно двинулась к скамейке.
ГЛАВА IV
Консегюд, сидя в пижаме на залитой утренним солнцем террасе, сладко потягивался. Старый бандит прекрасно отдохнул и радовался жизни. Накануне он очень опасался, как бы ссора с Поленом не помешала ему уснуть. К счастью, ничего подобного не произошло. Короче говоря, этот Полен – просто честолюбец, решивший сыграть на охватившем всю банду беспокойстве и занять первое место. Консегюд почесал спину. Да, у молодежи зубки становятся все длиннее, так что, быть может, в конечном счете Жозетт все-таки права… Пришло время удалиться на покой. Приятный запах кофе отвлек бандита от меланхолических размышлений о праздном будущем. Он встал, собираясь надеть халат, но, услышав пронзительный звонок телефона, замер. В такую рань? По полу зашаркали шлепанцы Жозетт, спешившей снять трубку, потом до Консегюда донеслись приглушенные звуки короткого разговора и щелчок опустившейся на рычаг трубки. Тут же на террасу вышла Жозетт.
– Звонил Фред…
– И что ему понадобилось, этому дурню?
– Спросить, читал ли ты газеты.
– Почему?
– Этого он сказать не пожелал.
– Так… очевидно, нас ждут новые неприятности! С этим кретином всегда надо ожидать худшего. Где газета?
– Сейчас загляну в почтовый ящик – может, ее уже принесли.
Жозетт снова ушла. Пройдя через сад к воротам, она достала из ящика «Нис-Матэн», тут же развернула газету и замерла – на первой полосе крупным шрифтом было напечатано взбудоражившее Фреда сообщение. Жозетт отличалась сильным характером и никогда ни перед чем не склоняла головы. Но теперь пришла и ее очередь познакомиться с неведомым ей до сих пор чувством – страхом.
Гастон вернулся на террасу и сел в белое лакированное кресло с красной обивкой. Только дробный перестук пальцев по подлокотнику выдавал его нетерпение. Консегюд хотел продемонстрировать подруге полное спокойствие и самообладание, однако, едва Жозетт переступила порог, он крикнул:
– Ну?
– Это о Барнабе…
– Пелиссан? Что он еще натворил?
– Умер…
– Барнабе мертв?… Но… отчего… почему…
– Ему разбили череп молотком.
– Мо… Не может быть!
– Хочешь, я тебе прочитаю статью?
– Да… пожалуй…
Жозетт села в кресло напротив мужа и начала:
«Новое сведение счетов?
Вчера около восьми часов вечера месье Луи Виллар, на котором лежит обязанность следить за порядком в Замковых садах, совершал вечерний обход, дабы отправить домой случайных влюбленных, которым вздумалось бы разыгрывать Дафниса и Хлою, как вдруг его внимание привлекла странная поза сидевшего на скамейке мужчины. Незнакомец как будто крепко уснул в очень неудобном положении. Месье Виллар подошел поближе и тут же, по его собственному признанию, отшатнулся при виде представшего его глазам зрелища. Все лицо незнакомца было залито кровью, а из разбитой черепной коробки вытекал мозг. Месье Виллар, отставной полицейский, немедленно побежал звонить в комиссариат. Убитый – некто Барнабе Пелиссан, хорошо известный следственной полиции нашего города. Этот Пелиссан не раз сидел в тюрьме за сутенерство и, по слухам, замешан во множестве темных историй. Возможно, он вызвал в определенных кругах городского дна достаточно острую антипатию и его решили убрать? Быть может, следствие сумеет ответить на этот вопрос. А пока из краткого разговора с месье Вилларом у нас сложилось впечатление, что во второй половине дня он видел в саду не так уж много народу. Сторож как будто заметил жертву, спокойно поднимавшуюся по тропинке к вершине скалы. Более отчетливо месье Виллар запомнил двух пожилых дам в черном, чье появление в саду его несколько удивило. Хотя жертва не отличалась похвальным поведением, правосудие требует наказать убийцу. Разумеется, мы намерены держать читателей в курсе расследования этой зловещей истории».
Жозетт медленно опустила газету и посмотрела на мужа. Гастон облизывал пересохшие губы.
– Ну, что ты об этом думаешь? – мягко спросила она.
– Ничего… – почти простонал Консегюд. – Сначала Мариус, а теперь еще и Барнабе… Кто?… По каким причинам? Есть с чего рехнуться…
– Кто-то всерьез охотится на наших людей!
– Но с какой стати?
– Мы можем быть уверены только в одном, Гастон: все началось после той истории в ущелье Вилльфранш.
– Думаешь, кто-то мстит за Пьетрапьяна?
– А ты можешь предложить другое объяснение?
– Тогда, значит, полиция?
– Совсем спятил!
– Но там же одно старичье!
Жозетт ответила не сразу, но когда наконец заговорила, муж сразу заметил ее озабоченный тон.
– Я думаю о вчерашней болтовне Кастанье… Он, кажется, предвидел смерть Барнабе…
– Да, и его догадки, увы, оправдались!
– Если, конечно, это и в самом деле догадки…
– Ты хочешь сказать, что Кастанье заранее знал об этих убийствах? Но каким образом?
– А может, ему не понадобилось ничего разузнавать?
– Не понимаю!
– А вдруг Полен сам же и убил Мариуса и Барнабе?
– Ты что, с ума сошла…
– Пораскинь мозгами, Гастон… Вчера он открыл тебе свои честолюбивые замыслы… признался, что хочет работать вдвоем с тобой… Парень сообразителен и очень хитер… Воспользоваться глупой бойней, в которой он один – вспомни-ка! – никак не замешан, и убрать одного за другим тех, кто мешает пробиться на первые роли, свалив все на какогото таинственного мстителя… Это было бы чертовски ловким ходом…
– Ты и вправду думаешь, что Полен…
– Разумеется, я не могу этого утверждать, но, по-моему, и такой вариант нельзя упускать из виду.
Гастои очень доверял суждениям жены.
– Позвони Фреду и скажи, чтоб живо ехал сюда вместе с Эспри и Жозе.
В доме Сервионе первым узнал новость Оноре – он слушал радио. Комиссар испустил такой вопль, что Анджелина, которая была на кухне, вздрогнув, выронила чашку. Перепуганная женщина бросилась в столовую, ожидая увидеть мужа распростертым на полу, и остолбенела на пороге при виде Оноре, по-прежнему сидящего в кресле, где она его оставила, выйдя на кухню за подносом с уже готовым завтраком. Не успела Анджелина открыть рот, как Сервионе заорал:
– Теперь даже ты не сможешь утверждать обратное! Если только твое обычное упрямство…
– Что ты болтаешь?
– А ты разве не слыхала?
– Я слышала только, как ты закричал. Что стряслось?
– Прикончили Барнабе Пелиссана!
– Ну и что? Он был ужасным подонком, так ведь? И следовало ожидать, что он окончит дни свои скорее таким образом, чем в доме для престарелых!
– Давай-давай, остри! Клянусь тебе, это самое подходящее время для шуточек!
– Но в конце-то концов, Оноре, можешь ты мне объяснить, почему смерть этого мерзавца так тебя потрясла?
– Потому что я, в сущности, уверен, что это Базилия и ее друзья прикончили Пелиссана, как раньше они расправились с Бендженом!
– У тебя есть доказательства?
– Почти! Сторож видел, как незадолго до Пелиссана в Замковый сад вошли две старухи в черном.
– Ну и что? В это время дня я сама могла бы там гулять, никого при этом не убив.
– Врешь, Анджелина! Просто ты готова до последнего защищать этих старых ведьм!
– Ты так злишься, потому что не в силах поймать тех, кто совершил эти убийства, и не смей называть ведьмами несчастных, которым, быть может, сегодня нечего есть!
– Это не имеет отношения к…
– Ошибаешься! Когда тебе приходится с боем добывать каждый кусок хлеба, становится не до игр и некогда строить из себя мстительниц!
– Ага! Вот ты и проговорилась! И только потому, что в глубине души согласна со мной! Мстительницы! У этих обломков прошлых времен хватает нахальства пытаться заменить нас и творить правосудие на свой лад! А впрочем, сама подумай, у кого, кроме них, есть причины с таким ожесточением убивать подручных Консегюда? Такое могло прийти в голову только тем, кто мстит за своих!
– Но подумай, Оноре, ты ведь сам только что сказал, как стары эти несчастные! Куда им бороться с такими опасными типами, если те могут одним ударом прихлопнуть всю «малую Корсику»!
– Понятия не имею, но ни секунды не сомневаюсь в их виновности!
– Ладно, допустим. И что дальше?
– Как – что? Я обязан их арестовать.
Анджелина рассмеялась.
– А ты представляешь компанию этих семидесяти-, а то и восьмидесятилетних стариков в камере? Да над тобой будет хохотать весь город!
– Правосудие не обращает внимания на зубоскалов!
– Пусть так. Но не хотела бы я оказаться на твоем месте, когда нашим старым как мир землякам будут читать обвинительный приговор!
Анджелина вздохнула:
– Моя тетушка Луиза не ошиблась, когда еще перед свадьбой предсказывала, что я не буду с тобой счастлива. Здесь, на континенте, большинство корсиканцев теряют достоинства нашей расы и вырождаются…
– Плевать мне на мнение твоей тетушки!
– Неудивительно! Ты оскорбляешь бедняжку Луизу только потому, что понимаешь, насколько она права!
– Ах, вот как? Значит, она еще и права?
– Ты не только отрекся от своей родины, но еще и пытаешься преследовать тех, кто сохранил ей верность!
– Ты что, спятила?
– Даже если мерзавцев из банды Консегюда убивают наши старики, они лишь подчиняются древним законам вендетты! Раз полиция не в силах наказать убийц безвинно погибших, старики правильно делают, работая за нее! И я сама с Удовольствием бы им помогла, если бы только сумела!
Сервионе покачал головой:
– Мне больно видеть, Анджелина, что за двадцать лет супружеской жизни ты приобщилась к цивилизации не больше, чем в те времена, когда дралась с мальчишками на улицах Корте!
– Видя, во что цивилизация превратила тебя, я могу только поздравить себя с этим обстоятельством!
– Продолжай в том же духе – и получишь по физиономии!
– Попробуй только до меня дотронуться! Я мигом соберу чемодан и перееду в «малую Корсику», к своим!
– Дура!
– Палач!
В то утро прекрасное декоративное блюдо, подаренное как раз тетушкой Луизой и висевшее над дверью в столовой, упало и разбилось вдребезги, не выдержав сотрясения – Оноре так кипел от ярости, что слишком стремительно захлопнул за собой дверь. Анджелина усмотрела в этом событии мистический знак от покойной тетушки. По мнению мадам Сервионе, таким образом Луиза дала понять, что вполне одобряет ее решимость не сдаваться и до конца отстаивать честь родной Корсики. Как все уроженки Корте, Анджелина обладала богатым воображением.
Узнав о поведении Кастанье, подручные Консегюда возмутились, но в то же время почувствовали огромное облегчение. Возмутились, поскольку, будучи людьми простыми, воспринимали измену как смертный грех. Облегчение же объяснялось тем обстоятельством, что сражаться с хорошо знакомым врагом гораздо проще, чем иметь дело с неведомым противником. Но Гастон на всякий случай решил предупредить их о своих сомнениях:
– Разумеется, у меня нет никаких доказательств… Я руководствовался скорее интуицией…
Жозетт, против обыкновения присутствовавшая на этом чисто мужском сборище (что само по себе достаточно красноречиво свидетельствовало о серьезности положения), вглядываясь в лица подручных мужа, размышляла, есть ли среди них человек, способный в будущем возглавить преступный мир Ниццы, а пока, в том случае, если она не ошиблась, расправиться с Кастанье. Жозетт знала, что ее муж имеет теперь лишь видимость власти. Старый бандит просто пытается сохранить хорошую мину при плохой игре. Но от жены не могло укрыться, какой панический ужас вызывала у Гастона мысль о тюрьме сейчас, когда они накопили достаточно денег, чтобы до конца своих дней жить в полном достатке. Тем не менее он упрямо не желал уходить от дел. Жозетт подозревала, что муж действует так из тщеславия, желая доказать самому себе, что он еще что-то значит, и не разочаровать ее, верную спутницу своей жизни. Последнее соображение умиляло Жозетт.
Мадам Консегюд уже давно считала Фреда Кабри опасным болваном и никак не могла понять, с какой стати ее муж взвалил на себя такую обузу и уж тем более – зачем сделал его своей правой рукой. Вся эта история началась из-за Фреда. Именно по его милости погибли Бенджен и Пелиссан. И, если Кастанье и вправду стал непримиримым врагом их клана, то опять-таки исключительно по вине Кабри. Нет, по мнению Жозетт, полагаться на этого типа никак не следовало.
Что до слегка придурковатого гиганта Жозе Бэроля, то к нему мадам Консегюд испытывала своего рода материнскую привязанность. Этот похожий на крестьянина здоровенный малый по приказу ее мужа, не задумываясь, дал бы себя убить. К несчастью, от него невозможно ждать хорошего совета. Бэроль никогда не пытался действовать по собственной инициативе и, несомненно, правильно делал.