Мадам Консегюд уже давно считала Фреда Кабри опасным болваном и никак не могла понять, с какой стати ее муж взвалил на себя такую обузу и уж тем более – зачем сделал его своей правой рукой. Вся эта история началась из-за Фреда. Именно по его милости погибли Бенджен и Пелиссан. И, если Кастанье и вправду стал непримиримым врагом их клана, то опять-таки исключительно по вине Кабри. Нет, по мнению Жозетт, полагаться на этого типа никак не следовало.
Что до слегка придурковатого гиганта Жозе Бэроля, то к нему мадам Консегюд испытывала своего рода материнскую привязанность. Этот похожий на крестьянина здоровенный малый по приказу ее мужа, не задумываясь, дал бы себя убить. К несчастью, от него невозможно ждать хорошего совета. Бэроль никогда не пытался действовать по собственной инициативе и, несомненно, правильно делал.
Больше всего Жозетт уважала Эспри Акро. В свои сорок лет этот методичный и на редкость дотошный парень вел размеренную жизнь мелкого буржуа, а его жена, толстуха Мирей, целыми днями возилась на кухне, готовя разные лакомые блюда. Однако при всем внешнем добродушии, в активе этой парочки числилось больше преступлений, чем у всей банды, вместе взятой. Эспри был хладнокровным и безжалостным убийцей, и его ничто не могло взволновать. А Мирей не знала равных в операциях со скупщиками краденого.
Меж тем Кабри вещал с обычным для него пылом: – Я-то точно знаю, что вы угадали верно, патрон! Впрочем, Кастанье и не скрывал от вас своих намерений, правильно? Он предложил разделаться с нами и организовать новую банду, которую вы возглавляли бы, пока он не сядет на ваше место. И, воспользовавшись неприятностью в Вилльфранш, решил приняться за дело… Теперь гибель Мариуса вполне понятна. Зачем бы он стал опасаться приятеля? И вы слыхали, с какой дрожью в голосе этот подонок говорил о Бенджене? Вот дерьмо! Бедняга Барнабе тоже не подозревал худого… Да можно ли представить что-нибудь гнуснее и гаже?
Этот тип, вместе с дружками прикончивший троих людей, мирно игравших в шары, искренне возмущался тем, что один бандит мог предать другого.
– Но если все это работа Кастанье, – спросил Бэроль, – какого черта он так упрямо твердил нам, что смерть Мариуса – не просто несчастный случай?
– Да потому, – отозвался Фред, – что, задумав уничтожить нас одного за другим, он хотел внушить нам, будто все это дело рук какого-то неизвестного врага.
– В таком случае остается только ликвидировать крошку Полена, – подвел итог Жозе.
Кабри его поддержал:
– И как можно скорее!
Тут в первый раз за все время в разговор вмешался Эспри.
– Вы забыли об одной мелочи, ребята… о чертовски досадной мелочи… настолько, что нам вряд ли удастся прикончить Кастанье.
– И что же это?
– Письмо, которое он написал легавым! Его же передадут им сразу, как только у Полена начнутся неприятности…
– Блеф!
– А ты бы мог в этом поклясться, Фред?
Кабри заколебался.
– Нет… само собой, нет…
– В таком разе лучше уж не лезть на рожон и оставить Кастанье в покое.
– Он укокошил наших друзей, а мы…
– Сейчас надо спасать собственную шкуру, Фред!
Немного подумав, он холодно добавил:
– А теперь, если хочешь, можешь сдаться фараонам, взяв на себя всех трех жмуриков из Вилльфранш. И, даю слово, как только за тобой запрут дверь, я сам прикончу Полена!
– Скажешь тоже!
– Не понимаю, почему бы нам не рискнуть? – проворчал Бэроль. – В конце концов, до сих пор мы только этим и занимались!
– Рисковать можно, если есть хоть малейший шанс на успех, – спокойно объяснил Эспри. – Но коли Кастанье и в самом деле написал легавым, у нас нет никакой надежды выкрутиться. Понятно, Жозс? Никакой! А потому сиди и не рыпайся. Подождем. Теперь, когда мы знаем правду, никто из нас не станет доверять Кастанье, и, стало быть, он не опасен.
Еще не остыв после ссоры с Анджелиной, Сервионе вихрем влетел в кабинет и тут же вызвал Кастелле.
– Надеюсь, вы уже в курсе? – рявкнул он, едва инспектор успел открыть дверь.
– Насчет убийства Пелиссана? Да, шеф.
– Отправляйтесь за сторожем и тащите его сюда. Я хочу, чтобы он поподробнее рассказал мне о тех двух старухах!…
– Так вы думаете…
– Что я думаю – вас не касается! Выполняйте приказ, ничего другого от вас не требуется!
Поджидая возвращения помощника, комиссар попробовал было заняться разложенными на столе бумагам, но так и не смог. Оноре нисколько не сомневался, что Бенджена и Пелиссана прикончили обитатели «малой Корсики», но никак не мог взять в толк, каким образом им это удалось. Кто-то неуклонно и очень ловко осуществлял вендетту, и этот «кто-то» – конечно же, бессовестная лгунья Базилия, уверявшая, будто понятия не имеет, кто убил ее близких. В сердце Сервионе раздражение, вызванное столь наглым попранием закона, чьим представителем и защитником он являлся, смешивалось с тревогой – Оноре всерьез опасался, как бы ему не пришлось арестовать всех этих людей, которых он искренне любил и в глубине души, будучи как-никак корсиканцем, оправдывал. Анджелина права: арест стариков вызовет взрыв хохота, и общественное мнение вполне может с восторгом поддержать этих представителей иных времен, несмотря на ревматизмы, артриты и прочие недуги и при всей своей физической слабости покончивших с бандитами, которых бессильной что-либо предпринять полиции пришлось оставить на свободе.
Кастелле ввел в кабинет слегка оробевшего сторожа. Предложив Луи Виллару сесть, комиссар немедленно начал допрос:
– Вы утверждали, будто незадолго до появления в саду жертвы заметили двух пожилых женщин?
– Совершенно верно, господин комиссар.
– Вы можете их описать?
– Трудновато… я, по правде говоря, их толком не видел…
– Как так?
– Ну, они шли, плотно закутавшись в шали.
– А походка?
– Как у всех старух…
– Но если вы не смогли разглядеть лица, откуда вы взяли, что это не молодые женщины?
– Ну… я же видел, как они шли… и потом, сгорбленные спины… короче, все…
– А может, это две девушки переоделись старухами?
– Может, и так… но не думаю…
– Месье Виллар, а эти шали, совершенно закрывающие лицо, вас не удивили?
– Нет.
– Но разве не странно, что женщины так закутали головы?
– О, господин комиссар, в некоторых странах так принято… на Корсике например…
Именно это Сервионе и хотел, и боялся услышать.
– Вы не могли бы еще раз прийти сюда в три часа, месье Виллар?
– Если отпустят с работы.
– Это я вам устрою.
– В таком случае я в вашем полном распоряжении, господин комиссар.
– Благодарю вас. Значит, до встречи.
– Полагаю, теперь и у вас не осталось сомнений, что они замешаны в этом деле? – сурово проговорил Сервионе, как только за сторожем закрылась дверь и они с Кастелле остались вдвоем.
Объяснять, кого он имеет в виду, не понадобилось.
– Похоже, что так…
– По заключению экспертов, Пелиссану разбили голову тупым предметом… Возможно, дубиной или молотком… В таком случае от убийцы могло и не требоваться особой физической силы.
– И Пелиссан даже не подумал сопротивляться?
– А кто вам сказал, будто он видел убийцу? Судя по всему, удар нанесли сзади. Можно предположить, что в это время парень разговаривал с другой… сообщницей.
– Это только предположение, шеф!
– Вот мы и попытаемся превратить его в уверенность. В два часа, Кастелле, вы поедете в «малую Корсику» и привезете сюда, в этот кабинет, их всех: Базилию, Поджьо, Пастореччья, Прато и Мурато. Всех, слышите? Всех!
Мышление такого грубого и примитивного существа, как Жозе Бэроль, основывалось всего на нескольких принципах, зато им ои оставался верен при любых обстоятельствах. Даже став бандитом, он сохранял крестьянский склад ума и убивал так же старательно, как обрабатывал бы землю. Одним из важнейших принципов Бэроля была непоколебимая верность однажды данному слову. Предателя он считал подлейшим существом на свете, а измену – самым страшным преступлением. Поэтому Жозе ничего толком не понял в объяснении Эспри, и то, что другие хотят пощадить Кастанье, убийцу друзей (друзей, которые ему доверяли!), приводило его в бешенство. От одной мысли об этом глаза Бэроля наливались кровью. Он не видел ничего, кроме пурпурной пелены, кое-где прорезанной блуждающими огоньками. Нет, Жозе даже из осторожности никогда не простит Полена! Правда, он знал, что патрон назначил Эспри заместителем, и, следовательно, он, Бэроль, обязан был подчиниться. Прежде это его никогда не смущало. Жозе родился для подчинения. Так, он послушался Кабри, когда тот взял его с собой в ущелье Вилльфранш, и стрелял в женщину и двух мужчин, игравших в шары, потому что ему так приказали. Нельзя сказать, чтобы он гордился собой, но и угрызений совести тоже не испытывал. Зато измена Кастанье глубоко потрясла Бэроля. Проведя в своей комнате несколько часов в размышлениях, Жозе впервые в жизни решил ослушаться главарей и убить Полена.
При виде стоящих перед ним стариков Сервионе охватило волнение. Эти морщинистые лица, глаза, мерцающие из-под тяжелых, сморщенных век, согбенные от времени фигуры вызывали в его душе смутную нежность. Комиссару хотелось обнять их всех и объяснить, что он их любит и только ради них же вынужден поступать так, а не иначе. Но вместе этого Оноре напустил на себя самый суровый вид.
– Ну что, довольны собой? – сухо осведомился он.
Наступил миг всеобщей растерянности, старческие руки потянулись друг к другу, ища поддержки, ибо эти несчастные привыкли всегда цепляться один за другого. У комиссара подступил комок к горлу, и, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы умиления, он высморкался.
– Наверняка вы сейчас чувствуете себя героями, вполне достойными предков… Верно? Ну что ж, садитесь!
Кастелле принес кресла и расставил их полукругом перед столом шефа. Слева сели Поджьо – Шарль и Барберина. Он в свое время был замечательным мастером-часовщиком, а она, очень неглупая девушка, закончила школу и даже получила аттестат. Рядом с ними устроились Жан-Батист и Антония Мурато. Жан-Батист, очевидно, хуже переносил бремя лет и оставался совершенно безучастным, словно ни на чем не мог сосредоточить внимание. Единственная пара, в которой муж опирался на руку жены. Потом – Базилия. Она держалась немного особняком, и уже в одном этом Сервионе почудился вызов. Старуха спокойно смотрела на комиссара, явно не испытывая никакого страха. За ней сидели Пастореччья – сохранившая душевную молодость Коломба и ее супруг Паскаль. Он и теперь смотрел на жену так, словно она до сих пор оставалась ослепительной красавицей, за которой он ухаживал полвека назад. И наконец, Прато, самые неукротимые… Он, Амеде, уроженец Порто-Веккьо, не всегда ладил с остальными. У этого гордого и недоверчивого человека еще случались вспышки дикой ярости, и его жена Альма дрожала перед супругом, как в двадцать лет.
– Слушайте меня внимательно. То, что вы натворили, очень серьезно. Не будь мы земляками и если бы не ваш почтенный возраст, я бы отправил всю компанию за решетку до судебного разбирательства.
Амеде Прато первым отреагировал на такое вступление.
– Короче, господин комиссар, для чего вы нас сюда позвали? – задиристо спросил он. – К чему вы клоните и что затеяли, хотел бы я знать!
– В чем, в чем, а в дерзости вам не откажешь, Прато!
– Возможно, но это не объяснение!
– Может, вы уже запамятовали об убийстве Мариуса Бенджена и Барнабе Пелиссана?
– Во-первых, я не знаю этих людей, а во-вторых, не понимаю, почему меня должна интересовать их смерть!
– Потому что это вы их убили, несчастные!
На лице Прато появилось такое изумление, что на минуту Сервионе с тревогой подумал, уж не ошибся ли он в предположениях.
– Ну и дела! Вот ведь чего выдумали! – Амеде повернулся к Паскалю Пастореччья, который сидел ближе других. – Может, ты знаешь этих типов?
– Нет!
Амеде окликнул Мурато.
– А ты, Жан-Батист?
– В первый раз слышу их имена, Амеде!
Шарль Поджьо не стал ждать, пока поинтересуются его мнением.
– И я тоже! – заявил он.
Комиссар не отличался большим терпением.
– Да прекратите ли вы эту комедию, совершенно недостойную корсиканцев? – заорал он, стукнув кулаком по столу.
– Ты начинаешь действовать мне на нервы, малыш, – буркнул Амеде.
– Что?
– Повторяю: ты начинаешь действовать мне на нервы. Не для того я дожил до таких лет, чтобы какой-то молокосос разговаривал со мной подобным тоном!
– А что, если я отправлю вас в камеру поучиться уважать полицейских при исполнении служебных обязанностей?
Альма горестно застонала, чем немедленно навлекла на себя гнев мужа.
– Теперь еще ты вздумала хныкать?
– Но если ты будешь в тюрьме, кто позаботится вовремя дать тебе капли от печени?
– Состояние моей печени полиции не касается, и надо потерять всякий стыд, чтобы вот так выставлять нашу личную жизнь на всеобщее обозрение! Вылитый портрет старой стервы, своей бабушки! Впрочем, все вы одним миром мазаны! А мне бы следовало поостеречься и не брать в жены девушку из Бонифачо!
Подобное замечание Мурато никак не мог пропустить мимо ушей без урона для собственной чести.
– Интересно, что ты можешь иметь против жителей Бонифачо, Амеде?
– То, что они подсунули мне Альму!
– Ну какой же ты врун, Амеде! – возмутилась Антония. – Никто тебе Альму не подсовывал, ты сам за ней явился!
– Неправда! И вообще, откуда ты знаешь?
– Альма сказала!
Паскаль Пастореччья попытался утихомирить разбушевавшиеся страсти.
– Как вам не стыдно ссориться при посторонних? Это очень нехорошо!
Но Амеде не желал слушать мудрых советов.
– А ты чего вмешиваешься, Паскаль? Ни Антония, ни я сам не спрашивали твоего мнения!
– Эти уроженцы Аяччо – ужасные гордецы! – ядовито добавила Антония. – Вечно им надо поучать других!
– Все они считают себя Наполеонами! – поддержал ее Амеде.
Неожиданное объединение противников, сообща набросившихся на него, возмутило Паскаля.
– И не стыдно вам, дикари вы этакие? Что такого вам сделали аяччийцы? За что вы их оскорбляете? Честное слово, как только речь заходит о нас, вы становитесь почти так же бессовестны, как бастийцы!
Как будто дремавший Шарль Поджьо мигом подскочил.
– А знаешь, что с тобой сделают бастийцы, Паскаль? Да они тебя…
– Замолчите вы или нет? – рявкнул комиссар. – Сейчас, в том деле, которое меня интересует, все вы одинаково хороши!
– Вы считаете себя выше других только потому, что родились в Корте? – насмешливо бросил Амеде.
– Нет, но как представитель закона я…
– Вот и отлично! Потому что, если бы вы знали, что я думаю о кортийцах…
И только теперь послышался суровый голос Базилии Пьетрапьяна.
– Что ж, мне было бы весьма любопытно выслушать твое мнение о кортийцах, Амеде.
Наступила глубокая тишина, которую не смел нарушить даже Прато, и это укрепило уверенность Оноре, что именно Базилия всем верховодит, и пока он не обломает ее, все остальные ничего не станут слушать.
– Смотрю я на вас, и мне обидно, что мужчины и женщины ваших лет ведут себя, как ребятишки-несмышленыши, – с наигранной горечью проговорил комиссар. – Вы ссоритесь без всякого повода, в то время как речь идет об убийствах… Ну, подумали вы об этом?
– По-твоему, я могу об этом забыть, Оноре? – отозвалась за всех Базилия.
Такая фамильярность, вполне естественная в обращении глубокого старика к человеку, еще не достигшему пятидесяти лет, совершенно сбила полицейского с толку. А кроме того, она придавала допросу некий домашний, свойский оттенок, а это шло вразрез с намерениями комиссара.
– Базалия Пьетрапьяна, я вынужден напомнить вам, что мы не в Корте, а в Ницце, и прошу вас впредь не называть меня на «ты», – сухо заметил он.
– Как хочешь… Нравится важничать – пожалуйста.
Сервионе решил не обращать на колкость внимания.
– Давайте прекратим ненужную болтовню и перейдем к тому, ради чего я вас всех здесь собрал. Вы пришли сюда дать объяснение по поводу двух убийств – Бенджена и Пелиссана.
– Да не знаем мы этих типов, и плевать нам, что они померли! – снова вскипел Амеде.
– Амеде Прато, вы не хотите сказать мне правду!
– Валяй, малыш! Коли на то пошло, придумай еще, что я вру! Ты потерял всякое уважение к старшим и больше нам не земляк!
– Не пытайтесь перевести разговор на другую тему! Все мы – и вы, и я – отлично помним, как зверски убили Доминика, Антуана и Анну… Правосудие уже могло бы свершиться над виновными…
– Так почему же вы их еще не арестовали? – перебил полицейского Паскаль Пастореччья.
– Потому что нам требовалось для этого свидетельство той единственной женщины, которая может дать показания против убийц. Только она видела их на месте преступления! Но эта особа предпочитает молчать…
– Почему?
– Потому что Базилия Пьетрапьяна живет в иные времена! Она, видите ли, больше верит в правосудие маки, в вендетту, чем в помощь полиции!
– И что все это значит? – поинтересовался Шарль Поджьо.
– А то, что вы все вместе решили перебить одного за другим бандитов, устроивших бойню в ущелье Вилльфранш! И вам уже удалось бог весть каким образом разделаться с Бендженом и прикончить Пелиссана, хорошенько стукнув его по голове молотком!
– Что за нелепые выдумки! – удивленно воскликнул Поджьо.
– Нет, Поджьо, к сожалению, весь этот кошмар творится на самом деле.
– Но в конце-то концов, почему именно мы? – снова не выдержал Амеде.
– Чтобы помочь Базилии и сохранить верность обычаям прошлого!
– Вот это новость! Что ты об этом думаешь, Паскаль?
– Ничего не понимаю!