– Серега, да ты что! Запалишься, не добежишь! – вскричал Виталя и в отчаянии оглянулся на башню: – Дедуля, хоть ты ему ска… – Осекся, минуту стоял, словно не веря своим глазам, и вдруг отчаянно заорал: – Серега! Посмотри! Что это со стариком?
Сергей обернулся, всмотрелся в серую морось. Белая фигура старика неловко повисла на перилах галерейки.
Громко чертыхнувшись, Сергей ринулся по дороге обратно, к скиту.
Впереди мелькал пятками Виталя. Наперегонки, мешая друг другу, они ворвались во двор, потом в дом, взлетели по неудобной лестничке на второй этаж и вывалились на балкон.
Через перила, чудилось, была перекинута не живая человеческая фигура, а вовсе бестелесная, вырезанная из бумаги.
– Никифор Иваныч! – Сергей подхватил на руки старика, поразившись легкости, вернее, невесомости его тщедушного тела. – Что с вами?
Голова старика запрокинулась. Лицо приобрело землистый оттенок.
– Помер?! – Виталя испуганно припал своей большой головой к груди старика, но тотчас вздохнул с облегчением: – Дышит. Обморок, наверное. Конечно, натерпелся он от Пашки… Вот что, я ему водочки сейчас. А еще лучше – коньячку. У нас где-то завалялся хо-ро-оший коньячишко… – Он тяжело загрохотал вниз по лестнице.
– Никифор Иваныч, – шепотом позвал Сергей. – Дедушка…
Морщинистые веки поднялись. Бесцветные губы шевельнулись.
– Ты кто? – сердито спросил старик. – Федька? Зачем разболтал, зачем…
– Я не Федор, – быстро проговорил Сергей. – Я внук Антонины Васильевны, Тонечки, вашей внучки, помните? У Федора была младшая сестренка, она…
– Тонечка? – Никифор Иваныч смотрел напряженно, как бы видя перед собою не лицо Сергея, а целую череду лиц, давно улетевших из его жизни под ветром времени, словно осенние листья в сентябре. – Девочка была… да, помню. Беленькая девочка, ласковая…
– Это моя мама. Я нашел письмо под порогом, дедушка, – вдруг начиная задыхаться от комка, стиснувшего горло, бормотал Сергей. – Я его прочел! Первокрест и дары мнози… На полнощь от земли Аввакума… Якоже сохрани Ноя в ковчезе… Жала птицы стерегися страха ради твоего… Я все прочитал!
Мгновение старик смотрел на него цепко, недоверчиво, потом вновь опустил веки – как бы с облегчением.
– Ну, вот я и дождался, – выдохнул слабо. – Вот ты и явился, странник! Неси меня вниз, неси. Время мне пришло. Только смотри, чтобы больше никого… чужих чтобы не было.
Сергей нерешительно оглянулся на дверь. Где-то внизу грохотали тяжелые Виталины шаги.
– Не сюда, – прошелестел дед. – Вон туда иди…
Он чуть заметно двинул рукой, и Сергей, проследив за его взглядом, увидел, что одна из трех досок, крест-накрест прибитых к стене, чуть сдвинута.
Держа старика на руках, поднялся, шагнул туда – да так и ахнул, увидев темное пространство, открывающееся по ту сторону креста.
– Скорее… перекладины раздвинь…
Помогая себе плечами и локтями, Сергей кое-как просунулся вместе со своей ношей в темное, пахнущее нежилым духом пространство, и перекладина креста опустилась за его спиной, отрезав от мира.
* * *Как странно… как странно, что она не испугалась, не закричала, даже не вздрогнула. Только в горле вдруг пересохло.
Павел глубоко, с наслаждением вздохнул:
– А ты меня в самом деле не узнала, да? Конечно, нет, ты же моего лица не видела ни разу. Выходит, оба друг друга не признали, вот весело, правда?
Ирина механически кивнула. Рука, стиснутая Павлом, медленно холодела, как будто попалась в ледяные пальцы смерти. Ну что ж, в этом что-то было…
– Меня зовут Станислав Торопов, – буркнул Павел. – Но чаще называют просто – Стас. Слышала такое имя? Ого, как ручонка напряглась… конечно, слышала! Небось Виталя наболтал? И ты тоже поверила, что это – Сергей? Нет, это я. Но и Сергей тоже не лыком шит, знаешь ли! Кто вы, доктор Зорге? Мент!
Ирина прикрыла глаза. Внезапно, как боль, как удар, пришло воспоминание, где она на самом деле видела Сергея. Вот Катерина Старостина сидит в кабинете райотдела, капитан и Асипов наперебой спрашивают: «Как это вам в голову пришло? Ведь это страшный риск!» В эту минуту на пороге появляется высокий парень, недоверчиво вглядывается в Катерину, смешно ерошит волосы надо лбом и исчезает. Потом, когда ее провожали домой, она снова видела его – мелькнул в коридоре, свернул на лестничную площадку.
Надо же, влюбилась в него с первого взгляда, а узнать не узнала…
Или не с первого? Первый был там, в кабинете. Второй – в коридоре. А на дороге, где Сергей и остальные дрались с Виталей и Змеем, – уже третий или даже четвертый. Но это неважно. Неважно, что, вспомни Ирина его раньше, она избавила бы себя от множества страданий. Важно другое: Сергей – это не Стас Торопов. Не Псих!
Облегчение было почти невыносимым. Ирина захлебнулась в коротких, блаженных рыданиях, и остальной мир как бы перестал существовать. Правда, это блаженное отрешение от реальности длилось очень недолго.
– Не надо, не плачь… – с болью сказал кто-то рядом, и Ирина ощутила рядом Павла.
Вздрогнула в запоздалом ужасе, приходя в себя.
– Не дергайся, я тебя не трону, – сказал он угрюмо. – Лежу тут и сам себе удивляюсь. Для меня убить человека – раз плюнуть, а на тебя рука не поднимается. Может, вся штука в том, что мне в жизни еще никто жизнь не спасал? А ты… Если бы ты не пришла, я бы, наверное, уже подыхал там, на кольях. Ирония судьбы, а? Я ведь, когда сюда ехал, рассчитывал найти не только староверскую захоронку, но и тебя. Обязательно ты должна была ринуться в Вышние Осьмаки, уж слишком много эта дура Оксана тебе выболтала!
– Оксана? – хриплым от слез голосом повторила Ирина. – Ты, это ты ее…
– Ну конечно, – кивнул Псих. – И ее, и старуху. Но больше всего мне хотелось убить тебя. Уговаривал себя всю дорогу сдержаться, не стрелять в тебя сразу, как только увижу. А вместо этого…
Он вдруг рассмеялся – сначала тихо, потом громче, громче и наконец зашелся в истерическом хохоте. – А вместо этого влюбился, ты представляешь? – задыхаясь, с трудом выговорил наконец Псих. – Увидел, как ты по дороге бежишь, вся такая тоненькая, словно вообще бесплотная… солнце тебе светило в спину, и волосы сияли, как бледное золото… Ох, Ирка!
Он вдруг перевернулся, навис над ней и слепо зашарил губами по шее, по щеке, подбираясь к губам.
Ирина не закричала, не отпрянула, даже не вздрогнула – лежала неподвижно, как мертвая, только грудь ее начала часто-часто вздыматься от вновь накативших рыданий.
– Да ладно, не трясись. – Псих отстранился. – Не трону, сказал же. Ох, Ирка, Ирка, какая же ты красивая… была!
Это слово прошумело, словно горсть земли, брошенная на гроб. Ирина почувствовала, как вздох замер у нее в груди ледяным комом.
– Ирония судьбы – вот как это называется. Любит она шутки шутить! Древние греки это понимали, как никто другой, стоит только Еврипида почитать или Овидия. А мы забыли, что все, что происходит с нами, не более чем шутка судьбы.
Ирина смотрела широко открытыми, остановившимися глазами.
– Чего молчишь? – спросил Псих с долей обиды. – Удивляешься, что это я такое говорю? Думаешь, я какой-то вульгарный отморозок, вроде этого слона Витали? А я, между прочим, с красным дипломом мед закончил, был классным стоматологом, хотел по косметической хирургии специализироваться. Но… говорю же, судьба подшутила. Самое смешное, что ты меня наверняка могла видеть где-нибудь в городе, не по телевизору, конечно, в телевизор я старался не лезть, на это у меня были всякие менеджеры по связям с прессой, ну и сам великий доктор Воробьев, конечно…
Он странно, горестно хохотнул, и у Ирины опять начало обморочно проваливаться сердце, хотя, казалось, дальше уж и некуда, оно и так дрожмя дрожало в самых пятках…
– Я ведь знаешь кто, Ирка? Я тот самый Павел Быстров, который организовал сеть косметических салонов «Аллюр», где женщины могут преобразиться, а некоторые – вообще измениться до неузнаваемости. Как изменилась ты! Ни за что не узнал бы тебя, если бы не посмотрел в больнице «Шоу недели». В компании с Маришкой, кстати сказать.
Он коротко хохотнул, и смешок этот показался Ирине похожим на сдавленное рычание.
«Телепередача, – подумала она в отчаянии. – Так и знала, что из этого выйдет какая-нибудь гадость!»
– Еще неизвестно, кто из нас был тогда потрясен сильнее, – продолжал Псих. – Маришка утешилась, только когда добренькая ведущая сообщила лопающимся от зависти зрительницам, что твое преображение – ненадолго, что через месяц надо делать корректировку внешности, опять обращаться в «Аллюр», а иначе… иначе к нам снова вернется Катерина Старостина во всей красе.
В голосе его послышалось явственное презрение, и Ирина очнулась от своего оцепенения.
– Как – через месяц? – спросила недоверчиво. – Действие селеностероидов длится только месяц?! Но мне никто ничего не сказал…
– Разумеется, не сказал, – усмехнулся Псих. – Это вообще наша коммерческая тайна, и я не представляю, кто мог выболтать ее этой теледуре. Узнаю – голову болтуну откручу, как куренку! Ты подумай, что получается? Женщина приходит к нам, платит три тысячи баксов и уходит в полной уверенности, что преобразилась навсегда. Она за месяц успевает так привыкнуть к своей красотище, что расстаться с новой внешностью для нее – смерти подобно. Она на все пойдет, чтобы раздобыть очередные три тысячи и вновь обратиться в «Аллюр»! А если ей заранее известно, что все это – только на месяц, а потом снова придется платить, она ведь может и прикинуть, и рассудить – и понять, что содержать свою красоту ей будет не под силу, что на эти деньги лучше новых платьев купить да косметики побольше! Или в обычные салоны походить на ботоксы с мезотерапиями. Даже представить не могу, сколько мы клиенток потеряли! Теперь такие средства придется потратить на рекламную кампанию…
– Разумеется, не сказал, – усмехнулся Псих. – Это вообще наша коммерческая тайна, и я не представляю, кто мог выболтать ее этой теледуре. Узнаю – голову болтуну откручу, как куренку! Ты подумай, что получается? Женщина приходит к нам, платит три тысячи баксов и уходит в полной уверенности, что преобразилась навсегда. Она за месяц успевает так привыкнуть к своей красотище, что расстаться с новой внешностью для нее – смерти подобно. Она на все пойдет, чтобы раздобыть очередные три тысячи и вновь обратиться в «Аллюр»! А если ей заранее известно, что все это – только на месяц, а потом снова придется платить, она ведь может и прикинуть, и рассудить – и понять, что содержать свою красоту ей будет не под силу, что на эти деньги лучше новых платьев купить да косметики побольше! Или в обычные салоны походить на ботоксы с мезотерапиями. Даже представить не могу, сколько мы клиенток потеряли! Теперь такие средства придется потратить на рекламную кампанию…
– Погоди, – едва шевеля онемевшими губами, выговорила Ирина. – Ты хочешь сказать, что через месяц… что я снова…
– Ну наконец-то дошло! – усмехнулся Псих. – Но только знаешь что, Ирина… или Катерина, как ты хочешь, чтобы я тебя назвал? Тебе ничего такого не грозит! Вот, держи!
Он пошарил в кармане джинсов и сунул ей в руку что-то плоское, твердое, похожее на телефонную карту.
Ирина поднесла ее к глазам. Тускло блеснул золотой обрез, золотые буквы – «Аллюр»…
– Это элитная карта, которая дает право на пожизненное обслуживание в сети наших салонов. Операции по корректировке внешности – причем совершенно бесплатные! – ты можешь делать хоть каждый день, и фирма не имеет права тебе отказать. Таких карт всего несколько: для жен кое-каких министров. Из-за этих карт «Аллюр» считается благотворительной организацией и полностью освобожден от налогов. А ты можешь представить, какие налоги мы платили бы?.. Так что, Ирина, с этой картой ты навсегда пребудешь той же обалденной красоткой, что и сейчас. Впрочем, карта – просто гарантия моих серьезных намерений. Поскольку ты навсегда останешься со мной, тебе никакая карта не понадобится, я все беру на себя!
– Как это – навсегда останусь с тобой? – ошеломленно повторила Ирина. – Почему?
– Иринка… – укоризненно пробормотал Псих. – Я, конечно, потерял от тебя голову, но не настолько же! Ты что, думаешь, я тебе всю подноготную про себя выложил, как в плохом детективе, где преступник под конец непременно начинает исповедоваться следователю, – и теперь предоставлю тебе возможность идти своей дорогой? Чтобы ты сейчас же ринулась к нашему общему знакомому менту и заложила меня? Не-ет, моя радость, теперь мы с тобой связаны одной целью, скованы одной цепью…
Ирина рванулась было, но Псих навалился сверху, придавил к доскам.
– Что это тебя разбирает? – спросил холодно. – Помнится, в бытность Павлом я не раз лапал тебя за всякие места – и ничего, никакого протеста у тебя это не вызывало… Но ничего, у тебя просто шок от неожиданности. Сейчас мы с тобой потихонечку пойдем, отыщем клад, разбогатеем, как неизвестно кто, купим островок в Тихом океане, а хочешь – в Индийском, выстроим там себе дворец, еще похлеще, чем у графа Монте-Кристо… Кстати, ты хоть имеешь вообще представление, что собиралась искать? Нет? Ну, тем приятнее будет тебе взглянуть на наш приз. Ладно, хватит отдыхать. Вставай, пошли.
Он резко вскочил, протянул Ирине руку. Та лежала как неживая, глядя снизу остановившимися глазами. Псих вздернул ее на ноги, тряхнул, будто куклу.
– Пошли! И лучше не зли меня, ладно? Не шути со стихией, как сказал бы наш храбрый огнетушитель!
– Петр… – вдруг очнулась Ирина. – Петр! Он жив?!
– Не дергайся. Жив. Повезло, что не разглядел меня в той темнотище. Кроме того, после моего укольчика у него надолго память отшибло, я почти уверен, что все свои приключения в Вышних Осьмаках он будет вспоминать как нечто нереальное, а уж тем более этот выстрел. Подозреваю, что стрельбу так и спишут на Виталю. Ну, пошли!
Он дернул Ирину за руку к мосту и вдруг замер.
– Черт, чуть не забыл. Не хотелось бы опять наступить на те же грабли. Как же это могло случиться, что, возвращаясь из скита, я пролетел здесь без проблем, а вот когда пошел в ту сторону… Что за хитрость?
Псих упал на колени на краю ямы, слегка приподнял уже успокоившиеся «качели» и с досадой велел Ирине:
– Что встала? Свети!
Она повиновалась. Мелькнула было мысль вскочить и дать деру, да ведь он догонит. А вдруг от ярости иссякнет в нем благодарность, свернет шею… И еще одна мысль мелькнула: взять да столкнуть Психа в ту самую пропасть, откуда она его так старательно вытягивала. Но тут же Ирина поняла, что это – невозможно. Невозможно! Не для нее это…
Поэтому она послушно подсунула свою лампу к краю ямы, чтобы Психу было удобнее смотреть.
– Ого, да тут из земли должна такая приступочка выдвигаться, глянь, вот для нее выемка, – азартно пробормотал он. – А сейчас она задвинута. Ишь, какой хитрый механизм. А вот почему она задвинута, интересно знать? Что я такого сделал, что она задвинулась? Или чего не сделал?
Он вскочил, машинально отряхнув джинсы на коленях, и зашагал вперед, таща за собой Ирину. Лампу он забрал и теперь близко подносил ее к стенам, вглядываясь в беспорядочную путаницу крестов и изредка ощупывая то один, то другой торчащий сук.
– Ого, – сказал он вдруг, останавливаясь около двух крестов – тех самых, на которые еще прежде обратила внимание Ирина. – Интересно, что бы это значило?
Взялся за сук, оглянулся на свою спутницу.
– Вот будет классно, если на нас сейчас обрушится полтонны бревен! – захлебываясь от смеха, проговорил Псих – и рванул сук.
Ирина невольно втянула голову в плечи…
Нет, ничего не обрушилось. Потолок оставался на месте, и стены не сомкнулись, и пол не разверзся под ногами… однако сук опустился.
– Рычаг, – задумчиво сказал Псих. – Такой простейший рычажок… Что же он сдвинул с места, интересно знать? Или я крупно ошибаюсь, или… А ну-ка, пошли обратно!
Он широко зашагал к яме, влача за собою Ирину.
Опять опустился на колени, опять сунул ей в руки светильник, опять приподнял доску – и испустил оглушительный торжествующий вопль:
– Приступочка! Выдвинулась приступочка!
Схватил Ирину за плечи и радостно затряс, приговаривая:
– Ирка, ты и не представляешь, какая у меня жуткая интуиция! Это что-то на грани нервных окончаний. Я так и знал, так и знал, что найду этот рычаг! И когда тебя увидел, сразу почувствовал между нами что-то такое… какую-то такую особенную связь! Интуиция – это страшная сила. Не зря, не зря они тут эти жуткие качели поставили! Это ведь машина для убийства! А зачем убивать случайного человека? Чтобы он невзначай не нашел чего-то такого… Вот увидишь, я окажусь прав! Вот увидишь!
Псих огляделся, потом с необыкновенной легкостью, словно это была щепка, приподнял одну из плах, настланных на полу, и надвинул ее сверху мостика так, что она далеко перекрывала своими концами края ямы.
– Береженого бог бережет, – сказал, отряхивая руки. – Теперь пошли. – И шутовски расшаркался перед Ириной: – Прошу, моя радость!
Она первой ступила на плашку, отметив, что Псих шагнул следом, лишь когда девушка уже перешла яму.
Если бы Ирина могла, она бы непременно усмехнулась. Да… любовь любовью, благодарность благодарностью, а она нужна теперь Психу еще и как «передовой отряд», этакий ходячий миноискатель, который будет прокладывать ему путь в особо опасных местах. И если под ее ногой вдруг разверзнется пропасть, сработает очередная ловушка… интересно, будет ли Псих спасать свою спасительницу, свою нечаянную любовь?
Ирина вдруг поняла, что собственная судьба сейчас ее очень мало волнует. Чувство полнейшей подавленности овладело ею. Как во сне, она брела рядом с догнавшим ее Психом, как во сне, ощущала его хватку. Когда свеча догорела почти до основания, покорно отдала ему свой «стратегический запас» вместе со спичками и тупо кивнула, удостоившись его похвалы.
Пошли дальше, причем Псих очень внимательно разглядывал знаки по обе стороны стены, а Ирина почти незряче взирала на эту череду крестов, только приглядывалась к Психу.
Он изменился на глазах. Профиль его заострился, сходство с хищной птицей еще усилилось. Не шел, а летел, чуть касаясь земли, Ирина еле поспевала за ним. Иногда Псих дергал ее за руку так зло и нетерпеливо, что Ирина принуждена была бежать, спотыкаясь и задыхаясь. Однажды она попыталась возроптать, попросить его идти помедленнее, однако Псих не услышал. Обернулся к ней, глянул слепо своими слишком светлыми, широко расставленными глазами – и понесся дальше, будто в трансе.
Да, похоже, он и был в трансе, будто охотничий пес, вставший на след. И когда замер перед неожиданно раздвоившимся ходом, Ирине почудилось, будто он вот-вот грянется наземь и побежит на четвереньках, низко опустив голову и принюхиваясь к запаху, слышному лишь ему одному.