XLIV
Огородъ Ардальона Сергѣева, гдѣ работали двѣ боровичскія землячки Арины, пришедшія вмѣстѣ съ ней изъ деревни, былъ найденъ безъ особеннаго труда съ помощью Анфисы, дѣйствительно нѣсколько знакомой съ Петербургомъ. Когда женщины пришли къ воротамъ огорода, было уже близко къ полудню. Шли онѣ не торопясь, по дорогѣ заходили на попутные огороды и справлялись, не потребуется-ли полольщицъ. Хозяева вездѣ разговаривали съ ними неохотно и отвѣчали въ такомъ родѣ:
— Какіе теперь наймы насчетъ бабъ! Приходите послѣ Пасхи, тогда и разговоръ будетъ. Грядное дѣло мы только послѣ Пасхи, на Фоминой недѣлѣ зачинаемъ. Радуницу отпразднуемъ, да и начнемъ гряды копать.
На вопросъ, какая ряда на бабу будетъ, отвѣчали:
— А ужъ это глядя потому, сколько голоднаго народу въ Питеръ придетъ. Ряду Богъ строитъ.
Подойдя къ огороду Ардальона Сергѣева, женщины не рѣшились войти всѣ въ ворота, дабы хозяинъ, видя такую толпу гостей, пришедшихъ къ работницамъ, не заругался и не выгналъ съ огорода. На огородъ вошли только Арина съ Анфисой. Не взирая на страстную пятницу, на огородѣ Ардальона Сергѣева работали. Женщины копошились около парниковъ. Нѣкоторыя таскали изъ пруда лейки съ водой и поливали въ парникахъ растенія. Увидавъ свою землячку Аграфену, Арина такъ и бросилась къ ней и сейчасъ-же расцѣловалась.
— Здравствуй, душенька! Ну, что? Ну, какъ вы здѣсь? спрашивала Арина Аграфену.
— Да ничего, живемъ. Поправляемся изъ кулька въ рогожку. А гдѣ-же Акулина?
— Охъ, дѣвушка, и не говори! Совсѣмъ горе горькое… Акулина захворала, пластъ пластомъ свалилась и свезла я ее въ больницу, отвѣчала Арина и при этомъ залилась слезами.
Аграфенѣ было передано ею подробно о работѣ на тряпичномъ дворѣ, о заработкѣ на этомъ дворѣ, о странствованіяхъ по ночлежнымъ и постоялымъ дворамъ, о болѣзни Акулины и объ отвозѣ ея въ больницу.
Аграфена слушала и печально покачивала головой. Арина, разсказывая, всхлипывала и отирала глаза рукавомъ.
— Ну, какъ-же ты теперь? Стало быть одна, безъ товарки? задала вопросъ Аграфена.
— Да вонъ къ демянскимъ женщинамъ приткнулась, кивнула Арина на Анфису. — Вмѣстѣ работали на тряпичномъ дворѣ, онѣ меня въ компанію и приняли. Одной-то, дѣвушка, въ Питерѣ безъ пристанища оной какъ трудно! У насъ за воротами цѣлая компанія женщинъ. На тряпичномъ-то дворѣ сегодня работы нѣтъ, такъ пошли побродить по огородамъ да поспрашивать, не будетъ-ли гдѣ работы.
— Работа, Аринушка, будетъ, и будетъ работа выгодная. Подружилась я тутъ съ одной новоладожской дѣвушкой и та эту работу разнюхала. Работа такая, что можно много денегъ заработать, ежели себя не пожалѣть. Только безпремѣнно надо на эту работу попарно идти, чтобъ въ компаніи съ какой-нибудь другой товаркой, разсказывала Аграфена. Дрова пилить и колоть. На сплавъ дровъ надо идти. Сорокъ верстъ отъ Питера рѣчка будетъ, такъ туда. Сказываютъ, что по сорока копѣекъ съ сажени платятъ. Ежели намъ хозяинъ на Пасхѣ къ пятіалтынному въ день не прибавитъ, то отработаемъ мы у него за прописку паспортовъ и за больничныя рубль и тридцать копѣекъ, да и уйдемъ съ этой новоладожской дѣвушкой на дровяной сплавъ.
— А отчего-жъ съ новоладожской дѣвушкой, а не съ Надюшкой? Надюшка все-таки тебѣ землячка, вы пришли съ ней вмѣстѣ изъ деревни, сказала Арина и спросила про свою другую боровичскую землячку:- Да гдѣ-же, кстати, она? Аграфена улыбнулась и отвѣчала:
— Надюшка наша теперь не пойдетъ съ здѣшняго огорода. Ардальонъ Сергѣичъ ее постоянной стряпухой сдѣлалъ, при себѣ держитъ, чаемъ съ вареньемъ поитъ и она какъ сыръ въ маслѣ катается.
— Съ хозяиномъ повелась?! испуганно и вмѣстѣ съ тѣмъ удивленно воскликнула Арина.
— Спуталась, отвѣчала Аграфена. — Вчера рыжижовъ онъ ей на закуску покупалъ, нынче утромъ гляжу — она ситникъ съ медомъ ѣстъ.
— Ай, ай, ай! покачала головой Арина. — Что мать-то ейная въ деревнѣ скажетъ!
— Да у ней и мать-то путанная, барочная. Ты вѣдь не знаешь ихъ семьи, а я знаю. Каждое лѣто на Мстѣ рѣкѣ разбитыя барки караулила, чтобы товаръ затонувшій въ порогахъ таскать, такъ что хорошаго!
— Поди-жъ ты, какая оказія! продолжала дивиться Арина. — Вотъ ужъ про Надюшку я этого никогда-бы не подумала.
— Пустяки. Она и раньше была путанная, махнула рукой Аграфона.
Въ это время изъ избы показался Ардальонъ Сергѣевъ въ жилеткѣ и красной кумачевой рубахѣ. Увидавъ Аграфену разговаривающею съ женщинами, онъ крикнулъ:
— Къ парникамъ, къ парникамъ, толстопятая! Надо понавалиться и хозяину угодить. Сегодня только до обѣда работаете изъ-за праздничнаго дня, а вѣдь харчи-то вамъ полностью подай.
— Послѣ я вамъ все разскажу, послѣ… Ступайте за ворота и ждите меня тамъ. Послѣ обѣда я къ вамъ выйду, заговорила Аграфена, юркнувъ отъ Арины и Анфисы къ парникамъ.
Арина и Анфиса направились за ворота и носъ съ носомъ столкнулись съ хозяиномъ. Хозяинъ узналъ Арину.
— А! Царевна недотрога! воскликнулъ онъ. — Не подвело-ли ужъ брюхо съ голодухи и не проситься-ли ко мнѣ на огородъ опять пришла? спросилъ онъ.
— Нѣтъ. Есть у насъ работа. Работаемъ по малости, слава тебѣ Господи, скромно отвѣчала Арина.
— То-то я вижу, что ты во французскихъ сапогахъ щеголяешь, кивнулъ хозяинъ на босыя ноги Арины и насмѣшливо улыбнулся.
Аграфену пришлось дожидаться за воротами съ добрый часъ. Женщины, пришедшія съ Ариной, тоже не уходили. Онѣ побродили по улицѣ и присѣли на бережокъ придорожной канавки, идущей мимо забора огорода. Наконецъ Аграфена показалась.
— Покончили на сегодня съ работой, сказала она и прибавила: — Вѣдь вотъ въ праздники здѣсь такое заведеніе для поденщицъ, что парники ты все-таки полей, возись около нихъ, раскутывая да закутывая ихъ рогожами, а ужъ поденной платы хозяинъ не дастъ, а только изъ-за харчей. И такъ всю Пасху будетъ, такъ стоитъ-ли, дѣвушки, жить здѣсь, ежели хорошая работа наклевывается?!
— Охъ, намъ еще хуже! вздохнула Анфиса. — Васъ хоть покормятъ въ праздники да ночлегъ дадутъ и есть у васъ пристанище, а вотъ мы въ праздники и покормись-то на свои деньги, да и за ночлегъ заплати.
— Такъ гдѣ-же, Аграфенушка, на эту работу-то наниматься надо, чтобы дрова пилить? заговорила Арина. — Нельзя-ли и намъ пристать?
— Можно, можно. На распилку дровъ много народу требуется. Прикащикъ здѣсь одинъ на баркѣ нанимаетъ, а барка въ рѣчкѣ у моста стоитъ, тоже съ дровами сюда въ Питеръ пришла. Вотъ ужъ не знаю я, у какого моста-то, а эта самая новоладожская дѣвушка знаетъ. Федосьей ее звать. Она сейчасъ придетъ.
Пришла и новоладожская Федосья, здоровая, рослая дѣвушка, поздоровалась съ Ариной, которую она уже знала по огороду Ардальона Сергѣева, познакомилась съ демянскими женщинами и сообщила, что прикащикъ стоитъ на баркѣ въ Фонтанкѣ у Симеоновскаго моста, что зовутъ его Карпомъ Ивановичемъ, что сплавъ дровъ находится на рѣкѣ Тоснѣ, въ сорока верстахъ отъ Петербурга.
— И вѣдь чѣмъ хорошо тамъ, дѣвушки: плата съ сажени дровъ, сколько ты разстараешься въ работѣ, столько и заработаешь. И никакихъ праздниковъ нѣтъ. Хочешь ты по праздникамъ работать — работай, на себя работаешь и за отработанное все равно тебѣ деньги идутъ. Хоть день и ночь работай, коли ежели въ силахъ.
— Да, да… улыбались женщины. — Ну, чего-жъ еще лучше!
— Такъ вотъ ежели Ардальонъ Сергѣичъ намъ не прибавитъ на праздникахъ къ поденному пятіалтынному, то мы и пойдемъ наниматься.
— Да хоть-бы и прибавилъ, такъ все равно уйдемъ. Ну, много-ли онъ прибавитъ? Ну, пятачокъ прибавитъ, подхватила Фелосья. — Изъ двугривеннаго все равно не стоитъ работать, коли тамъ на дровяномъ сплавѣ по сорока копѣекъ за распиловку сажени дровъ платятъ. Вѣдь это ежели поналечь, то три сажени въ день можно распилить и расколоть, а то и больше. По сорока копѣекъ три сажени — рубль двадцать… Тутъ хоть двугривенный въ день на харчи просаливай, такъ и то не разоришься.
— Вѣрно, вѣрно… заговорили женщины.
Рѣшено было, что Арина и демянскія женщины придутъ къ Федосьѣ на огородъ на второй день праздника и вмѣстѣ съ Федосьей и новоладожской дѣвушкой отправятся къ Симеоновскому мосту, къ прикащику на барку и подрядятся, чтобы идти на распиловку дровъ. Повеселѣвшія, что хоть что-нибудь удачное имѣется въ виду, Арина и демянскія женщины отправились обратно на постоялый дворъ.
XLV
Въ Страстную субботу Арина ходила въ больницу навѣститъ Акулину и Аринѣ сопутствовали Анфиса и Фекла. Онѣ принесли Акулинѣ пятачковую булку, но Акулина была въ безпамятствѣ и не только булку не могла принять, но даже и не узнала ихъ. Пока женщины сидѣли около нея, она все металась и бредила. Въ бреду она называла имена свекрови, невѣстки, упомянула про своего ребенка Спиридошу. Посидѣвъ около постели больной съ полчаса, женщины такъ и не могли дождаться, чтобы она пришла въ себя и узнала ихъ. Онѣ передали булку сидѣлкѣ, прося, чтобы сидѣлка отдала булку Акулинѣ, когда та придетъ въ себя, и ушли изъ больницы.
Акулина произвела на Арину, Анфису и Феклу тяжелое впечатлѣніе. Арина всхлипывала, Анфиса утирала мокрые отъ слезъ глаза, Фекла хмурилась и кусала губы.
— Не подняться ей, дѣвушки, ни за что не подняться, говорила Арина. — Видѣли вы ее? Даже потемнѣла вся. Лицо-то что твоя сапожная голенища.
— Ничего, Богъ дастъ, поправится, утѣшала товарку Анфиса. — Въ нутрѣ у ней болѣзнь, нутро у ней жжетъ — вотъ чернота-то наружу и выходитъ.
— Гдѣ поправиться, коли ужъ даже и не узнаетъ никого! Просто руки опускаются… Не знаю, что и дѣлать… Вѣсточку о ней свекрови подать въ деревню, что вотъ больна? Письмо отписать, что-ли?
— Да что-же зря-то писать! Вотъ сходимъ еще разъ къ ней, навѣстимъ, да ежели не будетъ ей лучше, такъ тогда и напишешь. А такъ писать — только пугать.
— Умретъ, безпремѣнно умретъ… твердила Арина.
— Эхъ, дѣвушка! мрачно вздохнула скуластая Фекла! — всѣмъ намъ умереть, такъ и то едва-ли не краше будетъ. Ну, какая наша жизнь?!
Возвращаясь изъ больницы на постоялый дворъ, женщины шли мимо мелочныхъ лавочекъ и булочныхъ съ выставленными на окнахъ куличами, пасхами, крашеными яйцами. На улицахъ уже сновалъ праздничный народъ, таща домой купленную въ лавкахъ провизію для розговѣнья: куски буженины на мочалкѣ, ватрушки съ брусничнымъ вареньемъ, пасхальныя яства. Попадались уже и пьяные. Праздничная суетня была въ полномъ разгарѣ. Это напоминало и женщинамъ, что имъ нужно приготовиться къ празднику, дабы встрѣтить его и обычаямъ.
— Какъ хотите, дѣвушки, а ужъ безъ творожку и ситнаго хлѣба сегодня ночью нельзя. Надо будетъ на всю братью и яичекъ красныхъ хоть десяточекъ купить. Вѣдь мы все-таки христіане, начала Анфиса…
— Да, да… творожку… Пасхи-то готовыя, поди, дороги, такъ мы сами пасху сладимъ на постояломъ, подхватила Фекла. — Руками сбить творогъ въ горку — вотъ и пасха. Ночью снесемъ ее къ церкви и освятимъ, а потомъ и разговѣемся. Вотъ Богу на свѣчку также надо.
— Хватитъ-ли только у насъ денегъ-то на все на это? усумнилась Арина.
— Да ужъ не хватитъ, такъ заложиться надо, а безъ того, чтобы разговѣться, нельзя, отвѣчала Анфиса. — Вотъ развѣ что на второй день Пасхи не хватитъ, а на первый то хватитъ. Чего торопиться закладываться! Намъ ежели по гривеннику сложиться — вотъ и розговѣнье.
— Ну, не скажи. Ночью послѣ заутрени надо будетъ у хозяйки и убоинки спросить, сказала Фекла. — Завтра въ обѣдъ хоть щецъ у ней похлебать.
— Вотъ развѣ убоинка да щи-то… Ну, ей и заложимъ чей-нибудь армячишко, коли ежели не хватитъ.
Придя на постоялый дворъ, Анфиса начала дѣлать сборъ на розговѣнье. Девять женщинъ дали по гривеннику и образовалось девяносто копѣекъ. Хозяйка, увидавъ сборъ, просила, чтобы творогъ, ситникъ и яйца не брали въ лавкѣ и предложила всѣ эти припасы, имѣющіеся у нея на постояломъ дворѣ.
— Вотъ вамъ пасочку за двугривенный, вотъ вамъ два десятка яичекъ за сорокъ копѣекъ, а вотъ на остальные тридцать копѣекъ и ситнику дадимъ, сказала она, подавая пасху на дощечкѣ и отсчитывая яйца. — По крайности все-таки тамъ и покупаете, гдѣ на квартирѣ стоите.
— Да что-жъ ты за яйца-то дорого? возражали женщины. — Теперича ежели эти яйца у насъ въ деревнѣ…
— Такъ въ деревню и ступай, а здѣсь Питеръ. — За моремъ телушка полушка, да провозъ дорогъ. Ужъ я и такъ съ васъ не дороже, какъ въ мелочной лавочкѣ за все беру. Сунься-ка въ мелочную лавочку, попробуй.
Пришлось согласиться. Женщины взяли отъ хозяйки пасху, яйца и ситникъ, и поставили все это до заутрени на полку около печи и покрыли чистымъ платкомъ. Къ вечеру праздникъ сказывался все шире и шире. Запахло жаренымъ. Хозяйка и стряпуха начали запекать въ печи два окорока ветчины, хозяинъ затеплилъ у образовъ лампады. Арина и демянскія женщины посчитали деньги и стали сбираться въ баню.
— Хоть-бы полы мнѣ подмыли до бани то, что-ли, сказала имъ хозяйка:- а я-бы вамъ за это обмылочки прожертвовала. Въ баню-то еще успѣете сходить.
Просить долго не пришлось. Женщины тотчасъ-же схватили ведра и мочалки, и полы были вымыты.
— Ну, вотъ спасибо, ну вотъ за это умницы, — благодарила хозяйка. — А принесете мнѣ изъ бани вѣнички, такъ я самоваромъ васъ угощу, только чаю съ сахаромъ купите. Вѣники покупать будете, а выпаритесь, такъ куда вамъ съ ними! А намъ по хозяйству пригодятся.
— Хорошо, хорошо, — говорили женщины и начали между собой дѣлить обмылки, оставшіеся отъ поломойничества, разрѣзая ихъ на еще болѣе маленькіе кусочки.
Вернувшись подъ вечеръ изъ бани и принеся хозяйкѣ пять вѣниковъ, онѣ пили чай въ ожиданіи праздника и опять считали деньги.
— Почти по семи копѣекъ на сестру пришлось, чтобы въ баню-то сходить, — разсуждали онѣ.
— А только и бани-же здѣсь въ Питерѣ, дѣвушки! Рай красный! говорила Фекла, вся пунцовая отъ бани. — Воды горячей сколько хочешь, пару много. Одно вотъ только, что тѣсно.
При счетѣ денегъ опять слышался шепотъ: «дотянемъ-ли? хватитъ-ли»?
— Богъ дастъ, дотянемъ какъ-нибудь, утѣшала Анфиса. — Разносолы-то вѣдь ужъ всѣ куплены. Въ баню тоже сходили…
— У меня еще, кромѣ своихъ, Акулинушкиныхъ денегъ тридцать восемь копѣекъ есть, похвасталась Арина. — Коли ежели что, такъ я ихъ потратить могу, а потомъ при заработкѣ ей отдамъ.
— У тебя, Марья Власьевна, сколько? спрашивала Фекла демянскую молодую бабенку всю въ веснушкахъ.
Та стала считать мѣдныя деньги и разсыпала ихъ.
— Хватитъ… слышалось опять у женщинъ. — Даже до четвертаго дня хватитъ, а на четвертый день вѣдь ужъ можно и на тряпичный дворъ на работу, ежели насчетъ распиловки дровъ у насъ дѣло не сладится.
— Хватитъ… ободряли себя Фекла и Анфиса, — вѣдь только завтра разносольничать-то будемъ, а на второй день Пасхи опять сожмемся.
Напившись чаю, женщины въ ожиданіи праздника побродили по улицѣ, по двору и, вернувшись въ комнату, прилегли кто въ уголкахъ на полу, кто на лавкахъ.
— Тятенька у насъ тоже теперь въ деревнѣ съ заутрени собирается, поди… вспомнила Арина и тяжело вздохнула. — Церковь-то отъ насъ въ четырехъ верстахъ… Я тоже, бывало, всегда съ нимъ вмѣстѣ къ заутрени ходила. У насъ въ заутреню-то костры вокругъ церкви жгутъ и бочки смоленыя… Весело таково… Крестный ходъ… А мамка всегда дома съ ребятишками… стряпушничаетъ. Есть-ли только что нынче стряпушничать-то!… Уѣхали мы, такъ какъ было голодно! Страсть какъ голодно… Вѣдь вотъ въ Питеръ-то ѣдучи думала, что какъ, молъ, пріѣду, такъ сейчасъ у хозяевъ заберу два рубля задатку и пошлю имъ на праздникъ, а вотъ вышло такъ, что и гроша мѣднаго послать не изъ чего. Ругаютъ теперь, поди, меня въ деревнѣ, страсть какъ ругаютъ.
Въ это время на ближайшей колокольнѣ раздался первый ударъ колокола къ заутрени, Женщины поднялись и стали креститься.
Арина, Анфиса, Фекла и еще двѣ демянскія женщины стали собираться къ заутрени. Анфиса снимала съ полки пасху, яйца и хлѣбъ, чтобы нести ихъ къ церкви святить. Женщины, которыя порѣшили не идти въ церковь, совали ей по копѣйкѣ на мірскую свѣчку.
XLVI
Около церкви такъ и гудѣлъ народъ, пришедшій святить пасхальныя яства. Все это освѣщалось тысячами копѣечныхъ свѣчекъ, воткнутыхъ въ куличи и пасхи. Женщины и мужчины въ праздничныхъ нарядахъ пестрой лентой выстроились вокругъ церковной ограды, поставивъ на тротуаръ тарелки съ творогомъ, крашеными яйцами, разукрашеннымъ бумажными цвѣтами хлѣбомъ и ждали священника съ святой водой. Присоединила сюда и свои скудныя пасхальныя яства Анфиса. Арина и другія демянскія женщины были около нея.
— Копѣечку-то приготовила-ли за освященіе? спрашивала Арина Анфису.
— Есть, есть копѣйка…
Ближе къ полуночи около церкви зажгли плошки и сдѣлалось еще свѣтлѣе. Великій праздникъ сказывался и въ сердцахъ. Грустившая по Акулинѣ и по дому Арина просвѣтлѣла. Къ сердцу ея прихлынуло что-то теплое, радостное. Перестала быть угрюмой и скуластая Фекла. Вскорѣ раздался пушечный выстрѣлъ и на колокольнѣ начался трезвонить. Звонили во всѣхъ церквахъ и все сливалось въ одинъ общій гулъ. Изъ церкви сталъ выходить народъ съ горящими свѣчами, показались хоругви, раздалось ликующее «Христосъ воскресъ» и начался крестный ходъ вокругъ церкви.
— Христосъ воскресъ! возглашалъ священникъ.
— Гу-гу-гу… Воистину воскресъ! гудѣла толпа.
Арина опять вспомнила о. деревнѣ.
«Вотъ и тятенька теперь около церкви съ пасхой стоитъ, мелькнуло у ней въ головѣ. Есть-ли только хлѣбецъ-то у нихъ бѣлый? Было-ли на что купить? Творогомъ-то, поди, у сосѣдей раздобылись за милую душу, а вѣдь ситную-то муку купить надо».
Крестный ходъ кончился. Хоругви и образа опять внесли въ церковь, вошелъ въ церковь и сопровождавшій крестный ходъ народъ. Арина и Фекла также попробовали войти въ церковь, но пробраться туда не было никакой возможности, до того было все переполнено. Потолкавшись на паперти, онѣ опять вернулись къ Анфисѣ, стоявшей все на томъ-же мѣстѣ, около церковной ограды съ пасхальными яствами.